Золотой мираж

– О чем?

– О том, что Джон Тревис действительно хорош в постели?

Ошеломленная, Кит не знала, что ответить, но потом, вспомнив, как их с Энджи когда-то тоже интересовали такие подробности из жизни кинознаменитостей, расхохоталась:

– Энджи, ты не изменилась!

– В этом – нет, – озорно ухмыльнулась Энджи. – Так как же? Ты ответишь на мой вопрос?

– Право, не знаю, Энджи, – просто сказала Кит, которой все это казалось шуткой, как когда-то в старые добрые времена.

– Ты тоже ничуть не изменилась, Кит, – покачала головой Энджи. – Ты всегда считала, что, переспав с кем-то, лучше помолчать об этом. Мое любопытство, надеюсь, тебя не обидело? – Она снова бросила взгляд на Джона Тревиса. – За ним утвердилась слава мастера этого дела. Но что верно, так это то, что ни одна из его пассий не обмолвилась о нем ни единым дурным словом. – Улыбнувшись, Энджи лукаво посмотрела на Кит. – Теперь ты понимаешь, почему я могу оказаться никудышной женой для политика? Я всегда буду заглядываться на чужих мужей.

Кит смеялась, обрадованная тем, что ее подруга Энджи по-прежнему такая же остроумная и откровенная.

– Тогда, пожалуй, тебе не стоит оповещать всех об этом.

– Это невозможно.

– И все же попробуй.

Около них появился официант, и Энджи взяла с подноса бокал шампанского. Подняв его и глядя в глаза Кит, она произнесла тост:

– За наши тайные вожделения.

Их бокалы с нежным звоном соединились. Взгляд Энджи поверх бокала остановился на Меделин Сен-Джеймс.

– Она выглядит просто фантастически, не правда ли, Кит?

Кит кивнула.

– Прошла полный курс в какой-то клинике или на курорте. Уменьшила бедра, подобрала живот и еще кое-что. Мяу, – шутливо мяукнула она, пряча улыбку за бокалом.

– Господи, какое удовольствие посплетничать, как в былые времена, – промолвила Энджи, – кстати, ты видела Беннонов?

– Нет. Они здесь? – Кит невольно обвела глазами зал.

– Где-то здесь. Я только что беседовала с ними. И Сондра, как всегда, в их обществе.

– Сондра? – Кит с запинкой произнесла это имя. – А-а-а, это сестра его покойной жены?

– Поверь, она не намерена оставаться долго в роли свояченицы. Бог знает, каково было бы ему, если бы не Сондра, когда так неожиданно и странно умерла его жена. – Голос Энджи понизился до шепота. – Тебя здесь не было, когда началось расследование обстоятельств ее смерти. Потом все замяли, разумеется. Однако весь город знал, что их брак был несчастливым. Его жена жаловалась каждому, кто готов был ее выслушать, говорила, что муж держит ее взаперти на ранчо, не позволяет видеться с друзьями. Он был последним, кто видел ее живой. Вскрытие ничего не показало. В свидетельстве значилось, что смерть наступила вследствие сердечной недостаточности. Сондра утверждала, что в детстве у Дианы был ревматизм и, возможно, это сказалось на ее сердце. Во всяком случае, дело было закрыто. Я содрогаюсь от мысли, что было бы с Бенноном, если бы Сондра дала показания против него.

До Кит в свое время доходили разные слухи. Тогда они казались сущим вымыслом, так же, как и теперь. Беннон – не без недостатков, но он не мог быть повинен в смерти жены.

Во всяком случае, меньше всего ей хотелось говорить сейчас о личной жизни Беннона и его увлечениях, прошлых и настоящих.

– Сондра, кажется, занимается продажей недвижимости в Аспене, не так ли? – перевела она разговор на другую тему.

Энджи искоса посмотрела на нее.

– Милая, ты отстала. У Сондры Хадсон одна из крупнейших контор по продаже недвижимости в нашем городе. Она видная и очень влиятельная фигура в местной общественной жизни. Когда она устраивает приемы, люди из кожи вон лезут, чтобы на них попасть. У нее чертовский нюх на людей и полная осведомленность о том, кто чего стоит. Если кто-то не включен в список ее гостей, он может считать, что его нет в живых.

– Сондра Хадсон, – повторила Кит, чтобы припомнить, какова она, эта женщина. Видимо, она видела ее на похоронах отца – сдержанная стройная блондинка, которая увела дочь Беннона с кладбища. – Кажется, я видела ее пару раз, но на меня она не произвела впечатления влиятельного лица, хотя я сразу поняла, что она деловая женщина.

– Все ее вечеринки носят деловой характер, дорогая. Где лучше всего определить потенциального клиента в родном Аспене? – Это был вопрос, на который Энджи сама знала ответ, и поэтому продолжила: – Мужчины обделывают свои дела и расширяют клиентуру, играя в гольф или теннис или же катаясь на лыжах. Сондра делает это, устраивая приемы. Конечно, все не так просто, как кажется. – Она обвела зал взглядом. – Это очень узкий круг людей, туда не каждому открыт доступ.

– Но как это удается Сондре? – удивилась Кит, почувствовав любопытство к этой особе.

– Прежде всего, она не одержима желанием взобраться на самую верхушку социальной лестницы. Странно, но для нее важна не цель, а средство. К тому же она начала с самого малого, и за это многие ее уважают и даже восхищаются ею. – Она умолкла и отпила глоток шампанского. – Меня удивляет, что ты ничего о ней не слышала. Она своего рода знаменитость в Аспене.

– Не забывай, что после окончания колледжа я почти не бывала дома, – напомнила ей Кит. – А срок немалый – двенадцать лет. Основную информацию я получала от отца, но ты же его знала: все, что не касалось его ранчо, охоты, его друзей или собутыльников, – для него практически не существовало.

– Охотно верю, – понимающе кивнула Энджи. – Во всяком случае, первыми клиентами или, вернее, первыми важными клиентами Сондры стали Клод Миллер и его жена. Они из денверских Миллеров. Когда они прилетели из Денвера для окончательного подписания контракта, она самолично встретила их на санях в аэропорту, а затем заехала за ними в отель и отвезла на прогулку в лес. Узнав, что Клод поклонник французской кухни, она договорилась с местным рестораном о доставке блюд. Короче, она устроила настоящий пикник в зимнем лесу.

Легкий снежок, могучие ели и сосны, костер, белоснежная скатерть, фарфор и хрусталь на столе – сама атмосфера не могла не очаровать клиентов. Все это происходило под цветным тентом. Для торжественного момента подписания был припасен ящик с шампанским. Более того, Сондра уговорила местного меховщика дать ей напрокат четыре шубы и норковый полог для саней. На это, видно, ушли все ее комиссионные, но игра стоила свеч. Миллеры не переставали рассказывать об этом пикнике, да и о Сондре тоже. Не прошло и нескольких недель, как на нее обрушился шквал телефонных звонков – звонили все ее друзья и деловые партнеры. Когда же Клод купил жене в качестве рождественского подарка меховое манто, в которое обрядила ее на пикнике Сондра, меховщики начали наперебой предлагать ей свои услуги. Что говорить, дела круто пошли в гору.

Но Сондра была умна и не каждому клиенту оказывала такие царские почести, а только людям очень известным. И каждый раз учитывала вкусы и характер. Завтраки в картинных галереях, доставка клиента к месту пикников на воздушном шаре, шашлыки по-техасски, жареная форель прямо на берегу реки и так далее, – Энджи выразительно махнула рукой. – Шесть лет назад она начала устраивать обеды для узкого круга. В целях более близкого знакомства обычно приглашалось не более десяти-двенадцати человек. Попасть на них было большой удачей, и все старались не упустить случая. – Энджи снова подняла бокал. – У нее была гениально разработанная стратегия.

– Пожалуй, – согласилась Кит.

– Сейчас она устраивает два-три больших приема в год и почти не дает обедов для узкого круга. Интересно, сколько денег она заработала за это время, особенно за последние несколько лет, когда цены на недвижимость взлетели до космических высот?

– Должно быть, много. – Разговор о деньгах вызвал в памяти собственные денежные проблемы – счета за лекарства и лечение матери, – все то, что Кит предпочла бы забыть на этот вечер.

– Скажи, – вдруг пристально посмотрела на нее Энджи, – какие у тебя сейчас отношения с Бенноном? Кажется, он ведет все юридические дела твоего покойного отца.

– И присматривает за моим ранчо, – добавила Кит. – И весьма успешно. Время сделало свое дело, старые обиды забыты.

Она не способна была таить обиду, это было не в ее характере. Кит все уже забыла, лишь изредка что-то напоминало о себе легкой тоской. Но она привыкла жить с этим.

– Не сомневаюсь. – Энджи пожала плечами и, вдруг заметив кого-то в толпе, торопливо сказала: – Марк машет мне, кажется, пора садиться за стол, каждому на свое место. – Повернувшись к Кит, она сжала ее пальцы. – Как долго ты будешь в Аспене?

– Столько, сколько понадобится, чтобы начать и закончить съемки.

– Прекрасно. Я позвоню тебе, и мы условимся о встрече, позавтракаем где-нибудь.

– Отлично.

Энджи чуть сильнее сжала ее руку.

– Мы давно не говорили по душам.

– Очень давно, – согласилась Кит и кивнула.

– До встречи, я позвоню. – Энджи исчезла в толпе.

Кит проводила ее долгим взглядом.

– Ты по-прежнему голодна, Кит? – спросил ее подошедший Джон.

– Ты шутишь? Я умираю от голода! – улыбнулась она и взяла его под руку. И вновь испытала странное волнение от его близости.

8

После артишоков, фаршированных креветками, утки с перцем и персиками из Джорджии и классического крем-брюле столы были убраны, и вместо орхидей и астр в серебряных вазах на них появились свечи в хрустальных подсвечниках. Приглушенный свет создавал более интимную атмосферу, послышались звуки музыки. Беннон, стоявший у стены, видел, как на паркет вышли первые пары. Сондра рядом с ним сделала легкое неопределенное движение, чем привлекла его внимание.

– Хочешь что-нибудь выпить? – спросил он, глядя на ее профиль и вдыхая острый своеобразный аромат ее духов.

Оторвав взгляд от толпы, которую внимательно разглядывала, Сондра повернулась к нему, и ее строгие губы тронула улыбка.

– Возможно, потом. Чудесный ужин, не правда ли? Хорошо, что на сей раз утка заменила надоевших кур. Она была отлично приготовлена.

– Да, неплохо, – согласился Старый Том. – Только порции скуповаты для того, чтобы накормить настоящего мужчину.

Сондра бросила многозначительный взгляд на солидное брюшко старого Беннона, перетянутое широким кушаком.

– По-моему, Том, вашему желудку жаловаться грех. Я бы сказала, вы чуточку переели.

Старик невольно расправил плечи и подтянул живот.

– Что ты понимаешь в этом? Вес у меня такой же, какой был сорок лет назад.

– Только распределился он теперь несколько иначе, не так ли, отец? – не выдержал Беннон и тоже поддел старика.

– Я тоже это заметила, – пробормотала Сондра и поймала на себе недовольный взгляд Тома.

Она знала, что он недолюбливает ее, как недолюбливал когда-то ее сестру. Но это мало беспокоило Сондру, не испытывающую особых симпатий к Старому Тому. В последнее время, однако, она старалась скрывать это от Беннона.

– Подожди, сынок, у тебя это не за горами, – включился Старый Том в привычную шутливую пикировку с сыном. Сондра тем временем вернулась к тому, что ее больше интересовало – она пыталась найти среди гостей Дж.Д. Лесситера.

Увидев, как Хеллен Колдуэлл вызывающе танцует шимми, она поняла, что та выпила еще до банкета. Причиной чрезмерно громкого смеха и развязных манер Хеллен был, очевидно, ее муж Ивен Колдуэлл, известный промышленник, у всех на глазах откровенно флиртующий с красивой блондинкой, знаменитой манекенщицей.

На сверкающем паркете среди зала потерявшая голову Хеллен, ухватив своего партнера за лацканы смокинга, старалась притянуть его к себе поближе. Сондра с раздражением смотрела на не умеющую себя вести женщину и ее мужа, ставшего причиной этого недостойного спектакля.

Не впервые Сондра холодным скептическим взглядом разглядывала оживленную публику – заправил большого бизнеса, финансов, прессы. Почти всем присутствующим она знала цену, знала их пороки, недостатки и высокомерно снисходительное отношение к смелым деловым женщинам, посмевшим составить им конкуренцию. Под маской вежливости им не удавалось скрыть своих предрассудков и предубеждений. Сондра давно смотрела на них с презрением и превосходством. Она не сомневалась в том, чтопо уму и деловой хватке среди них мало было ей равных. Но знала она и другое – этого мало. Деньги и власть – вот единственное, что они ценят.

Наконец она увидела Дж.Д. Лесситера. Он стоял у двери на террасу и, еле скрывая скуку, выслушивал то, что говорила ему жена.

– Беннон, прости, но я покину вас на минутку, – сказала Сондра, тронув Беннона за рукав. – Мне надо поговорить с Лесситером.

Беннон прекрасно понимал, что Сондра отнюдь не просила у него разрешения отлучиться, а просто ставила в известность, и тем не менее он кивнул головой в знак согласия.

– Зачем ей понадобился Лесситер? – проворчал Старый Том.

– Какие-нибудь дела, должно быть, – ответил Беннон, проводив Сондру взглядом. Он видел, как часто она останавливалась, здороваясь с многочисленными друзьями и знакомыми.

– Была бы твоя мать здесь, она давно бы притопывала ножкой от нетерпения и не позволила бы мне стоять здесь как истукану. Она любила музыку, а танцевать еще больше. Могла научить любого неумеху лихо отплясывать. А как она играла на фортепьяно! Жаль, что ей не довелось обучить этому свою внучку. – Старый Том предался воспоминаниям.

Беннон хотел было что-то сказать, как вдруг старик радостно воскликнул:

– А вот и Кит!

– Где? Она здесь?

– Вон там, рядом с Джоном Тревисом.

Он узнал актера, остальная компания, в которой находилась Кит, была ему незнакома.

– Я сразу узнал ее, – радовался старик, издали любуясь тем, как заразительно смеялась Кит. Он и сам, не замечая того, невольно расплылся в улыбке. – Подойдем-ка к ней, поздороваемся, – велел он сыну.

Беннон какую-то долю секунды помедлил, но потом двинулся вслед за отцом, который напрямик через зал шел к Кит.

Краем глаза заметив его, Кит обернулась и увидела за Старым Томом Беннона. Это был он, такой, как всегда. Десять лет разлуки показались мгновением. Испугавшись, что выдаст свое волнение, она быстро перевела взгляд на Старого Тома и, сделав шаг ему навстречу, радостно схватила его за обе руки.

– Ты отлично выглядишь, Том, – искренне воскликнула она, глядя на него. – Представляю, как на тебя заглядываются женщины.

– Ты всегда была лучшим лекарством для старика, Кит. – Свет, упавший на его старое лицо, сделал морщины еще резче, но Том с необыкновенной галантностью уже подносил к губам затянутую в перчатку руку Кит. Радующаяся встрече, она вдруг почувствовала, что этот старый скотовод как бы открыл крышку бабушкиного сундука, забытого на чердаке, где было спрятано далекое и дорогое ей прошлое. – Давно тебя не было в наших краях, – сказал он ей, и в его голосе был упрек.

– Я знаю, – с готовностью согласилась она и, держа его за руку, взглянула на Беннона, стараясь скрыть волнение.

– Беннон... – Опять она видела это открытое лицо и чуть насмешливый взгляд.

– Здравствуй, Кит. – Улыбка еще резче обозначила морщинки у его глаз.

Для Кит, как и для всех, кто знал их, было бесспорным, что отец и сын Бенноны сделаны из одного теста. Даже внешне они были чертовски похожи – тот же упрямый подбородок, широко расставленные глаза в глубоких глазницах, крепкие скулы.

Кит, заметив его свободно повязанный черный шелковый галстук, не смогла сдержать улыбку.

– Ты, как всегда, не поспеваешь за модой, Беннон.

– Пожалуй, – согласился он. Глаза его смеялись.

– Ты не познакомишь нас, Кит? – вдруг послышался требовательный голос Полы.

– Прости, – извинилась Кит и, не отпуская руки Старого Тома, стала их знакомить. – Это мои друзья из Лос-Анджелеса, Том, – сказала она, став между ним и Бенноном. Она постаралась казаться более веселой и непринужденной, чем на самом деле. – Это Джон Тревис, но вы сами хорошо его знаете, в особом представлении он не нуждается. Рыжеволосая леди – это Пола Грант. Мы снимались вместе в сериале «Ветры судьбы». Чип Фримен – режиссер фильма, который будет сниматься здесь, в Аспене, и, наконец, Мори Роуз, мой агент. – Затем, помолчав и взяв обоих Беннонов за руки, Кит продолжала ритуал знакомства. – Теперь, друзья, я представляю вам Тома Беннона, моего соседа и владельца ранчо «Каменный ручей». Он – истинный ковбой. Джентльмен слева от меня – его сын, Беннон.

Последовали, как положено, рукопожатия и возгласы приветствия. Испугавшись, что после этого наступит неловкое молчание, Кит решила во что бы то ни стало поддержать разговор.

– Вы, очевидно, заметили, как я подчеркнула, что старший Беннон – ковбой. Это означает не только, что он занимается разведением крупного рогатого скота, но и то, что в его стадах одни коровы. Мой отец тоже был скотоводом, но он покупал быков и выращивал их на мясо. Том Беннон выводит породу. У скотоводов есть поверье: коровы – к счастью и доходу, быки – к разорению.

– Теперь мало кто уважает этот труд, – заметил Старый Том.

– Возможно, – согласилась Кит, глядя на его изборожденное морщинами лицо. Воспоминания детства и юности согрели ее. – Я не думала, что увижу вас сегодня, Том. Но Энджи сказала мне, что вы с Бенноном здесь.

– Мы опоздали. Не все прошло гладко, когда мы перегоняли стадо на зимнее пастбище. Какой-то болван на самолете...

Кит испуганно зажала рот рукой и едва удержалась от восклицания.

– Знаешь, Том, – быстро нашлась она, – я должна тебе покаяться. Я была в этом чертовом самолете, который так напугал твоих коров. Прости, виновата во всем я. Мне захотелось пролететь над родным ранчо, и я попросила пилота сделать это. Извини меня, Том.

– Придется. Знаешь, сколько времени ушло на то, чтобы успокоить стадо? – сурово сказал старик и, прищурив глаза, строго посмотрел на нее.

– Кит ужасно волновалась, что вы не простите ей этого, – решил помочь ей Джон.

– А надо бы. Дурацкая выходка, ничего не скажешь. С другой стороны, откуда Кит было знать, что в это время мы начинаем перегон стада, – проворчал старик, сдаваясь.

Кит подмигнула Джону.

– Кажется, меня простили.

– Не будь самонадеянной, Кит, – предупредил старик, однако вполне миролюбиво.

В разговор вмешалась Пола.

– Признаюсь, когда я увидела внизу бегущее стадо и ковбоев, а вблизи ни камеры, ни съемочной группы, ни статистов, я вдруг поверила, что Дикий Запад еще существует.

– Он существует, мисс Грант, – улыбнувшись, спокойно подтвердил Беннон.

Кит не заметила иронической усмешки подруги, ибо была поглощена своими мыслями. Сегодня днем Беннон был одним из тех ковбоев, в лосинах и на коне, озабоченный лишь одним – как собрать разбежавшееся стадо. Сейчас, одетый в смокинг, в шикарном банкетном зале отеля, он свободно и непринужденно участвовал в светской беседе.

– С воздуха, мистер Беннон, мне показалось, что у вас отличное породистое стадо, – решился высказать свое мнение Джон. Это вызвало улыбку у Кит, сомневавшейся, что Джон способен разбираться в этом.

– Таковы условия рынка, – ответил Старый Том. – Я оплачиваю привилегию разводить породистый скот.

– Проще было бы продавать, – заметил прагматичный Мори.

– Мы, скотоводы, преданы своему делу, мистер Роуз. И не изменяем ему. Мы просто вымираем.

– Все, как в лучших традициях Запада, – не удержавшись, съязвила Пола.

– Вы не верите в традиции, мисс Грант? – посмотрел на нее Беннон.

– Разве вам не известно, что традиции умерли вместе с Джоном Уэйном, последним голливудским ковбоем. Сейчас это лишь сентиментальная чепуха. Кто теперь верит в это? – заметила Пола, глядя на него поверх поднятого бокала.

– Вы, молодежь, жестокий народ, – покачал головой Старый Том. – Ни во что не верите. Может, мое поколение и кажется сентиментальным, потому что не может без слез произносить слова: «Боже, благослови Америку»[3], но в наших чувствах мы искренни. Вы же не можете позволить себе такой роскоши, как искренность, потому что боитесь ее. Вот вы и стали холодными и быстро ломающимися.

Пола невольно поднесла руку к горлу.

– Может, мы такие потому, что в детстве нас сильно били по рукам линейкой.

Старый Том неодобрительно хмыкнул, уловив непочтительность в ее тоне.

– Не пытайтесь убедить меня вашими россказнями о том, какие вы реалисты. Вы мало что в этом смыслите. Я из того поколения, которое, строя города, в одном конце их возводило церковь и школу, в другом – публичный дом. Вот это я называю реализмом.

Кит хорошо знала Старого Тома и понимала, что для него это лишь легкая разминка. Смеясь, она шутливо подняла руки вверх.

– Все, мы сдаемся.

В это время оркестр заиграл медленный вальс.

– Послушай, Том, ведь это наша песня.

– Песня? – нахмурился старик.

– Наш вальс, – с невинным видом поправилась Кит, – первый вальс я отдаю тебе. Вашу руку, сэр.

– Ты все это придумала, чтобы заставить меня замолчать, не так ли? Боишься, что я обижу твоих друзей.

– Ты угадал. И еще – мне чертовски хочется танцевать.

– Хочешь одним ударом двух зайцев убить, не так ли, малышка?

– Что-то в этом роде, – усмехнулась Кит.

Старый Том, довольно хмыкнув, отдал должное ее сообразительности.

– В таком случае покажем им, как надо танцевать медленный вальс, – сказал он, обхватив ее за талию.

Беннон проводил их взглядом и снова вернулся к гостям Кит и, в частности, рыжеволосой женщине, с любопытством изучавшей его.

– Ваш отец... – начала Пола и запнулась в поисках нужного слова.

– ... личность? – тихо подсказал ей Беннон.

– Да. Это подходит. Спасибо, мистер Беннон.

– Можно просто Беннон. – Он снова посмотрел в зал на медленно вальсирующих отца и Кит. – У моего отца на все есть свое мнение, и он не боится его высказывать.

– Да, это видно, – медленно и сдержанно промолвила Пола. – Я ждала, когда он назовет нас самонадеянными молокососами или что-то в этом роде.

– Сколько лет вашему отцу? – поинтересовался Мори Роуз.

– Восемьдесят два.

– Неужели? – искренне удивился Чип. – Ему не дашь столько.

– Нам бы дожить до его возраста и остаться такими молодцами, – задумчиво промолвил Мори, похлопывая себя по животу, – у меня, боюсь, мало шансов на это.

– Прошу прощения, – извинился Джон. – Я выйду на террасу покурить.

Мори кивнул.

– Иди, Джон. В случае чего, я скажу Кит, где тебя искать.

Уход Джона прервал общий разговор, и Мори решил этим воспользоваться.

– Насколько я знаю, вы давно знакомы с Кит? – спросил он Беннона.

– Давно, – ответил Беннон и снова посмотрел в зал. – Мы выросли вместе.

– Ах, вот как это было! – невольно воскликнула прислушивающаяся к их разговору Пола.

Беннон с интересом взглянул на нее.

– Да, так это было, – спокойно ответил он и снова посмотрел на танцующие пары. Ему показалось, что лицо отца покраснело. – Простите, я должен выручать отца. Кажется, он переоценивает свои силы.

Старый Том, вальсируя с Кит, в который раз заставил другие пары потесниться к краю.

– Ты знаешь, что на нас все смотрят, – пожурила его Кит.

– Потому что я танцую с самой прекрасной женщиной в этом зале. Видела бы меня моя Бьюти. Она бы приревновала меня к тебе. Нет, вру. Она никогда бы этого не сделала. Она любила тебя как дочь.

– Я тоже ее очень любила.

– Мне так не хватает ее, Кит.

Тут старик впервые сбился с такта, но тут же поправился. Но он уже утратил прежнюю ловкость. Встревоженная Кит заметила бисеринки пота на его лбу.

– Ты устал? – спросила она заботливо и вдруг пожалела, что позволила старому ворчуну так лихо кружить себя.

– Бенноны – как сенбернары. Выглядят старыми с самого рождения, – сердито отшутился Том и, чтобы не дать ей далее проявить заботу о нем, спросил: – Ты надолго к нам, Кит? Или это один из твоих очередных коротких налетов?

– На этот раз надолго, пока не закончатся съемки. Я успею надоесть вам.

– Только не ты, Кит. Никогда, – с грубоватой искренностью в голосе проворчал он.

В эту минуту рука Беннона легла ему на плечо. Сын с вызовом посмотрел на отца.

– Теперь мой танец, отец, не так ли?

Старый Том с легким поклоном передал ему Кит с такой готовностью, что она уже не сомневалась, что старый упрямец порядком устал. Это встревожило ее.

Беннон, обхватив ее за талию, продолжил танец. Через тонкую ткань перчатки она чувствовала тепло и шершавость его мозолистой ладони. Обручальное кольцо, которое он все еще продолжал носить, тускло блестело на этой загорелой огрубевшей руке, напоминая Кит о том, как он сказал ей, что любит ее, и неожиданно женился на другой. Должно быть, он любил ее так сильно, как она его, грустно подумала Кит.

Повернувшись, она поискала глазами Старого Тома и наконец увидела его у стены. Он вытирал мокрый лоб носовым платком, и, когда прятал платок в карман, рука у него дрожала.

– Я не должна была заставлять его танцевать, – расстроенно прошептала Кит.

– Ты доставила старику огромное удовольствие, – успокоил ее Беннон.

– И все же я рада, что ты появился вовремя. – Она действительно была рада.

– Как же могло быть иначе, – улыбнулся Беннон. – «Еще один танец, еще один...» Помнишь эту пластинку? Мог ли я пропустить танец с тобой? Когда-то мы любили танцевать. Я не забыл этого.

– Ты помнишь все наши танцы, Беннон? – спросила Кит, подняв голову и глядя ему в глаза.

Господи, сколько раз она гадала – вспоминает ли он о ней когда-нибудь?

– Сейчас, танцуя с тобой, я вновь повторяю каждый из них.

– Но это было так давно! Более десяти лет назад.

Его сильная рука, уверенность, с которой он вел ее в танце, – все это было до боли знакомо. Только тогда, десять лет назад, он держал ее крепче и совсем близко, а кружились они в вальсе совсем медленно...

Кит, отбросив эти мысли и сделав глубокий вдох, беспечно улыбнулась Беннону.

– Нам было весело тогда, помнишь? – Только это ей хотелось сохранить в памяти.

– Хорошие были времена, – подтвердил он и, помолчав, задумчиво добавил: – Десять лет назад... – А затем неожиданно склонил набок голову и с деланной серьезностью уставился на ее переносицу. – Кажется, за это время у тебя появились новые веснушки, не так ли, Кит?

– Господи, как ты, бывало, изводил меня этими веснушками! Доводил прямо до слез. Я перепробовала все средства – от лимонного сока до перекиси водорода и даже наждачной бумаги, только бы избавиться от них.

– Я рад, что тебе это не удалось. Мне нравятся твои веснушки.

– Они свидетельствуют о моем несговорчивом характере, не так ли? – Она гордо вскинула голову. Кит решила, что вести беседу в таком легкомысленном шутливом тоне гораздо проще.

– Куда уж больше, – рассмеялся Беннон. – Но, кажется, когда-то мы вполне уживались, даже умели говорить друг другу правду. Хотя у нас и были размолвки.

Задумавшись, Кит кивнула.

– Странно, я не могу вспомнить причину ни одной из них. – Посерьезнев, она посмотрела на Беннона. – А ты помнишь?

– Теперь уже нет.

– Почему? – удивилась Кит.

– Потому что наши размолвки были из-за каких-то пустяков.

– И все же мы ссорились. Почему?

– Возможно, мы слишком много бывали вместе. Ведь нам чертовски хорошо было вдвоем. – Он и сам не знал, что хотел сказать. Кит Мастерс занимала слишком большое место в его прошлом. Было время, когда ближе нее у него никого не было. Отголоски прежних чувств все еще тревожили его, и теперь, танцуя с ней, он словно снова почувствовал прежнюю легкость и радость от ее присутствия. Ей ничего не надо было объяснять, она все понимала. – Мы были слишком молоды, Кит, хорошо знали друг друга, знали слабости и изъяны друг друга. Возможно, вспылив, мы пользовались этим и невольно нажимали не на ту пружинку и... вспыхивала ссора.

– Возможно.

По лицу Кит пробежала легкая тень.

– Я сказал что-то не то, Кит? Прости, я не хотел. – Однако он знал, что его слова чем-то задели ее.

– Я знаю, что ты не хотел обидеть меня, – ответила Кит и улыбнулась, хотя вскинутый упрямый подбородок говорил о том, что гордость ее уязвлена нелепым объяснением сути их размолвок. – Я давно все простила тебе, Беннон.

Простила, но, увы, не забыла. За беспечной улыбкой и наигранной веселостью гордая и волевая Кит умела скрывать свою боль и тревогу.

Предоставив звукам вальса заполнить внезапно возникшую паузу, он молча смотрел на губы Кит, видел спокойную глубину ее глаз, когда их взгляды встречались. Его охватило странное состояние, похожее на то, что он испытывал в те далекие дни, когда они с Кит были вместе, танцевали, целовались и он держал ее в своих руках, покорную и вместе с тем сопротивляющуюся.

Кит внезапно отвернулась, и чувство близости исчезло. От неожиданного поворота ее головы сверкнули подвески ее сережек. Чтобы сгладить резкость своего движения, Кит рассеянно улыбнулась какой-то паре, промелькнувшей мимо. Неужели они с Бенноном в плену одних и тех же воспоминаний?

Она снова повернулась к нему и спокойно встретила его взгляд.

– Возможно, в понедельник я зайду к тебе в контору за ключами от моего дома. Скорее всего это будет утром. Тебе это удобно?

– Вполне. Заодно мы посмотрим бумаги, касающиеся состояния твоего отца.

– Хорошо, если это необходимо. Только помни, я ничего не смыслю в делах. Для меня это – китайская грамота.

– А почему не, латынь? – засмеялся он. Кит тоже рассмеялась и пожала плечами.

– Пусть будет латынь или греческий – мне все равно. В делах я ничего не понимаю. Зная это, отец правильно сделал, что поручил все тебе.