Он направил объектив на микродвигатель, который приводил в движение орудийный ствол. На шкворне, который удерживал ствол в вертлюге, были выбиты какие-то буквы. Он напряг зрение, чтобы разобрать их — и увидел, как только ему удалось более точно сфокусировать объектив, зримое подтверждение того, чего он более всего опасался: «СДЕЛАНО НА ТЕРРЕ 3508 2Р»

Штуковина была земного происхождения! Это не изобретение внеземной сверхразвитой цивилизации и не продукт туземных форм жизни планеты Дельмак-О. С подобными рассуждениями было покончено раз и навсегда.

Значит, все-таки генерал Тритон, сокрушенно отметил он про себя.

— Выходит, это вы, в конце концов, задались целью нас уничтожить. Наш передатчик, наш приемник — и это требование, чтобы мы прибывали на эту планету только на борту яликов. Выходит, это вы погубили Бена Толлчифа? Ясно, что вы.

— И что же вы там нашли? — спросил у него Бэббл.

— Я привожу к заключению, — ответил он, — что нашим общим врагом является генерал Тритон и что у нас нет никаких шансов. — Он отошел от микроскопа. — Взгляните-ка сами.

Бэббл приложил глаз к окуляру микроскопа.

— Никто как-то до этого не додумался раньше, — вскоре произнес он." — Ничто нам не мешало обследовать одну из этих штуковин в любое время в течение последних двух месяцев. Но никому даже и в голову не пришло это сделать. — Он поднял голову над микроскопом и в нерешительности уставился на Сета Морли. — Что же нам теперь делать?

— Первым делом нужно собрать их все, все до единого, что принесены сюда из-за пределов территории поселка, и все уничтожить.

— Это означает, что и само Здание земного производства.

— Разумеется. — В этом нет никаких сомнений, подумал Сет Морли. — Мы все являемся частью какого-то эксперимента.

— Нам нужно поскорее убраться с этой планеты.

— Нам никак не удастся этого сделать, — ответил врачу Сет Морли.

— Они все, должно быть, произведены в этом Здании или, по крайней мере, хранятся в нем. Надо придумать какой-нибудь способ его уничтожить. Но я совершенно не в состоянии представить себе, как мы можем это сделать.

— У вас не возникло желания пересмотреть результаты вскрытия тела Толлчифа?

— Мне не на что опереться, чтобы продолжить обследование. На данный момент я бы сказал, что он был, по всей вероятности, умерщвлен из оружия, о котором нам ничего не известно. Чем-то, что вызывает смертельное повышение содержание гистамина в крови. Внешне это выглядит как естественное нарушение нормального функционирования дыхательного аппарата. Кстати, у меня появилось еще одно предложение, над которым следует поразмыслить. Это может быть подделкой. Ведь как-никак, ныне Терра стала лишь гигантским госпиталем для душевнобольных.

— Там еще имеются секретные военные лаборатории. В высшей степени засекреченные. Широким слоям общественности абсолютно ничего не известно об их существовании.

— Откуда же это известно вам?

— В «Тэкел Упарсине», — пояснил Сет Морли, — работая в качестве гидробиолога киббуца, я имел с ними дело. И еще, когда мы покупали оружие. — Строго говоря, он сам не знал, правда ли все это. На самом деле до него доходили только слухи. Но слухи эти теперь показались ему не лишенными оснований.

— Скажите мне честно, — спросил у него Бэббл, пристально на него глядя, — вы на самом деле видели Странника-по-Земле?

— Да, — ответил он. — И мне из первых рук известно о тайных военных лабораториях на Терре, например…

— Да, кого-то вы на самом деле видели, — согласился с ним Бэббл. — Этому я верю. Кто-то, для вас совершенно незнакомый, подошел к вам и открыл вам глаза на то, что и так для вас должно было быть совершенно очевидным — а именно, что выбранный вами ялик был совершенно непригоден для дальнего космического рейса. Но у вас сознание было уже подготовлено — потому что так вы были воспитаны еще в детстве — к тому, что если к вам подойдет незнакомец и предложит помощь, о которой вы вовсе не просили, то этот незнакомец обязательно должен быть одним из Боговоплощений, то есть одной из Манифестаций Божества. Судите сами: то, что вы увидели, было как раз тем, что вы ожидали увидеть. Вы решили, что это был Странник-по-Земле, потому что по существу «Библия» Спектовского повсеместно рассматривается как универсальное, пригодное для всех случаев жизни, объяснение всему происходящему. Я же так не считаю.

— В самом деле? — удивленно спросил Сет Морли.

— Да, нисколько. Незнакомцы — истинные незнакомцы, самые при этом обычные люди — весьма часто встречаются в нашей жизни и столь же часто дают хорошие советы. Ведь для подавляющего большинства людей характерны добрые намерения. Окажись я там с вами, я бы тоже не остался в стороне, обязательно бы вмешался и убедил бы вас в том, что ваш корабль не годится для отправления в космос.

— Но в таком случае, вы были бы орудием Странника-по-Земле, то есть, по сути, временно были бы им. Такое случается с кем угодно. Это одна из составляющих чуда.

— Чудес не бывает. Это доказал еще Спиноза много веков тому назад. Чудо было бы признаком слабости Бога, допустившего нарушение естественного порядка вещей. Если Бог вообще существует.

— Но ведь вы нам сами говорили чуть раньше, сегодняшним же вечером, что вы встречались со Странником-по-Земле семь раз. — Подозрение охватило Сета Морли. Он уловил явное противоречие в словах Бэббла. — И с Заступником тоже.

— Я подразумевал под этим, — спокойно ответил Бэббл, — что оказывался в таких житейский ситуациях, когда совершенно незнакомые мне люди поступали точно так, как поступил бы Странник-по-Земле, если бы он существовал. Ваша ошибка характерна для множества людей: ее возникновение обусловлено тем, что нам время от времени выпадает встречаться с представителями негуманоидных разумных рас, некоторые из которых, те, кого мы в обиходе зовем «богами» и которые родом с так называемых «Обителей Богов», настолько нас превосходят во всех отношениях, что мы в сравнении с ними оказываемся в положении, ну скажем, примерно таком, в каком оказываются перед нами кошки или собаки. Собаке или кошке человек кажется Богом — он ведет себя так, как должен был бы вести себя только Бог, делает то, что может быть прерогативой лишь Бога. Но эти квазибиологические сверхразумные формы жизни, развившиеся на планетах, называемых нами «Обителями Богов»

— такой же продукт естественной биологической эволюции, как и мы. Со временем и мы, возможно, подвинемся в своем развитии столь же далеко, даже еще дальше. Я не утверждаю, что это случится обязательно, я ограничиваюсь констатацией того, что это вполне возможно и для нас. — Тут он решительно потряс пальцем перед самым носом Морли. — Не они создали эту вселенную. Они не являются никакими такими Манифестациями Божества. Все, чем мы располагаем, это их устные заверения в том, что они являются Манифестациями Божества. Почему мы обязаны им верить? Естественно, если мы спрашиваем у них напрямик: «Вы являетесь Богом? Это вы создали Вселенную?», — они отвечают утвердительно. Мы сами поступали точно таким же образом — европейцы в шестнадцатом или семнадцатом столетии говорили туземцам Северной и Южной Америки точно то же самое.

— Но и испанцы, и англичане, и французы были там колонизаторами. Им было выгодно выдавать себя за богов. Возьмем, например, Кортеса. Он…

— У форм разумной жизни с так называемых «Обителей Богов» точно такие же мотивы.

— Такие же? — Он почувствовал, как все больше и больше начинает упрямо ожесточаться. — Да ведь они подобны святым. У них самые добрые намерения; они прислушиваются к нашим молитвам — если, разумеется, они до них доходят, — а затем поступают так, чтобы выполнить то, о чем мы их молим. Как случилось это, например, с Беном Толлчифом.

— Они послали его сюда на погибель. Разве это справедливо?

Это на самом деле вызывало у него острое ощущение беспокойства, оно возникло еще с того момента, когда он впервые увидел неподвижное, мертвое тело Толлчифа.

— Может быть, они этого не знали, — произнес он, чувствуя себя очень неловко. — Ведь Спектовский прямо указывает на то, что Божество не является всеведущим. Взять хотя бы такой пример. Ему ничего не было известно о существовании Форморазрушителя или о том, что он будет разбужен как раз теми концентрическими кругами излучения энергии и материи, из которых и составилась вселенная. О том, что Форморазрушитель войдет во вселенную и, тем самым с течением времени станет одним фактом своего существования так искажать миропорядок, который сотворил Наставник по своему собственному образу и подобию, что сам перестанет являться его подобием.

— Ну вы прямо, как Мэгги Уолш. Она говорит то же самое, — д-р Бэббл разразился резким, отрывистым смехом.

— Мне никогда раньше не доводилось встречаться с атеистом, — произнес Сет Морли. На самом деле он встречался с одним, но это было очень давно. — В наше время такое мировоззрение является весьма странным, поскольку мы располагаем неопровержимыми доказательствами существования Божества. Я могу еще понять широкое распространение атеизма в прошлом, когда религия основывалась на слепой вере в то, что нельзя увидеть… Но теперь, как указал Спектовский, все это стало явным и осязаемым.

— Странник-по-Земле, — язвительно отпарировал Бэббл, — есть нечто вроде антитезы «Человеку ниоткуда». Вместо того, чтобы способствовать благоприятному протеканию событий… — тут Бэббл неожиданно осекся.

Отворилась дверь в лазарет. На пороге стоял мужчина в мягкой синтетической куртке, штанах из искусственной кожи и в высоких сапогах. Лет ему было около сорока, у него было мужественное волевое лицо с высоко поднятыми скулами, большими яркими глазами и густыми черными волосами. В руке у него был карманный фонарь, который он сразу выключил. Он так и стоял на пороге, глядя на Бэббла и Сета Морли и ничего при этом не говоря. Просто молча стоял и ждал. Этого жителя поселка, подумал Сет Морли, я еще не видел. А затем, увидев выражение лица Бэббла, понял, что и Бэббл видит его впервые.

— Кто вы? — хрипло спросил Бэббл.

Мужчина отвечал спокойно, не повышая голоса.

— Я только что сюда прибыл на своем ялике. Меня зовут Нед Расселл. По профессии — экономист. — Он протянул руку Бэбблу, и тот машинально пожал ее.

— А я уже посчитал, что все в сборе, — удивленно произнес Бэббл. — У нас здесь тринадцать человек. Предполагалось, что именно столько здесь будет поселенцев.

— Я обратился с просьбой о переводе и получил назначение как раз сюда. На планету Дельмак-О. — Расселл повернулся к Сету Морли, еще раз протянул руку. Они обменялись рукопожатиями.

— Ну-ка, давайте глянем на ваше предписание, — произнес Бэббл.

Рассел засунул руку в карман куртки.

— Странноватое местечко здесь у вас. Темень повсюду, система автоматической посадки бездействует… Мне пришлось совершать посадку самостоятельно, а навыков управления яликом у меня почти что нет. Я поставил его вместе со всеми остальными, на площадке на краю вашего поселка.

— Теперь нам предстоит поднять перед Белснором два вопроса, — произнес Сет Морли. — Об этой выполненной на Терре надписи на одной из деталей миниатюрной модели здания и о Расселле.

Еще неизвестно, подумал он, какой из этих вопросов окажется более важным. Пока у него еще не было никакой возможности определить наперед приоритетность этих вопросов. Но решение какого-то из них может способствовать нашему спасению, подумал он. А может и обречь нас на неминуемую гибель. Это уравнение со многими неизвестными может иметь любое решение.

К комнате Тони Дункельвельта Сюзи Смарт на ощупь прокладывала свой путь в непроницаемой ночной тьме. На ней была только черная ночная сорочка и туфли на высоких каблуках — она знала, что мальчишке это нравится.

Стук, стук.

— Кто там? — Раздалось недовольное ворчание изнутри.

— Сюзи. — Она взялась за дверную ручку. Дверь была незаперта, и она прошмыгнула внутрь.

Тони Дункельвельт, скрестив ноги, сидел прямо на полу посреди комнаты, перед одной-единственной зажженной свечой. Глаза его, это было видно даже при таком скудном освещении, были плотно закрыты; очевидно, он был в состоянии транса. Он не подавал никаких признаков того, что узнал или даже заметил ее, и все же назвал ее по имени.

— Можно мне побыть с тобою? — спросила она.

Его переходы в состояние транса очень ее беспокоили. Впадая в транс, он становился совершенно отрешенным от внешнего мира. Иногда он часами мог так сидеть, и когда парня спрашивали о том, что он при этом испытывает, он почти ничего не говорил или вообще не отвечал на вопросы.

— Я ничем не стану тебе мешать, — сказала она, когда он ничего ей не ответил.

— Заходи, — ровным, словно потусторонним голосом произнес.

— Спасибо, — с облегчением сказала она, уселась в кресло с высокой прямой спинкой, вынула пачку сигарет, закурила и поудобнее расположилась, прекрасно понимая, что ждать придется долго.

Через какое-то время она осторожненько толкнула его носком своей туфли на высоком каблуке.

— Тони? — позвала она. — Тони?

— Да, — отозвался он.

— Скажи мне, Тони, что ты видишь? Другой мир? Можешь ли ты видеть всех этих богов, всецело поглощенных совершением всяких там добрых дел? Или ты видишь только Форморазрушителя кроме Тони Дункельвельта. Страх, который она испытывала перед всем, что было связано с этими его состояниями полного отчуждения, удерживал ее от попыток помешать тому, что так всецело поглощало этого парнишку. Когда он пребывал в состоянии транса, она старалась не беспокоить его без особой нужды, пусть он сам находит для себя дорогу из мира своих столь пагубно на него воздействующих видений к их обычным, повседневным обязанностям друг перед другом.

— Не разговаривай со мной, — пробормотал Тони и еще крепче сомкнул веки, лицо его все сжалось от напряжения и стало пунцовым.

— Встряхнись хоть немного, — взмолилась она. — Тебе следовало сейчас быть уже давно в постели. Хочешь завалиться в кроватку, Тони? Например, со мною? — Она положила руку ему на плечо; тогда он мало-помалу стал отодвигать свое плечо, пока рука ее совсем не повисла в воздухе. — Ты помнишь, что ты мне говорил: что я тебя люблю за то, что ты еще пока не настоящий мужчина? Так вот, Тони, ты самый настоящий мужчина. Кто-кто, но я-то это знаю, кто лучше меня способен в этом разобраться? И я всегда скажу тебе напрямик, когда ты — настоящий мужчина, а когда нет, если такое с тобою сможет случиться. Но пока что, если не считать сегодняшнего случая, ты был даже чем-то большим, чем мужчина. Знал ли ты раньше о том, что восемнадцатилетний парень способен испытать семь оргазмов за одни сутки? — Она ждала, но он ничего не отвечал. — Так вот, это очень неплохое достижение, — заметила она.

Вдруг Тони оживился.

— Знаешь что? Оказывается, есть еще одно Божество над почитаемым нами Божеством. Такое, что объемлет в себе все четыре.

— Какие четыре? Что за четыре?

— Четыре Манифестации, четыре Боговоплощения. Наставника, Заступника, Странника-по-Земле…

— А кто же четвертый?

— Форморазрушитель.

— Ты хочешь сказать, что тебе дано общаться с богом, который совмещает в себе Форморазрушителя с остальными тремя? Но ведь это невозможно, — Тони. Все они — добрые боги, а Форморазрушитель — воплощение вселенского зла.

— Я это знаю, — угрюмо произнес он. — Вот почему то, что мне видится, причиняет мне такие душевные муки. Бог-над-богом, которого никто не в состоянии постичь, кроме меня. — И он снова постепенно, как будто даже внешне незаметно погрузился в свой транс и перестал с нею разговаривать.

— Как же это получилось, что только тебе дано видеть такое, что недоступно никому другому, и вместе с тем самонадеянно считать, что такое существует на самом деле? — спросила Сюзи. — Спектовский нигде даже словечка не обронил о существовании подобного сверхбожества. Мне кажется, это все в твоем собственном сознании так перепуталось. — Ей стало вдруг как-то не по себе, холодно и неуютно, да еще и сигарета опалила край губы: она, как обычно, слишком много курила. — Давай лучше ляжем в постель, Тони, — решительно заявила она и одним движением загасила сигарету. — Ну давай. — Наклонившись, она подхватила его за подмышки. Но он оставался безучастным. Как камень.

Шло время. Он все продолжал свое общение с потусторонними силами.

— Господи! — В сердцах воскликнула она. — Ну и черт с тобой! Я ухожу. Спокойной ночи. — Поднявшись, она быстро прошла к двери, отворила ее, задержалась, наполовину переступив порог. — А ведь мы могли бы так славно позабавиться, если бы легли в постель, — жалобным тоном произнесла она. — Неужели есть во мне что-то такое, что тебе не нравится? Только скажи, я в состоянии устранить собственные недостатки. Я вот совсем недавно вычитала из книг — оказывается есть еще несколько таких способов, о которых даже я не догадывалась. Давай я тебя научу им. Судя по всему, они сулят неслыханные наслаждения.

Тони Дункульвельт открыл глаза и стал, не мигая, изучающе на нее глядеть, по выражению его лица она не могла разобрать, какие чувства им владеют, и это ее немало встревожило. Она вся съежилась, задрожала и стала растирать свои обнаженные руки.

— Форморазрушитель, — произнес Тони, — безусловно, не Бог.

— Я это и без тебя понимаю.

— Но этот «Безусловно-не-Бог» тем не менее тоже является категорией бытия.

— Раз ты так считаешь, Тони, значит так оно и есть.

— А понятие «Бог» включает в себя все категории бытия. Следовательно, Бог может быть и «Безусловно-не-Богом», что уже лежит за пределами человеческой логики и возможностей человеческого мышления. Но мы интуитивно чувствуем, что это так. Ты разве этого не чувствуешь? Разве ты была бы против некоего Цельного, Единого, что преодолевало бы нашу жалкую раздвоенность? Ведь настоящий, внутренне непротиворечивый монизм лучше нашего низменного дуализма! Спектовский был великим мыслителем, но даже и ему не удалось разглядеть более совершенную монистическую структуру, которая существует на более высоком плане бытия, чем дуализм. Да, вне всяких сомнений, существует Бог более высокого порядка! — Торжественно провозгласил он, продолжая смотреть на Сюзи. — А что ты думаешь об этом? — спросил он несколько застенчиво.

— Я думаю, что это просто замечательно, — с энтузиазмом откликнулась Сюзи. — Это ведь так грандиозно — впадать в транс и получать возможность постигать то, что постигаешь ты. Тебе следовало бы написать книгу и сказать во свеуслышание, что то, о чем толкует Спектовский, неверно.

— Это вовсе не неверно, — возразил Тони. — Оно просто не укладывается в то, что удается видеть мне, оно лежит за его пределами. Когда забираешься на столь высокий уровень, возможно равенство двух противоположностей. Именно это я и пытаюсь раскрыть.

— А ты бы не мог раскрыть это завтра? — все еще дрожа и продолжая массировать голые руки, спросила Сюзи. — Мне так холодно, я так устала, у меня уже произошла сегодня вечером такая ужасная ссора с этой мерзавкой Мэри Морли, так что — давай, пожалуйста, не упирайся. Давай поскорее залезем в постель.

— Я пророк, — изрек Тони. — Как Иисус Христос, как Моисей или Спектовский. Мир меня никогда не забудет. — Он снова закрыл глаза.

Тусклая свеча замерцала и почти погасла. Он этого даже не заметил.

— Если ты пророк, — сказала Сюзи, — то сотвори чудо. — Она когда-то читала в «Библии» Спектовского что-то в таком духе, о пророках, наделенных чудодейственными способностями. — Докажи это мне, — сказала она.

Тони приоткрыл один глаз.

— Для чего это тебе вдруг так понадобилось знамение?

— Мне не нужно никакого знамения. Я хочу увидеть чудо.

— Чудо, — глубокомысленно произнес он, — и есть знамение. Ладно. Я сделаю что-нибудь такое, чтобы доказать тебе. Он обвел взглядом комнату, выражение его лица теперь стало искренне негодующим. Она поняла, что только сейчас полностью его разбудила. И что это ему очень не понравилось.

— Твое лицо становится черным, — сказала Сюзи.

Он, как бы пробуя, прикоснулся ко лбу.

— Оно становится красным. Но свет от свечи не содержит в себе весь цветовой спектр, поэтому оно и кажется черным. — Он как-то незаметно поднялся на ноги и стал медленно прохаживаться по комнате, потирая пальцами нижнюю часть шеи.

— Сколько времени ты так просидел? — спросила она.

— Не знаю.

— Это верно. Ты потерял всякое представление о времени. — Она вспомнила, что когда-то он сам говорил ей об этом. Только одно это привело ее в ужас. — Так вот, — сказала она. — Преврати вот это в камень. — Она нашла буханку хлеба, она двинулась к нему, чувствуя охватившее ее озорство. — Можешь это сделать?

— Это чудо, обратное тому, что совершил Иисус Христос, — торжественно заявил Тони.

— Так можешь это сделать?

Он взял у нее буханку хлеба и, держа ее перед собой обеими руками, стал пристально на нее глядеть, шевеля при этом губами. Все лицо его исказилось, подчеркивая чудовищность предпринятой им попытки. Оно еще более почернело, глаза совсем потухли и стали непроницаемыми отверстиями в черепе, в которых зияла непроглядная тьма.

Буханка хлеба подскочила вверх, вырвавшись из его рук, стала подниматься, пока не зависла у него над головой… Она вся затрепетала, как бы подернулась дымкой, а затем камнем плюхнулась на пол. В самом ли деле камнем? Сюзи стала на колени, пытаясь это выяснить. На какое-то мгновение ее даже охватило опасение, что освещение комнаты вот-вот и ее саму ввергнет в состояние гипнотического транса. Буханка хлеба исчезла. То, что покоилось на полу, оказалось крупным гладким камнем, отполированным горным потоком обломком скалы.

— Бог ты мой, — непроизвольно вырвалось из нее полушепотом. — Смогу ли я его поднять? Может быть, это опасно?

Глаза Тони снова наполнились жизнью, он тоже стал на колени и не веря своим глазам в изумлении глядел на то, что еще мгновением назад было хлебом.

— Во мне, — сказал он, — появилась божественная сила. Не я это сделал — это было совершено через мое посредничество.

Подняв камень — он оказался довольно тяжелым — она обнаружила, что он кажется теплым и почти живым. Одушевленный камень, отметила она про себя. Как будто он органического происхождения. Может быть, это не настоящий камень. Она постучала им по полу — камень оказался в должной мере твердым и издал соответствующий звук при ударе. Значит, это все-таки камень, поняла она. Камень!

— Можно мне оставить его у себя? — спросила она. Теперь ужас уже всецело завладел ею. Она с надеждой смотрела на Тони, готовая сделать все, что только он ни повелит ей.

— Можешь оставить его у себя, Сюзанна, — спокойно произнес Тони. — Вот только поднимись и возвращайся к себе. Я очень устал.

— Он действительно выглядел сильно утомленным, все тело его обмякло. — Увидимся утром за завтраком. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — сказала она. — Но, может быть, мне раздеть тебя и уложить в постель? Это доставило бы мне удовольствие.

— Нет, — произнес он, подошел к двери и открыл ее перед нею.

— Поцелуй на прощанье. — Подойдя к нему, она вся подалась вперед и поцеловала его в губы. — Спасибо, — сказала она, ощущая непривычную для себя робость и покорность. — Спокойной ночи, Тони. Спасибо тебе за чудо. — Дверь за нею начала уже закрываться, как вдруг она ловко приостановила ее заостренным носком своей туфли. — Можно мне рассказать всем об этом? Разве это не самое первое чудо, которое тебе удалось совершить? Пусть все узнают об этом. Но если тебе не хочется, чтобы они знали, то я ничего им не скажу.

— Разреши мне лечь спать, — сказал он и закрыл дверь. Дверь щелкнула перед самым ее носом, и она испытала прямо-таки животный страх — всю свою жизнь вот этого она больше всего и опасалась. Звука закрываемой в комнату мужчины двери перед самым ее носом. Она тут же подняла руку, чтобы постучаться, обнаружила в ней камень, ударила камнем об дверь, но не очень громко, так, чтобы он смог понять, насколько отчаянно она хотела вернуться, но не настолько громко, чтобы побеспокоить его, если ему не захочется ответить.

Ответа не последовало. Ни звука внутри, ни движения двери. Ничего, кроме бездны, разверзшейся перед нею.

— Тони? — задыхаясь, вымолвила она, прижимаясь ухом к двери. Полная тишина. — Ну и ладно, — произнесла она в оцепенении и, сжимая в руке камень, нетвердой походкой направилась через крыльцо в свою собственную комнату.

Камень исчез. Она уже не ощущала его тяжести в своей руке.

— Вот черт, — прошептала она, не зная, как на это прореагировать. — Куда же это он подевался? Растворился в воздухе?

В таком случае это, наверное, был обман зрения, сообразила она. Он подверг меня гипнозу и заставил поверить. Мне сразу следовало бы понять, что на самом деле ничего этого не было.

Миллионы звезд как-то сразу вдруг взорвались, образуя быстро вращающееся колесо света, света, хотя и мучительно яркого, но холодного, который пронизал ее всю насквозь. Он исходил откуда-то сзади, и она всем телом почувствовала, как на нее обрушилось это его гигантское световое давление.

— Тони, — едва успела вымолвить она и упала в раскрывшуюся перед нею бездну.

Она ничего не думала при этом, никаких чувств не испытывала. Она видела только бездну, безграничную бездну, которая поглощала ее, ждала ее где-то гораздо ниже, где-то очень-очень глубоко, а она, мгновенно будто налившись свинцом, рухнула туда, на тысячи миль глубиной в разверзшуюся перед ней преисподнюю.

Вот так, упав на руки и на колени, она и умерла. Одна на крыльце. Все еще пытаясь схватить то, чего не существовало.