Глава 5

Тейлор Дрисколл стоял возле стола в библиотеке, неотрывно глядя из окна на дорогу. Он посмотрел на часы. 2.13. Да где же она? Утром он дал ей расписание, и к полудню она должна была вернуться, так почему же опаздывает уже на два часа?

Он снова взглянул на часы. 2.14. Машины по-прежнему не видно. «Черт бы ее побрал!» — подумал он. Черт бы ее побрал за то, что он так себя чувствует из-за нее. Он проклинал и ее, и себя за то, что так беспокоится. Он уже давно дал себе слово, что больше не полюбит ни одну женщину — они слишком ненадежны. Сначала они говорят, что любят тебя, а потом бросают.

Он смотрел в окно и ему казалось, что он вернулся в детские годы, когда частенько стоял вот так же у окна и ждал, когда мать вернется домой. Вот она поднимается, спотыкаясь на ступенях, двое молодых мужчин поддерживают ее. Крашеные рыжие волосы спутаны, большие груди и выпирающие бока колышутся. Время от времени кто-то из мужчин щиплет ее за мясистые ягодицы, и она хрипло хохочет.

Тейлор — тогда еще мальчик — смотрел, как отец, неизменно дожидавшийся возвращения жены, выходил на крыльцо и помогал ей войти в дом. Ее спутники отпускали в его адрес двусмысленные шутки, но он словно не слышал их.

Тейлор отходил от окна, возвращался в постель и лежал там, стиснув маленькие кулачки и ненавидя обоих родителей — ее за то, что она толстая, шумная, глупая, думающая только о себе, а его за то, что он, такой утонченный, образованный, так глупо любит эту недостойную женщину.

Все свое свободное время Тейлор проводил за чтением и учебой, стараясь держаться подальше от матери, которая целыми днями валялась на софе, ела шоколад и ни разу пальцем не шевельнула, чтобы помочь управиться со слугами, ни разу не заговорила с мальчиком, который был ее сыном. Иногда Тейлор становился в дверном проеме и неотрывно глядел на мать, но это всегда забавляло ее, так что в основном он находился у себя в комнате. Мать открыто признавалась, что вышла замуж за отца из-за денег. Ее главными интересами были обильная еда, открытые платья с оборками и «приятное времяпрепровождение», подразумевающее виски и симпатичных молодых мужчин.

Отец же большую часть времени страдал и чувствовал себя несчастным из-за того, что любит такую женщину, как его жена. Казалось, он относится к этой любви как к терзающей его неизлечимой болезни.

Когда Тейлору было двенадцать лет, отец умер. Через год мать потратила последнее пенни из денег, оставшихся им от отца. Без малейших угрызений совести Тейлор сложил в сумку грязное белье — все, что не унесли слуги, ушедшие от них за несколько месяцев до того, — взял сотню долларов, украденных у пьяной матери, и ушел из дому на поиски родственников отца.

В течение многих лет он попрошайничал, чтобы получить образование. Живя в родительском доме, он воспитал чувство собственного достоинства, необходимое, чтобы выжить среди унижения, стыда и морального падения. Но, забыв про гордость, он просил понемногу то у одного из родственников, то у другого. Через несколько лет они начали относиться к нему как к неприятной обязанности и поняли, что, если ему не выслать денег, или рекомендательное письмо, или что-то другое, о чем он просил, их завалит лавина писем от Тейлора.

В двадцать лет Тейлор с отличием окончил учебу. Каждый из родственников приписывал эту заслугу исключительно себе и призывал юношу выйти в жизнь.

После колледжа он перепробовал разные работы, но ничто не было ему по душе. Он уже подумывал о том, чтобы вернуться в школу и заняться преподаванием, когда получил письмо от дальнего родственника Джея Гаркера Колдена. Колден писал, что у него растет капризная дочь, которая может выйти из-под родительского контроля. Мать просто неспособна воспитывать девочку, а у него нет времени. Он просил Тейлора приехать и учить дочь в частном порядке, пока ту не будет пора выдавать замуж.

Тейлор немедленно вспомнил свою мать и представил себе четырнадцатилетнюю чертовку, тайком вылезающую из окна, чтобы сбежать на вечеринку. Он решил попытаться спасти ее. Если он будет достаточно суров, то, может быть, не даст вырасти девочке в такое же отвратительное создание, каким была его собственная мать.

Он принял приглашение Джея Гаркера и поехал в Калифорнию, в огромное поместье Колденов, чтобы приняться за укрощение юной мисс Аманды.

Впервые увидев ее, он чуть не расхохотался. Он ожидал увидеть подобие своей матери, а перед ним стояла высокая, нескладная, почти хорошенькая девчушка, с готовностью взирающая на него большими глазами. Тейлору потребовалось всего два дня, чтобы понять: девочка очень умна. Правда, мозг ее не был занят учебой, а битком набит нарядами, мальчиками, болтовней и прочими пустяками.

Он мгновенно увидел скрытые в ней возможности. Она была податлива, как кусок глины. Он сможет превратить Аманду в леди, в полную противоположность его матери. Он выучит ее так, что она сможет вести беседы не только о последних модных танцах. Он оденет ее в утонченном, благовоспитанном стиле. Под его руководством она никогда не станет толстой.

Она оказалась превосходной ученицей, всегда готовой учиться и старающейся порадовать учителя. Ему было не жаль тех часов, которые он проводил за составлением распорядка дня для нее. Благодаря этим расписаниям он будет знать, где она находится. У Аманды попросту не будет времени оставить его.

Шли годы. Аманда выросла в очень привлекательную молодую леди, даже отдаленно не напоминающую его мать. И мало-помалу Тейлор начал влюбляться в нее. Он не хотел этого и даже поначалу боролся со своим чувством, потому что женщинам верить нельзя — поняв, что ты их любишь, они начинают использовать тебя. Поэтому он держал свою любовь при себе, но привязал Аманду к себе так прочно, что она уже не смогла бы вырваться. Когда-нибудь, когда мысль об этом перестанет так пугать его, он женится на ней. Пока что он опасался, что, выйдя за него замуж, она изменится и превратится в его толстую, пьяную, глупую мать.

Он снова посмотрел на часы. 2.18. Аманды по-прежнему не видно. Ему была невыносима сама мысль отпустить ее с этим варваром Монтгомери, но выбора не было. Тот мог вызвать большие неприятности на ранчо, и его надо было держать подальше, а для этого можно было использовать только Аманду. Поместье было очень важно для Тейлора — Джей Гаркер сказал, что когда-нибудь оно перейдет к нему. Аманда была единственным ребенком Гаркера, и он намеревался оставить все Тейлору через нее. А материальная независимость Тейлору была очень нужна. Его детство, особенно после смерти отца, прошло в постоянном выпрашивании денег, книг, стипендий, обуви, одежды. Годы, когда нужно было выклянчивать даже самое необходимое, больно ранили его гордость.

И вот теперь он разрывается между долгом перед плантацией и желанием держать Аманду под замком.

Он едва не улыбнулся, припомнив слова Аманды о том, что профессор Монтгомери, кажется, ее недолюбливает. Это Аманду-то? Девушку, способную вести беседу на почти любую серьезную тему на четырех языках? Вряд ли. Впрочем, может, он относится к числу тех низменных натур, которым больше по душе кухарки и танцовщицы из ночных клубов.

Было уже 2.22, а Аманда все не появлялась.

Тейлор уставился в окно так напряженно, что разболелась голова.

У Аманды гудели ноги, кроме того, ее так беспокоило нарушение расписания, что она почувствовала себя нехорошо. Профессору Монтгомери захотелось прогуляться по Кингману, заглядывая в витрины магазинов, останавливаясь поболтать с людьми — одним словом, потратить немного времени. Тейлор неоднократно говорил Аманде, сколь драгоценно время и как вредно тратить его на всякие пустяки. И вот она бродит, не используя всякую минуту на образование. Кроме того, Тейлор рассказывал ей, что за ужасные люди жители Кингмана. Разве не отвернулись они от ее матери? Горожане не любят Колденов, и Аманде лучше не иметь с ними ничего общего. Но вот она стоит за спиной профессора Монтгомери и приветливо кивает людям, многие из которых знают ее по имени.

— Пока что разговоры с простолюдинами вам особого вреда не принесли, не так ли? — сердито отреагировал профессор Монтгомери на ее предложение вернуться в усадьбу.

И еще одно обстоятельство омрачало пребывание в городе — отношение к ней этого человека. Всем проходящим женщинам он улыбался, а ее жег взглядом, хмурился и отпускал нелестные замечания. Она хотела вернуться домой, под защиту Тейлора и книг.

Аманда чуть не уткнулась носом в спину профессора, когда тот остановился перед аптекой. В витрине висело объявление, извещающее о том, что в субботу будут танцы.

— А вы с мистером Тейлором идете? — спросил он. — Не планируете вогнать всех в краску?

Она уловила смысл его слов, хотя и не поняла сленга.

— Мы не ходим на танцы, — твердо сказала она.

— А что для вас недостаточно хорошо — танцы или горожане?

Она вновь почувствовала приступ гнева.

— Танцы — это пустое времяпрепровождение, а что касается горожан… — она чуть было не рассказала ему про мать, но промолчала. Если он груб, ей вовсе не обязательно тоже быть грубой. — Профессор Монтгомери, я бы хотела вернуться домой. Уже поздно, и у меня есть другие дела.

— Ну, так отправляйтесь, — сердито ответил он, чувствуя, что ему просто необходимо убраться подальше от нее и от всего семейства Колденов. Эти две холодные рыбины — Тейлор и Аманда, грубый, воинственный Джей Гаркер и мать, которая сидит где-то взаперти и про которую рассказывают таинственными полунамеками — столько ему не вынести.

Но стоило ему посмотреть на Аманду, которая стояла совершенно прямо, до отказа расправив маленькие плечи, стоило заглянуть ей в глаза, где мерцало еле заметное пламя, и он понял, что не может уехать. Что-то держит его.

— Хорошо, — сказал он. — Поехали домой.

Аманда была готова заплакать от облегчения, пока они шли обратно к поджидающей их машине. Всю дорогу к ранчо он не проронил ни слова, и она была ему благодарна за это. Ей нужно было собрать все силы и подготовиться к встрече с Тейлором.

Когда они вошли в дом, Тейлор вышел в вестибюль встретить их, и Аманда тут же поняла, что он рассержен. Он дождался, пока профессор Монтгомери не поднимется наверх, затем позвал ее в библиотеку.

Мгновение он стоял к ней спиной, затем развернулся на каблуках и уставился на нее. Его темные глаза блестели, щеки порозовели от ярости.

— Ты разочаровала меня, Аманда. Крайне разочаровала. Ты знала, что должна была вернуться к полудню, но не вернулась. Нет! не пытайся мне ничего объяснить, я не желаю тебя слушать. Неужели ты не понимаешь, какое ответственное задание тебе поручено? Если деятели из профсоюза приедут сюда и спровоцируют неприятности, мы может потерять весь урожай этого года. И все только потому, что ты не соблюдала расписание.

Аманда смотрела вниз, на свои руки. Как бы она сумела удержать профессора Монтгомери в рамках расписания? Как угодно, но должна была. Видимо, все — все будущее ранчо — зависело от нее.

— Теперь ступай в свою комнату и подумай о том, что ты сделала. Ужина ты сегодня лишаешься, но вечером спустишься в гостиную и будешь читать вслух профессору Монтгомери. Может быть, под моим присмотром ты постараешься придерживаться расписания. — «И мне не придется о тебе беспокоиться», — подумал он, глядя на ее склоненную голову. — Ступай, Аманда, — повторил он, сдерживая ярость в голосе.

Аманда поднялась по лестнице к себе в таком состоянии, словно потолстела на пятьдесят фунтов. Миссис Ганстон уже ждала ее. Аманде пора было идти в подвал заниматься, затем принять душ, никакого ужина, а потом читать вслух для профессора Монтгомери. Она начинала ненавидеть этого человека!

Хэнк просидел у себя в комнате до ужина, пытаясь прочесть несколько студенческих рефератов. Иногда, когда студент показывал хорошие знания, но ниже, чем ему бы хотелось, Хэнк разрешал исправить оценку, написав исследовательскую работу. Так что в период между экзаменами ему время от времени приходилось проверять работы. Но он не мог сосредоточиться на чтении — все его мысли были обращены к Аманде. Он не мог понять, что в ней так разозлило его, но что-то, несомненно, разозлило. Он вспомнил, как она выглядела за обедом: глаза закрыты, на лице выражение неземного блаженства. «Хотел бы я быть тому причиной», — пробормотал он и вернулся к проверке рефератов.

Аманда не вышла из комнаты к ужину, и Хэнк был уверен — это потому, что она не выносит его общества. Он сидел в неестественном молчании рядом с твердолобым стариной Тейлором, жуя телячью котлету, в то время как Тейлор ел отварную рыбу. Хэнку стало интересно: что ест Аманда у себя в комнате, когда Тейлор ее не видит? Отварную рыбу, или, может, жареную курочку?

После ужина, как только часы по всему дому пробили 7.15, в гостиной появилась Аманда. Хэнк выглянул из-за газеты, коротко кивнул ей и снова спрятался за газетные страницы. «Интересно, — подумал он, — уйдет она или нет, когда увидит, что ее обожаемый Тейлор не один?"

Тейлор объявил, что Аманда будет читать для них.

— Ради бога, не обращайте на меня внимания, — отозвался Хэнк из-за газеты, но понял по повисшему в комнате молчанию, что от него ждут искреннего внимания к выступлению. Он неторопливо сложил газету, отложил ее в сторону и благовоспитанно уселся, положив руки на колени, как порядочный молодой джентльмен.

Аманда, одетая в скромное, без украшений голубое платье с непритязательным кружевным воротником, стояла перед ними безукоризненно прямо, держа в руках открытый томик стихов. Как он и предполагал, она начала читать самые занудные стихи из когда-либо написанных — «Оду утру» Уильяма Коллинза и «Гимн красоте ума» Шелли. От искушения заснуть его удерживала только возможность поглядеть на Аманду: длинные, толстые косы, полные губы, соблазнительно двигающиеся, когда она говорила. Он вслушивался в ее голос, слушал, как любовно она произносит слова, и гадал, как бы звучал этот голос, если бы она шептала ему слова любви.

Но если она и скажет что про любовь, так только Тейлору. Хэнк посмотрел на Тейлора и увидел, что тот не столько наслаждается, сколько оценивает ее чтение. Он был похож на учителя, слушающего ученицу, а не на мужчину, внимающему женщине, которую он любит.

До Хэнка дошло, что Аманда уже прекратила чтение и направляется с книжкой к Тейлору. Он проводил ее взглядом. Протянув томик Тейлору, она нежно, робко улыбнулась ему и почти шепотом произнесла:

— Пожалуйста.

Хэнк ощутил укол ревности, когда холодный, неулыбчивый Тейлор принял книгу у нее из рук. Он подумал, что, улыбнись Аманда ему и обратись к нему с какой-нибудь просьбой, он бы, по крайней мере, улыбнулся в ответ. На самом деле, он бы сделал просто все, чего бы она ни попросила. Но Тейлор всего лишь взял книгу, раскрыл ее и начал читать «Утро Рождества Христова» Джона Мильтона.

Пока Тейлор монотонно читал, Хэнк наблюдал за Амандой. Она смотрела на жениха, как будто он был богом, имеющим власть над живыми и умершими. Тейлор же просто не обращал внимания на ее обожание. Внезапно Хэнк почувствовал гнев из-за того, что Аманда дает так много и так мало получает взамен. Если бы она принадлежала ему, он бы давал ей все. Он бы дал ей все, что она сможет взять, и еще немного больше. Будь она помолвлена с ним, он бы не тратил вечера на чтение поэзии, он бы увлек ее в жасминовые поля и целовал бы, стягивая с ее плеч это ужасное платье. Он бы…

— Профессор Монтгомери? Голос Аманды вырвал его из грез. Она протягивала ему томик стихов.

— Не хотели бы вы прочесть нам что-нибудь?

Хэнк был так увлечен своими мыслями, что в первый момент даже не понял, что она говорит.

— Профессор Монтгомери — экономист, — вмешался Тейлор в своей обычной неприятной манере. — Сомневаюсь, что поэзия интересует его.

Хэнк не притронулся к книге, но поднял на Аманду глаза, в которых отражались его чувства, и начал читать наизусть стихи Уильяма Батлера Йетса «Леда и Лебедь»:

Когда он закончил читать, в комнате повисла тишина. Все, что он видел — прелестный румянец, заливающий шею и лицо Аманды.

— Не могу сказать, что это стихотворение в моем вкусе, профессор Монтгомери, — отстраненным голосом произнес Тейлор. — Аманда! — резко окликнул он девушку, возвращая ее внимание к себе. — Я думаю, тебе следует прочесть еще что-нибудь.

Внезапно Хэнк почувствовал, что больше не в силах находиться в одной комнате с ними двумя.

— Извините, — произнес он и, не дожидаясь, пока его извинят, покинул гостиную. Он вышел на улицу, но и там не смог избавиться от комка в горле, от ощущения, будто он задыхается и не может глотнуть воздуха. Ноги понесли его к большому гаражу, где стояла машина, и, прежде чем он осознал, что делает, он уже сидел за рулем «мерсера» и катил прочь.

Холодный ветер, обдувающий лицо и тело, привел его в чувство. Он гнал по неровной пыльной дороге все быстрее и быстрее, выжимая из «мерсера» все, что возможно. Он знал, что тормоза у «мерсера» не годятся ни к черту, но ему были просто необходимы скорость и ощущение свободы. Ему было нужно оторваться от этого дома. «…скользят по бедрам, — проносились у него в голове мысли, — …слишком слаб отпор девичьих рук…"

Машина мчалась со скоростью шестьдесят миль в час, когда он заметил девушку. Она стояла посреди дороги, ошеломленная настигшим ее светом фар. Она не шевелилась, словно приросла к месту, а Хэнк приближался быстрее, чем что-либо, виденное ею ранее.

Хэнк обладал рефлексами хорошего гонщика и успел свернуть буквально в футе перед нею, врезавшись в изгородь. Машина снесла ограду футов на пятьдесят, пока Хэнк отчаянно жал на тормоза. Пропахав дорогу футов в двадцать в колденовских посадках хмеля, он в конце концов остановился.

Несколько секунд он неподвижно сидел, приходя в себя и глядя на поля, освещенные светом фар. Затем он задвигался, обрывая лозу и подвязки, чтобы выбраться с той стороны, где не было двери. Ноги подкашивались, но по мере того как он шел обратно к дороге, силы начали возвращаться, так что, когда он добрался до девушки, он уже бежал.

Было темно, но он различал фигуру, сидящую посреди дороги. Сперва ему показалось, что он избежал столкновения, но теперь он не был уверен в этом.

— С вами все в порядке? — обеспокоенно спросил он, опускаясь рядом с ней.

— В жизни не видела, чтобы кто-то так быстро ехал, — удивленно проговорила она.

Осматривая ее, Хэнк почувствовал запах спиртного и понял, что девушка пьяна. Бережно взяв ее за локоть, он поднял ее на ноги.

— Давайте я отвезу вас домой. Она с улыбкой повисла на нем, точно резиновая кукла.

— А ты тот тип, что приехал к Колденам?

— Он самый. Пойдем-ка. Если мне удастся вытащить машину, я отвезу тебя домой.

— Меня домой? Аманде это не понравится.

— Она даже не заметит, — ответил Хэнк, обняв девушку за талию и ведя ее к автомобилю.

Ему пришлось оборвать еще несколько лоз и подвязок, чтобы усадить ее на место пассажира.

— Славно, — пробормотала она и откинулась на кожаное сиденье.

Еще несколько минут Хэнку пришлось освобождать машину и осматривать грунт. Земля была сухая, так что он решил, что выберется и без посторонней помощи. Расчистив проход в сломанной изгороди, он сел за руль.

Свет шел только от луны да от фар автомобиля, но он все же разглядел, что девушка молода и красива немного кричащей красотой. Ее резко очерченное лицо покрывал густой слой косметики, а красная помада приковывала внимание к губам.

Заметив, что он смотрит на нее, она медленно, соблазнительно улыбнулась.

— Люблю мужчин, которые быстро ездят. Он завел мотор и начал задним ходом выбираться на дорогу.

— Куда тебя доставить?

— В «Придорожный домик Чарли», — ответила она.

С минуту Хэнк колебался, затем сказал:

— Поехали. — Может, в обществе живых людей ему станет полегче. — Только если там не устраивают чтения стихов.

Она рассмеялась так, что он сразу понял — она не впервые едет к Чарли и уверена, что стихов там читать не будут.

Он наслаждался поездкой в этот трактир, наслаждался видом женщины, сидящей в машине расслабленно, а не застыв, точно неживая. Ему просто нравилось видеть женщину, которая производила впечатление способной даже смеяться.

Трактир находился милях в пяти от города, чуть в стороне от дороги. Перед трактиром располагалась покрытая гравием стоянка для автомобилей. Сейчас там было три машины. Свет и взрывы смеха убедили Хэнка зайти.

Девушка уже выбралась из машины, когда Хэнк подошел к ней. На ней было дешевое платье из красного атласа, а помада в уголке крупного рта стерлась. Однако от быстрой езды у нее, по всей видимости, прояснилось в голове, потому что на ногах она стояла тверже, чем раньше.

Взяв его под руку, она тесно прижалась к нему. Сейчас она была приятно округлой, но через несколько лет неизбежно располнеет.

— Там все от зависти позеленеют, когда тебя увидят, — сказала она. — Как тебя звать?

— Хэнк Монтгомери, — ответил он, улыбнувшись ей. — А тебя?

— Рива Эйлер. — Она слегка потянула его за руку, увлекая к дверям.

Внутри находилось всего четверо посетителей. Вдоль трех стен трактира тянулись кабинки, вдоль четвертой — длинная барная стойка. Половину помещения занимали шаткие столики и множество стульев, вторая половина была отведена под танцы и для оркестровой площадки. Рива приветствовала мужчину за стойкой, не обращая внимания на остальных, и потянула Хэнка в угловую кабинку.

— Ну, расскажи-ка мне о себе, — потребовала она, доставая косметичку из маленькой сумочки и принимаясь за восстановление косметики на лице. Покончив с этим делом, она достала сигарету из посеребренного портсигаpa, на котором, впрочем, серебра почти не осталось. Хэнк взял у нее зажигалку, отделанную так же, как и портсигар, и дал ей прикурить. Девушка откинула назад копну волос. Волосы были острижены по плечи. Хэнку редко доводилось видеть так коротко стриженных женщин, и ее стрижка пришлась ему по душе. Он представил себе, как бы с такой стрижкой выглядела Аманда.

— Да не о чем рассказывать, — ответил он. — Преподаю экономику в…

— Экономику! — задохнулась она в тот самый миг, когда бармен ставил им на столик два пива. — Спасибо, Чарли, — пробормотала она. — Вот уж не похож ты на учителя экономики. Я решила, может, вы с Амандой любовники или что-то вроде того.

Хэнк отпил большой глоток из своей кружки.

— А ты знакома с Амандой?

Она посмотрела на него долгим взглядом. Что-то в нем привлекало ее. Он был хорош, просто необычайно — темно-русые волосы, голубые глаза, нос, благородный, царственный нос — и губы. Губы ей очень понравились. Но было в нем еще что-то. И это…

— Ты ведь богач, верно? — спросила она, снимая табачную крошку с кончика языка.

Хэнк так опешил, что некоторое время не мог произнести ни слова.

— Не волнуйся, я никому не проболтаюсь, если хочешь держать это в секрете. Просто я такие вещи носом чую. Если вырастаешь в такой бедности, как я, чутье обостряется. Нет, жалеть меня не надо, только закажи мне еще одно пиво и расскажи, что творится у Колденов.

Хэнк жестом подозвал бармена и повернулся к Риве.

— Ты знакома с Амандой? Я хочу сказать, ты знакома с Колденами?

Она улыбнулась ему. Молода, но через несколько лет состарится. И время вряд ли будет к ней милосердно.

— Ты хотел сказать, с Амандой, — ответила она. — Как там она? Все такая же стерва?

— Аманда? — переспросил он. — Аманда Колден — стерва? Ты ее, должно быть, с кем-то путаешь. Аманда безупречна. Она безупречно двигается, безупречно говорит, обсуждает только безупречные темы, ест только безупречно здоровую пищу, любит безупречного человека. Аманда никак не стерва.

Рива допила первый бокал пива и принялась за второй.

— Когда ты учился в начальной школе, был у тебя кто-нибудь, кого ты считал своим заклятым врагом? Кто-то, кто делал все назло тебе, что бы он ни делал?

— Джим Хармон, — ответил он, улыбнувшись воспоминаниям. — Я считал его самым злобным созданием на свете. Мы постоянно дрались.