Золотой мираж

Он почувствовал, как уже знакомое чувство усталости и подавленности снова охватывает его.

Он вошел в дверь сарая и тут же услышал звонкий голос дочери за спиной:

– Привет, па! К нам приехала тетя Сондра.

Беннон повернул голову.

– Вижу.

– Мы хотели посмотреть, как ты отбираешь молодняк на продажу. Ты что, уже справился?

Лора подошла к гнедому.

– Да, справился, – ответил Беннон, расстегивая подпругу, пока Лора поглаживала коня.

– А как ты? Справилась с домашними заданиями?

– Почти, папа, – ответила девочка и, повернувшись к Сондре, сказала: – Это наш Микки Маус. Ростом невелик, зато быстрый и сметливый, поэтому и заслужил это прозвище. Он знает, как обходиться со стадом. Папа считает, что другого такого коня нет во всем штате.

– Ну, раз папа так считает, значит, это верно, – назидательно промолвила Сондра, стараясь держаться подальше от лошади.

Когда Беннон снял седло, Лора быстро спросила:

– Ты оставишь его здесь или отведешь в загон?

– Отведу в загон, – ответил Беннон.

– Давай я это сделаю?

– Не «давай», а «можно», – поправила девочку Сондра.

– Можно мне, папа? – крикнула Лора, когда отец уже зашел за перегородку, где хранилась сбруя.

– Только не забудь принести сюда уздечку и повесить на место.

– Я так и сделаю, папа, – пообещала обрадованная девочка.

Беннон повесил на раму седло, прислушиваясь к удаляющемуся размеренному стуку копыт гнедого и голосу Лоры, что-то говорившей своему любимцу. Шорох заставил Беннона обернуться. Погруженный в свои мысли, он совсем забыл о Сондре. Он увидел в дверях ее темную фигуру. Сондра была во всем черном – брюки, куртка, сапожки на низком каблуке. Единственным светлым пятном было ее лицо. Он посмотрел на знакомое лицо с тонкими чертами, однако, ничего не сказав, вернулся к работе.

– Каким ветром тебя к нам занесло? – наконец спросил он.

– Была по соседству, решила вас навестить. Я узнала от Агнес, что ты не был сегодня в конторе.

– У меня были дела на ранчо.

– Я так и подумала. – Она переступила порог сарая, когда увидела, что Беннон снова исчез за перегородкой.

– Кого-то заинтересовала земля старого Джонсона? – спросил он, прекрасно понимая, что могло привести Сондру в их края.

– Не слышала об этом, – ответила Сондра и, помолчав, добавила: – Меня попросила приехать Кит Мастерс.

– Кит? – Беннон остановился. Резкая морщина перерезала его лоб, во взгляде было удивление.

Сондра заметила это и опустила глаза, опасаясь выдать свои мысли.

– Да, она решила продать ранчо и попросила меня составить документы.

– Не может быть! – Голос Беннона был резким и хриплым, однако в нем чувствовалась растерянность.

– Для меня это тоже было полной неожиданностью. Хотела даже отказаться браться за это дело. Я знала, что тебя это расстроит. Но если я откажусь, она обратится к другому агенту.

– Я не верю тебе, – почти сердито сказал Беннон. – Она сказала бы мне. Кит не может продать ранчо.

– Не веришь – спроси у нее.

– Конечно, спрошу, – ответил он почти грубо и, покинув Сондру, вышел. Не останавливаясь, он быстро зашагал к машине.

– Куда это он? – спросила возвратившаяся Лора, вопросительно глядя на Сондру.

– К Кит Мастерс, я полагаю.

Легкая усмешка искривила ее губы. В глазах появилось удовлетворенное выражение, когда она увидела, что Беннон сел в машину.

– Что с ним? Похоже, он очень расстроился, – недоумевала Лора.

Сондра не стала разубеждать девочку. Джип с ревом выехал со двора.

– Он только что узнал, что Кит собирается продать ранчо своего отца.

– Это она танцевала с папой на вечере, да? Баффи показывала мне снимок в газете. Папа сказал мне, что она его друг.

– Была.

Теперь Сондра не сомневалась, что их дружбе придет конец. Эта мысль доставила ей удовольствие.

– В газете было напечатало, что он актриса.

– Да.

– Дед говорит, что люди из Голливуда слишком много о себе воображают.

– Немудрено. Ведь все ими так восхищаются. Вот и вскружили им головы, заставили думать, что они лучше других.

– Да, наверное, – согласилась Лора.

– Ты не проводишь меня к машине? Мне надо вернуться в город.

– Конечно, провожу, – с радостью сказала Лора и сжала своей крепкой ручонкой кисть Сондры.

Новая никелированная автоматическая кофеварка заняла свое место на кухонной стене, слева от мойки. Кит села с другой стороны стола и, свесив ноги и болтая ими, подцепила с блюда с сырыми овощами морковку и принялась рассеянно грызть ее.

– Попробуй мой новый рецепт майонеза для овощей. Пальчики оближешь, – посоветовала Пола, макая в майонез капусту брокколи.

– Спасибо, не хочу, – ответила Кит, вертя в руках морковку.

– Кит Мастерс отказывается попробовать что-то вкусное? Невероятно! Не иначе как мы не в настроении?

– Перестань, – остановила ее Кит, начиная сердиться. Она соскочила со стола, а недоеденная морковка полетела в мусорный бак.

– Это все погода виновата, дорогая, – успокоила ее Пола. – На любого нагонит тоску.

Она сочувственно смотрела, как Кит нервно ходит по кухне, засунув руки в карманы коричневых джинсов.

– При чем здесь погода? – Кит посмотрела в окно на сгущающиеся сумерки. – Просто я вне себя от злости, что вынуждена продать ранчо.

Это настолько мучило ее, что она мысленно упрекнула больную мать. Но при чем здесь мать, тут же пристыдила она себя, разве она виновата, что стала жертвой тяжкой болезни? Кит стало еще хуже от собственной несправедливости. Если бы они с матерью были ближе, снова сожалела она. И, отгоняя тяжелые мысли, печально вздохнула.

– Лично я разожгла бы камин, слушала треск поленьев и, попивая горячий пунш, говорила бы о чем-нибудь приятном... – мечтательно сказала Пола.

– И обо всем бы забыла, – не отрываясь от окна, произнесла Кит.

– Да, что-то в этом роде. Кто-то к нам приехал? Я слышала шум машины.

– Не знаю. Отсюда ничего не видно. – Но тут Кит услышала шум захлопнувшейся дверцы машины. Она нахмурилась. – Кто бы это мог быть? Пойду узнаю.

– Наверное, Чип. Они с Джоном, должно быть, снова поругались, и он решил поплакать у меня на груди. Когда, черт возьми, он перестанет капризничать, как престарелая примадонна, – пробормотала Пола и крикнула вслед Кит: – Скажи ему, что я сейчас приду.

Кит едва успела войти в гостиную, как входная дверь в прихожей стремительно распахнулась.

– Беннон? – Кит застыла в удивлении.

Беннон, не поворачиваясь, захлопнул за собою дверь с такой силой, что стекла жалобно зазвенели. Кит сразу же поразили два обстоятельства: первое – он не снял шляпу, второе – лицо его было каменным, словно вырезанным из темного гранита.

– Что случилось? Почему ты здесь? – удивленно нахмурилась Кит.

– Хочу знать, правда ли это, – произнес Беннон слишком тихо и слишком спокойно.

– Что именно?

– Что ты продаешь ранчо.

– Ты говорил с Сондрой, – догадалась Кит и пожалела, что вовремя не предупредила его. Она сама должна была сказать обо всем Беннону.

– Значит, это правда. – Лицо его стало еще жестче.

– Да. Я хотела сказать тебе...

– Когда? До того, как бульдозеры приступят к своему делу, или после? – спросил он с гневом.

– Конечно, до того, – ответила Кит, еле сдерживаясь, и впилась ногтями в ладонь. Ее испугал его тихий гнев, который не стал от этого менее бичующим. Ей было бы легче, если бы он обругал ее или накричал. Тогда она смогла бы ему ответить. Но Беннон никогда не принимал чужих правил игры.

– Почему, Кит? – властно спросил он. – Ты же сказала, что не будешь продавать ранчо.

– Да, я не хочу, но приходится. Мне нужны деньги.

– Значит, разговор, который был между нами совсем недавно, дня три назад, не был случайным... Неужели, узнав, что за ранчо можно получить десять миллионов, ты тут же изменила свое решение? – Его глаза потемнели от гнева. Нет, еще хуже. В его глазах был не только гнев, но и презрение. Он презирал ее.

– Эти деньги нужны не мне, а моей матери.

Оставив Беннона в прихожей, Кит прошла в гостиную, не в силах более выдержать его взгляда. Она была слишком расстроена, слишком зла.

– Ты не представляешь, во что обходится содержание матери в больнице, ее лечение, – сказала она сдавленным голосом, стоя к нему спиной. – У мамы нет страхового полиса и никогда не было. Тех тридцати тысяч долларов, что завещала ей тетка, не хватает на покрытие даже части расходов.

– Существуют различные программы помощи... – начал было Беннон.

– Она не имеет права на эту помощь, потому что ее годовой доход недостаточно низок. Я уже обращалась, заполнила уйму анкет и прошений. Я почти наизусть выучила их, но что из этого? Я даже обратилась к адвокату в Лос-Анджелесе, чтобы как-то обойти жесткие условия страхования, возможно, даже отказаться от наследства, чтобы мать могла пользоваться социальной помощью. Ничего не получилось.

– Есть другие выходы. Возможно, если бы ты работала...

– А что я, по-твоему, делала? – Кит в сердцах схватила диванную подушку и швырнула ее на пол, едва удержавшись от того, чтобы не бросить ею в Беннона. – Зачем я здесь? Думаешь, я приехала развлекаться? Я работаю здесь, снимаюсь в фильме.

– Тогда зачем спешить с продажей ранчо? Насколько мне известно, все считают, что после этого фильма ты станешь звездой.

– Но пока я еще не звезда, не так ли? – с вызовом бросила Кит. – И возможно, никогда ею не стану. А если и стану, то надолго ли этого хватит? Ты, наверное, слышал, что Том Круз и Харрисон Форд получают от десяти до пятнадцати миллионов долларов за фильм? А сколько получила за свой последний фильм Мюриэль Стрип? Или Глен Клоуз, или другие знаменитые киноактрисы? Они считают счастьем, если им достается хотя бы десятая доля того, что получают кинозвезды-мужчины. А агенты? Они ведь тоже требуют своего, а за ними – менеджеры, секретари, те, кто делает актрисе рекламу. В кинобизнесе никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Не забывай, что Дядюшка Сэм всегда начеку и своего не упустит. Денег может не хватить даже до следующего фильма, если он будет. Здесь никто не дает гарантий. Когда тебе везет, ты нужен всем, а когда ты на мели, тебя не угостят даже коктейлем. – Кит с силой ухватилась за спинку дивана. – Слишком многое зависит от всяких «если»: «если удастся», «если я продержусь на Олимпе лет пять». Могу ли так рисковать? Это слишком опасно.

– Но продать ранчо, Кит... – протестующе воскликнул Беннон. – Господи, да твой отец перевернется в гробу...

– Неправда. Если бы он был жив, он сделал бы то же самое, чтобы помочь матери. – Вера в это была единственным утешением Кит. – Черт возьми, Беннон, неужели ты не понимаешь? Счета от лечащего врача достигли ста тысяч долларов. Врачи предупредили меня, что мать может долго находиться в таком состоянии, многие годы и даже десятилетия, она никогда не поправится и не выйдет из больницы. Так что счета будут приходить. Больничные расходы постоянно растут, и суммы на счетах будут становиться все больше. Я вынуждена продать ранчо. Только так я смогу обеспечить лечение матери и постоянный уход за нею.

Беннон опустил голову.

– Почему ты не сказала мне об этом, Кит?

– Потому, что тебя это не касается. Это мои проблемы.

– Я мог бы договориться со штатом и обществом защиты природы. Они могут купить у тебя ранчо и сделать из него заповедник. Миллионов за десять или, возможно...

– Мне этого мало, – оборвала его Кит. – Сожалею, что я не сказала тебе сама, что продаю ранчо. А теперь мне все равно, что ты думаешь об этом, нравится тебе это или нет.

Лицо его снова застыло.

– Что ж, ты высказалась предельно ясно.

Беннон повернулся и вышел. Кит неподвижно стояла, прислушиваясь к его удаляющимся шагам, потом услышала стук затворяемой дверцы и шум отъезжающей машины. Обхватив себя руками, согнувшись вдвое, она сжала себя так сильно, что почувствовала боль. Свою и Беннона.

16

В просветах между туч неожиданно блеснули лучи солнца и ярко заиграли на плитах торговой площади под окнами агентства Хадсон. Из окон своего кабинета на втором этаже Сондра видела, как Кит вышла из парадного и, остановившись, спрятала в сумочку документ, только что составленный Сондрой. Слегка тряхнув густой копной белокурых с медовым отливом волос, она пересекла площадь и вскоре скрылась за струями фонтана.

Сондра небрежно провела пальцем по краю папки, где лежал оригинал соглашения, и с удовлетворением посмотрела на четкую подпись Кит Мастерс. В едва заметной улыбке Сондры было что-то хищное, глаза настороженно блестели.

Но то и другое мгновенно исчезло, когда она услышала звон бокала за спиной. Сондра, обернувшись, увидела Уоррена перед лакированным шкафчиком с бокалом французского коньяка в руке.

Тщательно выщипанные брови Сондры сердито поднялись.

– Угощаешься за чужой счет, Уоррен?

– Надо же отпраздновать. – В его улыбке была уверенность. Он наполнил два бокала. – Утром мы сорвали неплохой куш с толстосумов из Денвера за торговый центр в Аспене. А потом нам преподнесли подарочек на блюдечке с голубой каемочкой. Такую удачу грех не обмыть, раз фортуна так милостива к нам.

– Успеем, а теперь надо заняться делом, – остановила его Сондра, подходя к своему столу.

Уоррен собирался было возразить, но раздумал и лишь пожал плечами.

– Как хочешь, – сказал он и вылил содержимое одного бокала в графин. Держа второй бокал в руке, он подошел к столу Сондры. – Кстати, – заметил он, опустившись на стул и закинув ногу на ногу, – в конце недели в Аспен пожалует известная тебе доктор Адамс. Я должен пригласить ее поужинать в субботу. За счет агентства, разумеется.

– Разумеется, – сухо повторила Сондра, отложив папку с документом Кит и потянувшись за блокнотом для заметок.

– Жаль, что я не член клуба «Карибу». Вот куда бы следовало ее повести. – Он залюбовался игрой света в бокале.

– Постарайся продать доктору Адамс и ее исследовательской группе здания, которые мы для них подобрали, и, кроме своих комиссионных, ты получишь в качестве премии годовой членский билет клуба «Карибу».

– Я пью за свой успех, – воскликнул Уоррен, подняв бокал.

– Пей, а потом перейдем к делу. – Сондра бросила на него быстрый и неодобрительный взгляд.

– К какому?

– Прежде всего позвони Эрнесту Груберу и скажи, чтобы немедленно съездил на ранчо Мастерс. Я хочу, чтобы он сделал как можно больше снимков во всех возможных ракурсах, пока остались еще осенние краски. – Говоря это, она делала пометки в своем блокноте. – Фотографии по качеству не должны уступать тем, что печатаются на разворотах в «Нешнл джиогрэфик мэгэзин». Они мне нужны завтра же.

– Это будет стоить тебе немалых денег, – предупреждающе заметил Уоррен. – За бесценок снимать на этот раз он не согласится.

– Знаю, – сказала Сондра, переходя к следующему вопросу. – Затем мне нужен видеофильм такого же высокого качества. Свяжись с фирмами «Контакт» и «Видео». Кто из них будет готов выполнить заказ в самые короткие сроки, тому и закажи. И еще мне нужны сегодня к пяти часам: вид ранчо сверху, топографическая карта и план местности.

– И все это к пяти? – нахмурившись, переспросил Уоррен.

– Самое крайнее – к половине шестого. В шесть я встречаюсь с Остином Джеймсом.

– С Джеймсом – землеустроителем?

– Да, – ответила Сондра, не отрываясь от своих записей.

– Зачем он тебе нужен? Что ты задумала?

– Новый Аспен.

– Новый? – Уоррен, забыв о коньяке, уставился на нее.

– Да. Ранчо «Серебряная роща» – идеальное место для него. – Сказав это, она подняла голову и помолчала какое-то время. – Как зовут художника-графика, которого мы однажды уже приглашали? Сэм, кажется?

– Сид Пэрриш.

– Пэрриш, – кивнула она и записала в блокнот. – Пригласи его, у него могут быть интересные идеи. – Она строго посмотрела на своего помощника. – Тебе не кажется, что дел у нас предостаточно и пора приниматься за них уже сейчас?

Уоррен молча посмотрел на нее, допил коньяк и поднялся со стула.

– Хотелось бы знать, что все это значит, – сказал он задумчиво.

– Всего лишь небольшая домашняя заготовка. Вот и все, – чуть улыбнувшись, ответила Сондра. В глазах ее была решимость. На сей раз она будет во всеоружии, когда встретится с Джи Ди Лесситером.

...Пока Пола была в парикмахерской, Кит бесцельно прохаживалась по Хантер-стрит. Ей не хотелось вспоминать о копиях соглашения, лежавших в ее сумочке. Решение принято, первые шаги сделаны, поздно да и незачем раздумывать.

Хмурое небо прояснилось, светило солнце, у нее оказалось свободное время, и она должна была провести его как можно лучше.

Кит пересекла Главную улицу у городского суда, внушительного здания из красного кирпича, построенного еще в прошлом веке. Не успела она миновать его, как из дверей суда вышел Беннон в синем костюме, при галстуке, с портфелем в руках, но по-прежнему в ковбойских сапогах и шляпе.

Увидев ее, он нахмурился и остановился на последней ступеньке лестницы. Кит, растерявшись от неожиданной встречи и вспомнив о вчерашней ссоре, застыла в нерешительности на тротуаре. Оба вынуждены были поздороваться.

– Я рада, что встретила тебя, – быстро нашлась Кит и полезла в сумочку. – Поскольку ты поверенный в делах отца, тебе полагается иметь копию соглашения, которое я только что подписала в агентстве Хадсон. Я собиралась послать его по почте, но, коль скоро мы встретились, я передам сейчас.

– Хорошо. – Беннон не глядя положил бумагу во внутренний карман пиджака.

– Я была расстроена и зла вчера, – торопливо промолвила Кит. – Не думай, Беннон, что мне все равно, что ты думаешь о продаже ранчо. Вовсе нет, но попытайся понять меня. Мне нелегко далось это решение. Я знаю, что ты чувствуешь...

– Неужели? – сказал он тихо, с вызовом. – Сомневаюсь. – Беннон отвернулся.

Чувствуя, что она опять может не сдержать себя, Кит сделала глубокий вдох и выдох и как можно спокойнее продолжала:

– Я знаю, ты против всяких перемен в этих местах...

– Ты ошибаешься, – резко прервал ее Беннон. – Я не против перемен в долине. Я против того, чтобы они происходили в пользу толстосумов. Именно это будет затеяно на твоих землях, Кит. Но тебе до этого уже нет дела, не так ли?

Тебя уже не будет здесь... Если, конечно, ты сама не вложишь кое-что из вырученных денег в здешние преобразования. Например, в строительство дорогого дома в Аспене, чтобы приезжать сюда раз в год на конец недели, как это делают твои друзья из Голливуда.

Он говорил спокойно, без гнева и упрека, но слова его были беспощадны. Кит снова пришлось сделать над собой усилие, чтобы казаться спокойной.

– Беннон, пожалуйста, – попросила она. – Я не хочу спорить с тобой.

Встретив ее взгляд, он не отпустил его и долго смотрел ей в глаза, а затем как-то отрешенно покачал головой.

– Я не собираюсь спорить, Кит, или переубеждать тебя. – Вздохнув, он отвел глаза. – Я даже не сержусь. Просто я разочарован и огорчен.

Увидев его усталое, сразу помрачневшее лицо, Кит печально улыбнулась.

– Я верю тебе.

Карие глаза Беннона потеплели, когда он посмотрел на Кит. Толстяк, поднимаясь по ступеням суда, невзначай задел его, и Беннон, уступая ему дорогу, оказался рядом с Кит. Взяв ее за локоть, он тихо сказал:

– Давай пройдемся, – и повел ее к перекрестку. – Помнишь, в семидесятых, когда мы еще учились в школе, Аспен вдруг охватила лыжная лихорадка. Это было после Олимпийских игр в Скво-Вэлли. Тогда власти города решили ужесточить режим въезда и проживания в городе, чтобы спасти природу и уникальность Аспена от нашествия туристов. – Они остановились на перекрестке перед светофором. – Последовала неизбежная расплата. Запрет на распродажу земли в городе и окрестностях вздул цены на нее. Запретный плод сладок.

Зажегся зеленый свет светофора, и Кит с Бенноном пересекли улицу.

– С тех пор спрос на земельные участки в Аспене неизменно растет и соответственно – цена на них. За последние три года она возросла вдвое.

– Это печально, но все же лучше, чем другая альтернатива. Жизнь в Аспене оживилась, он стал удобным и привлекательным местом для многих.

– Ты так считаешь? – Они шли по Милл-стрит, в конце которой открывался великолепный вид на гору Аспен. – Если ты еще этого не успела заметить, я тебе подскажу: Аспен снова превратился в город-призрак. На этот раз благодаря пустующим роскошным особнякам и виллам. Их хозяева приезжают в свои мертвые дома от силы раза два в год. – Он внимательно посмотрел на идущую рядом Кит. Теперь это был прежний добрый и дружеский взгляд. – Ты много увидела на улицах знакомых лиц?

– Нет, совсем немного, – призналась Кит. – Но я здесь совсем недавно.

– Это не имеет значения. Не в этом дело. Просто многих из прежних знакомых ты уже здесь не встретишь. И что самое печальное – их с каждым годом становится все меньше.

– Людям свойственно менять места. Это наша национальная черта.

– Да, но причины теперь совсем иные, – горячась заметил Беннон. – Например, директор местного музея искусств покидает город потому, что не может снять для себя двухкомнатную квартиру меньше чем за две тысячи долларов в месяц. Дешевле здесь квартир не сдают.

Кит не знала что ответить. Какое-то время они шли молча.

– Я ни в чем не виню тебя, Кит. Ты заботишься о больной матери и вынуждена искать способ помочь ей. У меня тоже есть свои проблемы. Например, как вырастить и воспитать дочь в городе, где все меряется деньгами и материальным благополучием, а в магазинах торгуют отныне только норковыми манто. – Он указал на одну из витрин мехового магазина. – Или сапожками за четыреста долларов, а свитерком – за шестьсот. У ее сверстниц есть собственные телевизоры, сверхсовременные магнитофоны и компакт-диски, а в поместьях – плавательные бассейны с подогревом воды. Великие времена, высокий стиль жизни и не менее высокие цены. Это не та обстановка, в которой рядовому жителю провинциального городка хотелось бы растить и воспитывать своих детей.

– Пожалуй, ты прав, – тихо согласилась Кит и с горечью подумала, что подобные заботы ей неведомы и детей у нее, увы, нет. Невольно опять подумалось, как все могло бы быть по-другому у нее с Бенноном, если бы он не женился на Диане. Но Кит тут же прогнала мысли об этом. Какой смысл?

– Те, кто продолжает работать в Аспене, в большинстве своем не живут в нем. Почти никто из приезжающих сюда не пытается здесь долго задерживаться. Редкие рестораны обслуживают посетителей днем, почти все – только вечером. Страшно подумать, что будет, если добровольцы местной пожарной команды покинут город в поисках мест получше, – промолвил Беннон мрачно и вздохнул. – Я делаю все, чтобы этого не случилось, но этих усилий недостаточно.

– Именно поэтому ты сдал школьному учителю комнаты над конторой и встал на защиту того бедняги, которого так безжалостно хотел выселить с квартиры хозяин? – вспомнила Кит, глядя на Беннона со скрытым восхищением.

– Иногда я кажусь себе тем голландским мальчуганом из сказки, который попытался спасти город, заткнув пальцем дыру в плотине, – грустно промолвил Беннон. – Разве так надо браться за наши проблемы? Легкого решения, конечно, нет, я знаю. В этом городе слишком много денег, а они меняют психологию людей. Бедняк видит жизнь совсем иначе, чем тот, у кого миллионы в кармане. Деньги диктуют свои законы.

– Я не согласна с тобой.

– Нет, это так, Кит. Представь себе, что кто-то, потратив всего десять долларов, начинает продавать на улице с лотка лимонад по два доллара за стакан. Уверяю тебя, ему бы не поздоровилось. Но если он отгрохает многоквартирный дом за пять миллионов долларов и начнет сдавать квартиры, беря по три тысячи долларов в месяц за каждую, ему все простится, хотя это такое же мошенничество, как в случае с лимонадом.

– Это действительно плохо, – согласилась Кит и со стыдом почувствовала, как наивно и неубедительно прозвучали ее слова.

– Конечно, плохо, – подтвердил Беннон и вдруг указал ей на противоположную сторону улицы. – Ты помнишь Макса Дэвиса? – неожиданно спросил он.

– Тирана Макса? Ты шутишь? – радостно улыбнулась Кит, вспомнив крупного, краснолицего и громкоголосого режиссера местной театральной труппы и свою первую роль у него. – Разве его можно забыть? Он до сих пор работает?

– Да, до сих пор. Сейчас он репетирует какую-то музыкальную вещицу в здании нашей оперы.

Беннон кивнул в сторону красного кирпичного здания на углу. Трехэтажный оперный театр, построенный век назад благодетелем Аспена Джеромом Уиллером, до сих пор оставался достопримечательностью города и самым высоким его зданием.

– Хочешь, зайдем? – предложил Беннон.

– О, с удовольствием! – воскликнула Кит и, схватив его за руку, потащила через улицу.

В фойе было темно, а в зрительном зале освещена была лишь голая, лишенная декораций сцена. Она-то и притягивала к себе Кит, осторожно и бесшумно шедшую по проходу между рядами кресел. Она неотрывно смотрела на группу из шести танцовщиц на сцене в трико и толстых шерстяных до колен чулках. Шла репетиция.

– Пять, шесть, семь, восемь, – отсчитывал хореограф, хлопая в ладоши.

Пианист, энергично ударяя по клавишам, играл что-то шумное. Шесть танцовщиц единым движением взбрасывали руки, вскидывали головы и делали прыжок. Кит заняла второе место от прохода в пятом ряду, оставив Беннону крайнее.

Хореограф, кажется, был доволен и только подбадривал.

– Выше, выше, хорошо. Бедро вперед, отлично. Выше ногу, резче движения. Вы эстрадные танцовщицы, а не балерины.

Кит, подавшись вперед, увлеченно следила за слаженными движениями танцовщиц, слышала гулкий стук прыжков по пустой сцене, видела потные лица, спутанные волосы, потемневшие от пота эластичные повязки на лбу.

Наконец музыка смолкла, танцующие застыли в одной позе – полусогнутые ноги, вскинутые руки, резкий поворот головы, подбородок прижат к плечу. Кит слышала их тяжелое дыхание, и ей вдруг захотелось как-то ободрить их громкими аплодисментами.

Но неугомонный хореограф опередил ее командой:

– Повторим. Все сначала. Начали.

Кое у кого на лице появилась недовольная гримаска, но никто не сказал ни слова, не издал ни единого звука протеста.

Кит, наклонившись к Беннону, прошептала:

– Представляешь, красные атласные, очень открытые платья, черные кружева, страусовые перья, пикантные подвязки... И все это на фоне декораций американского салуна времен Дикого Запада.

Бросив взгляд на Беннона, Кит увидела в его глазах веселое удивление. Но, по мере того как он смотрел на нее, взгляд его менялся, в нем появилась печаль и ожидание. Рука его легла на спинку ее кресла. Кит не хотела снова вспоминать, где и когда они вот так сидели в темноте, вполне невинно, а впрочем, иногда и нет... Она чувствовала на себе взгляд Беннона, и это ее беспокоило. Ей показалось, что его рука, лежавшая на спинке кресла, шевельнулась. Возможно, он хочет обнять ее... Но тускло блеснувшее обручальное кольцо на его пальце заставило ее взять себя в руки. Глаза Кит снова смотрели только на сцену. Она чувствовала, как отчаянно бьется ее сердце. Беннон действительно снял руку со спинки кресла, но, пронеся ее над головой Кит, положил на подлокотник.

Бросая исподтишка взгляды на профиль Беннона и боясь повернуть голову, Кит старалась смотреть только на сцену, на тяжелые складки красного плюшевого занавеса над ней, позолоту лож, изящную линию балконов, на все, что мог выхватить из темноты ее взгляд.

Чтобы нарушить напряженное молчание, она стала вслух вспоминать, как в детстве бывала здесь.

– Мама часто брала меня в оперу, и тогда мне казалось, что прекраснее этого места нет ничего на свете. А было это еще до последней реставрации театра, обошедшейся городу в четыре с половиной миллиона долларов, – добавила вдруг она, но потом снова вернулась к своим детским воспоминаниям. – Прежде чем гас свет и поднимался занавес, я успевала представить себе, в каком великолепии видели театр те, кто приходил сюда сто лет назад. Я закрывала глаза и оказывалась среди них – шуршащие платья из шелка и тафты, аромат от надушенных платочков, в моих руках программка, отпечатанная на белой атласной бумаге... – Приглушенный до шепота голос Кит словно растворялся в воздухе. – Наконец поднимался занавес, и я уже видела, как сама стою на этой сцене.

– Что ж, возможно, так оно и будет.

– Возможно, – не замечая, что повторяет за ним, произнесла Кит. – Если вспомнить, сколько раз этот театр пустовал, всеми забытый и заброшенный, лежал в развалинах после пожара, то кажется чудом, что его не снесли и он все еще стоит.

– Знала бы ты, сколько рассказов я наслушался от деда о его подвигах при тушении последних двух пожаров в театре, – вспомнил Беннон, прервав фразу добродушным, еле слышным, как придыхание, смешком.

– Представляю, какое их было множество, – широко улыбнулась Кит, обрадованная тем, что напряжение и тени прошлого исчезли и они снова беседуют как добрые друзья.

– Да, – согласился Беннон и вдруг кивком головы указал ей на силуэт человека в первом ряду. – Не Макс ли это?

– Похож на него, – согласилась Кит. Широкие плотные плечи. Характерный поворот головы и густая шевелюра показались ей знакомыми, но ей не удалось разглядеть его хотя бы в профиль, чтобы окончательно убедиться. Но вот сидевший ухватил себя за подбородок, и этот жест рассеял все сомнения.

– Это Макс, – шепотом уверенно сказала Кит, когда, оставив в покое подбородок, Макс потер пальцем кончик носа.