Забытые королевства: Аватары (№5) - Безумный бог

– Он очнулся. – Похоже, лекарь испытал большее облегчение, чем я.

Я заметил, что легкое зловоние, которое я унюхал перед воротами, усилилось, хотя его источник был не здесь.

Надо мной нависло лицо Улронта.

– Больше так не делай. (Я так и не понял, кому адресовались эти слова Хранителя – то ли мне, то ли лекарю.) Мне нужно узнать подробности этой его встречи с Кайриком.

– Как пожелаешь, Хранитель Мудрости, – ответил жрец.

– Как получилось, что ты выжил? – строго спросил Улронт.

– Я тут ни при чем, уверяю тебя. – Как тогда, у Нижних Ворот, я говорил совершеннейшую правду. – Когда Кайрик не смог найти того, что искал, ему наскучила игра, и он оставил меня мучиться.

Улронт прищурился:

– И что же он искал?

Я посмотрел на Пилиаса. Я много лет притворялся сумасшедшим и теперь понял, что лучше всего разыграть сомнение.

– Выкладывай, – велел Пилиас. – Улронту можно доверять.

Я и без его совета знал, что делать, а потому, кивнув, оглядел толпу и нахмурился, словно не желая говорить в присутствии стольких свидетелей, после чего знаком показал, чтобы Хранитель наклонился к моим губам. Когда он так и сделал, я произнес:

– Он хочет заполучить мой кинжальчик.

– Кинжальчик? – Улронт попятился от носилок.

– Тебе нечего бояться, Хранитель, – сказал Пилиас. – Он отдал мне нож на хранение.

Улронт нахмурился, и я понял, что Пилиас совершил глупую ошибку, указав на то, что старший монах испытывает страх. С этой минуты и впредь жизнь моего друга в Кэндлкипе должна была осложниться.

Хранитель снова шагнул к носилкам, и, когда заговорил, по его тону можно было понять, что он потерял всякий интерес к моей истории.

– Итак, зачем богу мог понадобиться кинжальчик нищего?

Тут я понял, что мне позволят остаться в крепости на ночь, так как Улронт посчитал меня никчемным попрошайкой и не станет утруждать своих людей приказом, чтобы те открыли ворота и вышвырнули меня прочь. Стремясь упрочить это впечатление, я оглядел людей, собравшихся вокруг носилок, и вновь подал знак Хранителю, что, мол, хочу пошептать ему на ухо. Но тому надоело наклоняться.

– Можешь говорить спокойно. Ты среди друзей.

Я снова нахмурился, и снова Пилиас кивнул. Тогда я тихо произнес:

– Кинжальчик волшебный. Когда держишь его в руке, с тобою говорят боги.

В толпе захихикали, но как-то не очень весело. Люди знали, что боги приглядывают за этим местом и иногда проявляют себя самым странным образом. Почему бы какому-то божеству и не заговорить с помощью кинжала? Улронт вопросительно посмотрел на Пилиаса.

– …Э-э… со мной не сработало, Хранитель.

– Ладно. – Улронт вновь повернулся ко мне. – Если Кайрику понадобился кинжал, каким образом простой нищий смог помешать ему?

– Я спрятал его. – Воистину, пока все складывалось наилучшим образом. – Под одеждой.

– И Кайрик попался на эту уловку?

– Попался, – ответил я. – Он ведь оставил меня в покое.

– Понятно. – Улронт закатил глаза, а потом хмуро посмотрел на Пилиаса. – В следующий раз, брат, не будь таким наивным.

– Он вовсе не наивен, Хранитель, – вступил в разговор лекарь. – Не знаю, что там случилось с этим нищим, но о своих ранах он говорит правду.

– Как это? – Хранитель «Кайринишада», задавший вопрос, с поразительным проворством оказался рядом со жрецом. – Что ты хочешь этим сказать?

– Взгляни сюда. – Лекарь указал на мой живот. Сквозь порванную окровавленную рубаху было видно, что ужасная дырка на моем животе успела затянуться как по волшебству. – Это самая тяжелая из его ран, но она почти полностью исчезла, А вот в остальных случаях магия Огма оказалась бессильной.

– Да хранит нас Переплетчик! – прошипел Улронт. Хранитель попятился на несколько шагов вместе с остальной толпой. Рядом с носилками остались только Теторил, жрец, воин, Арфистка и мои носильщики. Вид у всех был обеспокоенный. – Значит, он испытал Прикосновение?

– Какое такое Прикосновение? – поинтересовалась Арфистка.

– Я настолько близок к Огму, что мои руки приобрели чудодейственную силу, – объяснил жрец. – Я смог бы поднять этого человека из мертвых, но я не способен залечить его раны. Он испытал Прикосновение чего-то всесильного… и очень порочного. Вот почему магия Переплетчика не подействовала.

– Не только поэтому. Наверняка он один из Преданных Кайрика! – Хранитель «Кайринишада» схватил меня за пояс и поднял с носилок. – Мы должны немедленно от него избавиться!

Он нырнул в боковую дверцу, и я сразу понял, что он намерен сделать. Изловчившись, я уперся руками в края прохода и не отпускал, хотя чувствовал, что ногти вырываются с мясом.

– Всемилостивейший Хранитель, умоляю, не позволь ему швырнуть меня в пропасть!

Лекарь, и его помощники кинулись мне на помощь: схватили меня за плечи и принялись тянуть обратно на дворик, но мой похититель крепко держал меня за ноги и тянул сквозь дверной проем.

– Гвидион! – закричал Теторил. – Прекрати немедленно!

– Этот нищий уже пытался однажды украсть книгу!

– Книгу? – заверещал я. – Да я даже не умею читать!

Пилиас вывернул большой палец Гвидиону, и воин тут же меня отпустил. Жрец с помощником повалились на землю, а я упал прямо на них. Мы все трое так и лежали, пока Теторил и Пилиас не загородили нас от охранника.

– Гвидион, ты здесь гость, – произнес Первый Чтец. – Если ты не можешь это запомнить, то тебя попросят уйти!

Тут вперед выступил Улронт, всегда готовый защитить свои полномочия.

– Это решать мне.

– Прошу прощения. – Теторил посторонился, освобождая место для Улронта, но все же не спускал глаз с Гвидиона. – Я просто хотел напомнить об этом Гвидиону, пока он не швырнул Мухтара вниз, лишив тебя возможности с ним побеседовать.

– Побеседовать? – Улронт нахмурился.

– Ты с самого начала был прав, как доказали раны нищего, – ответил Теторил. – Кайрик действительно бродит перед крепостью, и только Мухтар может рассказать нам, что он там делает.

Сердце у меня упало в пятки, ведь я уже все им рассказал о Кайрике, что мог. Не зря, видно, говорили, что ревность сделала из Улронта отличного инквизитора. Он мрачно кивнул, принимая совет Теторила, и повернулся, чтобы взглянуть на меня. Я сразу понял, что проведу всю ночь в компании Хранителя, не имея ни малейшего шанса отыскать «Кайринишад».

К счастью, калиф никогда не гнал с улиц своего города сумасшедших. Я часто наблюдал за их странным поведением, особенно во время припадков, которые начинались у некоторых при малейшей провокации. Они закатывали глаза так, что виднелись только белки, руки и ноги у них скрючивало, они начинали трястись и метаться, прикусывали собственный язык, изо рта у них шла пена – в таком состоянии их ничего не волновало, хоть жги их каленым железом, хоть выставь перед ними самых первых красавиц.

Я изобразил припадок, даже прокусил язык, пустив кровавую слюну. Я принялся кататься по земле, не замечая, обо что бьюсь, и даже врезался в ноги Гвидиону, чтобы никто не подумал, будто я способен себя контролировать. При этом я не переставая бормотал на несуществующем языке, бился головой о землю, насадив себе множество шишек, и царапал в кровь лицо о камни. Боль только придала мне сил, так что приступ безумия удался на славу. Ни один человек, наблюдающий за этим спектаклем, не усомнился в моем безумии.

Через некоторое время я позволил Пилиасу и еще трем доброхотам схватить меня за руки и за ноги и растянуть в воздухе. Я продолжал извиваться, бормотать и пускать пену изо рта, чтобы они не подумали, будто приступ прошел. Жрец разжал мне челюсти и вставил между зубов деревяшку, укрепив ее кожаным ремешком, а Теторил тем временем поднял мне веко здорового глаза.

– Что с ним случилось? – спросила Арфистка в вуали. Она подошла и взглянула мне в лицо, и я увидел в ее темных глазах, как гиппогриф расправляет в небе крылья, кружа над равниной. – Он похож на верблюда, умирающего от жажды.

– Тогда нам лучше избавить его от мучений, – сказал Гвидион.

– Нет! – распорядился Улронт. – Сначала я должен его допросить.

– Какой уж тут допрос? – удивился Гвидион. – Его душа уже у Кайрика.

– Пока нет, – сказал жрец. – Но это всего лишь приступ, вызванный твоей попыткой убить беднягу. Он придет в себя.

– Когда? – спросил Улронт.

– Только Переплетчик знает, – ответил жрец. – Приступ уже проходит. Потом он какое-то время поспит. Ты сможешь поговорить с ним, когда он проснется. Голова у него будет болеть, но на твои вопросы он ответить сможет.

– Неужели нельзя ничего сделать?

– Ты сам видел, что с ним стало от моего последнего заклинания, – ответил жрец. – Еще одно убьет его, особенно если этот приступ как-то связан с Кайриком.

Хранитель помолчал секунду, потом спросил;

– Каковы его шансы?

Я так сильно прикусил деревяшку, что кровь изо рта полилась в нос и брызнула из ноздрей. В ту же секунду я высвободил ноги и руку и, рухнув на землю, принялся биться в судорогах.

– Они не очень велики, я бы сказал! – Жрец попытался схватить мою ногу, на что я ответил метким ударом, разбив ему губу. – Да помогите же мне кто-нибудь! Он себя покалечит!

– Если ему нужен сон. Хранитель Знаний, я могу помочь.

Над моей головой склонилась Арфистка и начала шарить рукой в своем рукаве. Я попытался откатиться в сторону, но Пилиас вновь схватил меня за руки и прижал к земле, не давая возможности шевельнуться. Колдунья вынула руку из рукава, и я увидел, что она держит щепотку желтого песка, которым собирается засыпать мой здоровый глаз. Я крепко зажмурился и повернул голову, но было уже поздно; несколько песчинок угодило в глаз, а ведьма тем временем уже произносила свое заклинание голосом, полным неги и страсти, как некогда ночи в моей постели. Я провалился в глубочайший сон, уже не беспокоясь о своей судьбе в царстве Келемвара, не вспоминая о добром принце, своем состоянии или жене и не думая о священной книге «Кайринишад», шуршащей страницами в железном сундуке.

Будь прокляты все Арфисты! Чего они вечно суются в чужие дела?

7

Говорят, у каждого купца есть свой бич, эта Арфистка оказалась моим бичом. Звали ее Руха. Когда-то давно ей пригрезилось мое лицо в видении, и только по этой причине она поклялась превратить мою жизнь в ад. Родилась эта женщина в Анавроке среди кочевников пустыни тридцать лет назад, судьба ее была нелегкой, так как ее родные боялись магии и всего того, чего они не понимали, а не понимали они очень много. Из-за того, что Руху посещали видения, племя отказалось от нее в совсем юном возрасте, оставив девочку одну среди горячих песков. Она научилась обходиться без воды (даже верблюды больше страдали от жажды, чем она) и привыкла питаться всем, что попадалось под руку, – будь это змея, колючка или кость. Увидев, что за создание эта девочка, богиня Магий направила ее в далекий оазис, где жила одна старая гарпия, владевшая необычными приемами колдовства. Эта карга научила Руху создавать заклинания с помощью песка, огня, ветра и воды. Со временем молодая Руха научилась творить колдовство буквально из ничего – ей нужна была лишь горстка пыли под ногами или глоток воды – в общем, она стала настоящей колдуньей в прямом смысле этого слова.

Настало время, когда Зентарим, Черная Сеть, выслала отряд, чтобы открыть новый торговый путь через Анаврок. Арфисты, в свою очередь, послали туда лазутчика, чтобы он настроил жителей пустыни против нового торгового пути. Руха, как только увидела этого мужчину, сразу в него влюбилась. С помощью заклинания она заставила его полюбить себя, но он все равно не забыл о своем долге и умер в бою. Руха не ударилась в горе, ведь шакалы не оплакивают смерть людей. Тем не менее, вкусив от плода любви, она не захотела возвращаться в свой оазис и жить одна, поэтому украла серебряную булавку лазутчика и покинула Анаврок, чтобы найти других возлюбленных.

Вот таким образом Руха оказалась среди Арфистов. Чем она занималась следующие несколько лет, большого значения не имеет, скажу только, что она разъезжала по далеким странам, повинуясь воле своих хозяев, узнавала жизнь Фаэруна и сеяла раздоры и разрушение, где бы ни появилась. Именно она заставила принца Танга отказаться от сделки с драконьим племенем, в результате чего в огне погибло чуть ли не полстраны! Именно она украла дочь герцога Вайклиффа у великанов Холмогорья, помешав браку, который породнил бы две расы.

Когда в город Глубоководье пришла весть о том бедствии, что постигло Кэндлкип, Руха как раз была там, занимаясь пустяковым делом – поиском ребятишек, заблудившихся в лесу Коготь Тролля. Услышав о разгорающемся конфликте, она окаменела, у нее поплыло перед глазами, и она увидела ободранного нищего – меня. Я стоял перед великим хозяином и читал книгу. Надо сказать, что Руха никогда не разбирала смысла своих видений и не знала, что нужно делать, но это ничуть не мешало ей совать свой нос в чужие дела. В общем, она была идеальной Арфисткой. Оставив поиски ребятишек кому-то другому, она уговорила своих хозяев отправить ее на юг с отрядом Глубоководья. Таким образом, она оказалась у стен Кэндлкипа с всадниками на гиппогрифах как раз в ту минуту, когда Гарун и Джаббар собирались поубивать друг друга.

Я пишу об этом не для того, чтобы снискать прощение за все то, что случилось со мной у Верхних Ворот; извиняйся не извиняйся – делу это не поможет. Просто хочу, чтобы вы поняли, какое чудовище наблюдало за мной, пока я спал. Во сне я воспарил в вышину, задыхаясь от адского зловония. Поначалу я подумал, что его источает сама колдуньи или ее поганая магия, но вскоре понял, что запах чересчур назойлив. Возможно, его издавали какие-нибудь паразиты, так как он сопровождался странным звуком, какой бывает, когда за плинтусом скребутся насекомые. Этот скрип так меня раздражал, что мне временами чудилось, будто мой череп сейчас лопнет, и, хотя шум казался знакомым, я не мог припомнить, где слышал его раньше.

Я повернул голову и увидел над собою подведенные глаза ведьмы Арфистки. Как всегда, лицо ее было скрыто вуалью, я только и мог разглядеть, что два темных дьявольских омута. Я сразу понял, что она разглядывала меня, пока я спал. Моей следующей мыслью было то, что она с помощью колдовства видела мой сон и узнала все мои тайны и цели. Я в жизни не обидел ни одной женщины, но тут сразу понял: нужно ее придушить.

Но ведьма просчитала все заранее! Мне не удалось поднять руки и на дюйм: мои кисти оказались связаны кожаным ремешком. Я вытянул шею и увидел, что все мое тело трижды опутано ремнями – на груди, бедрах и ногах.

– Это для твоей же пользы, – сказала колдунья. – Мы не хотели, чтобы ты покалечился.

– С чего бы мне калечиться? – Я едва мог пошевелить распухшим языком, и понять меня было довольно сложно.

– По случайности, Мухтар. – На свет вышел Пилиас, позвякивая спрятанной под рясой кольчугой. – С тобой приключился припадок. Ремни не позволили тебе метаться и упасть с носилок.

Я потупился, словно мне стало стыдно за себя, а на самом деле я просто скрывал испытанное мною облегчение. Теплота, с которой он говорил, означала, что колдунья не прочла моих снов, а если и прочла, то ничего ему не сказала. Я увидел, что лежу в комнате писаря, освещенной тусклым светом масляной лампы и скудно обставленной, Мои носилки покоились на двух стульях, в углу на столе стоял медный кувшин с водой, а рядом Пилиас оставил свой шлем. В комнате было окошко с широким подоконником, но плотные занавески не позволяли ничего разглядеть. Сердце забилось быстрее, так как я испугался, что рассвет уже наступил и я очнулся слишком поздно, чтобы искать «Кайринишад».

Рядом с носилками присел Пилиас и положил руку мне на плечо:

– Тебе нечего стыдиться, Мухтар. Как ты себя чувствуешь?

– Достаточно хорошо, так что в ремнях уже нет необходимости. – Я потянул за ремешок, стягивавший бедра, и понял, что если приложить немного усилий, то мне удастся высвободить и кисти рук. – Очень хочется пить.

Пилиас протянул руки, чтобы освободить меня от пут. Ведьма, проворнее ящерицы, помешала ему:

– Оставь все так, пока мы не будем уверены, что приступ прошел. Пожалуй, лучше сходи за Хранителем. Разве он не велел дать ему знать, когда Мухтар очнется?

– Нет, Пилиас! – завопил я. Если у меня и был какой-то шанс найти «Кайринишад», то только при условии, что я быстро отсюда уберусь, а в присутствии Рухи сделать это, безусловно, было бы гораздо труднее. – Во имя Огма, не оставляй меня с этой ведьмой! Умоляю!

Руха нахмурила брови:

– Неужели ты боишься меня, Мухтар?

Я не обратил на нее внимания и продолжал обращаться к Пилиасу:

– Она убьет меня, пока я буду лежать здесь, связанный и беззащитный!

Пилиас покачал головой и взял женщину за руку:

– Это Руха. – Он протянул ее руку ко мне. – Она твой друг.

Я отвернулся от них обоих.

– Мухтар, – сказала женщина, – чего ты боишься? Я ведь не причинила тебе никакого вреда.

Я так быстро повернул голову, что ударился виском о поручень носилок.

– Тогда зачем ты сыпала мне в глаза песок? И почему я лежу здесь привязанным, и голова у меня гудит так, словно из нее сейчас вылупится орел? – Я брызгал слюной на каждом слове в надежде, что они подумают, будто со мной сейчас случится еще один припадок. – Пилиас, однажды она уже пыталась меня убить. И если ты оставишь меня с ней наедине, она так и сделает!

Пилиас утер с лица слюну и повернулся к ведьме:

– Пожалуй, лучше тебе сходить за Улронтом.

Руха прищурилась и смерила меня долгим взглядом, а когда заговорила, голос ее звенел от гнева:

– Мое колдовство ничуть ему не навредило, Пилиас. У этого пса нет причин меня бояться!

Пилиас взял ее за руку и отвел немного в сторону, но, несмотря на оглохшее ухо и шум в голове, я расслышал, что он ей прошептал:

– А ему и не нужны никакие причины, госпожа. Он безумец.

Я почувствовал на себе взгляд ее темных глаз и понял, что ее не провело мое притворство. В то же время она не понимала, зачем я это делаю, а потому нервничала и злилась.

– Как скажешь, Пилиас. Я схожу за Хранителем. – Она даже для виду не понизила голос и говорила громко, чтобы я слышал. – Но ни в коем случае не развязывай его. Этот нищий затеял какую-то игру, которую нам пока не понять. Лучше всего считать его таким же опасным, как Кайрик.

– Хорошо, госпожа колдунья. – Пилиас пощупал карман в рясе. – Тебе понадобится этот знак, чтобы войти в Башню Хранителя.

– У меня есть такой. Я там сейчас живу.

С этими словами колдунья покинула комнату, даже не упомянув о своем видении, в котором я читал книгу. У нее была привычка держать такие вещи в тайне; за многолетнюю практику она пришла к выводу, что большинство людей скорее обвинит ее в своих бедах, чем поблагодарит за предупреждение. Возможно, из-за этой человеческой глупости ее так оскорбил мой притворный страх; я не буду утверждать это с уверенностью, скажу только, что она была первая женщина, которая с первой же секунды меня невзлюбила.

Когда за ней закрылась дверь, я заставил себя досчитать до ста. Мне не терпелось начать поиск книги, но приходилось проявлять терпение, иначе мой друг мог серьезно отнестись к предупреждению ведьмы. Меня не очень успокоило, что со мной остался Пилиас: я понимал, мой побег обрушит на его голову сонмище бед. Я поступил бы как друг, если бы позволил ему пойти за Хранителем, чтобы потом все обвиняли колдунью, но с ней мне было не тягаться. Если у меня и появился малейший шанс избежать пыток в царстве Келемвара, то Пилиасу предстояло оказать мне последнюю услугу.

Закончив счет, я повернулся к монаху, который сидел на кончике стола и не сводил с меня глаз. Кинжальчик, отданный мною на хранение, был заткнут у него за пояс.

Я сморщил лицо, пытаясь состроить жалостную гримасу:

– Друг мой, мне очень неудобно так лежать. Пожалуйста, развяжи ремни.

Пилиас покачал головой:

– Если Улронт найдет тебя несвязанным…

– Какое тебе дело до Улронта, мой дражайший друг? Он уже принял решение сделать твою жизнь здесь невыносимой. Будь у тебя хоть капля здравомыслия, ты бы покинул эту обитель и отправился со мной в мой родной Калимшан.

– Куда-куда?

Мои слова не таили никакой опасности. Хотя несколько отрядов из Калимшана принимали участие в осаде, я знал, что Пилиас не обратит внимания на мои заявления, приняв их за бред сумасшедшего. Это позволяло мне успокоить собственную совесть искренним предложением помощи.

– Я личный друг калифа из Найрона, – похвастался я. – Я мог бы предоставить тебе дом и женщин, которые исполняли бы твои малейшие прихоти.

Пилиас улыбнулся:

– Я монах, Мухтар. Все, что мне нужно, я получаю здесь, в Кэндлкипе.

– Боюсь, что скоро этому наступит конец.

– Улронт не такой мелочный, как ты думаешь. Он мудрый человек.

– Наверное, но мудрость и доброта – не одно и то же.

Теперь Пилиас помедлил, прежде чем ответить.

– Все равно, если я чего не могу получить в Кэндлкипе, оно мне вообще не нужно.

– И ничто не может заставить тебя передумать, Пилиас?

Он рассмеялся, как будто мы с ним шутили.

– Ничто.

– Ну ладно. – Я устало вздохнул, – В таком случае, не дашь ли ты мне напиться? – Я согнул кисть той руки, которую Пилиас не видел. – От этой ужасной вони меня тошнит.

– Какой еще вони? – нахмурился Пилиас, беря в руки кувшин. – Что ты болтаешь?

– Неужели ты не чувствуешь? – Я искренне изумился, – В таком случае ты должен немедленно покинуть Кэндлкип – ты слишком долго здесь пробыл.

Пилиас с хохотом поднес мне кувшин:

– Единственное, чем здесь пахнет… хм, не важно, мой друг.

– Что, и вправду не чувствуешь? Это зловоние могилы, гниющих трупов и плесени.

Пилиас поморщился:

– Если бы это было так, я бы почувствовал.

– А как насчет насекомых? – поинтересовался я. – Неужели их возня не сводит тебя с ума?

Пилиас удивленно вскинул брови:

– Насекомые? У нас нет насекомых в Кэндлкипе, Мухтар. Они вредны для книг, поэтому мы изгнали их с помощью магии.

– Вот как! – удивился я. И тут до меня дошло, где я раньше слышал этот шелест и похожий смрад: в ту ночь, когда Гвидион с той женщиной привезли «Кайринишад» в крепость. – Вообще никаких насекомых?

– Во всяком случае, не столько, чтобы услышать их возню. – Пилиас наклонился и поднес кувшин к моим губам. Будь мои руки не связаны, я сумел бы выхватить кинжал у него из-за пояса. – Так ты хочешь пить или нет?

Я приподнял голову и убедился, что сумею осуществить свой план, и даже больше. Пилиас наклонил кувшин, чтобы дать мне напиться, но я вызвал у себя спазм и выплюнул всю воду прямо в него, зайдясь ужасным кашлем. В ту же секунду я выдернул левую руку из-под среднего ремня, освободив ее выше локтя.

Пилиас поддержал мне голову, снова наклонив кувшин.

– Глотай, Мухтар!

Глотнуть-то я глотнул, но успел при этом схватить Пилиаса за плечо. Сквозь рясу собрал кольчугу в узел и рванул монаха на себя, а когда его голова оказалась совсем рядом с моим лицом, я впился в его ухо зубами и прикусил, как верблюд.

– Мухтар! – Он попытался отпрянуть. Я не разжимал зубов. Пилиас мог бы высвободиться, но только ценой собственного уха. Тут я выдернул из-под ремня правую руку и принялся шарить у него за поясом, пока не нащупал рукоять своего кинжала.

– Мухтар, что ты делаешь?

Но Пилиас прекрасно знал, что я делаю, – это было ясно по страху в его голосе и ярости, с какой он вырывался. Он лишился половины мочки уха, пытаясь вырваться из моих зубов, и обрушил медный кувшин мне на голову, сделав в нем вмятину. Если бы он только знал, как меня подстегнула эта боль! Он сражался как лев, чтобы освободиться и забрать у меня кинжал, а я мог удерживать его только одной рукой и зубами – задачка не из легких. Я тыкал ему в живот кинжалом, но лезвие только скрипело о кольчугу, не находя ни одного слабого звена. И все же преимущество было на моей стороне: он сражался, чтобы избежать смерти, а я – чтобы избежать проклятия. Из его рваного уха мне на лицо текла кровь, но я тем не менее изловчился и вонзил нож в звенящую кольчугу.

Он вошел глубоко в живот. Я принялся поворачивать лезвие в разные стороны, как делали наемники калифа, чтобы их жертвы, ослабев, не смогли сопротивляться. Пилиас взвыл, тогда я оттолкнул его, и он повалился на пол, оставив меня залитым его кровью.

Вот так я отплатил за доброту своему лучшему другу: предательством, ранением и мукой. Сердце мое должно было бы возрадоваться, ведь ничто не доставляет такого удовольствия Единственному, как предательство друга, в ознаменование дня, когда он убил Келемвара. Но я ощущал пустоту и мерзость, словно стал прокаженным как снаружи, так и внутри. В эту минуту я посчитал себя Неверным и в своем отчаянии не мог отдать должное Кайрику.

Я окончательно высвободился из пут и подошел к Пилиасу. Снял с него рясу и кольчугу, промыл ему рану водой и перебинтовал, оторвав подол от рясы. Он очень страдал, но продолжал жить, и это послужило мне хоть небольшим, но утешением. Я заткнул ему рот кляпом и крепко связал его, хотя сразу было видно, что он не может пошевелиться от боли. Я говорил ему утешительные слова, велев продержаться до прихода колдуньи, которая наверняка его спасет. Точно не знаю, слышал он меня или нет – глаза его были закрыты, дыхание частое и поверхностнее.

В своей благословенной мудрости наш Повелитель Смерти предпочел не обратить внимания на это оскорбление и не поразил меня на месте смертельным ударом. Конечно, я заслужил смерть. Мало того, что посмеялся над Единственным, я еще попусту растрачивал время.

Подойдя к окну, я глянул за тяжелые занавески. К моему огромному облегчению, луна все еще окутывала цитадель бледным свечением и звезды до сих пор горели на фиолетовом небе. Я рассмотрел созвездия, чтобы узнать время. До рассвета оставался всего лишь час!

Я поспешно окинул взглядом двор, пытаясь определить, куда могли спрятать книгу. Под моим окном простирался главный внутренний двор крепости. По его краю выстроились многочисленные сооружения – конюшни, часовни, мастерские, спальные корпуса – все они стояли плотно прижавшись к массивной внешней стене. Сейчас там было полно народу – Огненные Кулаки, Адские Всадники и другие защитники монахов вороватого Огма.

В центре цитадели возвышалась черная базальтовая скала с множеством плато и рощица, испещренная извилистыми тропами и бурными водопадами. Именно здесь уносились ввысь легендарные башни Кэндлкипа, разбросанные тут и там по всему холму; каждая из них стояла в конце какой-то тропы и поражала своей высотой. А на самой вершине базальта находилась мощная Башня Хранителя, окруженная завесой дыма.

Я сразу понял, куда мне нужно идти, – не потому, что Башня Хранителя была самым безопасным местом для «Кайринишада», и, разумеется, не потому, что туда всего несколько минут назад ушла Руха, – я не имел ни малейшего желания следовать за этой женщиной куда бы то ни было. Я должен был отправиться туда потому, что из этой остроконечной башни доносился тихий зловещий шорох, не дающий мне ни секунды покоя своей безжалостностью. Это был зов «Кайринишада»: книга была живым, восприимчивым созданием, она могла почувствовать, что я рядом.

Пока я разглядывал скалу, у основания Башни Хранителя промелькнул луч желтого света, пройдясь по подъемному мосту и высветив фигуру колдуньи. Она остановилась, чтобы переговорить с охранником, и я вспомнил о знаке, который ей предлагал Пилиас. Хотя расстояние не позволило разглядеть, предъявляла она охраннику эмблему или нет, я почему-то не сомневался, что в Башню Хранителя допускаются только те, у кого есть эти знаки.

Я вновь подошел к Пилиасу и, пошарив у него в карманах, нашел маленький бронзовый диск. Мой дорогой друг сослужил мне еще одну службу! Я набросил на себя его рясу, подтянул подол, чтобы не спотыкаться, и почувствовал, как к животу прилипла пропитанная кровью шерстяная ткань.

Все мои надежды тут же улетучились. Какой часовой пропустит человека с таким пятном на одежде? Даже если бы мне помогла Тимора, Хозяйка Удачи и я каким-то образом миновал часовых у двери, Руха и Улронт все равно вскоре обнаружили бы мое исчезновение и забили тревогу. И даже если бы я нашел «Кайринишад» до того, как они меня поймали, все равно пришлось бы иметь дело с Гвидионом. Наверняка он спал возле книги, как пес рядом с хозяином. И как только я дотронулся бы до Кайрикова сокровища, он тут же вскочил бы и разрубил меня пополам, отправив мою бедную душу к Келемвару!

Все же у меня не оставалось другого выхода, как рискнуть. Отчаяние превратилось в моего друга, ведь потерявший надежду человек может попробовать все что угодно и при этом ничего не потерять. В голове у меня созревал весьма смутный план: как можно быстрее добраться до Башни Хранителя, бесшумно проскользнуть по ее залам и расправиться с любым, кто мне помешает, точно так» как я расправился с Пилиасом. И если такое вообще возможно, найти «Кайринишад», тем самым исполнив приказание Князя Безумия.

Я выскочил в окошко и проделал треть пути по двору, прижимаясь к внешней стене крепости, где тень была погуще. Затем я сунул кинжал в ножны и выбрал одну из многочисленных извилистых троп, ведущих к Башне Хранителя. Тут я передвигался увереннее: если бы кто и увидел меня из окна, то решил бы, что по тропе поднимается обычный монах.

На середине подъема выбранная мною тропа резко свернула к какой-то небольшой башне, где и оборвалась. Я сошел с протоптанного пути, углубившись в рощицу. Подъем продолжился гораздо медленнее из-за неровной земли и тьмы под низкими кронами. По холму протекал ручей, но из-за проклятой темноты я не смог разглядеть. в какую сторону он течет и вообще, почему огибает склон.