ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

У Джеки сильно стучало сердце, когда она въезжала в заброшенный городок, который стал ее домом. Фонарь на веранде тепло светился, и внутри в доме горели лампы. Кто-то поджидает ее. Это не пустой дом, он согрет жизнью другого человека.

С трудом она заставила себя прекратить фантазировать. Человек в доме всего-навсего мальчик, он ее партнер по бизнесу — и ничего больше. Тихо, чтобы его не потревожить, она закрыла дверцу машины и вошла в дом. Пахнуло стряпней, живым теплом и светом. Никогда еще этот хорошенький домик так ее не встречал.

Он был на кухне и мыл посуду. Он стоял спиной к ней, рукава засучены, сильные загорелые ладони в мыльной пене. Минуту она молча стояла в дверях, наблюдая за ним. Она знала, что он банковский работник, долго учился, то есть провел большую часть своей жизни, уткнув нос в книгу, но у него было тело атлета. Так как Джеки выросла в Чендлере, то она знала, что все Монтгомери любили физические занятия: они занимались греблей и плаваньем, ездили верхом, взбирались на вершины гор, ходили пешком, хотя могли ездить.

Тело Вильяма это подтверждало. Под тонкой рубашкой из хлопка его загорелая спина состояла из одних мускулов — один около другого — холмы и долины ландшафта большой красоты. Брюки обтягивали сильные бедра и ягодицы, натягивая ткань. Джеки должна была прижать руки к бокам и сжать пальцы, чтобы успокоиться, потому что ей до боли захотелось дотронуться до него, обнять его за талию, прижиматься лицом к его спине, пока он не повернется ее поцеловать.

— Хочешь кофе? — мягко спросил он, все еще стоя к ней спиной.

Она вздрогнула от его слов: когда же он понял, что она здесь? Не следил ли он за отражением ее лица в темном стекле напротив?

— Нет, — едва слышно прошептала она и вышла из комнаты.

Конечно, она могла принять предложение выпить кофе, а потом посидеть с ним и поболтать немного. Сидела же она по вечерам с сотнями мужчин, разговаривая о самолетах, людях, о политике — обо всем, что приходило на ум. Редко бывало, что к кому-то из них ее тянуло. И уж определенно до этого она не влюблялась. «Как же возникает притяжение? — подумала она. — Почему с одним мужчиной ты сидишь и разговариваешь спокойно, а с другим не можешь?» Она часто видела, как женщины влюблялись в парней, которые не казались ей интересными. Теперь она одна из таких влюбленных — при появлении этого единственного мужчины у нее начинают потеть ладони и пропадает способность связно говорить или даже думать.

Но, что бы она к нему ни чувствовала, на этого мужчину наложено табу.

Джеки подняла голову и одарила Вильяма своей лучшей взрослой улыбкой:

— Разве тебе не пора в постель?

Она надеялась сразить его, поставить на то место, где он находился, когда она была няней, но он сраженным не выглядел. Напротив, он ей слегка улыбнулся, отчего на сердце у нее потеплело.

— Я не собираюсь спать. А ты?

К своему ужасу, Джеки почувствовала себя смущенной, как восемнадцатилетняя девственница, Наблюдая за ее смущением, он улыбнулся, потом сказал:

— Выйдем, я хочу показать тебе кое-что. По-приятельски взяв за руку, он вывел ее из дома.

— Я потерял тебя сегодня вечером, — сказал он мягко, задержав ее руку, когда она попыталась ее убрать. — Хорошо, не буду, — сказал он весело. — Я тут подумал о расширении.

Она отреагировала сразу.

— Расширение? Как мы можем расширять то, что даже не родилось? — Только такой, молодой-зеленый, может думать, что все возможно. А с годами узнаешь, что всему есть предел. Нужно поставить его на место, подумала она.

Казалось, Вильям даже не заметил толику здравого смысла, прозвучавшую в ее речи.

— Если вы богаты, как я, возможны очень многие вещи.

Для здравого смысла даже чересчур богат, подумала она. Когда приходится выбирать между мудростью и деньгами, к несчастью, деньги обычно выигрывают. Она твердила себе, что ее должно шокировать его вульгарное заявление о своем богатстве, но ей это даже понравилось. Она всегда презирала людей, жалующихся на тяжелое житье, когда вокруг снуют слуги, ждущие возможности обслужить.

Однако, нравится то, что он сказал, или нет, она не собиралась упустить возможность еще раз напомнить ему о разнице в возрасте:

— Думаю, что с годами ты поймешь, что на свете есть вещи, более ценные, чем деньги.

— И что же это?

— Быстрота ума, здравый смысл. Счастье. Э… э… — Она задумалась, потом посмотрела в его смеющиеся глаза и на его волосы в лунном свете. Он крепко сжимал ее руку. И совершенно потерянно добавила:

— И какая у тебя идея?

Она была женщиной, любящей делать, и этот разговор на философские темы ее утомил.

Вильям засмеялся — таким немного покровительственным смехом, что стал раздражать ее, поцеловал в лоб, как будто она была ребенком, и указал на пустые поля, лежащие к югу от Этернити.

— Мы можем построить другую взлетно-посадочную полосу, откуда сможет взлетать пара больших самолетов. Может быть, «Белланка», я правильно называю?

— Да, — ответила она спокойно, — название правильное.

— Мы можем начать транспортное обслуживание из Дэнвера в Лос-Анджелес.

— Здесь, Чендлер, а не Дэнвер.

— Мы откроем авиалинию не в Дэнвере, мы начнем бизнес отсюда, перевозя товары моей семьи в Дэнвер. Разгрузимся там, возьмем людей и груз в Дэн-вере, а потом полетим в Лос-Анджелес.

По-видимому, он не заметил даже, как притихла Джеки.

— А кто будет водить эти самолеты?

— Ты можешь обучать народ. У меня есть несколько двоюродных сестер, которые хотят научиться летать. А если ты станешь первой женщиной, победившей в гонке Тэгги, ты привлечешь многих женщин, которые хотят научиться летать. Может быть, у тебя все пилоты будут женщины. Ну, как — тебе понравилось?

Она была уверена, что он пытается завоевать ее расположение, говоря, что откроет компанию, где все пилоты — женщины, и в других обстоятельствах она была бы ему признательна. Но сейчас все, что она услышала, было слово «Тэгги». Она сразу отпрянула от него.

— Победить в Тэгги? Да ты в своем уме? У меня нет никакого желания участвовать в этой гонке, а еще меньше — победить в ней.

— Почему? — спросил он прямо. — Ты лучший пилот в мире, лучше многих мужчин, и уж определенно лучше всякой другой женщины. Ты можешь обойти всякого. В последний год мужчина, победивший в Тэгги, не имел и половины твоего опыта или мастерства. Он был ничто в сравнении с тобой.

О небеса! Как приятно спорить, когда так очевидно поклонение героине. Особенно потому, что он сказал правду, — она знала это. Она однажды летала с победителем последней гонки Тэгги и недоумевала, есть ли у него лицензия на выпуск детских игрушек, не то что на собственный самолет. Он победил не мастерством, а везением.

— Я не собираюсь участвовать в этой гонке или в какой-нибудь еще, — ответила она и собралась уйти, резко повернувшись на пятках. Он поймал ее руку.

— Ну, почему, Джеки? Ты — лучший пилот в Америке, может быть — в мире, но в большой гонке участвовать не хочешь. Раньше ты ставила рекорды на дальность и скорость, а несколько лет назад перестала участвовать. Я думал, что это из-за нервов, но это не так — я видел, что нервы у тебя в порядке, так почему ты не хочешь участвовать в гонке и выиграть ее?

— Потому что я слишком стара, — сказала она быстро, желая хоть что-то ему ответить и прекратить разговор на эту тему. — У меня уже не такая быстрая реакция, как у более молодых, летающих сегодня. Я буду в бизнесе долго-долго, и…

— Ты мне лжешь. Почему?

Она просто ненавидела, когда люди не верят тому, что им говорят. Почему люди не могут сразу принять то, что говорят им другие? Почему он не может понять, что она слишком стара для полетов в этой проклятой гонке, и оставить домыслы?

— Мне не нравятся гонки, — ответила она. — Это бесполезная трата газолина, в котором нуждается наша страна. Когда другие люди голодают, пилоты участвуют в бессмысленном расточительстве. С годами ты поймешь, что деньги можно потратить на более нужное дело, чем гонки и другие штучки.

После этой небольшой речи Вильям фыркнул:

— Отсутствие денег в обращении — вот что плохо для американской экономики сейчас. Люди хранят свои сбережения, боясь их тратить. Что этой стране нужно, так это увеличить расходы. А гонки, наподобие Тэгги, доставляют удовольствие людям, находящимся в депрессии.

Он замолчал и посмотрел на нее так пристально, как будто желал заглянуть ей в душу. Когда же она отвернулась, пряча глаза, он взял ее за подбородок, повернув ее лицо так, чтобы встретиться с ней глазами.

— За этим еще что-то кроется… Почему ты не хочешь сказать правду?

Она сердито оттолкнула его, шагнув в темноту ночи, в черную тень старого магазина одежды, чтобы он не мог разглядеть ее глаз.

Глупо, думала она. Глупо чувствовать себя так плохо, разочаровав его. Много, много людей считают, что она должна участвовать в гонке и конкуренции, и она высмеивала эти предложения. Но у нее было необъяснимое желание поблагодарить Вильяма.

Собственные слова ее испугали:

— Зачем? Какое имеет значение, выиграю я какие-то гонки или нет?

Она с отвращением почувствовала жалобный тон в голосе. «Почему не полюбить меня такой, какая я есть?!» — хотелось крикнуть ей.

— Я хочу, чтобы о тебе помнили, — ответил он просто.

Не нужно быть гением, чтобы понять, что он имел в виду: книги по истории, напоминающие людям, кто сделал больше, лучше; кто летал выше, быстрее, дальше. Если Джеки перестанет ставить рекорды и побеждать в гонках, то все, что она сделала, умрет вместе с ней. Иногда она чувствовала гнев и даже зависть, читая, что какое-то ничтожество, у которого знаний в голове с мизинец, попадает в исторические книги, поставив несколько рекордов в авиации.

— Ты это обдумай, — сказал он ей и себе. Когда они возвращались, он глубоко вздохнул. — Ладно, прекращаю. На сегодняшний вечер, во всяком случае. Но не навсегда. А ты скажешь мне правду, если я…

— Что? — спросила она неожиданно тихо.

— Я вызову тебя на дуэль. — Даже в темноте она разглядела, как у него оживленно блеснули глаза. — Оружие выбираю я?

— Конечно, — ответил он тем же тоном, — все что хочешь: шпаги, пистолеты. — Он поднял брови. — Борьба.

— Самолеты, — сказала она. — Дуэль будет на самолетах.

Когда Вильям тяжко вздохнул, она не выдержала и захохотала.

Джеки и Вильям рассмеялись — их глаза встретились и они обнялись. А что может быть опаснее такого смеха? Смех намного сильнее всяких поцелуев. Вам удастся не влюбиться в мужчину, если единственное, что в нем привлекает — сексуальный интерес, но вы не устоите перед мужчиной, который вас рассмешит. Смеясь вместе с ним, невольно начинаешь мечтать о жизни с таким мужчиной, видящим ее светлые стороны и смеющимся, даже когда ожидаются неприятности.

— Ну, хватит, — сказала она мягко и, повернувшись, пошла к дому.

Он стоял, не двигаясь, и молча следил, как она от него уходит.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Спустя два дня, после еще одной бессонной ночи, Джеки осознала — ей нужно что-то предпринимать. Каждую ночь она ворочалась в постели, ежеминутно просыпаясь и прислушиваясь, не слышно ли Вильяма. Конечно, она понимала, что невозможно его услышать через два этажа, но это не имело значения. Она знала — он там, она ощущала его присутствие. Утром следующего дня, около трех часов пополудни, она проснулась и поговорила сама с собой. Ее вывод был таков: или ей надо уехать, или она спятит. Когда она была моложе, ей казалось, она всегда знала, почему поступает так или иначе и, если считала, что ее поведение основано на чем-то детском — вроде ревности или зависти — старалась это чувство обойти. Но с возрастом она стала мудрой и узнала, что такое человек.

По той или иной причине она знала, что должна от него избавиться. Предположим, Терри придет с визитом и обнаружит ее и Вильяма живущими в одном доме? Будь это Париж, она отбросила бы все, что занимает сейчас ее мысли, но в провинциальном непросвещенном Чендлере (штат Колорадо) тридцативосьмилетняя женщина не может выйти замуж за мужчину на десять лет моложе.

Можно не считаться с разницей в возрасте, но ведь Вильям толковал о Тэгги. Ей нужно это прекратить. У Вильяма глаза фанатика, благодетеля. Он добивается от нее победы в гонке чтобы ее имя вошло в историю. А с таким блеском в глазах он. видимо, готов сделать что-то абсурдное, вроде того, чтобы объявить в городке, что она собирается участвовать, надеясь переломить ее нежелание.

Джеки было не до меланхолии — она в это время наряжалась, хотя, по ее мнению, это было глупейшее дело в ее жизни, но все равно — наряжалась. Заполучить мужчину с деньгами и бизнесом, такого, как Вильям Монтгомери — сладкая мечта всякого пилота. Вильям не пытался затмить Джеки, не старался главенствовать в управлении их бизнесом. Ему только захотелось заложить фундамент и выполнять эту трудную работу по финансовой части. Каждый раз, обращаясь к Джеки, он говорил что-то вроде: «Я уверен, ты лучше знаешь».

Это раздражало. Но что в нем приводило в бешенство на самом деле — это то, что ей нравилось крутиться около него — медленно и осторожно. С Вильямом она стала чувствовать себя в безопасности — только этим все и объяснилось, по ее мнению.

В первый день он спросил, где она держит свои книги, и Джеки почувствовала раздражение, потому что решила, что он пытается попасть в ее спальню, где у нее была одна-единственная полка с книгами. Он же имел в виду расчетные книги, а для нее это было излишеством.

— Ах… — сказала она, и начала плести ему, как много разного народа в городке благодарны ей за перевозки багажа в Дэнвер и доставки грузов в Тринидад. Она сможет вспомнить даты полетов, их длительность, и даже — кто платил курами, а кто наличными.

Сидя и зачарованно слушая описание денежной стороны ее жизни, Вильям поморгал и сказал, что купит шкафы и закажет необходимый набор бухгалтерских книг. Пытаясь быть, насколько это возможно, дерзкой, Джеки выпорхнула из комнаты, бросив через плечо:

— Надеюсь, ты не ждешь, что я буду записывать каждый заработанный пенни в какую-то книгу.

Джеки хотелось заставить Вильяма сказать, что он уезжает, хотелось дать понять ему и каждому возможному посетителю, что их связывает только бизнес. А при достижении этой цели уж точно она не будет самым вежливым партнером в их бизнесе. Саботировать себя глупо, потому что Вильям с каждым днем нравился ей все больше. Никакие ее шпильки не задевали Вильяма: он был просто гением покоя. Когда однажды трех человек вызвали для отмены запланированных полетов в Дэнвер, она могла сразу ставить на то, что объяснялся с ними Вильям. Все дни она бесконечно поддевала его.

— Конечно, что может малыш, вроде тебя, знать о разочаровании? — говорила она. — Ты еще мало прожил, чтобы понять, как иногда бывает трудна жизнь.

Вильям не сказал ни слова, но поднял брови так, что ей захотелось спрятаться под стол. Когда он такое проделывал, легче было поверить, что он дитя.

С каждой минутой Джеки осознавала опасность проживания рядом с этим молодым человеком. В первый вечер он пользовался ее кухней, когда ее не было, а во второй вечер спросил, может ли спускаться вниз в ее кухню, потому что ему нужна горячая плита. Отказать в этой просьбе она не могла и уже воображала себя сидящей за кухонным столом с мужчиной и улыбающейся ему из-за бутылки вина…

В обеденное время она обнаружила, что срочно нужно ехать в Чендлер за коробкой тканей.

В местном ресторане, куда она зашла пообедать, к ней подошла Рейната.

— Не возражаешь, я сяду с тобой? — спросила молодая, красивая девушка.

— Садись, — ответила Джеки, склонившись над тарелкой какой-то стряпни, названной «дежурным блюдом».

Заказав коктейль, Рейната сказала:

— Ты собираешься стать первой женщиной, выигравшей Тэгги?

Сказанное заставило Джеки выйти из оцепенения.

— Где ты это услышала?

— В одном доме в гостях.

— Кажется, Вильям упоминал об этом… У него тяжелый случай поклонения героине. Ты знаешь, многие молодые люди такое чувствуют по отношению к женщине постарше.

— Сомневаюсь, что у Вильяма такие чувства по отношению к тебе. — Рей улыбнулась и потянула из соломинки.

Джеки прямо взвилась из-за стола.

— Видишь ли, кроме бизнеса у меня с Вилли Монтгомери ничего нет, а всякий, кто говорит другое — проклятый лгун. Он для меня дитя, и ничего больше. Это я ему меняла пеленки. Глядя на него, я всегда представляю его мордашку с молочными усами, и мне всегда хочется погладить его головку и спеть баю-баю. Я хочу… — Она замолчала, потому что все посетители в ресторанчике замолчали и уставились на нее. «Отлично, — подумала Джеки, — если и не было подозрений, теперь они появились». — Должна идти, — пробормотала она Рей, попросту убегая.

И сейчас, насладившись за три дня покоем и организованностью Вильяма, она осознавала, что должна от него избавиться. Но как? Оскорбления на него не действуют… Когда он был ребенком, Джеки много грубостей ему наговорила, пытаясь от него избавиться, но ничего не сработало.

И… Странно, но ей стала приятна молчаливая компания. Он был тверд, как скала, прямо-таки якорь в ее жизни, не имеющей ничего постоянного.

Так как же ей заставить его уйти? Уйти до того, как весь городок на все лады начнет обсуждать их обоих?

ГЛАВА ШЕСТАЯ

— Вилли, ты хотел бы полететь со мной? — ласково спросила Джеки. — Мне хочется посмотреть, какой ты пилот. — Улыбка, которой она его одарила, мед во взгляде превратила в отраву.

Один раз в детстве ей удалось от него избавиться, когда она забросила его на бревно, высоко лежащее над холодным, каменистым и бурлящим ручьем. Он перешел ручей, а потом сказал ей: «Больше я тебя не люблю», и Джеки неделю его не видела. Конечно, исправить ничего было нельзя, но ей его не хватало. В конце концов она «нечаянно» оказалась перед их домом. Его мать приказала Вилли выйти. Они не сказали ни слова — ничего нелепее оправданий нет, но когда она уходила, Вильям опять тащился позади.

«Сегодня, — думала она, — этот аэроплан будет бревном через стремнину». Только теперь она не пойдет за ним, чтобы привести его обратно.

Один из Уэйко, выбранных Вильямом, был снабжен механизмом управления для пилота и ученика, так что самолетом можно было управлять с обоих мест. Вильям был впереди, Джеки сзади, Пит, ее механик, прокрутил винт, и Джеки подала знак Вильяму, подняв большой палец, чтобы он стартовал с полосы.