В Берри у кровати умирающего раскрывали полог. В Лангедоке в крыше дома вынимали черепицу, чтобы не мешать полету души, или с той же целью на лицо умершего капали воск и масло. В обычаях, связанных с привидениями, также много противоречий: одни из них служат для того, чтобы облегчить привидению поиски дороги домой; другие же, наоборот, направлены на то, чтобы помешать привидению найти дорогу домой или на свое поле. Но и те, и другие предполагают загробную жизнь. В Перше, во время похоронной процессии на перекрестках ставили кресты, чтобы покойник не заблудился по дороге домой. В вандейском местечке Бокаж — камень, и на этот раз тоже для того, чтобы усопший быстрее нашел дорогу к себе домой. А вот другой, довольно распространенный во Франции обычай, класть монету в гроб или прямо за щеку покойника, имеет обратное значение. Здесь речь не идет о плате Харону, это означает скорее плату за имущество умершего: имущество приобретается добрым и должным образом, и у покойника нет причин возвращаться к себе и оспаривать свое состояние. В Бретани, едва гроб устанавливается на "камне мертвых", катафалк разворачивают и гонят коней прочь от этого места, чтобы усопший не успел вскочить на повозку и вернуться домой. А обычай устанавливать на могилах и усыпальницах тяжелые надгробия — может статься, это тоже способ, часто бесполезный, помешать мертвым вторгаться в мир живых? А траурное одеяние, не ставит ли оно целью убедить усопших в том, что о них помнят? И поскольку это демонстрируется так очевидно, то у них нет причин ревновать ближних и досаждать им в этом мире.
Обычаи, продиктованные страхом перед мертвыми, могут быть сопоставлены с обычаями того же значения у других цивилизаций, отдаленных от нашей во времени и в пространстве. По этому поводу Л.В.Тома пишет:
"В древней Греции фантомы имели право на трехдневное пребывание в городе. На третий день всех духов приглашали войти в дом. Им подавали специально приготовленную похлебку. Затем, когда считалось, что они утолили голод, им строго говорили: "Дорогие духи! Вы наелись и напились, а теперь выходите в дверь".
"В Африке, чтобы помешать возвращению некоторых покойников, труп увечили: ломали ноги, вырывали ухо или отрубали руку, потому что считалось, что физическое увечье не позволит умершему выйти из могилы. Что же до порядочных людей, то тут нужно действовать иначе — нужно похоронить их так, как они этого заслужили".
"В Новой Гвинее вдовцы всегда ходят вооруженные солидным кастетом на тот случай, если встретят свою пропавшую супругу. В Кинсленде перед погребением покойнику ломали дубиной кости, ноги подгибали к подбородку, а живот набивали камнями.
Все тот же страх перед мертвыми заставлял некоторые народности замуровывать склепы наглухо, заколачивать гробы, класть на грудь покойника тяжелые каменные плиты".
На Западе, начиная по крайней мере с XVI века, возрастает страх быть погребенным заживо, то есть стать жертвой летаргического сна. Этот страх был распространен в Анжу в XVII веке и во всей Европе в XVIII веке. Этот страх оказался живучим, и живые боялись не только быть заживо похороненными, но и тех, кого похоронили раньше, чем они умерли. Мне рассказывали, как в Сицилии лет двадцать назад в одной семье по вечерам все собирались вместе и молились, перебирая четки, за упокой души одного родственника, который, вероятно, был погребен, будучи в летаргическом сне.
Еще большие меры предосторожности полагались в отношении самоубийц. В древней Греции им отрубали правую руку. Их уход из этого мира рассматривался как ненависть к жизни и к живым.
Уже в нашу эру на Западе тело самоубийцы не выносили из дома — его выбрасывали через окно или, как это делалось в Лилле в XVII веке, "под дверью рыли проход и через него проталкивали тело, лицом к земле, словно падаль". Этот акт проклятия напоминает таким образом, что смерть пагубна. Кюре Тьер пишет, что в Перше обязательно отбеливали белье, которым пользовался перед смертью покойник. Делалось это для того, чтобы он не позвал за собой тех, кто будет пользоваться этим бельем после него. По этой же причине гроб с телом покойника не ставили на стол, а на скамью или пол "иначе в доме кто-нибудь умрет в том же году".
Приведенный выше ритуал по отношению к самоубийцам имеет двойной смысл. Что касается географии происшествия, то этот ритуал направлен на то, чтобы воспрепятствовать виновнику этого происшествия вернуться в дом именно поэтому тело выбрасывается в окно или протаскивается под дверью лицом вниз. Церковь, в свою очередь, рассматривает человека, добровольно ушедшего из жизни, как грешника, не заслуживающего отпущения грехов. Он изгоняется из христианского братства, и делается это демонстративно.
В сущности перед нами снова один из многочисленных случаев христианизации дохристианских или нехристианских обычаев.
Точно так же в прибрежных районах издавна бытует поверье, что погибшие в море, не найдя последнего пристанища на земле, продолжают бороздить воды недалеко от рифов, погубивших их. В Бретани это поверье, зафиксированное еще в IV веке нашей эры, продолжало жить и в середине XX века в районе мыса Бурь и залива Мертвых. По общепринятому мнению, погибшие в море обречены на вечное скитание, поскольку Церковь не молится за них. Еще в 1958 году в Уессане был зафиксирован такой случай. Молодой священник, пытаясь спасти тонущего ребенка, погиб, и тело его так и не нашли. В "Телеграмме Бреста" была описана инсценированная церемония его «погребения». "В доме погибшего на столе был помещен белый восковой крест — знак христианства, — который символизировал утопленника. На головном уборе был положен небольшой крестик в обрамлении зажженных свечей. Перед ним в сосуде со святой водой стояла самшитовая ветвь. С вечера началось ночное бдение". "На следующее утро за телом пришел священник, несший крест. Поручитель почтительно вынес головной убор с крестиком, который символизировал саван. Следом шли родные и близкие погибшего".
"Похоронная процессия медленно двинулась к церкви. Маленький крестик переложили на катафалк и началось отпевание. В конце службы священник поместил восковой крест в ларец, расположенный на алтаре усопших в поперечном нефе. Церемония закончилась".
В былые времена, если в море встречался корабль с мертвым экипажем, то следовало прочитать молитву "Почийте в мире" или же отслужить по ним службу. Очевидно, что в этом случае мы имеем дело с христианизацией древнего поверья о призрачных кораблях и ночных лодках "с мертвыми гребцами". Голландцы, например, верили, что во время штормов можно увидеть проклятый Богом корабль, капитан которого за грехи наказан тем, что обречен на вечное скитание по северным морям. Это не что иное, как еще одна интерпретация легенды о призрачных кораблях в духе христианской морали. Во Фландрии XV века под видом веры в переселение душ бытовало поверье, что чайки — это души умерших злодеев, обреченных на вечное движение, холод и голод. Мицкевич, устами одного из своих персонажей, говорит о муках окаянной души, обреченной на вечное скитание с нечистыми духами…
Во Франции было распространено поверье в "ночных прачек", которые до скончания века должны по ночам стирать белье. Это наказание они получили за детоубийство или за то, что недостойно похоронили своих родителей и работали по воскресеньям.
Обобщая, можно сказать, что особым призванием к скитаниям "после смерти" обладали те, кто не снискал благодать смерти и, следовательно, совершил переход от жизни к смерти неестественным путем. Такие покойники плохо интегрированы в новый мир, находятся, так сказать, не в своей тарелке. Сюда же следует отнести еще одну категорию кандидатов в привидения. Тех, кто умер в момент "переходного ритуала" из одного состояния в другое, — это умершие в утробе дети, необвенчанные жених и невеста и т. п.
Польский этнолог Л. Стомма, работавший над историческими документами своей страны XIX века, изучил 500 случаев, когда покойники, по убеждению их близких, стали демонами, то есть привидениями.
Категория покойников, ставших демонами — Число случаев (% случаев)
Умершие в утробе матери — 38 (7,6)
Мертворожденные — 55 (11)
Некрещеные дети — 90 (18)
Роженицы — 10 (2)
Умершие после родов, но не пришедшие в сознание — 14 (2,8)
Жених и невеста, умершие до свадьбы — 14 (2,8)
Молодожены, умершие в день свадьбы — 40 (8)
Самоубийцы — 43 (8,6)
Повешенные — 38 (7,6)
Утопленники — 220 (20,2)
Убитые насильственной или умершие неестественной смертью — 15 (3)
Другие — 15 (3)
В этой весьма интересной статистике выделяется категория мертвых младенцев, умерших до крещения (№№ 1, 2 и 3). В общем они составляют 38,6 процента и утопленники — 20,2 процента. Следовательно, существовала, связь между верой в привидения и трагическим обрывом переходного ритуала. В более общем смысле эту связь можно отнести к точке в пространстве или во времени, служащей границей перехода из одного состояния в другое. Так, по статистике Стомма, в более 95 процентах случаев превращения покойников в демонов они были похоронены на обочине дороги, пустыря или поля, или на берегу озера. В 90 % случаев их призраки появляются в полдень, полночь, на восходе и закате солнца. Эта связь между привидениями и переходом (в широком смысле слова) была преобразована утверждающейся церковью в христианский культ, где перспектива времени и пространства была отодвинута на второй план, а на первое место вышло понятие спасения души.
В христианской религии много разных привидений. Жители Балкан пребывали в убеждении, что отлученные от церкви остаются на земле до тех пор, пока не получат прощение. Во всей католической Европе распространилось поверье в возможность появления из преисподней души умершего, просящей живых о молитве, милости, исправлении совершенных ошибок или же осуществлении несбывшихся желаний. Чистилище — место пребывания души, не достигшей конечного назначения, становится постоянным источником привидений.
Постепенно христианство берет на вооружение народное поверье в призраков, но морализует его и включает в общую перспективу спасение души. Однако между богословским толкованием привидений и повседневной жизнью, в зависимости от географического положения и культурного уровня, намечается более или менее ощутимое расхождение. Ван Женнеп справедливо замечает: "Во Франции в течение веков во всех слоях населения жила вера в то, что, несмотря на все предосторожности, покойник может вернуться в свой дом. Лишь в последнее столетие эта вера начала угасать, причем в промышленных центрах быстрее, а в деревне — очень медленно".
2. Страх ночи
Непременной сообщницей привидений, волков, бурь и злодеяний всегда была ночь, которая стала постоянной составляющей страха былых времен. Ночь была самым удобным временем для врагов рода человеческого, готовящих ему погибель как физическую, так и нравственную. Уже в Библии говорится о мраке, который поглотит цивилизацию, а судьба каждого из нас иносказательно предрешена в терминах света и тьмы, то есть жизни и смерти. Слепец, который не видит "света дня", предвкушает смерть. На исходе дня появляются зловещие твари, мрачная чума и те, кто ненавидит свет прелюбодеи, воры, убийцы. Поэтому следует просить Того, кто создал ночь, защитить людей от ночных ужасов. Ад, безусловно, зиждется на ночном мраке. День бога Яхве, наоборот, будет днем вечного света. Итак, народ, блуждающий в потемках, увидит большой свет. Бог озарит своим светом верующих в него. Христос тоже должен был испытать на себе страстную ночь. Пробил час, и он попадает в ловушку ночной тьмы, которую подстроил Иуда. Тьма поглотит предателя и ослепит учеников Христа. Христос пожелал противостоять власти тьмы (Ев. от Луки 22, 53). И в час его смерти тьма была на всей земле (Ев. от Матфея 27, 45). Но когда Христос воскрес и было оглашено евангелическое послание, свет надежды забрезжил на горизонте человечества. Конечно, христианин пребывает еще в ночи, говорит Св. Павел. "Но ночь прошла, а день приблизился: итак, отвергнем дела тьмы и облечемся в оружия света" (Посл. к Римлянам 13, 12). И если христианин не хочет столкнуться с громадой ночи, он должен услышать глас Христа и стать сыном света. И чтобы противостоять "духам злобы поднебесным" (Посл. к Ефесянам 6, 12), облекитесь в Господа (нашего) Иисуса Христа (Послание к Римлянам 13, 14) и Господь Бог поможет нам избавиться от ночи. Воскрешение было истолковано еще в «Апокалипсисе» как пробуждение после ночного сна, возвращение к свету после полного погружения в адский мрак. В этом же ключе написана погребальная литургия, включающая прошение к Богу о том, чтобы души умерших не были поглощены тьмой, чтобы архангел Михаил перенес их в царство вечного света. Да светится над нами вечный свет!
Людей всегда преследовал страх не увидеть больше на небе Солнце: доказательством тому могут служить, кроме многих других, религиозные поверья народов Мексики до прихода туда испанцев. У жителей долины Мехико существует поверье, что в период золотого века цивилизации Теотихуакан (300–900 гг. н. э.) боги собирались — и именно в Теотихуакане — для того, чтобы создать Солнце и Луну. Двое из богов бросились в костер и превратились в две звезды. Звезды засияли на небе, но оставались неподвижными. Тогда, чтобы оживить их, все боги отдали свою кровь. Ацтеки полагали, что следует постоянно возобновлять эту первую жертву, чтобы насыщать Солнце кровью. Без человеческой крови, этой драгоценной жидкости, Солнце может остановить свой бег. Обеспокоенность достигала кульминации в конце каждого века календаря, то есть каждые 52 года. Народ пребывал в ужасе при мысли, что Солнце не захочет возобновить свой договор с людьми. В последнюю ночь угасали все огни, люди замирали в страхе. Надежда возвращалась с наступлением утра, когда светило появлялось на горизонте, а жрец зажигал новый огонь на груди принесенного в жертву человека. Жизнь возобновляла свой ход.
"Если не вернется Солнце" тревожный вопрос мексиканцев стал темой и названием романа К.Ф.Рамуза (1939 г.). Для жителей маленькой деревушки, приютившейся у подножия горы, Солнце скрыто горами Альп с 25 октября по 13 апреля. Но в ту зиму оно не появлялось дольше обычного. Оно заболело, замерзло, сжалось, "у него не хватает доблести рассеять туман" — "желтоватый туман, окутавший склоны словно лохмотьями, чуть выше деревни. День превратился в бесформенное серое нечто, медленно появляющееся из ночи с другой стороны небосклона, похожего на непромытое стекло. Этот бесконечный туман навел старого Анзевуи, читающего толстые книги, на мысль предсказать близкий конец Солнца. "Оно изрыгнет красным, а потом его не будет". И будет простираться вечная ночь отрицание всего существующего". Роман Рамуза точно описывает глубокое уныние, в котором пребывали раньше жители горных деревень в зимнее время; нередко тогда случались самоубийства. И в наши дни самоубийства случаются чаще в необычно долгие и снежные зимы. Страх не увидеть больше Солнца присущ не только древним мексиканцам и современным горцам Валэ. Ж.Сименон говорит как о чем-то само собой разумеющемся о детском страхе перед темнотой. Они тоже задаются вопросом: "А что, если завтра не будет Солнца?" И замечает далее, что это "самая древняя тоска человечества". Впрочем, часто младенцы совсем не боятся темноты. И наоборот, слепые, которые никогда не видели дневного света, начинают проявлять беспокойство с наступлением темноты. Это доказывает то, что наш организм живет в ритме космоса. С точки зрения методологии было бы полезно вслед за Ж.Бутонье различать страх в темноте и страх темноты. Страх в темноте был присущ первобытным людям, когда ночью они оставались не защищенными от диких зверей и не могли в темноте увидеть их приближение. Чтобы отогнать зверей, представляющих "объективную опасность", они зажигали костер. Изо дня в день с приближением темноты страх охватывал людей, которые научились бояться ночных ловушек. Страх в темноте характерен также для младенца, внезапно проснувшегося в ночи. С открытыми глазами, охваченный ужасом, он, кажется, смотрит продолжение кошмарного сна. В этом случае речь идет о "субъективной опасности". Именно субъективной опасностью можно в основном объяснить чувство страха, которое люди испытывают по ночам. Для большинства взрослых людей, испытывающих страх в темноте, это чувство связано с ощущением опасности, исходящей от чего-то страшного и невидимого. У В.Гюго есть строки, в которых говорится о неясных шорохах, которые воспринимаются обостренно в предсумеречный час. Ему вторит Мюссе в "Плакучей иве":
О, как учащенно бьется сердце
в час, когда человек остается наедине с Богом.
Обернешься тайком и, кажется, мелькнет чья-то тень.
И тогда ужас коснется твоей головы,
словно ветер коснулся верхних деревьев.
"Человек, верящий в привидения, — пишет Мопассан, — и которому кажется, что он видел ночной призрак, должен испытать самый ужасный страх". А вот один из типичных случаев ночного ужаса: однажды лесник убил браконьера. Случилось это два года назад зимней ночью. И вот, в годовщину этой смерти лесник, вооружившись ружьем, и вся его семья ждут призрака убиенного, как это уже произошло год назад. Действительно, в леденящей душу тишине они слышат, как кто-то крадется и скребет в дверь. В смотровом оконце появляется белая голова с горящими глазами хищного зверя. Лесник стреляет, а утром, когда он открыл дверь, то увидел, что убил… свою собаку. С уверенностью можно утверждать, что на основании "объективной опасности", которой люди подвергались ночью, в течение многих веков человечество населило темноту "субъективной опасностью". И таким образом страх в темноте постепенно превращался в более общее понятие страха темноты. Но существуют также другие причины, объясняющие страх темноты, и которые зависят от нашего физического состояния. Зрение человека более острое днем, чем у многих животных, например, кошек и собак, не приспособлено к ночному видению. Поэтому в темноте человек более безоружен, чем млекопитающее животное. Кроме того, при отсутствии света у человека усиливается воображение, при этом более легко, чем при свете, происходит смешение реального и фиктивного. Верно также и то, что в темноте мы не можем наблюдать за собой и другими, и таким образом это время более благоприятно для дел, которые днем невозможны по причине страха или совести: неслыханная удаль, преступления и т. п. Наконец, без света человек остается в изоляции, его охватывает тишина и чувство незащищенности. Вот комплекс причин, которые объясняют чувство беспокойства, появляющееся у человека с наступлением темноты, а также желание и старания нашей урбанистической цивилизации продлить день при помощи искусственного освещения. Как люди относились к ночи в начале Нового времени? Чтобы ответить на такой важный вопрос, не будет лишней целая диссертация. Во всяком случае, нужно заметить, что у этого вопроса есть много тревожных характеристик.
В известной пословице утро вечера мудренее не потому, что ночь темна, а потому, что она дает время для размышления перед принятием решения. Во многих пословицах содержатся сетования на темноту: ночь темна, "как не знаю что"; или опасения попасть в ловушку: "ночь, любовь и зелье — это зло и яд". Ночь — это сообщница злодеев: "добрые люди любят день, а злые — ночь", "ночью выйди, так увидишь и угрюмого монаха и оборотня". И, наоборот, в пословицах воспевается Солнце: "Солнце несравненно", "Где Солнце светит, там ночь бессильна", "У кого Солнце, тому ночь не страшна", "Бессмертен тот, у кого Солнце".
Моряки встречали восход Солнца с надеждой на спасение после ночи испытаний. У Камоэнса есть строки: "После страшной бури, черной ночи и ураганного ветра на рассвете безоблачного дня появилась надежда достичь родной гавани. Солнце рассеяло черный мрак в наших душах". То есть ураган должен был утихнуть с наступлением дня. На земле ночь тоже приносит тревогу. В "Сне в летнюю ночь" Пирам восклицает:
"О, ужасная ночь! Цвета твои черны! О, ночь, везде, где краски не видны! О, ночь! О, ночь! Увы! Увы! Увы!"
Даже для образованных людей ночь населена опасными духами, которые смеются над заблудившимися путниками. Ночью появляются самые лютые звери, смерть, призраки, а именно, призраки окаянных душ. В той же пьесе Шекспира есть описание ночи: "Когда двенадцать раз пробьет в ночи", наступает нечеловеческое время, "рычит лев, волк воет на луну, в то время как работяга храпит в своей постели, утомленный дневным трудом. Факелы мигают и гаснут, ухает сова, предвещая несчастному больному белый саван. В этот ночной час раскрываются могилы, выпуская призраков, которые бредут дорогами церкви".
И наоборот, с наступлением зари земля вновь принадлежит живым: "С ее приближением призраки, бродившие в ночи, толпой возвращаются на кладбище; окаянные души, покоящиеся на большой дороге или в пучине вод, возвращаются на изъеденное червем ложе. Из страха, что днем станет видна их вина, они избегают света и остаются навечно повенчаны с чернолобой ночью".
Для старушек, которые коротают зимние вечера, рассказывая друг другу истории, собранные в "Евангелии для пряхи", дурные сны не являются психическим явлением. Дурные сны приходят извне, они навязываются спящему загадочным злым существом по имени Кокемар (на юге Франции — Старая Шош). Причем это имя употребляется то в единственном, то во множественном числе, и тогда прослеживается связь между этим персонажем и оборотнями. Говорит другая старуха: "Если у человека судьба быть оборотнем, то и сын его станет таким, а дочь станет Кокемар".
Этому вторит еще один «мудрый» рассказ сборника о том, как следует остерегаться "умерших душ, домовых и Кокемар или оборотней, так как они приходят невидимыми". Таким образом, существа, приносящие дурные сны, собраны без особого разграничения в одну категорию — домовые, оборотни, привидения. Кумушки имеют на вооружении множество советов и рецептов, как избежать ловушки этих существ.
Говорит одна девица: "Тот, кто ляжет в кровать, не подвинув стул, на котором сидел, когда разувался, того в эту ночь потревожит Кокемар".
Расторопная Перрет говорит, что Кокемар больше всего боится котелка с кипящей водой. На что другая отвечает: "Кто боится, должен поставить перед очагом дубовую скамеечку. Кокемар сядет на нее и до зари не сможет встать". Еще одна уверяет, что она "избавилась от Кокемар, собрав в ночь на святого Иоанна 8 стебельков, сделала из них четыре крестика и положила их в четыре угла кровати".
Напротив, одна из собеседниц, которую раньше никогда "не беспокоили домовые", не знает, как избавиться от Кокемар. Но она слышала, что якобы Кокемар приходит к тому, кто по пятницам доит корову со стороны задних ног.
Следует предельно четкий рецепт: "Совершенно точно, — говорит одна девица, — если кто хочет избавиться от Кокемар, то должен скрестить руки на груди, а кто боится домовых, тот должен надеть рубашку задом наперед".
Как уже говорилось, в древних цивилизациях страх ночи сопровождался общим недоверием к «холодной» луне, "властительнице волн" по не слишком льстивому выражению Шекспира. Когда она "бледна от гнева", она "наполняет воздух сыростью, и люди страдают простудами". Если верить английскому поэту Т.Деккеру (1572–1632), все с замиранием следят за фазами светила. Известно, что луна вызывает приступы безумия. Когда луна «плачет», она предвещает несчастье. В определенном сочетании с другими планетами она приносит чуму. В сказках луна часто изображается в виде человека с вязанкой хвороста за спиной и в грубых башмаках, подбитых толстыми гвоздями. Многие цивилизации относились к луне как к символу и тайной силе с двойным значением. Луна убывает и прибывает, умирает, затем возрождается. Она определяет вегетационные периоды. Фантазмы на тему жизнь — смерть — возрождение всегда сопровождались или вдохновлялись образом луны. В Европе в начале Нового времени отношение к луне было, однако, явно отрицательным, так как она рассматривалась как сообщница ночных злодеяний. Показательна в этом отношении небезызвестная поэма Г.Сакса "Унтембергский соловей", посвященная Лютеру. Пение соловья предвещает утро: "Свет луны рассеивается и бледнеет. До этого, своим ложным светом она ослепила целое стадо овец, да так, что, вместо того чтобы идти за пастухом на пастбище, они пошли по лунной дорожке на голос льва и заблудились".
Обманщица луна якшается с исчадиями ада; в это верил также Ронсар, когда наделил свой персонаж — колдунью Дениз — властью над серебристой луной.
Обобщая, можно считать, что правящая культура XIV–XVII веков с ее патологическим предрасположением к колдовству, сатанизму и проклятиям старалась связать с ночью (и луной) злодеяния и внутреннее беспокойство. Полагали, что шабаш происходит под покровом ночи, поскольку грех и мрак взаимосвязаны. Ад, в свое время описанный и обрисованный сотни раз, представлен Данте и его последователями как место, "где солнце молчит, где текут черные реки и даже снег теряет свою белизну". Общеизвестно, что Сатана — властитель тьмы — выдумывает самые страшные пытки для устрашения и мучения окаянных душ. И.Босх, вслед за автором "Божественной комедии", неисчерпаем в этой тематике. Даже такой гуманист, как Г.Бюдэ, наследник греко-римской традиции путешествий в ад и христианского взгляда на сатанинские силы, считает их достоянием беспросветной ночи. В мышлении того времени это было общепринятым местом. Когда Г.Бюдэ говорит об аде, он называет его "мрачным Тартаром", находящимся на дне самой глубокой пропасти, или "ужасной и мрачной пещерой", или же "страшной и темной каторгой, Стиксом, похищающим людей". Он описывает также "бездонные колодцы", где вечно томятся богатые и бедные, старцы и молодые и даже дети, глупцы и мудрецы, ученые и неучи. Для него так же, как и для его современников, Люцифер — "князь тьмы", "хозяин мрачного притона", "Эринии, обитающие во тьме" (последнее определение заимствовано у Гомера).
Итак, в начале Нового времени европейская цивилизация была отдана (не без помощи печатных изданий) на откуп все возрастающему страху темноты. Это было сделано под двойным нажимом, с одной стороны — астрологов, с другой — власти Сатаны.
Тем не менее ночная жизнь существовала как в городе, так и в деревне. Зимой люди коротали время и развеивали скуку на посиделках, которые продолжались далеко за полночь. Вот описание таких вечеров в Бургундии. Табуро дез Аккор пишет в XVI веке:
"Во всей Бургундии, даже в приличных городах, населенных большей частью небогатыми виноградарями, у которых зимой не было средств на приобретение дров, чтобы защититься от зимней стужи, здесь более свирепой, чем в других районах Франции, необходимость — матерь всех искусств — вынудила население на такое изобретение. Где-нибудь в уединенном месте жители воздвигали некую постройку, что-то вроде сарая, по кругу в землю вбивали колья, связывали их наверху так, что сооружение напоминало колпак шляпы. Снаружи постройку обкладывали комьями земли, обмазывали навозом, чтобы дождевая вода стекала вниз, не попадая внутрь. С подветренной стороны оставляли входное отверстие высотой в два фута и шириной в один фут. Внутри по кругу расставляли накрытые сукном скамьи, на которых могло расположиться достаточно людей. После вечернего супа сюда обычно приходили дочери виноградарей, красны девицы с прялками или другим рукоделием, и посиделки длились за полночь.
Так создавалось теплое пространство, куда не могла проникнуть ночь, где благодаря общению людей в течение нескольких часов темнота терпела поражение. В деревнях такие посиделки были обычным явлением, которое существовало вплоть до нашего времени.
Процессии ряженых в новогоднюю ночь, костры на Ивана-Купалу, «ночники» бретонских крестьян, брачные обряды, шум и гам, учиняемый вечером перед церковью странниками, возвратившимися из святых мест — все эти действия являются в какой-то мере проявлением заклятия тьмы и направлены на то, чтобы избавиться от страха темноты".
На более высоком социальном уровне в эпоху Возрождения входят в обычай ночные празднества. Монтень, будучи в Риме в 1581 году, видел одно такое ночное состязание, на котором присутствовала аристократическая публика. Т.Деккер несколькими годами позже описывает танцы, "ряженых и маскарады", которые устраивались в богатых домах при свете факелов по большим праздникам в Лондоне.
Ночь всегда была на подозрении, поскольку была повязана с дебошами, воровством и убийствами. Тем белее строгое наказание несли те, кто преступал законы ночью или в безлюдном месте, поскольку жертве труднее было защититься или позвать на помощь.
И в наше время уголовный кодекс рассматривает темноту как "отягчающее обстоятельство". Впрочем, связь между темнотой и преступлением признавалась всегда. Согласно опросу, проведенному в 1977 году, 43 процента жителей городов со стотысячным населением и 49 процентов жителей Парижского района считают отсутствие освещения одним из факторов личной небезопасности. В Сен-Луи, штат Миссури, после осуществления обширной программы по освещению города угоны автомобилей уменьшились на 41 процент, а кражи — на 13 процентов.
Т.Деккер, английский поэт эпохи Возрождения, дает описание лондонской ночи времен Елизаветы и Карла I со знанием дела и без прикрас.
"Преступники, слишком трусливые, чтобы показаться днем, ночью выходят из своих укрытий. Лавочники, целый день с хмурым или отсутствующим видом убивающие время за прилавком, теперь украдкой спешат в таверну, откуда возвращаются шатаясь, а некоторые сваливаются в канаву. Подмастерья, несмотря на данные при найме обещания, устремляются в кабачок. Молодожены избегают брачного ложа. Вокруг констебля, задержавшего пьяницу, собираются зеваки. На улице появляются "ночные бабочки", которые останутся там до полуночи. А если ночь достаточно темна, то и блюститель нравов осмелится зайти в публичный дом или к куртизанке. Повивальные бабки крадутся темными улицами, чтобы принять роды незаконнорожденных и тут же умертвить их. Ночь становится тем более опасной, что городская стража с громким храпом спит на перекрестках. Впрочем, их можно унюхать еще издалека, потому что они наелись луку, чтобы не заболеть простудой. Так вот, зло может не беспокоясь отплясывать в ночном городе, а волокиты у дверей таверны показывать фигу заснувшим стражникам".
Т.Деккер насчитывает добрую тысячу кабачков в Лондоне.
