Когда на следующее утро Кейн проснулся, уже вовсю светило солнце. Несколько минут он, улыбаясь, смотрел на голое тело Хьюстон, которая лежала рядом, свернувшись калачиком. Потом он нежно погладил ее попку.
      – Пора вставать и готовить завтрак.
      – Позвони в колокольчик на столе, и придет служанка, – пробормотала она, зарываясь лицом поглубже в его теплую грудь.
      Он поднял брови и посмотрел на нее.
      – А-а, доброе утро, мистер Гейтс. Доброе утро, Лиандер. Очень приятно вас видеть.
      Хьюстон моментально отреагировала, резко выпрямившись в постели, хватая одеяло и кутаясь в него с головой.
      Только через несколько секунд она поняла, что Кейн подшутил над ней.
      – Что за дурацкий розыгрыш? – закричала она на него, но Кейн только смеялся, изображая, как она куталась в одеяло, да еще с такой скоростью. Она изо всех сил пыталась не смеяться вместе с ним, но не могла сдержаться.
      – Полагаю, я могу больше не беспокоиться насчет Вестфилда, – сказал он, вставая с кровати и начиная рыться в сумках с едой.
      Хьюстон откинулась в постели и наблюдала за ним с большим интересом. Его тело было несомненно намного лучше тела того силача, которого она пригласила на собрание их «Союза Сестер», сильные мускулы, широкие плечи, сужающиеся конусом к тяжелым бедрам, бедрам, которые могли тереться о ее тело, заставляя его петь.
      Кейн случайно обернулся, чтобы посмотреть на нее, но, когда увидел выражение на ее лице, он бросил сумки, из которых вынимал еду, поднялся и протянул ей руку.
      Она схватилась за нее, и он вытащил Хьюстон из кровати и притянул та себе.
      – Я не думал оставаться здесь надолго, но, может быть, ты не будешь против, если мы проведем несколько дней вместе наедине, что-то вроде медового месяца, только не в Париже.
      – Я была в Париже, – прошептала она, прижимаясь к нему бедрами, и нежно потерлась о него. – И я могу честно заявить, что здесь лучше, чем там. Ладно, что ты там говорил про завтрак?
      Не веря своим глазам, Кейн отодвинул ее от себя.
      – Если еще ребенком я чему-то и научился, так это тому, что не стоит ломать дорогие игрушки в первый же день.
      – Так я для тебя игрушка?
      – Взрослая игрушка. Ну а теперь накинь на себя что-нибудь, и давай есть. Я хотел бы тебе показать разрушенные шахты здесь недалеко. Надеюсь, у меня хватит мужества провести с тобой целый день.
      – Я думаю, у тебя его вполне достаточно, – сказала она и застенчиво заморгала ресницами, посмотрев вниз на ту часть его тела, которая не проявляла ни малейшего беспокойства по поводу того, что Хьюстон «может сломаться в первый же день».
      Он довольно твердо взял ее за плечи и повернул к себе спиной.
      – У меня где-то здесь есть еще одна пара штанов и рубашка. Марш одеваться, – и чтоб все до последней пуговички было застегнуто, иначе ты сведешь меня с ума. Это понятно?
      – Так точно, – сказала Хьюстон, стоя к нему спиной. Она так широко улыбалась, что у нее заломило скулы.
      Когда они оделись и поели, Кейн повел ее в горы. Чандлер располагался на высоте двух тысяч ста метров над уровнем моря, а они сейчас были еще на километр выше, и воздух здесь был холодным и бодрящим. Казалось, что Кейн не замечает того, что Хьюстон не привыкла лазить по горам, а также того, Что ее ботинки, предназначенные для верховой езды, плохо удерживались на скользких камнях. Тем не менее он вел ее прямо вверх, мимо нависающих скал, которые, казалось, вот-вот рухнут прямо на голову.
      – Еще далеко? – спросила она наконец. Повернувшись, Кейн протянул ей руку, чтобы помочь влезть на особенно крутой уступ.
      – Как насчет того, чтобы отдохнуть? – справился он и достал из-за спины сверток с едой.
      – Я была бы тебе очень благодарна, – сказала она, принимая от него флягу, и сделала из нее хороший глоток. – Ты уверен, что здесь вообще есть шахты? Как они могли вывозить отсюда уголь?
      – Так же, как они вывозят уголь из любого другого места, я полагаю. Откуда мне знать, как устроены шахты?
      Он внимательно посмотрел на нее и, убедившись, что от усталости она умирать не собирается, отвернулся.
      – Ты часто сюда приходишь?
      – Как только появляется возможность сбежать от дел. Погляди-ка вон на те скалы. Видела когда-нибудь что-то подобное?
      Внизу сквозь туман она могла различить острые, как бритва, каменные выступы, которые поднимались прямо из-под земли и выглядели неестественно и опасно.
      – Как ты думаешь, отчего все это произошло? Будто какой-то гигант попытался достать скалу из-под земли, вытащил ее наполовину, да так и оставил.
      Хьюстон ела один из кренделей, которые Кейн положил в сверток. Он уже заявил ей, что эти кренделя – самая лучшая пища на свете, и что она должна все время иметь их под рукой.
      – Я думаю, геологи, возможно, нашли бы лучшее объяснение. Тебе не хотелось бы воспользоваться случаем, чтобы походить в школу и изучить такие вещи, как, например, почему эти скалы имеют подобную форму?
      Кейн очень медленно повернулся к ней.
      – Ты хочешь что-то сказать – так говори это. Мое образование оказалось достаточным, чтобы заработать пару-тройку миллионов долларов. Неужели тебе этого мало?
      Хьюстон изучающе уставилась на свой крендель.
      – Скорее, я имела в виду людей менее удачливых, чем ты.
      – Я трачу на благотворительность не меньше других, – на его лице проявилась жесткая линия скул.
      – Просто я подумала, что сейчас самое время сказать тебе, что я пригласила твоего кузена Яна жить у нас.
      – Моего кузена Яна? Это не тот ли угрюмый, злобный парень, которого ты спасла от драки?
      – Ты можешь описать его и так, но я бы, скорей, сказала, что у него на лице есть выражение твоей.., решительности.
      Кейн проигнорировал ее последнее замечание.
      – С какой это стати ты решила взвалить на себя такую проблему, как он?
      – Он очень умен, но вынужден был бросить школу, чтобы помогать своей семье. Он еще мальчик, но несколько лет работает в шахте. Надеюсь, ты не очень сердишься, что я пригласила его, не спросив сначала тебя. Но наш дом достаточно велик, и, потом, он же твой настоящий кузен.
      Поднявшись на ноги, Кейн начал завязывать сверток. Потом он зашагал дальше, теперь уже по более ровной земле.
      – На мой счет можешь не беспокоиться, только держи его от меня подальше. Я не особенно люблю детей, – наконец сказал он.
      Хьюстон последовала за ним.
      – Даже своего собственного сына?
      – Я его даже ни разу не видел – как же мне прикажешь его полюбить?
      Она попыталась перекинуть ногу через упавшее дерево, преграждавшее ей дорогу. Штаны Кейна, которые ей пришлось надеть, были настолько велики, что они цеплялись за сучки и запутывались в ветках.
      – Я думала, тебе будет хотя бы любопытно. Его голос донесся откуда-то из зарослей белых осин:
      – Единственное, что мне прямо сейчас хотелось бы знать, так это продаст ли мне старушка Хетти Грин свою часть акций железной дороги.
      Задыхаясь, она решила наконец догнать его, но опять зацепилась рукавом рубашки за ветку. Пытаясь освободиться, она закричала ему:
      – Кстати, тебе удалось получить тот дом мистера Вандербильта?
      Кейн вернулся, чтобы помочь ей, осторожно выпутал рукав, а затем и ее волосы из ветвей.
      – А, это. Естественно. Хотя это было и не просто, ну то, что мы здесь и вообще. За те деньги, которые я трачу на телеграммы, я бы мог купить всю их компанию.
      – Ты же не владеешь «Западным Союзом»? – спросила она, округлив глаза.
      Кей, казалось, не замечал, что она подшучивает над ним.
      – Только небольшой частью. Когда-нибудь они будут контролировать телефоны по всей стране. При нынешнем положении эта чертова штука оказывается бесполезной. Никому не позвонишь, кроме как внутри Чандлера. А кому надо говорить с кем бы то ни было в Чандлере?
      Она взглянула вверх в его глаза и мягко сказала:
      – Ты бы мог позвонить своему сыну. С глубоким стоном Кейн развернулся и снова пошел по дороге.
      – Эден был прав. Мне нужно было жениться на какой-нибудь крестьянской девушке, которая не сует свой нос в чужие дела.
      Хьюстон практически пришлось бежать, чтобы не отстать от Кейна, однако то и дело спотыкалась о валявшиеся ветки, а один раз поскользнулась на громадном грибе. Она гадала, не зашла ли она слишком далеко, но несмотря на все его слова, судя по тону, Кейн не злился.
      Они прошли еще около мили, прежде чем подошли ко входу в запущенную шахту, расположенному на самом крутом склоне холма. Отсюда открывался вид на лежащую внизу долину.
      Шахта уходила в глубь земли всего футов на двадцать, а потом резко обрывалась. Хьюстон подобрала с земли кусок угля и рассматривала его на солнце. Вблизи уголь выглядел прекрасно: блестел, почти как серебро, так что Хьюстон вполне была готова поверить в то, что, если приложить усилия и время, уголь можно превратить в брильянт.
      Хьюстон взглянула на крутой склон горы на другой стороне долины.
      – Как я и думала, – сказала она, – уголь здесь не имеет никакой ценности.
      Кейна больше интересовал вид, однако уголком глаза он посмотрел на куски угля, разбросанные по земле.
      – По мне, он выглядит так же, как и везде. Что с ним не так?
      – С углем все в порядке. На самом деле, он даже очень высокого качества, но сюда нельзя провести железную дорогу. Без железной дороги уголь не имеет ценности, как на собственном опыте узнал мой отец.
      – Я думал, твой отец зарабатывал деньги торговлей.
      Хьюстон потерла уголь о ладонь. Она ощущала лоснящуюся поверхность и углы на месте, где камень был расколот. Многие рабочие думали, что в угле нет примесей и сам по себе он не вреден для здоровья, поэтому они клали кусочки угля в рот и сосали их во время работы.
      – Да, так и было, но он приехал в Колорадо потому, что прослышал о ценности здешнего угля. Он думал, что здесь окажется полно богатых людей, и чуть не расстался с жизнью, везя сюда две сотни угольных печей через всю Великую Пустыню, как раньше называли землю между Сент-Джозефом и Денвером. Мой отец решил, что здесь их оторвут у него вместе с руками.
      – Мне кажется это вполне разумным. Так что он продал эти печи и начал новое дело в торговом бизнесе.
      – Нет, он стал практически банкротом. Понимаешь, с углем в Колорадо все в порядке, его здесь можно копать лопатой, но в то время еще не построили железной дороги, поэтому с выгодой для себя продать уголь было невозможно. На телегах, запряженных волами, много не увезешь.
      – И что сделал твой отец?
      Хьюстон улыбнулась при воспоминании об истории, которую ей так часто рассказывала мама.
      – У моего отца были грандиозные планы. У подножья этой горы находилось маленькое поселение фермеров, и мой отец подумал, что это могло бы быть идеальным местом для города – его собственного города. Он давал каждому фермеру по одной угольной печи, если тот соглашался покупать уголь только у компании «Угольные разработки Чандлера», город Чандлер, Колорадо.
      – Ты хочешь сказать, он назвал город своим именем?
      – Совершенно верно. Я хотела бы посмотреть на лица тех людей, когда он сообщил им, что теперь они живут в городе мистера Вильяма Хьюстона Чандлера, эсквайра.
      – Все эти годы я думал, что город был назван в его честь потому, что он совершил какой-нибудь героический поступок, например, вынес сотню детей из горящею дома.
      – Миссис Дженкс в библиотеке говорит, что отец удостоился такой чести за свой огромный вклад в процветание города.
      – Так как же получилось, что твой отец заработал все свои деньги не на угле?
      – Его спина стала сдавать после одного года работы в шахтах. Он копал уголь, загружал его и отправлял в город, но через год он продал шахту паре дюжих фермерских сынков за жалкие гроши. Потом спустя всего месяц он вернулся на Восток, купил пятьдесят один вагон всяких товаров, женился на моей матери и повез ее и еще двадцать пять пар молодоженов, чтобы поселиться в славном городе Чандлере, штат Колорадо. Мама говорит, что на камине того дома, который кто-то имел наглость назвать «Чандлер-отелем», куры раньше устраивали себе насест.
      – А строительство железной дороги сделало тех фермерских сынков богатыми, – сказал Кейн.
      – Точно. Но к тому времени мой отец уже умер, а семья моей матери успела снова выдать ее замуж за всеми уважаемого мистера Гейтса.
      Хьюстон зашла внутрь, чтобы осмотреть шахту, а Кейн остался снаружи.
      – Мне кажется, человеку приходят в голову иногда, очень забавные идеи. Весь этот город считает вас чем-то вроде королевской семьи, но на, самом-то деле твой отец оказался просто таким хвастуном, что захотел иметь свой собственный город. Взял да и назвал его своим именем. Не такой уж он и король получается?
      – Он был королем для меня и моей сестры – и для моей матери. Когда я и Блейр были еще детьми, город решил объявить праздником день рождения моего отца. Мама попыталась рассказать всем правду, но, потерпев полный крах, она поняла, что городу нужен был герой.
      – И какую же роль в этом играет Гейтс? Хьюстон тяжело вздохнула.
      – Репутация мистера Гейтса никогда не могла быть особенно высокой, так как он владеет пивоварней. Поэтому, когда королева Опал Чандлер со своими двумя молодыми принцессами снова оказалась на ярмарке невест, он предложил все, что у него было. Семья моей матери с большим энтузиазмом согласилась.
      – Ему тоже нужна была настоящая леди, – с сочувствием сказал Кейн.
      – И он решил, что эти три женщины под его крышей должны отвечать его непреклонным взглядам на то, какой же должна быть настоящая леди, – проговорила Хьюстон сквозь зубы.
      Кейн минуту помолчал.
      – Я думаю, трава у соседа всегда кажется зеленей. Хьюстон встала рядом с ним и взяла его за руки.
      – Тебе когда-нибудь приходило в голову, что, если бы тебя воспитывали как сына, а не отправили бы в конюшни, ты был бы таким же избалованным, как Марк. Вряд ли бы ты стал настоящим мужчиной, который знает цену своего труда?
      – Ты поворачиваешь дело так, будто Фентон сделал мне услугу, – ошеломленно сказал Кейн.
      – Оказал.
      – Что?!
      – Фентон оказал тебе услугу, а не «сделал». Я поправляю тебя. Это было частью нашего договора.
      – Ты уходишь от ответа. Знаешь, надо было бы послать тебя в Нью-Йорк заниматься со мной бизнесом. Ты б довела парочку тамошних воротил до белого каления.
      Она обвила руками его шею.
      – Можно мне лучше доводить тебя?

      Обвив руками шею Кейна, Хьюстон заметила на его лице необычное выражение – как будто внутри него происходила борьба. Казалось, он не мог удержаться, чтобы не поцеловать ее, но, с другой стороны, не хотел этого делать.
      Наконец он взял ее голову и приник к губам, как умирающий от жажды человек. Хьюстон прижалась к нему, чувствуя, как ей передается сила его тела.
      – Кейн, – ее шепот доносился откуда-то глубоко из горла.
      Он отодвинулся, чтобы посмотреть на нее. В его потемневших глазах горело желание.
      – Что ты со мной сделала? Уже сколько лет я подчиняюсь только своей голове, а не тому, что у меня между ног. Но сейчас мне кажется, что я убил бы любого, кто осмелился бы забрать тебя.
      – Даже женщину? – спросила она, целуя его.
      – Да, – смог он только сказать, начиная срывать с нее большую рубаху, в которую она была одета.
      Когда они занимались любовью до этого, Хьюстон чувствовала, что какая-то часть Кейна оставалась равнодушной, была где-то далеко, а не с ней. Но сейчас все было по-другому. Не осталось никакой холодности, сдержанности или отстраненности.
      Как раненый бык, Кейн схватил ее и понес на руках внутрь заброшенной шахты. Взглянув на страстное лицо Кейна, Хьюстон подумала, вот мужчина, который сделал миллионы всего за несколько лет. Это тот Кейн Таггерт, каким он должен быть. Это мужчина, которого я люблю, мужчина, чья любовь мне необходима.
      У Кейна, похоже, не было никаких мыслей. Он положил ее на землю, целуя и одновременно стаскивая с нее оставшуюся одежду. Его рот с жадностью приник к ее мягкой коже, покрывая поцелуями все тело.
      Он не был больше похож ни нежного, терпеливого и внимательного любовника. На его месте был мужчина, сгорающий от желания. Хьюстон думала, что удовлетворила эту страсть раньше, но сейчас сознание покинуло ее, и она превратилась в сплошную массу животного, пульсирующего чувства.
      Прикосновения рта Кейна были похожи на волны огня, окатывавшие ее тело сверху донизу, проникая до самых костей, пока она не почувствовала, что полностью охвачена этим пламенем.
      Своими сильными пальцами он прижимал ее к своей коже, такой горячей, как будто огонь у нее внутри сжигал и его тоже. Он перевернулся на спину, с такой легкостью поддерживая ее тело, как будто она весила не больше ребенка.
      Одним быстрым, плавным движением, он поднял ее тело и вошел в нее. Хьюстон издала такой полукрик-полустон удовольствия, что он прокатился эхом по всей шахте.
      Ее голова откинулась, на ее шее и завитках волос блестел пот, и, положив руки на его плечи, она отдалась своему порыву всевозрастающей страсти. У нее не было мыслей. В тот момент она только чувствовала, так, как она никогда до этого не чувствовала.
      Руки Кейна впивались в ее кожу. Он поднимал и опускал ее, и она все больше и больше взвинчивала бешеный ритм движений, высвобождающих их дремавшую до сих пор страсть.
      На секунду она открыла глаза и увидела его, увидела выражение на его лице, его приоткрытый рот, его зажмуренные глаза; и удовлетворение, исходившее от него, снова зажгло в ней ее собственные чувства.
      Темп возрос.
      – Кейн! – ей показалось, она лишь прошептала это слово, но звук опять отозвался со всех сторон, разносясь эхом в холодном воздухе по всей шахте.
      Кейн не ответил, но продолжал поднимать и опускать ее со все увеличивающейся скоростью, и, когда он в последнем яростном порыве вошел в нее, Хьюстон почувствовала, как ее тело вдруг застыло, ее спина прогнулась до оцепенения, а ноги сжали бедра Кейна.
      Ее тело забилось в судорогах, а потом все вдруг кончилось, и она бессильно упала на его мокрую от пота грудь. Руки Кейна так крепко прижимали ее, что ее ребра, казалось, вот-вот не выдержит, но она поджала под себя руки и попыталась вжаться в него еще больше.
      Они, не шелохнувшись, лежали рядом друг с другом, и только рука Кейна нежно ерошила ее волосы.
      – Ты заметила, что начался дождь? – тихо спросил он через некоторое время.
      Хьюстон была безразлична ко всему, за исключением его тела, лежащего рядом с ней, и тех замечательных, незабываемых чувств, которые она только что испытала. Она помотала головой, но на большее ей не хватило сил.
      – Ты заметила, что здесь температура – градусов сороки что я лежу на сотне маленьких остреньких кусочков угля, которые ты находишь столь красивыми, и что моя левая нога отсохла еще час назад?
      Улыбаясь она откинулась на его теплую грудь и кивнула головой.
      – Я полагаю, в ближайшую неделю-другую ты двигаться не собираешься.
      Хьюстон распирало от смеха, но она спрятала лицо и мотала головой.
      – И тебя не волнует, что у меня пальцы на ногах замерзли так, что если я их стукну обо что-нибудь, они, скорей всего, просто отвалятся?
      Ее отрицательный ответ только заставил его прижать ее покрепче к себе.
      – А тебя нельзя было бы подкупить?
      – Можно, – прошептала она.
      – Как насчет того, чтобы быстренько одеться, остаться здесь и смотреть, как идет дождь, и ты бы могла задавать мне вопросы? Это тебе нравится больше всего, насколько я могу судить.
      Она подняла голову, чтобы посмотреть на него.
      – А ты ответишь на них?
      – Может быть, и нет, – нежно сказал он, поднимая ее, но неожиданно остановился и поцеловал долго и страстно. Потом он погладил ее щеку. – Ведьма, – пробормотал он, поворачиваясь, чтобы взять брюки.
      Когда Кейн встал, Хьюстон увидела, что вся его спина была усеяна мелкими камешками угля. Она принялась отряхивать его. Ее грудь то и дело слегка касалась его спины.
      Кейн повернулся и схватил ее за запястья.
      – Не начинай этого снова. В тебе, леди, есть что-то такое, чему я вряд ли могу противостоять. И хватит тут стоять с таким самодовольным видом.
      Даже когда он говорил, его глаза блуждали по ее обнаженному телу.
      – Хьюстон, – чуть ли не прорычал он, отпуская ее и отворачиваясь, – ты совершенно не такая, как я ожидал. А сейчас – чтоб быстро оделась, пока я.., опять не свалял дурака.
      Хьюстон не стала спрашивать, что означало, что он «опять сваляет дурака», но ее сердце радостно забилось, и она начала натягивать на себя позаимствованную у Кейна одежду. При виде оторванных пуговиц и порванной материи она заулыбалась.
      Она еще не успела одеться, когда он уже усадил ее к себе на колени, удобно облокотившись на стену туннеля.
      Снаружи, не переставая, лениво накрапывал дождь. Хьюстон поуютнее устроилась в объятиях Кейна.
      – С тобой я чувствую себя счастливой, – сказала Хьюстон, прижимаясь к нему.
      – Со мной? Ты даже не получила подарка, который я для тебя приготовил. Он задумался на секунду.
      – А, ты имеешь в виду – прямо сейчас. Ну в общем, и ты не заставляешь меня особенно грустить.
      – Нет, это именно ты делаешь меня счастливой, а не подарки и даже не занятия любовью, хотя, конечно, это помогает.
      – Хорошо. Расскажи мне, как же я делаю тебя счастливой.
      В его голосе было предостережение.
      Перед тем как заговорить, она минуту раздумывала.
      – Вскоре после того, как было объявлено о нашей с Лиандером помолвке, мы должны были ехать на бал в Мансонский Дворец. Я очень долго предвкушала этот вечер, и, вероятно, себе под настроение я заказала красное платье. Не мягкий темный цвет, а яркий, алый. В тот вечер перед отъездом я надела платье и чувствовала себя самой счастливой женщиной на свете.
      Она сделала паузу, чтобы перевести дыхание и напомнить себе, что сейчас она находилась здесь, у Кейна на руках, и в полной безопасности.
      – Когда я спускалась по лестнице, мистер Гейтс и Лиандер уставились на меня, и я наивно подумала, что они испытывают благоговейный восторг от того, как я выгляжу в этом красном платье. Но, когда я дошла до конца лестницы, мистер Гейтс закричал на меня, что я выгляжу как проститутка и чтобы я шла наверх и переоделась. Лиандер вступился за меня и сказал, что он позаботится обо мне. Я думаю, что никогда не любила его больше, чем в тот момент.
      Она снова остановилась.
      – Когда мы приехали на бал, Лиандер предложил чтобы я не снимала свой плащ и говорила, что простудилась. Я весь вечер просидела в углу, чувствуя себя такой несчастной.
      – Почему ты не послала их обоих ко всем чертям и не танцевала в своем красном платье?
      – Думаю, я всегда делала то, что люди от меня ожидали. Поэтому ты и делаешь меня счастливой. Мне кажется, ты думаешь, что раз Хьюстон лазит по оконным решеткам в одном нижнем белье, значит, это то, что делают все леди. Кроме того, ты особенно не возражаешь против моих неприличных с тобой заигрываний.
      Она повернулась, чтобы взглянуть на него. После короткого поцелуя он повернул ее голову обратно.
      – Я не возражаю против заигрываний, но мы могли бы обойтись без твоих публичных появлений в нижнем белье. Я полагаю, ты уже не помнишь щенков?
      – Я не уверена, что знаю, о чем ты говоришь.
      – На дне рождения Марка Фентона – мне кажется, ему тогда исполнилось восемь лет – я повел тебя в конюшни и показывал щенков с черными и белыми пятнами.
      – Вспомнила! Но это не мог быть ты, это же был взрослый мужчина.
      – Думаю, мне тогда было восемнадцать, значит тебе должно было быть…
      – Шесть. Расскажи мне об этом.
      – Вы с сестрой приехали на праздник вместе, в белых платьях с розовыми поясами и с розовыми бантами в волосах. Твоя сестра сразу убежала на задний двор играть с другими детьми в салки, но ты пошла и села на железную скамью. Ты не пошевельнула ни единым мускулом, просто сидела там, положив руки на колени.
      – А ты остановился передо мной с тачкой, в которой, по-видимому, только что была целая куча конского навоза.
      Кейн хрюкнул.
      – Вполне возможно. Мне стало тебя жаль, ведь ты сидела там совсем одна, поэтому я спросил тебя, не хочешь ли ты посмотреть щенков.
      – И я пошла с тобой.
      – Ну, для начала ты окинула меня своим тяжелым взглядом сверху донизу Я думаю, я выдержал испытание, поскольку ты пошла со мной.
      – И я надела твою рубашку, а потом случилось что-то ужасное. Я помню, что я разревелась.
      – Ты не хотела подходить близко к щенкам, а стояла в сторонке и наблюдала за ними. Сказала, что не хочешь испачкать платье, поэтому-то я и дал тебе мою рубашку, чтобы ты надела ее сверху на платье, да и к ней-то ты не хотела прикасаться, пока я не поклялся три раза, что она чистая. А то, что ты помнишь как великую трагедию, было вот чем. Одна собака наскочила на тебя сзади, схватила бант, и он развязался. Я никогда не видел, чтобы ребенок был так расстроен. Ты начала реветь и сказала, что мистер Гейтс возненавидит тебя. А когда я сказал, что могу снова его завязать, ты ответила, что только твоя мамочка умеет завязывать банты правильно. Ты прямо так и сказала: «Правильно».
      – А ты все-таки завязал его правильно. Даже мама не заподозрила, что он развязывался.
      – Я ведь только тем и занимался, что заплетал лошадям гривы и хвосты.
      – Для Пам?
      – Ты чертовски много ей интересуешься. Ревнуешь?
      – Нет, после того как ты отверг ее.
      – Вот почему нельзя рассказывать секреты женщинам.
      – Ты бы хотел, чтобы я ревновала? Кейн задумался.
      – Я бы не возражал. По крайней мере ты знаешь, что я отверг Пам. Я что-то не слышал ничего подобного о Вестфилде.
      Она поцеловала руку Кейна, которая лениво поглаживала ее грудь. Она точно знала, "что говорила ему о Лиандере уже несколько раз.
      – Я отвергла его перед алтарем, – мягко сказала она.
      Кейн еще немного сжал объятия.
      – Я думаю, именно это, и получилось тогда. Потому что у него и приблизительно нет столько денег, сколько у меня.
      – Ты и твои деньги! У тебя есть что-нибудь кроме них на уме? Например, поцелуи?
      – Я выпустил джина из бутылки, – засмеялся он, однако подчинился ей без единой тени неудовольствия.
      – Веди себя прилично, – сказал он, наконец выпрямившись. – Я не такой выносливый, как ты. Не забывай, по сравнению с тобой, я старый человек.
      Ухмыльнувшись, Хьюстон поерзала на его коленях.
      – И я старею с каждой минутой. Сиди спокойно! Гейтс был прав, что упрятал вас двоих под замок.
      – Ты тоже упрячешь меня? – прошептала Хьюстон, кладя голову ему на плечо.
      Он так долго думал над ответом, что она повернулась посмотреть на него.
      – Я бы мог, – в конце концов ответил он, а потом с очевидным намерением поменять тему сказал:
      – Ты знаешь, все последние годы я разговаривал только о бизнесе.
      – О чем же ты разговаривал с другими твоими женщинами?
      – С какими это другими женщинами?
      – Другими. Как мисс Ларуа.
      – Я вообще не помню, чтобы когда-нибудь разговаривал с Винни о чем бы то ни было.
      – Но ведь так приятно лежать после этого.., вместе.., и разговаривать.
      Он провел рукой по ее телу.
      – Я думаю, это очень приятно. Но не могу сказать, что делал это раньше. Я думаю, после того, как мы.., я полагаю, я просто уходил домой. Знаешь, я даже не помню, чтобы мне хотелось остаться там полежать, поразговаривать. Чудовищная трата времени, – сказал он, но не сделал никакой попытки освободиться от нее. Хьюстон прижалась к нему.
      – Холодно?
      – Нет, мне никогда еще не было так тепло.

      Лежа на кровати в хижине и глядя на одевающегося Кейна, Хьюстон поняла, что ее короткий медовый месяц кончился.
      – Полагаю, нам надо ехать, – грустно сказала она.
      – Ко мне сегодня утром должны прийти кое-какие люди, и я не могу себе позволить, чтобы они меня не застали.
      Он повернулся к ней.
      – Я хотел бы остаться здесь с тобой подольше, но я не могу.
      В его голосе тоже звучала печаль, и Хьюстон решила, что лучше помочь ему, чем вступать в пререкания. Она быстро встала с постели и начала надевать свой костюм для езды. Кейну пришлось помочь ей затянуть корсет.