— И это все, что ему было нужно?

— Да.

— Вы не заметили ничего, что показывало бы, чем он занимался до этого?

— Заметил. Похоже, что они с индейцем провели уборку. Следы когтей и крыльев, которые я видел раньше, были затерты и уничтожены. Я спросил насчет следов, но кузен только небрежно сказал, что мне все это померещилось.

— Значит, ваш кузен по-прежнему помнит о том, что вы интересуетесь тайной поместья Бйллингтонов?

— Да, разумеется.

— Вы не оставите пока эту рукопись у меня, мистер Бейтс?

После некоторых колебаний Бейтс в конце концов согласился, “если вам от нее будет какая-нибудь польза”. Хозяин уверил его, что будет. Все же он, казалось, не хотел с ней расставаться и очень беспокоился, как бы ее не показали посторонним. Доктор Лэпхем обещал не показывать.

— Может быть, я должен сделать что-нибудь, мистер Лэпхем? — спросил он.

— Да. Есть кое-что, что вам следует сделать прежде всего.

— Мне хочется разобраться до конца с этим делом, и, естественно, я готов сделать все, что смогу.

— Тогда отправляйтесь домой.

— В Бостон?

— И немедленно!

— Я же не могу оставить его на милость этой твари там, в лесу, — запротестовал Бейтс. — И потом, у него появятся подозрения.

— Вы сами себе противоречите, мистер Бейтс. Какая разница, будет он что-то подозревать или не будет? Из того, что вы мне рассказали, видно: ваш кузен сможет справиться со всем, что бы ему ни угрожало.

Бейтс по-мальчишески улыбнулся, сунул руку во внутренний карман, вынул письмо и положил его перед хозяином.

— Почитайте! Разве похоже, что он может справиться с этим в одиночку?

Доктор Лэпхем медленно прочитал письмо, сложил его и сунул обратно в конверт.

— Из того, что вы мне рассказали, видно, что он уже не тот слабак, который писал вам письмо, умоляя приехать.

Против этого посетителю возразить было нечего. Но ему все же не хотелось менять свои планы: он предпочел бы вернуться в дом кузена и оставаться там до момента, когда можно будет уехать не столь поспешно.

— Я считаю в высшей степени целесообразным, чтобы вы вернулись в Бостон немедленно. Но если вы настаиваете на том, чтобы оставаться с ним, советую по возможности сократить ваше пребывание, скажем, до трех дней или около того. А по дороге на вокзал загляните, пожалуйста, ко мне.

Посетитель согласился на это условие и поднялся, собираясь уходить.

— Секундочку, мистер Бейтс, — сказал доктор Лэпхем.

Он подошел к стальному сейфу, отпер его и, вынув оттуда какой-то предмет, вернулся и положил его на стол перед Бейтсом:

— Вам это что-нибудь напоминает, мистер Бейтс?

Бейтс увидел небольшой барельеф высотой примерно в семь дюймов, изображающий головоногое чудовище, спрута с ужасными щупальцами, двумя крыльями на спине и огромными зловещими когтями, растущими из нижних конечностей [4].

С ужасом и отвращением Бейтс смотрел на чудовище и не мог оторвать глаз. Доктор Лэпхем терпеливо ждал.

— Это похоже, но не в точности, на существа, которые я видел — или мне казалось, что видел, — из окна кабинета в одну из ночей, — наконец сказал Бейтс.

— Но вы, никогда не видели раньше подобного барельефа? — настаивал доктор Лэпхем.

— Нет, никогда.

— А рисунка?

Бейтс покачал головой:

— Это похоже на тех, которые летали около башни; тех, которые оставили следы когтей; но это похоже и на ту тварь, с которой разговаривал мой кузен.

— Ах, так вы прервали их разговор? Они разговаривали?

— Я никогда не осознавал этого, но, наверное, это было именно так.

— Похоже, все указывает на то, что они каким-то образом общались.

Бейтс все смотрел, не отрываясь, на барельеф, который, насколько я мог припомнить, был антарктического происхождения.

— Ужасно, — сказал он наконец.

— Да, поистине ужасно. Но самое ужасное — это мысль, что этот барельеф мог быть сделан с натуры! Лицо Бейтса исказила гримаса.

Он покачал головой:

— Я не могу в это поверить.

— Кто знает, мистер Бейтс. Многие из нас легко верят самым разным слухам и при этом отказываются верить определенному свидетельству собственных органов чувств, убеждая себя, что это галлюцинации. — Он пожал плечами, взял барельеф со стола, посмотрел на него и положил обратно. — Кто знает, мистер Бейтс? Работа примитивная, да и замысел тоже. Но ведь вы, несомненно, захотите вернуться, хотя я по-прежнему настаиваю на Бостоне.

Бейтс упрямо покачал головой, пожал руку доктору Лэпхему и ушел. Доктор Лэпхем поднялся и несколько раз повернулся, разминая затекшие мускулы. Я ждал, что он пойдет обедать, ведь время было уже далеко за полдень Ничего подобного. Он опять уселся, придвинул к себе рукопись Бейтса и начал протирать очки. Заметив мой удивленный взгляд, он улыбнулся, как мне показалось, довольно мрачно.

— Боюсь, что вы не принимаете Бейтса и его рассказ всерьез, Филипс.

— Ну, по-моему, это самая бесподобная, странная, явная чушь, которая когда-либо использовалась для объяснения этих таинственных исчезновений людей.

— Не более странная, чем сами обстоятельства исчезновения людей и их повторного появления. Я не намерен относиться ко всему этому так легко.

— Но неужели вы хоть сколько-нибудь верите этому? Он откинулся назад, держа в одной руке очки, как бы успокаивая меня взглядом.

— Ты молод, мальчик мой, — и он прочел мне короткую лекцию, которую я прослушал с почтением и все возрастающим изумлением, так что вскоре даже забыл о голоде. Он сказал, что я, конечно, достаточно знаком с его работой, чтобы представлять себе огромный объем знаний и легенд, касающихся древних форм поклонения божествам, в особенности среди примитивных народов, и культовых пережитков, которые, пройдя через определенные изменения, дожили до сегодняшнего дня. Например, в некоторых отдаленных районах Азии возникло большое количество невероятных культовых верований, пережитки которых наблюдались в самых необычных местах. Он напомнил мне, что Киммих давным-давно выдвинул предположение, что цивилизация Шиму появилась в глубинах Китая, хотя Китай во время ее возникновения, вероятно, еще не существовал.

Рискуя быть банальным, он припомнил странные скульптуры деревянных идолов острова Пасхи и Перу. Способы поклонения богам, конечно, в основном оставались, иногда в старых формах, иногда в измененных, но никогда не менялись по сути. У ариев, свидетельства культуры которых оказались, возможно, наиболее живучими, присутствовали, с одной стороны, друидические обряды, а с другой — демонические традиции колдовства и общения с духами умерших, особенно в некоторых частях Франции и на Балканах. Неужели мне никогда не приходило в голову, что такие культы явно имели общие черты?

Я ответил ему, что все культы в чем-то похожи друг на друга.

Но он говорил об аспектах, находившихся вне пределов основных сходных черт, которые никто не стал бы оспаривать. Затем он предположил, что концепция существ, которые должны вернуться, не ограничивается какой-то одной группой, но, напротив, имеются тревожные явления, указывающие на существование в отдаленных уголках земли рьяных поклонников древних богов или богоподобных существ — богоподобных в том плане, что они по своей природе настолько чужды человечеству, да и вообще любому виду жизни на земле, что этим и привлекают к себе служителей. Причем божества эти — злы.

Он взял барельеф и, держа его, сказал:

— Итак, вы знаете, что он найден в Антарктике. Каково, по-вашему, его предназначение?

— Это, конечно, из области догадок, но я бы сказал, что это, возможно, грубое представление первобытного скульптора о том, что индейцы зовут “Вендиго” [5].

— Догадка неплохая, только в культуре Антарктики мало что наводит на мысль о существе, сходном с арктическим Вендиго. Нет, это было найдено под участком ледника. Возраст находки очень солиден. В сущности, она, похоже, старше, чем культура Шиму. В этом смысле она уникальна, в других смыслах — нет. Вы, возможно, удивитесь, узнав, что подобные скульптуры находили в разные века. Некоторые из них восходят еще ко временам кроманьонского человека и даже к более ранним эпохам, к началу того, что мы любим называть цивилизацией. У нас есть подобные находки из средних веков, времен китайской династии Мин, из России времен царствования Павла I, с Гавайских островов, из Вест-Индии, современной Явы и из пуританского Массачусетса. Вы можете сделать из этого свои выводы. В данный момент эта уникальность для меня в другом: в том, что, по всей вероятности, такое изображение должно существовать и в миниатюре. Подобное должен был иметь Амброз Дюарт, когда он остановился в Данвиче, чтобы узнать дорогу к дому миссис Бишоп, и два деревенских старика спросили, есть ли у него “знак”.

— Уж не намекаете ли вы, хотя прямо и не говорите этого, что барельеф был сделан “с натуры”, с живой модели, так сказать? — спросил я.

— Я не стоял рядом с мастером, — ответил он с серьезностью, которая меня раздражила, — но я и не настолько высокомерен, чтобы отрицать такую возможность.

— Короче, вы верите тому, что рассказал этот Бейтс?

— Я очень боюсь, что все это правда, в пределах определенной области.

— Тогда эта область — психиатрия! — не удержался я от реплики.

— Вера появляется сразу, когда нет доказательств, и с большим трудом — когда существуют доказательства, которых быть не должно. — Он покачал головой. — Полагаю, вы заметили часто встречавшееся имя одного из ваших предков — преподобного Варда Филипса?

— Заметил.

— Я бы не хотел, чтобы вы думали, что я пользуюсь случаем, но не могли бы вы заглянуть в прошлое своей семьи и вкратце рассказать о судьбе этого джентльмена, который являлся и духовным лицом, после того, как обнаружились его разногласия с Илией Биллингтоном?

— Боюсь, что его жизнь не была примечательной. Прожил он после этих событий недолго, причем сильно подорвав репутацию попытками собрать все экземпляры своей книги “Необъяснимые происшествия, имевшие место в Новой Англии” и сжечь их.

— Это ни о чем не говорит вам в связи с рукописью Бейтса?

— Здесь наверняка какое-то совпадение.

— Полагаю, что больше, чем совпадение. Действия вашего предка похожи на действия человека, который видел дьявола и захотел отречься от своих слов.

Доктор Лэпхем не страдал легкомыслием, и за время моей работы у него я не раз сталкивался со странными явлениями и верованиями. То, что такие явления в большинстве своем имели место в отдаленных, почти недоступных уголках земли, не исключало возможности появления подобных вещей в непосредственной близости от нас. Вдобавок я вспомнил о случаях, когда доктор Лэпхем, казалось, касался чудовищных мифов-пережитков, граничивших с понятиями головокружительного масштаба, самая мысль о которых вызывала цепенящий страх.

— Вы хотите сказать, что Илия Биллингтон был как бы дьявол? — спросил я.

— Я мог бы сказать и да, и нет. Судя по имеющимся фактам, он явный приверженец дьявола. Несомненно, Илия Биллингтон был передовым человеком своего времени, более умным, чем большинство людей его поколения, способным оценить размеры опасности, с которой он встречался. Он практиковал обряды и церемонии, берущие свое начало на заре возникновения человечества, но он знал, как избежать последствий. Во всяком случае, складывается такое впечатление. Думаю, целесообразно было бы получше изучить эти документы и рукопись. Я не собираюсь терять время.

— Мне кажется, вы придаете слишком большое значение всей этой, чуши. Он покачал головой.

— Прискорбно, что некоторые ученые, встретившись с вещами, которые они не могут сразу понять или не вмещающимися в рамки уже установившихся научных теорий, начинают вешать ярлыки типа “совпадение”, “галлюцинация” и тому подобное. Что касается событий, происшедших в Биллингтоновой роще и окрестностях, особенно в Данвиче, я бы сказал: невозможно поверить, что это можно отнести за счет совпадений. Каждый раз, когда в поместье Биллингтонов наблюдается некая активность, в Данвиче и округе кто-нибудь таинственно исчезает. Нам вообще незачем обращать внимание на рукопись мистера Бейтса, разве лишь постольку, поскольку там даются свидетельства того времени. Мы сами без труда можем посмотреть оригиналы, если решили проигнорировать то, что написал Бейтс. Эти явления повторялись по крайней мере трижды в поколениях, разделенных более чем двумя столетиями. Я не сомневаюсь, что вначале такие случаи считали результатом колдовства, и очень велика вероятность того, что какой-нибудь несчастный или несчастные пострадали и погибли в результате событий, которые были просто выше их понимания. Времена охоты на ведьм и сжигания на кострах тогда не казались такими далекими, а истерия и молчаливое потворничество всегда свойственны человеческой натуре. Видимо, во времена Илии какой-то луч правды проник в головы преподобного Варда Филипса и газетчика Джона Друвена и им захотелось посетить Биллингтона, после чего Друвен исчез, пройдя обычный путь, который проходили все данвичские жертвы, а преподобный Вард Филипс не мог вспомнить ничего о своем посещении дома Биллингтона, кроме того, что его каким-то образом заставили — и он впоследствии попытался — уничтожить свою книгу, которая, учтите это, содержит ссылку на события подобного же рода, происшедшие десятилетия назад. В наши дни мы обнаруживаем, что мистер Бейтс сталкивается с необъяснимой враждебностью Амброза Дюарта после того, как последний послал ему письмо с неистовыми мольбами о помощи. Все это укладывается в определенную схему.

С этим я согласился без возражений.

— Я знаю, есть люди, которые скажут, что в самом доме есть что-то дьявольское, и об этом говорится в некоторых местах рукописи Бейтса. Они выдвинут теорию остаточных психических влияний, но я думаю, это нечто большее, нечто невероятно более ужасное и злобное, выходящее по своей значимости далеко за пределы событий, известных сегодня.

Глубочайшая серьезность, с которой доктор Лэпхем это говорил, не позволяла ни на минуту усомниться в важности, придаваемой им рукописи Бейтса. Он явно собирался продолжать поиски, с нею связанные, и то, как живо он начал выбирать тома с книжных полок, показывало, что он действительно, как он сам выразился, времени не теряет. Он остановился на какое-то время, предложив мне пойти позавтракать и по дороге передать записку доктору Армитиджу Харперу, которую сразу же и принялся писать. Он выглядел оживленным и энергичным, строча записку своим обычным плавным почерком, быстро и умело сложил ее и, запечатав в конверт, передал мне, предупредив, что я должен поесть как следует, ибо “мы, может быть, пробудем здесь долго и придется пропустить обед”.

Вернувшись через три четверти часа, я застал доктора Лэпхема в окружении книг и документов, среди которых я узнал большую, с печатями, книгу из библиотеки Мискатоникского университета, несомненно, специально присланную по его просьбе.

Странные рукописи Бейтса лежали отдельно, на некоторых виднелись пометки.

— Чем могу помочь?

— Пока только слушайте и думайте, Филипс. Садитесь.

Он встал и широким шагом подошел к окну, из которого были видны часть территории Мискатоникского университета напротив библиотеки и огромная собака на цепи, как бы охранявшая ее.

— Я часто думаю, — сказал он, — как повезло тем, кто не способен сопоставить все имеющиеся у них факты. Мне кажется, Бейтс может служить хорошей иллюстрацией. Он записал вроде бы не связанные друг с другом факты, он постоянно балансирует на грани ужасающей реальности, но почти не делает настоящих попыток взглянуть ей в лицо; ему мешают поверхностность, остаточные предрассудки, за которыми нет ничего, кроме стандартной модели поведения и убеждений среднего человека. Если бы обычный человек мог хотя бы подозревать о космическом величии Вселенной, если, бы мог хоть одним глазком заглянуть в страшную глубину космического пространства, он бы, наверное, сошел с ума или отверг бы такое знание, предпочтя ему суеверие. И так везде. Бейтс записал ряд событий, охватывающих период более двух веков, и у него есть все возможности разрешить загадку поместья Биллингтонов, но он не может этого сделать. Он расставляет события, как если бы они были частями головоломки; он делает некоторые начальные умозаключения, например, что его предок Илия Биллингтон занимался чем-то очень странным и, возможно, незаконным, что неизбежно сопровождалось таинственным исчезновением живших в округе людей; но дальше этого пункта он не идет. Он фактически видит и слышит определенные явления и сам начинает спорить со своими же органами чувств; короче, он человек среднего ума: оказавшись лицом к лицу с явлениями, которых, так сказать, “нет в книжках”, он начинает опровергать свои ощущения. Он пишет насчет “воображения” и “галлюцинаций”; но он достаточно честен, чтобы согласиться: его реакции “нормальны” настолько, что все его аргументы оказываются ложными. В конце концов, хотя у него, правда, нет ключа к головоломке, у него просто не хватает мужества сложить вместе все имеющиеся у него части и получить решение, выходящее далеко за рамки тех очертаний, на которые он едва намекает. Он, в сущности, дезертирует, сваливая это дело на доктора Харпера, от которого проблема переходит ко мне.

Я спросил, не исходит ли он из предположения, что рукопись Бейтса является документом, основанным на строгом фактическом материале.

— Я думаю, альтернатива вряд ли существует. Либо это факты, либо нет. Если мы будем отрицать достоверность фактов, тогда придется отрицать известные события, а ведь они описаны, у них есть свидетели и они вошли в историю. Если же мы примем только эти известные факты, мы, вероятно, сможем объяснить все другие события, представленные в рукописи как проявления “случайности” или “совпадения” без учета того, что средняя математическая вероятность таких рядов случайностей и совпадений явно не согласуется с наукой и абсолютно неприемлема при любом методе научной проверки. Поэтому мне кажется, что выбора фактически нет. Рукопись Бейтса сообщает о ряде событий, соотносящихся с известной историей этих мест и их жителей. И, наконец, если вы хотите сказать, что отдельные части рукописи представляют воображаемые события, вам придется объяснить источник этого внеземного воображения, потому что записи ясные, почти научные, и включают подробности, указывающие на то, что он действительно видел нечто подобное тому, что описывает; и ничто в известной истории эволюции и мутаций человека не объясняет некоторые из этих подробностей. И даже если, как вы можете еще сказать, эти так подробно описанные существа являлись продуктом кошмара, вам все равно придется аргументировать причины, по которым его кошмарные сны оказались населены такими существами, ибо, как только вы выдвинете гипотезу о том, что сны человека, кошмарные или какие хотите, могут быть населены существами, абсолютно чуждыми не только его умозрительному, но и эмпирическому опыту, ваш постулат будет противоречить научным фактам, как и сами эти существа. Только приняв рукопись в качестве фактического документа, мы достигнем наших целей; это должно быть отправным пунктом; а если мы ошибаемся, время обязательно расставит все по местам.

Он вернулся к своему письменному столу и сел.

— Вы, наверное, помните, как в первый год вашего пребывания здесь вы читали о некоторых необычных обрядах, совершавшихся жителями Понапе, на Каролинских островах, в честь морского божества, Водного Существа, которое сперва считали известным богом-рыбой Дагоном, но туземцы на это в один голос заявляли, что Он больше, чем Дагон, что Дагон и его Глубоководные служат Ему. Такие культовые пережитки довольно распространены и редко публикуются, но этот случай получил огласку из-за некоторых дополнительных находок — странных мутаций тел некоторых туземцев, погибших в результате кораблекрушения недалеко от берега; было отмечено, что у них присутствуют примитивные жабры, остаточные щупальца, растущие из торса и, в одном случае, чешуйчатые глазки на участке кожи около пупка одной из жертв; при этом все они были известны как приверженцы культа Бога Моря. Мне живо помнится одно утверждение туземцев, что их бог пришел со звезд. А вам известно, что существует значительное сходство между религиозными верованиями и мифологическими моделями жителей Атлантики, племен майя, друидов и других народов, и мы постоянно находим основные сходные черты, особенно соединяющие море и небо, как, например, бог Кецалькоатль, которого можно сравнить с древнегреческим Атласом, в том плане, что он тоже якобы вышел из Атлантического океана, чтобы держать мир на своих плечах. И это не только в религиях, но и в легендах, например, в попытке обожествления человеческих гигантов, которые, как считают, тоже вышли из моря, точнее сказать, из западных морей, — греческие титаны, островные гиганты испанских сказок и корнуэльские гиганты с затонувшего Лионесса. Я упоминаю об этом, чтобы показать любопытную связь с преданием, уходящим своими корнями в первобытные времена, когда считалось, что в глубинах моря живут огромные существа, что, в свою очередь, породило вторичную веру в происхождение гигантов. Нам не следует удивляться существованию культовых пережитков, подобных верованиями Понапе, так как существует множество прецедентов, но нас удивляют физические мутации, происшедшие там, которые объясняют темными намеками, разумеется, не приводя никаких фактов, на то, что происходило какое-то сексуальное общение некоторых жителей моря и туземцев Каролинских островов. Если бы это было правдой, эта версия могла бы действительно объяснить мутации. Но наука, не имея фактов о существовании морских существ такого рода, просто отрицает это; сами мутации отрицаются как “негативное”, поэтому неприемлемое свидетельство. Стряпается тщательно подробное объяснение, что такие явления известны науке, на туземцев навешивается ярлык “первобытности” и “атавизма”, как на редкие экспонаты, и происшествие, должным образом зафиксированное, отправляется в дальний ящик картотеки. Если вы или кто-либо еще решите последовательно рассмотреть эти случаи, то образовавшаяся цепь несколько раз опояшет земной шар; мало этого, у них будет много сходных черт, они будут подтверждать друг друга и подчеркивать повторяемость каждого из этих происшествий. Однако никто не хочет заняться беспристрастным изучением этих изолированных явлений, потому что, как в случае с мистером Бейтсом, действительно существует определенный чисто человеческий страх перед возможным результатом. Лучше не тревожить привычную модель существования из страха перед тем, что может оказаться за его пределами, в протяжении времени и пространства, перед тем, с чем никому из нас тягаться не по плечу!

Я помнил рассказ жителей острова Понапе и сказал об этом Лэпхему. Я, однако, не понимал, почему он из этого выводит какую-то связь с рукописью Бейтса, пусть даже самую отдаленную, хотя я чувствовал уверенность в том, что он специально напомнил мне об этом случае. Он продолжал свои детальные объяснения: — У множества разбросанных явлений, представленных антропологами, существует некий общий каркас. Это мифическая вера в то, что первобытную Землю населяли существа другой расы, которые за свои дьявольские обычаи были изгнаны “Старшими Богами”, изолировавшими их от Земли, поскольку они не подчинялись законам времени и пространства, в отличие от смертных людей, и вдобавок могли передвигаться в других измерениях. И эти существа, хотя и изгнанные, изолированные от нас страшными и ненавистными им печатями, продолжают жить “снаружи” и часто делают явные попытки восстановить свой контроль и власть на Земле над “низшими” существами; населяющими ее сейчас, низшими, очевидно, потому, что подчинены малым законам, которые не имеют силы для изгнанных существ, известных под различными именами, самым распространенным среди которых являются Великие Древние, или Великие Бывшие, которым прислуживали многие первобытные народы, например жители острова Понапе. Более того, Великие Бывшие страшны в своей злобе, и следует признать, что барьеры между человечеством и парализующим ужасом, который они воплощают, произвольны и абсолютно недостаточны.

— Но ведь вы могли вывести это из рукописи Бейтса и приложенных к ней документов! — запротестовал я.

— Нет. Это было известно еще за десятки лет до появления рукописи Бейтса.

— Бейтс, наверное, обнаружил соответствующие предания и факты!

Его это не смутило и ничуть не убавило серьезной торжественности в его голосе:

— Даже если и так, это не объясняет тот неопровержимый факт, что примерно в 730 году от рождества Христова в Дамаске арабским поэтом Абдул аль-Хазредом была написана книга об ужасных Великих Бывших и общении с ними. Аль-Хазреда все считали сумасшедшим. Он назвал книгу “Аль-Азиф”, но она более широко известна в определенных тайных кругах под греческим названием “Некрономикон” и является чрезвычайной редкостью. Я полагаю, что, если эти предания и знания были записаны в качестве фактов много веков назад и определенные нечеловеческие — скажем так! — явления возникают в наши дни, по-видимому, подтверждая определенные аспекты книги, написанной этим арабом, было бы абсолютно ненаучно относить эти явления на счет воображения или махинаций человека, в особенности такого, который до этого ни о чем подобном явно не знал.

— Очень хорошо. Дальше!

— Великие Бывшие, — продолжал он, — в чем-то соответствуют стихиям: земле, воде, воздуху, огню; они тоже являются их средой обитания, помимо определенной взаимозависимости и неземных сверхъестественных качеств, делающих их нечувствительными к воздействию пространства и времени, и этим они представляют постоянную угрозу человечеству и всем земным созданиям. Их непрекращающимся попыткам прорваться обратно на Землю содействуют их первобытные приверженцы, которые поклоняются им как божествам и происходят, в большинстве случаев, из физически и умственно неполноценных семей, а иногда, как на острове Понапе, представляют собой очевидные физиологические мутации. Они обеспечивают определенные “отверстия” или “проходы”, через которые могут проникнуть Великие Бывшие и их внеземные слуги, которых можно также “вызывать”, где бы они ни находились в пространстве и времени, с помощью определенных ритуалов, по крайней мере частично записанных арабом Абдул аль-Хазредом и рядом других, менее значительных писателей, шедших по его стопам и оставивших параллельную информацию, восходящую к тому же источнику, но обогащенную различными данными, появившимися после выхода книги араба.

Он сделал паузу и внимательно посмотрел на меня:

— Успеваете за моей мыслью, Филипс? Я заверил его, что успеваю.

— Очень хорошо. Надо сказать, что эти Великие Бывшие получили различные имена. Некоторые из них относятся к низшей касте, таких большинство. Они не так свободны, как те немногие, относящиеся к высшей категории, и многие из них подчиняются большому числу законов, управляющих жизнью человечества. Первый среди них — Ктулу, который якобы лежит “мертвый, но видит сны” в неизвестном затонувшем городе Р'лиех, согласно некоторым источникам, находящемся в Атлантиде, по другим же источникам — в море, недалеко от побережья Массачусетса. Второй среди них — Хастур [6]. Иногда его называют Тот, Кого Нельзя Называть, или Хастур Невыразимый, живущий якобы в Хали [7] в звездном скоплении Гиад. Третий — Шуб-Ниггурат [8], ужасная пародия на бога или богиню плодородия. Следующий — “Посланник Богов”, Нарлатотеп, и особенно принадлежащий к наиболее могущественной ветви Великих Бывших злобный Йогг-Сотот, один из властителей Азатота, слепого идиотского Хаоса в центре бесконечности. Я вижу по вашим глазам, что вы начинаете узнавать эти имена.

— Конечно, они имелись в рукописи, хоть и звучали порой иначе.

— И в документах тоже. Я думаю, что сумею поколебать ваше неверие, сказав, что Нарлатотепа — часто его имя траскрибируют как “Ньярлатотеп” — во время его ужасных явлений сопровождают существа, называемые “идиоты, играющие на флейте”.

— То, что видел Бейтс!

— Именно.

— Но тогда кто же были те, другие?

— Об этом можно только догадываться. Но если Нарлатотепа всегда сопровождают флейтисты-идиоты, то, очевидно, однажды там появлялся именно он. Великие Бывшие имеют до некоторой степени способность являться в видоизмененной форме, как мутанты, хотя у каждого, вероятно, имеются определенное обличье и индивидуальность. В книге Абдул аль-Хазреда говорится, что у Ньярлатотепа “нет лица”, в то время как Людвиг Принн в своих “Подземных мистериях” называет его “всевидящим оком”, а фон Юнцт в “Культах неизъяснимого” утверждает, что он, вместе с другими Великими Бывшими — очевидно, Ктулу, — “украшен щупальцами”. Эти различные описания вполне охватывают все те явления, которые Бейтсу показались “разрастанием” или “расширением”.

Я был поражен объемом преданий и фактов по этим примитивным первобытным культам и религиям. Я никогда раньше не слышал, чтобы доктор Сенека Лэпхем говорил об этих книгах, и уж определенно их у него не было! Где же он узнал о них?

— Ну, их редко увидишь. Эта, — он постучал пальцем по странной книге, которую я увидел, вернувшись после завтрака, — самая знаменитая. Мне надо вернуть ее сегодня вечером. Это “Некрономикон” на латыни в переводе Олауса Вормиуса: Книга вышла из печати в XVII веке в Испании. В сущности, это та самая “Книга”, о которой говорится в рукописи Бейтса и в документах, и именно из этой книги выписывали абзацы и целые страницы люди из разных уголков мира, переписывавшиеся с Илией Биллингтоном Книга имеется полностью или частично только в Виденере, Британском музее, университетах Буэнос-Айреса и Лимы, Национальной библиотеке в Париже и здесь, в Мискатонике. Некоторые утверждают, что есть еще один экземпляр где-то в Каире и один в Ватиканской библиотеке в Риме; считается, что аккуратно переписанные части книги находятся у частных лиц. Это некоторым образом подтверждается и тем, что Бейтс обнаружил ее копию в библиотеке кузена, до этого принадлежавшей Илии Биллингтону. Если удалось Биллингтону, значит, это могли сделать и другие.

Он встал, вынул из буфета бутылку старого вина, налил себе рюмку и стал не спеша, с наслаждением знатока потягивать вино. Он опять стоял у окна. За окном сгущалась темнота, постепенно наполнявшаяся вечерними звуками провинциального Архама. Он вернулся к столу.