— Как? — встрял Харв. — Разве Вашинг не собственность корпорации?

Иона ехидно заметил:

— Видимо, многоуважаемый Вергилий проиграл кому-то марки или замечательную коллекцию плакатов «Ужасы войны». И чтобы откупиться, раскрыл гостеприимно двери в свой маленький неземной рай.

— Я никому не проигрывал, — отвечал Вергилий. — Не имею привычки. Кстати, у меня появился дубликат «Наводнения в Панайе». Итон Амбро — известный вам охломон, занимающий директорское кресло в «Мэнфрекс Энтерпрайз», — подарил мне его на день рождения. Думаю, всем, кроме Амбро, известно, что у меня полный набор. Не удивительно, что мальцы Френика заправляют его шестью фабриками.

— Расскажите нам еще про Ширли Темпл в «Маленькой мятежнице», — зевнула Филлида, не отрывая взора от панорамы в большом, на всю стену, иллюминаторе. — Вы очень интересно рассказываете о своих... воспоминаниях.

— Что я буду рассказывать? — пробрюзжал Вергилий. — Вы смотрели этот фильм.

— Я готова смотреть его снова и снова, — сообщила Филлида. — Знаете, никогда не надоедает, когда предки делятся воспоминаниями. Каждый раз с новым чувством... Хотелось бы просмотреть фильм до последнего дюйма*.[1]

Она повернулась к Харви.

— Дай зажигалку.

Эрик поднялся, пересек гостиную, уселся за стойку бара и стал просматривать карту вин и напитков. В горле пересохло. Аккерманы высасывали из него последние силы, в присутствии этих упырей постоянно хотелось пить. Возможно, желание пить являлось неосознанной жажды Urmilch des Lebens, первородного молока жизни. «Я заслужил этот маразм», — подумал Эрик. Впрочем, иронией мысль была лишь отчасти. Ведь от родной страны, где впадаешь в детство, никуда не деться.

Для всех, за исключением Аккермана-старшего, «страна детства» являлась полным идиотизмом. Не укладывалось в голове, как можно вложить огромные деньги, чтобы воспроизвести — да не где-нибудь, а на Марсе, куда доставка песка дороже золота, — Вашингтон тысяча девятьсот тридцать пятого года (пору детства Вергилия). То была маленькая вселенная миллиардера, вотчина, заботливо собранная из уцелевших экспонатов (а их не много осталось после войн, которыми переболело человечество). Вергилий собирал свой мир с помощью эксперта по антиквариату — Кэт Арома.

Рафинированное, очищенное прошлое, которым так дорожил старик, казалось остальным членам клана Аккерманов мертвым. Родственники считали мирок Вергилия пустой тратой денег, забавой, которую никому не продать потом, когда старик скончается, на что все они искренне надеялись. Эту часть наследства они считали утерянной — и заранее подсчитывали убытки.

И, конечно, иного мнения придерживался Вергилий. Для него Вашинг-35 был жизнью, дающей ростки, процветавшей в его нынешнем создании. Культивируя прошлое, Вергилий боролся с беспощадным временем, отнимающим каждый час жизни. Старый скряга умудрился выкупить свое детство. В созданном краю он восстанавливал силы и затем возвращался из прошлого в настоящее, в мир, которым, собственно, правил, и который в то же время глубоко презирал. Мало-помалу прошлое затягивало Вергилия.

Аккерман не был одинок в увлечении бэбилендами. Другие великие мира сего, утешаясь деньгами, славой, победами на поле брани, тоже имели реконструированные в тончайших деталях собственные маленькие миры детства, где отдыхали от дел. Вергилию было с кем соревноваться. Впрочем, тягаться с Аккерманом никто не мог. В его распоряжении находилась иная планета, и его искусственная страна не ограничивалась в территориальном развитии. Его Вашингтон в перспективе мог обрасти пригородами и даже Штатами.

Собирая экспонаты давно ушедшего прошлого, Вергилий отвлекался от войны, на которой зарабатывал порядочные, хотя и кровавые деньги.

Все это напоминало возню Химмеля с тележками: такое же тихое помешательство.

Богачи устраивали себе персональные паноптикумы и кунсткамеры воспоминаний, строили индивидуальные луна-парки развлечений и клонировали в деталях собственное прошлое, для людей попроще существовали другие развлечения. Во-первых, телевизор, в котором показывали все, что угодно, перемежая рекламой и ободряющими выступлениями Секретаря ООН, во-вторых — зоопарк.

В столице Земли, главном городе мирового государства ООН, городе Шайенн, штат Вайоминг, существовал зверинец, в котором содержались пленные риги. Обезвреженные — с вырванными зубами, клыками, шипами — враги смотрели из клеток, поднимая своим видом боевой дух уставшего от войны человечества.

Пленных выставили на всеобщее обозрение, чтобы показать, на что идут народные деньги. Зрелище омерзительное, но поучительное. Никто не хотел, чтобы его завоевали такие кошмарные создания. Победа была близка, как Проксима Центавра — ближайшая к Солнечной системе звезда, место обитания ригов.

Впрочем, человечество не ввязалось бы в войну с насекомоподобными существами с шестью конечностями, покрытыми хитином. Но риги были кровными врагами союзников человека — пришельцев из звездной системы Лилии, где лильцы образовали целую Империю, и Империя эта занимала значительную часть Галактики.

Риги выглядели омерзительными, но были, как ни странно, прямоходящими — этакий вызов насекомого мира, брошенный «хомо сапиенсам». Правда, у ригов отсутствовал речевой аппарат: они общались на языке жестов, напоминавшем танцы, шевеля при этом усиками, выраставшими из лица. Для общения с землянами и человекообразными существами из Звездной Лилии риги использовали специальные ящики-трансляторы: нечто среднее между телевизором и передатчиком, выполненное в своеобразной манере. Подобные устройства риги собирали везде, где появлялись, чтобы находить общий язык с людьми.

Главным вопросом переговоров являлся следующий:

— КАК ПРИЙТИ К СОГЛАСИЮ?

Как ни странно, у ригов был ответ:

ЖИВИ И ДАВАЙ ЖИТЬ ДРУГИМ.

Таким образом, земляне вскоре перестали вторгаться в систему Проксима, исконное обиталище ригов. Риги, соответственно, забыли про Солнечную систему.

Но тут появилась Звездная Лилия, где жили вековые враги ригов. Лильцы не спрашивали у ригов, как с ними жить, а хотели полного и окончательного истребления или, на худой конец, порабощения «насекомых». Хуже всего, что граждане Звездной Лилии вторглись на Землю с помощью мощной системы контрразведки и давным-давно держали ключевые позиции в структурах экономики и власти, использовали Землю как форпост для борьбы с противником.

Первоначально проникновение в среду землян мотивировалось тем, что лильцы хотят защитить братьев по разуму от проникновения пришельцев. Как будто четырехрукая насекомоподобная тварь могла пройти по улицам Нью-Йорка незамеченной.

Сначала на агентов-пришельцев — советников и дипломатов — не обращали особого внимания. Граждане Звездной Лилии были фикомицетами — относились к классу низших грибов. Как известно, некоторые фикомицеты паразитируют на растениях, животных и человеке. Однако разросшейся телесной оболочкой лильцы практически не отличались от землян.

В незапамятные времена разумная раса из звездной системы Лилии колонизировала систему Альфа Центавра, образовав нечто вроде империи. Позже неугомонная раса мигрировала в Солнечную систему, постепенно колонизировала Землю и протянула жадные щупальца к Марсу. И между представителями двух цивилизаций, ригов и лильцев, разразился скандал, который привел к обоюдной неприязни и военному вмешательству в дела иной расы.

Колония на Марсе вымерла из-за просчетов в климате и последовавшей за тем разгерметизации планеты. Земляне оказались упорнее. Отрезанные от Альфа Центавры военным конфликтом между Звездной Лилией и ригами, земные колонисты — паразиты освоились на Земле, постепенно целиком прибрав ее к рукам; запустили спутник, затем отправили на Луну управляемый беспилотный корабль. В скором времени в космос полетели астронавты, которые смогли установить контакт с теми, кто остался на родине. Удивление обеих сторон при встрече было большой и взаимным.

— А вы что, язык проглотили, доктор? — обратилась Филлида Аккерман к Эрику, присаживаясь рядом. Она усмехнулась — и если перед тем она была просто привлекательна, то сейчас стала чертовски мила.

— Мне тоже плесните. Да... — вздохнула она. — Скоро я налюбуюсь на эти артефакты древности: Джин Харлоу, барона фон Рихтгофена, боксера Джо Луиса... кого еще?

Она прищурилась, напрягая память.

— Совершенно выскочило из головы. Ах да, звезда родео Том Микс со своим жеребцом Тонни. Любимые киногерои старика Вергилия. И поп-корн, который приходится жевать в кинотеатре, когда смотришь всю ту чушь. Вы не представляете, что приходится терпеть в микроскопическом аду, который старик устроил для себя. Впрочем, для него это, наверное, рай. Вы еще не знаете, что нам предстоит. Слушать рекламу прохладительных напитков, а потом выяснять, какие там были послания «двадцать пятого кадра». О Господи.

Филлида потянулась за фужером, и Эрик не без интереса заглянул в разрез ее платья, отметив плавные линии маленьких белых грудей.

Зрелище заметно повысило его настроение и вдохнуло оптимизм.

— Придет день, и мы получим сообщение двадцать пятого кадра: «Земляне, сдавайтесь!» — воспрянув, но в то же время с осторожностью сказал Эрик.

— Ага, — кивнула Филлида, подхватывая. — «Ваше положение безнадежно. Мы проникли на радиостанцию WMAL в Вашингтоне, которой недолго осталось жить», — Филлида хмуро отпила из высокого запотевшего бокала и закончила: — «И пить вы будете не кока-колу, а...

— Ну... вообще-то я не совсем это имел в виду.

Она сидела чертовски близко. Эрик чувствовал себя как на гвоздях. Чтобы отвлечься, он спросил:

— Так кто же гость? С кем предстоит встретиться на Марсе?

Серые глаза Филлиды казались огромными и загадочными, они уверенно правили внутренней вселенной. В них читалось спокойствие, вызванное абсолютным и незыблемым знанием всего, что заслуживало внимания — и что его не заслуживало.

— Поживем увидим.

По губам ее змеей проскользнула усмешка.

— Ничем хорошим это не кончится.

— Почему?

— Потому что в любом случае, победим мы в этой войне или нет, военные контракты закончатся, и вся индустрия старика Вергилия вылетит в трубу. И мы вновь вернемся в эпоху мышиного дерьма. Уже вижу, что это будет за денек!. Старина Вергилий, как масленый блин, лоснится от предвкушения. У него есть приют на старости лет, а нам придется разгребать дерьмо, которым пропахло все: фабрика, одежда, машина...

— Так вы не хотите мира? Потому что война дает вам возможность заниматься чем-то большим, чем космическое гуано?

Вместо ответа она усмехнулась.

— А вам не кажется, что мы слишком беспечно рассуждаем здесь о том, о чем разговаривать не следовало бы? Не думаете, что агенты Френекси могут дотянуться и до Марса? Может, у них есть свои люди даже среди роботов в Вашинге-35?

— Знаю. Так вы полагаете, Вергилий устраивает встречу на Марсе из конспиративных соображений?

— Конспирация, — снова усмехнулась Филлида. — Ее не устроишь и на расстоянии миллиона световых лет: Звездная Лилия всюду.

— Плохо дело, — пробормотал Эрик, погружаясь в мрачные размышления. — Что же это за тип, с кем нам предстоит встретиться? — вернулся доктор к теме, которая не давала ему покоя. — Может, на встрече будет обсуждаться заключение сепаратного мира с ригами? Многие видят в нем единственную возможность выхода из войны.

— Предатель! — с притворным возмущением воскликнула Филлида. — Вы хотите оказаться рабом этих невыносимых насекомых, на которых смотреть страшно?

Немного поразмыслив, Эрик ответил:

— Я хочу...

— Вы сами не знаете, чего хотите, Арома, — перебила она. — Каждый мужчина, недовольный браком, теряет метабиологический контроль над желаниями. Он просто не знает, чего хотеть, и живет как высушенная изнутри оболочка, которая ждет, когда ее заполнит новое, свежее содержанием. Вы как сгнившая внутри ракушка, из которой еще не выветрился запах прежней, исчезнувшей жизни. И сколько бы вы ни пытались совершать правильные поступки, у вас ничего не получится. Потому что у вас нет серединки — этого маленького жалкого клочка плоти, который заставляет пульс биться. Вот и сейчас: смотрите, как вы пытаетесь выкрутиться.

— Да нет, напротив...

— Вы же все время отодвигаетесь. Вы что, боитесь даже прикоснуться к женскому телу?

Усилием воли переводя тему на другие рельсы, Эрик заметил:

— Вчера вечером по телевизору выступал какой-то специалист по эпохе Кватроченто с такой смешной бородой, профессор Вальд, вернувшийся из...

— Нет. Если вы еще о госте Вергилия, то это не он.

— Тогда, может, Мармедюк Хастингс?

— Это кто еще? Даосский лектор, который мало того что дурак, так еще и больной на голову? Шутите? Сами знаете, как Вергилий относится к маргиналам вроде... — сделав неприличный жест большим пальцем, Филлида усмехнулась, обнажив ряд белых, идеально отполированных, безукоризненных зубов. — Может быть, — предположила она, — там будет Ян Норс?

— А это кто такой?

Эрик слышал имя Яна Норса, но спрашивать о нем Филлиду было тактической ошибкой. И все же Эрик поинтересовался, тем самым показав собственную слабость. Вот так всякий раз члены семейства Аккерманов вели его на поводу.

Филлида вздохнула и стала объяснять, как младенцу:

— Ян — владелец фирмы, выпускающий очень дорогие искусственные органы, которые вы вставляете в разлагающихся миллионеров. Так что стыдно не знать того, кто обеспечивает вас хлебом насущным.

— Да знаю я, — бросил Эрик с досадой. — Просто не сразу вспомнил.

— Вы уверены? А может быть, это композитор, — откровенно издевалась она. — Который творил во время правления клана Кеннеди. Может быть, это виолончелист Пабло Касальс. Хотя нет, он должен быть постарше. Может быть, это Бетховен... Что-то такое Вергилий мне рассказывал: Людвиг ван какой-то. Людвиг Ван Безымянный.

— Господи, да перестаньте же, — раздраженно бросил Эрик. — Сколько можно...

— Ничего, потерпите. Как и все остальное, чем вы занимаетесь, — тянете и тянете век за веком жизнь одряхлевшему сумасброду.

Она с вызовом расхохоталась.

Собрав волю в кулак, чтобы не позволить Филлиде вывести себя из равновесия, Эрик со всем доступным хладнокровием отвечал:

— Я возглавляю медицинскую службу ТИФФа, у меня восемьдесят тысяч пациентов. Как понимаете, я не могу следить за их здоровьем с Марса, куда отправился по воле вашего родственника. Так что увольте меня от ваших насмешек и вообще... от внутрисемейных разборок.

«Съела?» — злорадно подумал он, заметив новое выражение на ее лице.

— Один хирург по искусственным органам на восемьдесят тысяч человек? Но на вас же работает целая армия робантов.... Они могут справиться со всем в ваше отсутствие.

— Робант не работает, он просто тянет лямку.

— Как и хирург-искусственник, пресмыкающийся перед богачами. Так что сходства много. Одни пресмыкаются перед людьми, другие — перед богачами.

Эрик сердито взглянул на нее, но Филлида и виду не подала, что заметила, спокойно и величественно допив коктейль. «У нее слишком много психической энергии, — подумал Эрик. — Мне не справиться с этой женщиной».

Вашинг-35 был «пупом» Марса.

Центральным зданием Вашинга-35 являлось пятиэтажное каменное строение, в котором Вергилий провел детство. Умелые мастера заботливо скопировали подлинную обстановку: мебель, вещи, предметы быта, полностью имитирующие далекий 35-й год, когда Вергилий был еще мальчиком, не думавшем (хотя как знать, может, уже и мечтавшим) о головокружительной карьере и фантастическом богатстве. Здесь хранилось все, что с таким старанием собрал Вергилий за долгие годы мира и войны. Неподалеку от дома Вергилия, в нескольких кварталах, находилась Коннектикут-авеню, а на ней располагались дома, такие же, какими их помнил Вергилий. Был здесь и универмаг Гаммаджа, в котором Вергилий покупал комиксы и дешевые ириски ценой в пенни. Рядом с универмагом Эрик разглядел знакомые очертания Народной Аптеки. Старик в детстве купил здесь свою первую зажигалку и набор химикалий для «Молотов-коктейля», собрав первую самодельную «гранату» из пустой бутылки, заодно осуществив первый лабораторный опыт. Здесь он делал первые шаги на поприще промышленной химии, которые привели его к нынешнему положению.

— Интересно, что на этой неделе идет в «Эптон-синема»? — озабоченно пробормотал Харви Аккерман, когда корабль снизился над Коннектикут-авеню, заходя на посадку.

Напрягая старческое зрение, Вергилий всматривался в вывески и афиши, любовно развешанные по городу. Сейчас он был как адмирал, принимавший парад.

Шли, оказывается, «Ангелы ада» с Джин Харлоу в главной роли: фильм, который все уже смотрели как минимум дважды. Члены семейства Аккерманов застонали: кто внутренне, а кто и внешне. Филлида так и вовсе — откровенно и недвусмысленно. Стон ее подхватил честный труженик бухгалтерского учета Харв.

— А помните сцену, где Харлоу говорит: «пойду оденусь во что-нибудь поудобнее», а сама потом возвращается в одной...

— Помним, помним, дедушка, — раздраженно перебил Харв. — Да, это в самом деле была клевая сценка. Куда до нее всей порнографии ХХ-го века!

Корабль проехал с Коннектикут-авеню на Маккомб-стрит и припарковался перед домом. Дом был обнесен черной кованой оградой, за которой раскинулся широкий, засеянный травой газон. Эрик осторожно вдохнул воздух, хлынувший в корабль через откинувшийся люк, конечно, не столичный. Холодная и разреженная атмосфера Марса с трудом позволяла наполнить легкие, и Эрик хватал воздух ртом, чувствуя подступающую слабость и головокружение.

— Надо будет вставить им за воздушные насосы. Сколько раз говорил: приведите в порядок вентиляторы, — заскрипел Вергилий, спускаясь по трапу, упиравшемуся в тротуар. Хотя его это, видимо, беспокоило в последнюю очередь; он поспешил по дорожке, пересекавшей лужайку, к дому.

Робанты, замаскированные под дворовых сорванцов, тут же выскочили навстречу. Один воскликнул хорошо отрегулированным мальчишеским голосом:

— Привет, Вирг! Куда ездил?

— Да мама в магазин посылала, — захихикал Вергилий, чье лицо светилось восторгом. — А у тебя как дела, Эрл? Слушай, я достал несколько классных китайских марок, папа привез. Смотри, тут есть одинаковые, можем поменяться.

Он залез в карман, задерживаясь на пороге.

— А знаешь, что у меня есть? — заорал второй робот-ребенок. — Кусок сухого льда! Хочешь, дам подержать?

— Меняю на комикс, — откликнулся Вергилий, доставая дверной ключ и открывая парадное. — Как насчет «Бака Роджерса и Кометы Смерти»? Страшно интересно!

Пока остальная компания сходила по трапу, Филлида обратилась к Эрику:

— Предложи этим детишкам свежий календарь тысяча девятьсот пятьдесят второго года с обнаженной Мерилин Монро. Посмотрим, что за него дадут. Не иначе как угнанный мопед.

За дверью моментально возник охранник в фирменной форме ТИФФа.

— О, мистер Аккерман, не ждал, что вы так скоро.

Сторож провел их в темный, выстеленный ковровой дорожкой коридор.

— Он уже здесь? — спросил Вергилий с заметным напряжением в голосе.

— Да, сэр. Расположился в гостиной. Просил, чтобы его не беспокоили.

Охранник тоже нервничал.

Остановившись, Вергилий сказал:

— С кем он?

— Никого, сэр, только помощник и два человека из «Сикрет Сервис».

— Кто хочет освежиться? — бросил Вергилий за плечо и чуть не вприпрыжку пустился по коридору.

— Я, я! — закричала Филлида, подражая оптимистичному тону предка. — Я хочу суррогат фруктового ежевичного лимонада! Как насчет того, чтобы промочить горло, Эрик? Не хочешь ли джин-бурбон лимонад или вишневой шотландской водки? Или в тысяча девятьсот тридцать пятом году не было таких ароматизаторов?

— Надо найти место полежать и расслабиться. От марсианского воздуха я едва стою на ногах, — обращаясь к Эрику, заявил Харв. Его лицо налилось смертельной бледностью, проступили веснушки. — И почему он не построит над этим безумием хотя бы купол, чтобы качать настоящий воздух?

— Может, это и к лучшему. — заметил Эрик. — Так ему здесь долго не задержаться.

К ним подошел Иона.

— А вот лично мне, Харв, по сердцу всякие анахронистские местечки. Это же настоящий музей, — и, повернувшись к Эрику, добавил: — Говорю не в виде комплимента. Твоя жена проделала потрясающую работу по сбору артефактов той далекой эпохи. А слышите — как это называется? — радио? Да, в гостиной играет настоящее радио.

Все прислушались. Звучала «Бетти и Боб», пьеска из бесконечно далекого прошлого. Такое не оставило равнодушным даже Эрика. Голоса производили впечатление, казались совершенно живыми и реальными; не верилось, что это лишь восстановленная старинная запись. Не бледное эхо записи, гулявшее по ферромагнитной пленке, — все актеры и инструменты были здесь, совсем рядом, как будто разгуливали в соседней комнате. «Как только Кэт удалось этого достичь», — дивился Эрик.

Стив, громадный красавец негр, местный дворецкий, точнее, его копия-робант, появился с дымящейся трубкой, сердечно приветствуя гостей поклоном.

— Доброе утро, доктор. Последнее время что-то похолодало. Мой сынишка Джорджи уже копит на санки.

— Вхожу в долю, у меня есть доллар тысяча девятьсот тридцать четвертого года, — сказал Ральф Аккерман, залезая в бумажник. И заметил в сторону:

— Или папаша Вергилий считает, что чернокожий ребенок не заслужил санок?

— Не беспокойтесь, мистер Аккерман, — заявил старый негр. — Джорджи сам себе заработает. Ему не нужны чаевые, он хочет лишь честно заслуженной платы.

С тем же достоинством робот двинулся дальше по коридору, пока не скрылся из виду.

— Чертовски убедительно, — вырвалось у Харва.

— Да уж, — согласился Иона и поежился. — Надо же, а ведь этот человек умер еще в прошлом веке. Здесь, на Марсе, испытываешь какой-то провал во времени. Прямо оторопь берет — ведь так можно пропасть и не вернуться!

— Успокойся, скоро вернешься, — вмешалась Филлида. — Здесь совершенно нечем дышать.

— Да уж, здесь и воздух суррогатный.

Эрику пришла мысль.

— А почему вы считаете это суррогатом? Представьте: у вас в соседней комнате играет запись симфонического оркестра — и в то же время вы прекрасно знаете, что там нет ни дирижера, ни толпы музыкантов с инструментами. Вам же покажется нереальным существование этого оркестра?

— Нет, но это совсем другое дело.

— А какая разница? — возразил Эрик. — Ведь оркестра там нет, и зал, в котором был записан концерт, уже пуст, и все, что у вас осталось, — это двенадцать сотен футов феррооксидной ленты Такая же иллюзия. Только здесь иллюзия устроена более совершенно.

«Что и требовалось доказать, — подумал он, следуя с остальными к лестнице на второй этаж. — Мы ежедневно живем в иллюзии. Когда первый бард сотворил первый эпос о какой-то войне, иллюзия вступила в жизнь. „Илиада“ такая же подделка под действительность, как и эти ребятишки-роботы, меняющиеся марками на крыльце. Люди всегда цеплялись за прошлое. Без него не было бы ни настоящего, ни самого времени — а только один миг летящего вперед настоящего. Жизнь — это один миг. Лишенный прошлого, этот миг настоящего стал бы почти ничем. Понятие времени потеряло бы смысл».

«Может быть, — размышлял он, поднимаясь по ступеням, — в этом и состоит проблема с Кэт. У нас нет совместного прошлого: я не могу ничего вспомнить, что хоть как-то сближало бы нас. Не могу вспомнить, когда мы счастливо уживались друг с другом. Теперь же совместная жизнь протекает независимо от нашего желания. И вообще непонятно откуда все взялось, Бог знает, из какого прошлого вырастают нынешние отношения».

И никто этого не понимает. Никто не может понять, как устроено это пресловутое время. Растянутая в голове бесконечность, наматывающая виток за витком пленку записи жизни. А ведь усовершенствовав воспоминания, можно было бы улучшить и собственное будущее. А Эрику — найти свое прошлое. Он все время живет в каком-то нетерпеливом его ожидании. Когда что-то состоится в прошлом, изменится и настоящее, обретет смысл, которого сейчас нет в жизни.

«Может, это первый признак приближающейся старости, — мелькнуло у Эрика. — В мои тридцать четыре года!»

Филлида подождала его на лестнице.

— А закрутите со мной роман, доктор, — предложила она.

Эрика бросило в жар от столь откровенного предложения. Он разом почувствовал страх, возбуждение, надежду, наконец, и вместе с тем — полную безнадежность своего положения. И ответил, пытаясь спрятаться за комплиментом:

— У вас, наверное, самые идеальные зубы, когда-либо принадлежавшие человеческому существу.

— Я жду ответа.

— Я... — Эрик тянул время, лихорадочно пытаясь что-нибудь придумать. Можно ли подобрать подходящие слова? Но именно словами все только и выражается. То, чего нельзя выразить словами, невыразимо вообще и, стало быть, просто не существует. Доктор сгорал под взором беспощадных женских глаз.

— Вам ведь самому хочется, — продолжала Филлида.

Как уклониться от этого проницательного женского взгляда, пронзающего его озлобленную, скрывающуюся в потемках душонку?. Да, Эрик был для нее как на ладони, она, можно сказать, вращала доктора на языке, точно конфету во рту. Пригвождала к месту каждым словом. Черт бы ее побрал! Филлида все рассчитала верно: Эрик ненавидел ее и страстно хотел лечь с ней в постель. Она свободно читала на его лице своими проклятыми глазами, которыми не должна обладать ни одна смертная женщина.

— Иначе влипните в еще более крупные неприятности, — пообещала Филлида.

— Один шанс из миллиарда возможностей, что мне удастся сбежать от самого себя, — хрипло выдавил Эрик. Он неловко рассмеялся, пытаясь скрыть смущение. — Скажите, разве вы сами не чувствуете, как это глупо? Сколько мы еще будем торчать на дурацких ступеньках из тысяча девятьсот тридцать пятого года? Да и какая вам до меня, простите, забота?

Они двинулись дальше, и хотя Эрик шел сзади, он чувствовал себя так, будто отступает — наступала она.

Так они достигли второго этажа.

Какая ей забота — и так понятно. Завести еще одну безотказную игрушку, чтобы потом выбросить ее из жизни. «Нет, не поддамся».

Двери в шикарную гостиную Вергилия была распахнуты. Хозяин уже проследовал туда к неведомому гостю. Остальные немного отстали, пропуская вперед главу клана, за ним родню на руководящих постах в порядке номенклатуры и очередности.

Последним вошел Эрик — и сразу увидел гостя Вергилия.

Да, чтобы посмотреть на это зрелище, стоило проделать путь до Марса!

Откинувшись в кресле, с пустым безвольным лицом, выпятив смуглые итальянские губы, сидел Джино Молинари, высшее должностное лицо на Земле, глава объединенной планетной культуры и главнокомандующий вооруженными силами.

С ширинкой нараспашку.