Он уловил смысл сигнала, посланного ею, скорее всего, бессознательно. Она, как и многие, находила его достаточно своеобразным, чтобы привлекать внимание издалека, и одновременно слишком своеобразным, чтобы создавать атмосферу комфорта при близком общении. Подобных девушек можно было встретить лишь в фешенебельных барах, и спрос на них среди посетителей всегда значительно превышал возможности его удовлетворения. Но вокруг Хэла они всегда собирались стайками. Собирались… и снова разлетались в разные стороны. Он задумчиво и грустно смотрел им вслед. Он дал бы гораздо больше, чем любая из них мечтает получить, если бы среди них нашлась та, с кем он смог бы снова испытать такую же близость, какая возникла у него с Тониной после схватки с Найфом. Но этого никогда не происходило. Он не знал, чего для этого не хватало, и, насколько мог судить, этого не знали и девушки. А может, знали, но не умели ему объяснить.
Он видел, что все больше отдаляется от окружающих его людей, за исключением Джона и Соста, но не знал, как поступать в подобной ситуации. А потом в его жизнь снова вторгся Найф.
Найф покинул Яу Ди вскоре после того, как проиграл схватку с Хэлом. Очевидно, он поработал на нескольких шахтах, прежде чем снова вернулся сюда. Его взял к себе бригадир одной из бригад, который еще не был бригадиром в то время, когда Хэл появился на шахте. Эта бригада и бригада Хэла работали в разные смены, временной интервал между ними составлял восемь часов, поэтому Хэл и Найф практически не встречались. Но однажды внезапно, без каких-либо предварительных слухов или намеков, на Яу Ди появились полицейские из Главного Управления компании, которая владела шахтой, и арестовали Найфа по обвинению в краже золотого самородка.
К самородкам относили крупинки золота, превышающие размерами те его частицы, которые обычно содержатся в золотоносной руде. Практически самородками считали любые мало-мальски осязаемые кусочки, которые изредка попадались в шахтах. Найф обвинялся в том, что он ворует золото уже в течение длительного времени.
За прошедшие годы Хэл уже успел забыть, насколько своеобразны юридические нормы на Коби. Он был потрясен, когда на следующее утро после ареста Найфа несколько полицейских компании, вооруженных не только пистолетами, но и конусными ружьями, выгнали из барака всех его обитателей.
– Что происходит? – спросил он одного из шахтеров своей бригады, первого человека, с которым ему удалось заговорить.
– Его собираются расстрелять, – растерянно ответил шахтер, темноволосый крепыш, еще не окончательно проснувшийся и не пришедший в себя от полученного шока.
– Но это же невозможно… – Слова застряли у Хэла в горле. Теперь они стояли перед бараком и видели, как двое полицейских вывели Найфа из здания офиса.
Руки у Найфа не были связаны, но шел он спотыкаясь, словно в оцепенении. Полицейские подвели его к насыпи из пустой породы в дальнем конце площадки и поставили к ней спиной. Трое других полицейских с ружьями повернулись к нему лицом и встали в шеренгу примерно в десяти метрах от него. Они словно по команде разом вскинули ружья к плечам.
Внезапно в душе Хэла поднялась буря эмоций. Он открыл рот, чтобы закричать, и одновременно попытался броситься вперед. Но ему не удалось сделать ни того ни другого.
Чьи-то руки обхватили его сзади, словно канаты; одна из них сжала ему горло так, что из него не смог вырваться ни единый звук. И в том, как все это было проделано, чувствовался высокий профессионализм. Он резко выбросил назад правую ногу с намерением раздробить каблуком лодыжку схватившему его человеку и таким образом избавиться от этих железных объятий. Но нога ударила в пустоту, и почти в ту же секунду пальцы, сжимавшие его горло, надавили на нерв. Он почувствовал, что теряет сознание.
Ему показалось, что оно вернулось к нему буквально через секунду. Его по-прежнему держали те же могучие руки, но теперь уже для того, чтобы он мог оставаться в вертикальном положении. Найф неподвижно лежал на земле вниз лицом. Полицейские подгоняли к месту казни закрытый грузовик, чтобы забрать тело. Толпа начала редеть, люди возвращались в барак. Охваченный гневом, Хэл стремительно обернулся и увидел позади себя Джона. Рядом с ним стоял Сост.
– А сейчас ты будешь держать рот закрытым и пойдешь с нами, – велел Сост, прежде чем Хэл смог произнести хотя бы слово.
Благодаря многолетнему общению с Малахией Хэл научился понимать, в каких случаях не следует сопротивляться и задавать вопросов. В выражении лица и в голосе Соста было нечто такое, чего Хэл никогда прежде не видел и не слышал. Поэтому он беспрекословно подчинился и молча последовал за Состом, который, обогнув кухню, подошел к стоящему позади нее грузовику. Проводивший их до машины Джон молча смотрел, как Сост и Хэл садятся в нее.
– Увидимся в городе, – сказал Джон Состу, когда тот включил вентиляторы и грузовик начал отрываться от земли.
– Может быть, если повезет, – ответил Сост. Он развернул грузовик и повел его прочь от Яу Ди.
Они ехали вдоль туннеля, ведущего к ближайшей станции, но, не доезжая до нее, Сост свернул в боковой проезд, о существовании которого Хэл не знал. Он впервые оказался свидетелем того, как Сост выжимает из машины все, на что она способна. Они с оглушительным гулом мчались вперед с такой скоростью, что стены туннеля превратились в стремительно проносящиеся мимо бурые пятна, и Хэл с восхищением подумал о том, какой замечательной реакцией обладает Сост, человек уже далеко не молодой. Несмотря на огромную скорость, с которой летел над землей грузовик, он ни разу не задел стену.
Однако это оказалось лишь началом их головокружительной поездки в порт. Когда Яу Ди осталась в сотне с лишним километров позади, Сост остановил грузовик, уложил Хэла в кузов и накрыл его куском старого брезента. На следующей станции он закатил машину на грузовую платформу подошедшего поезда. Полчаса спустя они уже оказались в небольшом баре в порту, который по его внутреннему оформлению можно было бы назвать винным погребком, устроенным на полянке в джунглях. За одним из столиков сидела Тонина, видимо, поджидавшая их.
Подойдя ближе, Хэл окинул ее изучающим взглядом. Ему показалось, что годы замужества почти не отразились на ее внешности. А он почему-то считал, что она должна была сильно измениться.
– Слава Богу! – сказала она, когда они уселись за столик. – Я уж начала думать, что у вас ничего не вышло.
– Я не мог появиться на станции до тех пор, пока не убедился, что меня никто не преследует, – объяснил Сост. – Чтобы рискнуть погрузиться в поезд, мне сперва пришлось проехать своим ходом гораздо большее расстояние, чем, по их мнению, я мог бы проехать за это время.
Он усмехнулся.
– Всем известно, какой медлительный и осторожный человек Сост. Я всегда полагал, что когда-нибудь такая репутация сослужит мне добрую службу.
– Ну а теперь я могу наконец поинтересоваться, что все это значит? – спросил Хэл.
– Сперва надо что-нибудь заказать, – заметила Тонина. – Окружающие должны считать, что мы просто зашли сюда выпить.
Она уже набирала код заказа на клавиатуре. Через несколько секунд на поверхности стола появились три кружки пива. Каждый придвинул к себе свою.
– Тебе необходимо срочно покинуть Коби, – сказала Тонина, когда Хэл поднес к губам кружку и тут же снова поставил ее на стол. – Тебя разыскивают и хотят либо схватить, либо убить. Я не знаю точно, какой вариант они выбрали, и не хочу знать, кто они такие, но ты должен очень торопиться.
Хэл смотрел на нее широко открытыми глазами. Затем перевел взгляд на Соста. Хэл не называл Состу своего настоящего имени, но тот, разумеется, видел его на кредитных картах, когда Хэл передавал ему на хранение свои сбережения.
– Так ты ей сказал? – спросил Хэл.
– И ей, и еще нескольким десяткам человек, – ответил Сост. – Ведь нужно же было разузнать, не грозит ли тебе опасность.
Он успокаивающе улыбнулся Хэлу.
– Пусть это тебя не тревожит, – продолжал он. – Никто из этих людей, в том числе и Тонина, не знали, что этот Хэл Мэйн имеет к тебе какое-либо отношение. Я сделал так, что людям стало известно это имя, и одновременно организовал некое подобие паучьих тенет, которые улавливали бы малейшее проявление интереса к человеку с этим именем здесь, на Коби.
– Только у Соста есть такие связи, – сообщила с гордостью Тонина. – Тебе крупно повезло.
– Но это означает, что существует несколько десятков-человек, которые на вопрос первого встречного, не слышали ли они такого имени, тут же ответят утвердительно, – сказал Хэл.
– Нет, прежде всего они сообщат об этом первом встречном мне, – успокоил его Сост. – А это дает нам отправную точку. Я нахожусь здесь уже достаточно долго и успел обзавестись обширными связями. И, как правильно сказала Тонина, это хорошие связи. – Он пристально посмотрел Хэлу в глаза. – Как ты считаешь, станет Тонина рассказывать о Хэле Мэйне тому, кто ее спросит о нем, прежде чем даст знать об этом мне?
– Нет, – ответил устыдившийся Хэл.
Он сидел молча и размышлял. Воображение тысячи раз рисовало ему тот момент, когда он узнает, что Иные «вычислили» его на Коби. А сейчас получилось так, что все окружающие оказались более осведомленными о подстерегающей его опасности, чем он сам.
– Как это случилось? – спросил он наконец. – Как вы узнали, что кто-то ищет меня?
– В Службу учета Главного Управления компании поступил запрос о местонахождении некоего Хэла Мэйна, – начала Тонина. – А как тебе известно, Службу учета возглавляет мой муж. Это имя фигурировало в направленном ему на утверждение списке среди других имен, по которым также поступили запросы. Муж обратил внимание на твое имя и сразу же сообщил об этом мне. Я попросила его уничтожить всю информацию о тебе, имеющуюся в базе данных, а также запись запроса. Он сделал это. Джон уничтожит все касающиеся тебя записи на Яу Ди. И вскоре никто там о тебе даже и не вспомнит. Каждый день кто-нибудь из шахтеров бросает работу без предупреждения.
– Что я должен твоему мужу? – спросил Хэл. Он провел на Коби без малого три года и хорошо усвоил, как здесь делаются дела.
– Ничего, – ответила Тонина. – Он сделал это для меня.
– Спасибо тебе, – сказал Хэл. – И передай ему мою благодарность. Мне очень жаль, что я мог подумать…
– Забудем об этом, – прервала его Тонина. – Потом я сообщила обо всем Состу, и он начал проводить свою операцию, – закончила она свой рассказ.
Хэл перевел взгляд на своего пожилого друга.
– Я провел небольшой опрос среди некоторых своих приятелей, – пояснил Сост. – Все портовые полицейские уже ждут тебя. А они свое дело знают. Кому-то в высшем руководстве или выкручивают руки, или щедро заплатили.
– Но если они не смогут найти никаких записей обо мне?..
– Они сумеют обойтись и без них, – пожал плечами Сост. – Похоже, им известно время твоего появления на Коби или, возможно, удалось приблизительно вычислить его. И они также знают, какие шахты набирали людей в это время. На всех этих шахтах теперь искусственно создаются разного рода критические ситуации, которые, как они надеются, помогут им выявить тебя. Я предполагаю, что руководитель находится за пределами Коби. Им неизвестно, как ты выглядишь. Но зато они, похоже, имеют представление, как ты поведешь себя или можешь повести себя в той или иной экстремальной обстановке. Эта история с арестом и расстрелом Найфа была организована, чтобы поймать тебя на приманку.
Хэл почувствовал озноб.
– Так поэтому вы с Джоном стояли позади меня?
Сост кивнул.
– Верно. Я оказался там буквально за секунду до этого. Объяснять тебе что-либо было уже некогда. К счастью, Джон находился поблизости. Я ведь уже не такой молодой, как прежде.
– Ну вот, – подытожила Тонина. – Теперь ты все знаешь. А сейчас давайте перейдем к тому, как нам отправить тебя за пределы планеты. И чем скорее, тем лучше.
Сост кивнул. Он запустил руку во внутренний карман куртки, извлек три пакета с документами и разложил их на столе перед Хэлом.
– Выбирай, – велел он. – Мне пришлось потратить на них часть твоих сбережений. Дженнисон… Ты ведь помнишь Дженнисона?
Хэл кивнул. Он не забыл главного человека в зоне ожидания. Несомненно, Дженнисон знал, о чем говорил, утверждая, что когда-нибудь между ним и Хэлом состоится некая сделка.
– В этом заключается его главный бизнес. За годы управления зоной ожидания он научился извлекать для себя выгоду из многого, что проходит через его руки. Но наибольшую ценность для него представляют документы.
– Как же он их добывает? – поинтересовался Хэл.
– Иногда кто-нибудь из вновь прибывших имеет на руках не один комплект и нуждается в деньгах. Иногда кто-то умирает, а его документы не сдаются куда положено. Способов много.
– Да ты не думай об этом, – сказала Тонина. – Вот смотри, Дженнисон прислал три разных комплекта. Выбирай тот, который тебе больше подходит.
– А остальные два я верну ему обратно, – добавил Сост. Хэл внимательно просмотрел содержимое пакетов. В каждом находились документы, удостоверяющие личность, а также другие персональные бумаги, принадлежавшие людям чуть старше двадцати лет. Один комплект был с Новой Земли, второй – с Ньютона, а третий – с Гармонии, одной из двух планет Квакерских миров. На несколько мгновений он погрузился в воспоминания. Сознание вернулось в прошлое, натренированная память отчетливо воспроизвела образы и голоса его учителей, которых он призвал на помощь тогда, в своей комнате на Абсолютной Энциклопедии. И он снова услышал слова Авдия о том, что на Гармонии у него есть верные люди, которые никогда не выдадут Хэла.
– Вот этот, – сказал Хэл.
Сост убрал два остальных пакета, а Хэл еще раз, более внимательно, просмотрел комплект документов с Гармонии. Их прежним владельцем являлся некий Ховард Билавд Иммануэльсон, двадцати трех лет, исправно платящий церковную десятину прихожанин Возрожденной Церкви Откровения, по специальности семантик-интерпретатор, по роду занятий советник-консультант инопланетных кадровых служб крупных компаний. В определенном смысле эти конкретные документы оказались счастливой находкой. Лишь в последние тридцать лет на Квакерских мирах полностью изменилось складывавшееся на протяжении столетий отношение к своим согражданам, решившим работать за пределами родной планеты. Прежде их воспринимали как людей с недостаточным религиозным рвением и вообще не очень твердых приверженцев веры.
Единственно приемлемым занятием на других планетах для истинного поборника церкви считалась служба наемным солдатом, причем лишь в случае, если он отправлялся туда по приказу своей церкви или администрации района. Даже существовавшая на протяжении сотен лет острая нужда в межзвездном кредите, который можно было заполучить через сородичей, работающих в иных мирах, не могла поколебать этой позиции. Однако за прошедшие тридцать с лишним лет жители Гармонии и Ассоциации неожиданно стали в большом количестве появляться на всех остальных обитаемых планетах. Они, с одобрения своих руководителей, отправлялись даже на миры с другими культурами, где получали знания, необходимые для работы в качестве семантика-интерпретатора. Хэл помнил слова Уолтера, что такой поворот событий озадачил экзотских онтогенетиков. Какой-либо достаточно достоверной социально-исторической причины столь внезапной перемены в поведении не удалось обнаружить до сих пор.
Из всего этого следовало, что братья-квакеры, скорее всего, воспримут Хэла в образе Иммануэльсона как представителя нового, более молодого поколения, подвергшегося воздействию обычаев и идей иных миров и подчас не осведомленного о последних событиях на Гармонии; под такой личиной значительно легче скрывать неизбежные промахи и ошибки в исполнении выбранной для себя незнакомой роли. Понятие «иной мир», широко используемое на обеих квакерских планетах, означало любой мир, кроме Гармонии и Ассоциации.
Хэл увидел, что документы уже в известной степени подготовлены для него. Все подвергнутые специальной обработке места, отведенные в них для отпечатков пальцев, были чистыми. Он по очереди прижимал большой палец к каждому из таких мест, а убрав его, следил, как завитки капиллярных линий постепенно проявляются и становятся отчетливо видимыми. Теперь, юридически превратившись в Ховарда Иммануэльсона, Хэл испытал странное чувство, похожее на легкую грусть. Он словно утратил какую-то часть своего «я». Не часть личности, связанную с именем Хэл Мэйн, а тот этап жизни, который начался и проходил здесь, на Коби, а теперь оказался официально изъятым из его биографии.
Он спрятал бумаги во внутренний карман.
– Вот кредитные документы, переоформленные на твое новое имя; – Сост протянул ему еще один конверт. – Средств у тебя осталось еще немало.
– Ты полностью доверяешь Дженнисону? – спросил Хэл, забирая конверт из рук Соста.
– Иначе я не стал бы иметь с ним дел, – ответил Сост. – Можешь не беспокоиться, Грузовая Компания держит его на крючке.
– А Грузовой Компании можно доверять? – задал Хэл новый вопрос; к его удивлению, вместо ответа Сост и Тонина дружно рассмеялись.
– Сост представлял собой Грузовую Компанию, когда компании как таковой еще не было и в помине, – перестав смеяться, сообщила Тонина. – У него нет ни громких титулов, ни офиса, но пока он там, ты можешь ни о чем не беспокоиться.
– Я просто участвую во всех делах компании, – пояснил Сост. – А когда ты занимаешься этим много лет, то хорошо узнаешь людей. Ну а теперь отдай мне свои собственные бумаги.
– Их лучше бы уничтожить, – сказал Хэл, протягивая ему документы Тэда Торнхила.
– Хорошая мысль, – кивнул Сост, убирая их в карман. – Теперь мы выйдем отсюда, ты и я. У тебя есть пропуск на корабль, отправляющийся на Гармонию, и билет до Цитадели. Вот они. Ты что-нибудь знаешь о Цитадели?
– Кое-что знаю. Это довольно большой город на континенте, называемом Южная Обетованная Земля, в нижних широтах умеренной зоны.
– Правильно. И это единственный крупный город на Гармонии, где, судя по документам Иммануэльсона, ему не приходилось бывать. Оказавшись там, ты должен будешь действовать по своему усмотрению. – Сост встал из-за стола, Хэл и Тонина последовали его примеру. – Мы доставим тебя на борт корабля вместе с грузом и таким образом избежим выпускного таможенного контроля. Ну, пошли.
Хэл повернулся к Тонине. Прежде она запрещала ему прикасаться к ней. Но теперь они расставались навсегда. Он неловко обнял ее и поцеловал, а она на мгновение крепко прильнула к нему.
– Теперь иди. – Тонина слегка оттолкнула его от себя. Они с Состом пошли к выходу. Обернувшись, Хэл увидел, что Тонина по-прежнему неподвижно стоит у столика, провожая их взглядом.
Глава 13
Хэл сидел в челноке, спускавшемся с орбиты вокруг Гармонии к городу с названием Цитадель. Любопытно, что в этот момент вступления в совершенно новую для него среду в его сознании начали терять реальность не три года, проведенные им на Коби, а минувшие четверо суток межзвездного перелета, в течение которых он периодически испытывал физические стрессы от фазовых сдвигов. Вообще все это путешествие носило на себе отпечаток какой-то нереальности; и даже сейчас он с трудом воспринимал как реальный тот мир, к которому стремительно приближался, хотя и понимал, что очень скоро все здесь станет для него именно таким.
Было еще кое-что, заполнявшее его сознание и вытеснявшее из него все, кроме воспоминаний о годах, проведенных на Коби. Во время нынешнего перелета он впервые отчетливо понял, почему три его учителя настаивали, чтобы он отправился работать в шахте. Причина заключалась не только в стремлении укрыть его от глаз Иных до тех пор, пока он не станет достаточно взрослым и сумеет сам защитить себя. Нет, главным мотивом этого решения послужило их единодушное мнение о том, что ему необходимо вырасти, возмужать, узнать людей, прежде чем он отправится навстречу своим врагам, чтобы встретиться с ними лицом к лицу.
Только теперь, после трех лет, проведенных в этом подземном мире шахт, Хэл смог осознать, что до момента гибели Авдии, Малахии и Уолтера он представлял собой самое настоящее тепличное растение, необыкновенного ребенка, воспитанного необыкновенными людьми. Он не имел опыта реального, повседневного общения с обычными представителями человеческой расы, составляющими ее основу, со средой, изредка порождающей подобных ему неординарных личностей, появление которых в тот или иной момент времени предопределяется исторической необходимостью. До Коби эти обычные люди оставались для него такими же незнакомцами, как какие-нибудь создания с самых дальних галактик. Их устремления никогда не были его устремлениями, их огорчения – его огорчениями, их сущность – его сущностью. И то, что прежде Хэл не понимал причин этих различий между ними и собой, теперь воспринималось им как серьезнейший недостаток. Он вдруг со всей ясностью осознал, что в грядущие годы ему предназначено бороться именно за этих обыкновенных людей, а не за высоко одаренных, как он сам и как те, кто его вырастил и воспитал.
Наступил момент, когда он должен найти свое место среди простых людей, научиться понимать и чувствовать их бытие; только после этого он сможет принести какую-то пользу всему человечеству. Хэл понял это в шахте. Он встретил там заурядных людей, о которых сумел проявить заботу и которые заботились о нем, не придавая никакого значения его одаренности. Они в конечном итоге помогли ему своевременно скрыться, тогда как в одиночку, при всех своих исключительных способностях, он не смог бы это сделать.
Вспоминая события, связанные с организацией побега, Хэл горячо пожалел, что не сказал Состу хотя бы о том, как много тот стал значить для него. Они подъехали на грузовике к тому кораблю, в котором Хэл сейчас находился, якобы для того, чтобы погрузить на него большой опечатанный ящик. Сидевший рядом с Состом Хэл был одет в серую робу грузчика. Они вдвоем внесли ящик через грузовой люк в первый трюм корабля, где к ним подошел старший стюард, очевидно ожидавший их появления.
По его указанию Хэл снял с себя робу и бросил ее в мусоросборник, после чего они и расстались с Состом. Следом за стюардом Хэл направился к одной из кают, расположенных по правому борту, вошел в нее и получил указание оставаться там и никуда не выходить до завершения первого фазового сдвига. Он повиновался и вообще не отходил далеко от каюты в течение первой трети своего путешествия. Часы одиночества он использовал как отличную возможность попрактиковаться, мысленно перевоплощаясь в аккуратного плательщика церковной десятины, принадлежащего к Возрожденной Церкви Откровения.
Прообразом для исполнения этой роли ему послужил Авдий. Хэл, выросший в окружении трех своих воспитателей, естественно, стал со временем им подражать. Для того чтобы вести себя как Авдий, ему было достаточно вообразить, что он и есть Авдий. Однако проблема состояла в том, что там, на Гармонии, ему придется постоянно пребывать в этом образе, не выходя из него даже в самых критических ситуациях.
Практиковался Хэл также и на одном из своих попутчиков, явно искавшем случая поговорить с ним, не ограничиваясь рамками обычного обмена любезностями, и открывшем ему глаза на возможную опасность, о которой он даже не подозревал. Этим попутчиком был экзот по имени Амид – невысокий стройный пожилой человек. Лицо его покрывали многочисленные морщины, что, вообще говоря, для экзотов не характерно. Он возвращался с Сеты, где в качестве инопланетного преподавателя читал лекции по истории Осколочных Культур в университете, имеющем одинаковое название как с городом, где он находится, так и с самой планетой.
Как и большинство экзотов, Амид легко находил общий язык со всеми окружающими, в то время как другие пассажиры, главным образом квакеры, направляющиеся на Гармонию, держались весьма замкнуто и настороженно. Кроме того он, как и большинство преподавателей, был влюблен в свой предмет и оказался буквально напичкан удивительными и забавными историями из прошлого Гармонии и Ассоциации; невозможно было представить себе, что их может знать кто-нибудь, кроме уроженца одного из Квакерских миров, и причем лишь в том случае, если он являлся выходцем из той его области, о которой шла речь в каждой из историй.
– Вера, в широком смысле этого понятия, – заявил он Хэлу на третий день после их отлета с Коби, – есть нечто гораздо большее, чем способность верить. Суть ее состоит в отождествлении личности с особым, незыблемым воплощением реальности. Истинная вера неприкосновенна. По определению любая попытка покушения на нее является не только не правомерной, но и обречена на то, чтобы предстать таковой. Вот почему у нас есть мученики. Самой крайней мерой, предпринятой против подлинного поборника веры с целью заставить его отречься от своих взглядов, может стать угроза уничтожить его физически, разрушить и превратить в ничто его внутренний мир. Но против такого ревнителя веры бессильна даже эта мера, ибо он и то, во что он верит, представляют собой неразделимое целое. А по определению предмет его веры уничтожить невозможно.
– А почему простой верующий не может обладать такой же неуязвимостью в случае разрушения его личного мира? – спросил Хэл.
– Потому что простое верование, если вы хотите обособить это понятие, предполагает нечто, являющееся объектом верования, то есть нечто, существующее отдельно от верующего. Другими словами, мы имеем объединение двух отдельных компонентов – верующего и его веры. Но объединение может распасться. Партнеры могут разойтись. Но, как я только что подчеркнул, настоящий поборник веры – это и есть его вера. Она и он представляют собой не два понятия, а одно. А поскольку они образуют единое целое, то отнять веру у такого верующего невозможно. Благодаря этому он становится исключительно могущественным оппонентом, ибо даже смерть не в силах поразить самую значимую часть его личности.
– Да, – согласился Хэл, вспомнив Авдия.
– Такое различие между простым верующим и истинным хранителем веры, – продолжал Амид, – и есть одна из тех особенностей, в которые необходимо вникнуть, чтобы понять людей, принадлежащих к квакерской культуре. Парадоксально, но это различие с трудом улавливают те, кто не относится к данной культуре, так же как людям, не принадлежащим к экзотской или дорсайской культуре, весьма трудно понять сходные внутренние обязательства, принимаемые на себя представителями этих культур и являющиеся непреложными для них. Независимо от характера культуры суть дела состоит в том, что обычные человеческие качества – религиозность, отвага, проницательность – развиваются у истинных хранителей веры почти до инстинктивного уровня их проявления.
Вспоминая этот разговор теперь, когда челнок приближался к посадочной площадке, Хэл попытался применить различие, о котором говорил Амид, к тому, что он знал об особенностях характера квакеров. Это оказалось непростым делом, поскольку в период его роста единственным источником накапливавшейся непосредственно в подсознании информации о том, что делало квакера квакером, служило для него общение с Авдием. Короче говоря, Хэл, не задумываясь, мог почти безошибочно сказать, как поступил бы Авдий, оказавшись в той или иной конкретной ситуации, но дать разумное объяснение, почему тот поступил бы именно так, а не иначе, он вряд ли смог бы. В этом отношении Хэл напоминал человека, умеющего управлять неким агрегатом, но совершенно не представляющим себе, как и почему тот работает.
Когда челнок коснулся поверхности планеты, Хэл отметил про себя, что не должен поддаваться самоуспокоению на том основании, что находящиеся вокруг люди могли на первый взгляд легко принять его за одного из своих сограждан. Необходимо сконцентрировать свое сознание на наблюдении и изучении окружающих, не полагаясь на свои уже проявленные способности играть доставшуюся ему роль. В противном случае он рискует совершить неверный шаг, даже не подозревая об этом, а результатом этого неверного шага может стать разоблачение, которое застанет его врасплох.
Пассажиры корабля сначала попали в закрытый туннель, а пройдя по нему некоторое расстояние, очутились перед рядом комнат, куда их и направляли в зависимости от характера личных документов. Как человеку, чьи документы имели местное происхождение, Хэлу, вместе с двумя десятками других квакеров, предложили пройти в самую дальнюю комнату. Там находилось несколько столов с восседающими за ними чиновниками иммиграционной службы.
Хэлу не удалось первым подойти к ближайшему столу. Впереди оказался худощавый, стройный, смуглолицый молодой человек невысокого роста. Каждый стол огораживал звукопоглощающий барьер, а Хэл стоял в таком положении по отношению к своему попутчику и к задававшему ему вопросы чиновнику, что не мог читать их разговор по губам и поэтому не сумел заранее узнать ни одного из тех вопросов, на которые, возможно, придется отвечать и ему. Наконец опередивший его человек отправился дальше, за двухметровую загородку из проволочной сетки, где были расставлены стулья с высокими прямыми спинками. Около загородки находился охранник, коренастый мужчина средних лет в черной милицейской форме. Смуглолицый молодой человек уселся на стул, а чиновник пригласил Хэла.
– Документы, – произнес чиновник, когда Хэл подошел и сел перед ним.
Хэл протянул ему свои бумаги, и тот стал их просматривать.
– Как долго вы не были на Гармонии?
Хэл счел добрым предзнаменованием тот факт, что чиновник не стал произносить перед ним ханжескую речь в духе крайнего фанатизма, бытующего в Квакерских мирах. Это могло означать, что чиновник принадлежал к числу умеренных хранителей веры. Во всяком случае, Хэлу, хорошо изучившему свои документы, не составило труда ответить на этот вопрос.
– Около четырех с половиной стандартных лет.
Чиновник сложил вместе бумаги и протянул их Хэлу.
– Подождите там, – кивнул он в сторону загородки. Хэл медленно взял документы. Если не считать смуглолицего молодого человека, то пока никого из коренных жителей Квакерских миров не просили подождать за загородкой. Всех остальных, подходивших к другим столам, отправляли вперед, к выходу из комнаты.