Ужасы на Западе

      "Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу. Потому что муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви, и он же спаситель тела. Но как Церковь повинуется Христу, так и жены своим мужьям во всем" (К ефесянам, V, 21–24).
      Женщина исключалась из руководства в религии. При этом делалась ссылка на Св. Павла: "Жены ваши в церквах да молчат, ибо не позволено им говорить, а быть в подчинении, как и закон говорит. Если же они хотят чему поучиться, пусть спрашивают дома у мужей своих, ибо неприлично жене говорить в церкви" (1-е к коринфянам, XIV, 34–35). Интерпретация этих слов Фомой Аквинским еще более категорична: "Я не позволю женщине поучать и управлять мужчиной". Правда, позднее толкователи Святого Писания считали эти слова включениями в первоначальный текст. Но, с другой стороны, Св. Павел неоднократно высказывал свою признательность женщинам за их проповедническую деятельность. Безусловно он не был женоненавистником; остается предположить, что он выражал то отношение к женщине, которое было характерно для его времени. Следует также отметить усиление пренебрежения к женщине в христианской культуре в свете ожидания Второго пришествия, которое считалось реальным и довольно скорым, а вместе с этим восхищение непорочностью и целомудрием и возложение вины за библейское грехопадение на женщину (Сотв. мира, III, 17).
      Неудивительно поэтому, что произведения первых христианских писателей и отцов церкви грешили антифеминизмом. Так, обращаясь к женщине, Тертульен говорит: "Ты должна всегда пребывать в трауре, лохмотьях и раскаянии, чтобы искупить вину свою за погибель рода человеческого… Женщина, ты врата дьявола, ты первая прикоснулась к древу Сатаны и нарушила божественный закон". За агрессивностью и избыточным аскетизмом Тертульена скрывается все то же отвращение к загадке природы и материнству. В «Моногамии» он с отвращением говорит о приступах тошноты во время беременности; о кормлении грудью и прискорбных изменениях женской фигуры после родов.
      Эта тема повторена Св. Амбруазом, разоблачающим супружество. Восхищаясь непорочностью, он призывает к тому, что впоследствии и надолго стало феминизмом: лишь по крайней нужде можно выйти замуж, материнство приносит одни огорчения и неприятности, лучше отказаться от этого, найдя свой удел в целомудрии, высшем, почти божественном состоянии. Св. Иероним рассматривает супружество как греховный дар. Советуя девицам оставаться непорочными и осуждая библейскую заповедь "Плодитесь и размножайтесь", он пишет:
      "Вы скажете, что я принижаю значение супружества, благословенное Богом? Я не принижаю супружество и не восхваляю непорочность. Потому что никому не дано сравнить зло с добром. Да возгордятся жены, заняв место позади девственниц! В Писании сказано: "Плодитесь и размножайтесь!" Пусть плодятся и заселяют Землю те, кто этого желает. Твоя же когорта ждет тебя на небесах. Подумать только — плодитесь и размножайтесь! Эта заповедь появилась после исчезновения рая, фигового листа и наготы, которые возвестили о безумстве брачных объятий".
      В христианской культуре секс рассматривался преимущественно как грех. Супружеству, которое ведет к сладострастию, противопоставлялось божественное созерцание. По словам Мари-Одиль Метраль, "непорочность, как физическая целостность, очищение души и посвящение себя Богу, ведет к истоку и бессмертию, которые находят в ней свое выражение". Половое влечение считалось смущением души, дурным, ненасытным вожделением. Со времен апостолов церкви была сформулирована серия отношений, которые Мари-Одиль Метраль располагает следующим образом:

      девственность — божественность
      брак — животность
      2-й брак — разврат
      вдовство — святость

      Отныне в церковных кругах утверждается как очевидная истина, что "непорочность и целомудрие занимают и пополняют места в раю" (формулировка XVI в.). Восхваляя женскую непорочность, богословие в то же время продолжало подводить теоретическую базу под отвращение к женщине, которое было неосознанно унаследовано христианством от предыдущих культур. Вопрос стоял о примирении антифеминизма и евангелического учения о равном достоинстве мужчины и женщины. Св. Августину удается сделать это благодаря поразительному различию, которое он установил между мужчиной и женщиной: оказывается, любое человеческое существо обладает бесполой духовной стороной, душой, и телом с выраженными половыми признаками. Мужчина являет собой полное подобие Бога, а женщина подобна ему только душой, тело же ее постоянно противится разуму. Как существо низшее, женщина должна подчиниться мужчине.
      Эта концепция, еще более жесткая в высказываниях, приписываемых Св. Августину и Св. Амбруазу, вошла в Декрет Грациана (1140–1150 гг.) и стала основным источником церковного права вплоть до начала XX в. Вот что можно в нем прочитать:
      "Человек (Адам) создан по образу Бога, и от него пошли все люди, он получил от Бога, будучи его наместником, право власти, потому что он — образ единого Бога. Потому что женщина не создана по образу Бога".
      Затем Грациан использует текст, приписываемый Амбруазу:
      "Не случайно женщина создана не из земли, как Адам, а из его ребра. Потому что Бог не создал одновременно мужчину и женщину, или пару мужчин и женщин, а создал сначала мужчину, а из него — женщину".
      Как видно, Св. Фома Аквинский не был первым в проповедях о несовершенстве, в том числе и духовном, женщины, которая должна подчиняться мужчине, "потому что у него больше ума". Аргументы религиозного характера он уравновешивает некоторыми положениями из философии Аристотеля: в процессе воспроизводства потомства активная роль принадлежит мужчине, а женщина является лишь плодовместием. Поэтому, если говорить о поле, то существует только мужской род, а женщина — это всего лишь неудавшийся мужчина. В религиозной и юридической литературе можно без труда найти такой стереотип: слабоумный от природы человек — это женщина, поддавшаяся соблазну искусителя. Поэтому она должна быть под опекой. "Женщине нужен муж не только для того, чтобы он заронил в нее зерно жизни, но чтобы подчиняться ему, потому что мужчина преисполнен ума и добродетели".
      Вместе с тем Св. Фома Аквинский пытался заменить религиозное объяснение различных запретов, связанных с менструальной кровью, философскими рассуждениями в рамках системы Аристотеля, которые в то время можно было считать научными. По его мнению, менструальная кровь образуется в результате пищеварения и служит для образования тела зародыша. Иначе, как бы могла Дева Мария зародить Иисуса. Но не так просто было преодолеть многовековые традиции запретов. В течение всего средневековья многие богословы (Исидор Севильский, Руфин Болонский и др.), канонисты, толкователи Декрета Грациана, продолжали верить в нечистоту менструальной крови, ссылаясь при этом на "Естественную историю" Плиния. Эта кровь полна злодеяний, она мешает растениям, губит их и не дает им расти, из-за нее ржавеет железо, исходят злобой псы. В такой момент женщина не допускалась к причастию, то есть к церкви. А отсюда и более общие запреты для женщин, такие, как совершать службу, прикасаться к святым сосудам, исполнять обряды.
      Так христианское средневековье обобщило, обосновало и приумножило женское несовершенство, существовавшее в предыдущих культурах.
      Тем более что значительная часть культуры находилась в руках холостяков, которым ничего не оставалось другого, как восхищаться целомудрием и срывать злость на соблазнительницах, искуса которых они так боялись. Страх перед женщиной пронизывает монашескую литературу, которая время от времени предавала анафеме лживые и дьявольские прелести любимой сообщницы Сатаны.
      Одон, аббат де Клюни (X в.) пишет:
      "Физическая красота остается чисто внешней. Если бы мужчина увидел женщину изнутри, это вызвало бы у него отвращение. Мы кончиком пальца не можем дотронуться до плевка или навоза. Так как же можно поцеловать целый мешок с нечистотами?"
      Марборд, епископ в Рене, затем монах в Анжере (XI в.), предупреждает:
      "Среди неисчислимых ловушек, искусно расставленных врагом нашим по долам и горам, самой опасной и неизбежной является женщина, лоза, родящая несчастья, корень всех пороков, зачинщица всех мировых склок… Женщина — это нежное зло, свеча и ад, медоточивым кинжалом пронзающая сердце даже святого".
      Естественно, что для самооправдания монахи старались отвратить и остальных от брака. Рожэ из Кан писал в XI в.:
      "Поверь мне, брат, все мужья несчастны. Если супруга неприглядна, то она ему отвратительна и ненавистна. Если она красива, то он боится, как бы у нее не было поклонников. Красота и добродетель несовместимы. Посмотришь иной раз, как жена ластится к мужу, задабривая его поцелуями, и становится ясно, что в душе своей она копит яд. Женщине ничего не страшно; она полагает, что ей все дозволено".
      Многочисленные средневековые скульптуры отражают суть этих несправедливых и отвратительных проповедей, основанных на примитивном противопоставлении белого и черного, где белое — это мир мужчины, а черное — мир женщины. В Шарлье и Муасак есть изображение обвитой змеей женщины, в срамное место которой впилась огромная жаба. В Руанском соборе изображен танец Иродиады, в соборе в Оксер — девица, оседлавшая козла. Это всего лишь четыре примера из тысячи.
      Но не будем и мы односторонними в своих оценках. В средневековье была упрочена экзальтация Девой Марией, которой посвящены бессмертные произведения искусства. В этот период зародилась куртуазная любовь с культом физической привлекательности, поднявшая женщину на пьедестал так, что она стала повелительницей влюбленного в нее поклонника и его идеалом. Брачный культ и литература трубадуров имели большое значение и, по-видимому, впоследствии повлияли на упрочение положения женщины. Но это было впоследствии. А в средневековье они делали из женщины исключительное, недосягаемое существо, которое вовсе не представляло собой женщину. Восхищение Девой Марией имело оборотную сторону — принижение сексуальности. Что касается куртуазной литературы, то она не могла повлиять на социальную структуру. Кроме того, в ней самой было противоречие. Чистая любовь передавала инициативу в руки женщины, беря верх над распространенным ранее отвращением к ней, и в то же время не отрицая сексуальной стороны. Так называемое «испытание» предполагало наготу, объятия и ласки партнеров, но исключало мужской оргазм. По сути, это были элементы эротической техники и полового наслаждения, которые порывали с вульгарным и враждебным к женщине натурализмом второго "Романа о Розе". Но куртуазная любовь возвышала и даже обожествляла лишь немногих исключительных женщин и женский идеал как таковой. При этом большая часть представительниц слабого пола не были ее предметом. Этим можно объяснить изменения в воззрениях Андрэ Ле Шапелена, который выпустил две книги, воспевающие достоинства дамы сердца и подчинение ей поклонника; а затем в 1185 г. в книге "О любви" набрасывается с едкой бранью на женские пороки. Этим объясняется также парадокс перехода от куртуазной и платонической любви — любви Петрарки к Лауре, существу ангельскому и бесплотному, которая далека от повседневных забот замужества, к вражде к реальной женщине, той, которую считают дьявольской силой.
      "Женщина… это сущий дьявол, враг благодати, источник нетерпеливости, причина склок, и мужчине нужно подальше держаться от всего этого для собственного спокойствия. Пусть сочетаются браком те, кого прельщают постоянное присутствие супруги, ночные объятия, визг детей, муки бессонницы. Мы тоже, если это в нашей власти, утвердим свое имя талантом, а не браком, книгами, а не детьми, и с помощью добродетели, а не жены".
      Вот уж действительно признание эгоиста и женоненавистника, хотя сделано оно "первым человеком Нового времени".

2. Дьяволизация женщины

      Именно в эпоху Петрарки страх перед женщиной охватывает верхушку общества. Поэтому будет уместно еще раз напомнить основные вопросы, поставленные в этой книге, в то время как множились эпидемии чумы, секты, войны и страхи конца света (этот период охватывает три столетия), наиболее рьяные христиане осознают, какая опасность нависла над Церковью. То, что обычно называют "нагнетанием страха и отчаяния", было на самом деле становлением ментальности "осадного положения". Угрозы были многочисленные и разнообразные, изнутри и извне, но за каждой стоял Сатана. В такой предгрозовой атмосфере проповедники, богословы и инквизиторы сплачивали свои ряды против наступления дьявола, и более чем когда-либо они хотели, чтобы с них брали пример. Разоблачение сатанинского заговора сопровождалось мучительным усилием личной стойкости. В психологическом аспекте можно предположить, что в условиях, когда подавлялись сексуальные желания и влечения, умерщвление плоти приводило к росту агрессивности. Эти люди были обделены любовью, и в то же время они, как и все остальные, испытывали ее соблазн, поэтому они разоблачали в других то, в чем сами не могли признаться. Для своих обвинений и презрения они должны были иметь козлов отпущения.
      В XIII в. с появлением орденов нищенствующих монахов проповедническая деятельность в Европе получает такой размах, о котором сейчас уже трудно судить. В период двух Реформаций — католической и протестантской — она еще более расширяется. Большинство проповеднических текстов того времени утрачены. Но те, которые дошли до нас, свидетельствуют, что со ссылкой на религию они были двигательной и множительной силой женоненавистников: женщина это существо, предрасположенное ко всему дурному. Поэтому никакие предосторожности с ней не будут лишними. И если ее не занять благими делами, то что ей может взбрести в голову? Послушаем, на этот счет, проповедь Св. Бернардена из Сьенны:
      "Нужно подмести в доме? Да? Так пусть она метет пол. Нужно почистить горшки? Пусть она их чистит. Нужно просеять муку? Так пусть она просеивает, заставь ее просеивать. Накопилась стирка? Так пусть она все выстирает. Но для этого есть служанка! Не важно, что есть служанка, заставь жену работать не по нужде, а для того, чтобы занять ее время. Пусть она присматривает за детьми, стирает пеленки и все прочее. Если ты не приучишь ее все делать, она так и останется куском плоти и больше ничем. Как только ты дашь ей передохнуть, она прилипнет к окну и неизвестно, что ей придет в голову".
      В трудах эльзасского проповедника Тома Мюрнера, главным образом в "Осуждении дураков" и в "Братстве плутов" (оба относятся к 1512 г.), мужчины подвергаются критике, но женщины — еще большему презрению. Для начала, она "домашний черт", затем, строптивой супруге не грех дать пинка, потому что у нее все равно девять шкур; наконец общеизвестно, что женщина неверна, чванлива, порочна и кокетлива. Она приманка Сатаны для того, чтобы увлечь мужчин в ад. В течение многих веков эта тема была неисчерпаемой в церковных проповедях. Вот пример церковных текстов XV–XVI вв. трех известных в свое время проповедников: Мено, Майара и Глапьона. Мено считает, что "женская красота — причина всех несчастий", и далее разражается бранью по поведу моды:
      "Чтобы обратить на себя внимание в обществе, женщина не удовольствуется приличной для ее положения одеждой. Она прибегает ко всяческим украшениям: широким рукавам, высокой прическе открытой до пупа груди, слегка прикрытой косынкой, сквозь которую видно все то, что должно быть скрыто от глаз. И в таком бесстыдном виде, с книжкой в руках, она проходит перед домом, из которого десяток мужчин с вожделением пялят на нее глаза. И нет среди них ни одного, кто бы устоял из-за нее перед смертным грехом".
      Для Майара женщина в платье со шлейфом "совсем уж похожа на животное, с которым у нее и так много общего в поведении". "Богатые ожерелья и золотые цепи на шее — это оковы дьявола, которыми он опутал ее и держит при себе". "Вместо того, чтобы читать великую книгу совести, дамы предпочитают неприличное чтиво о бесчестной, сладострастной любви. Наконец, их длинный язык причиняет много зла". Что касается Глапьона, духовника Карла Пятого, то он не признает свидетельства Марии Магдалины о воскресении Христа, "потому что среди других людей женщина — существо изменчивое и непостоянное", а посему не может "свидетельствовать против врага нашей веры". В юридическом аспекте это богословское утверждение звучит так: свидетельство женщины перед судом заслуживает меньшего доверия, чем свидетельство мужчины.
      В течение многих веков антифеминистские выпады проповедников изменялись лишь по форме. Так, последователь Св. Иеронима, известный европейский миссионер XVII в. Жан Эд пишет:
      "Дьявольские амазонки, вооруженные с ног до головы, ведут войну против непорочности; искусно завитыми кудрями, мушками, обнаженными плечами, шеей, руками они убивают эту небесную княгиню как в своей душе, так и у других".
      В начале XVIII в. Гриньон де Монфор "объявляет войну" кокетливым, чванливым женщинам, завлекающим людей в ад:
 
Милые жены, красны девицы!
Прелестью вашей всякий прельстится,
Но не смущайте честных людей,
Друг вам — разбойник или злодей.
Тем, кто грешил, будь то стар или млад,
Дорога уже уготована в ад.
Распутству настанет конец, и тогда
Ждет вас в объятья свои Сатана.
Ваше известно непостоянство,
Нужно разрушить Идола чванства,
Вооружившись верой в Творца,
Войну против Зла доведу до конца.
 
      Напомним, что эти церковные тексты предназначались для христиан, которые, по замыслу автора, должны были их петь. Существовало множество способов выражения страха перед прекрасным полом тех, кто был обречен на воздержание, а чтобы не впасть в искушение, они без устали объявляли о дьявольской опасности, исходившей от женщин. Следствием этого были ложные истины и необычайное снисхождение в отношении мужчин. Подтверждением этого может служить текст из панегирика, произнесенного в 1776 г. во Флеш в адрес Генриха IV.
      "Господа, вспомним пагубные уловки, жертвой которых стал Генрих IV, и пребудем в печали по поводу бедной участи королей. Представительницы опасного пола предают забвению святые законы скромности и воздержания, усиливают дьявольским искусством свое обаяние и нападают без всякого стыда, торгуя своей добродетелью, оспаривая сомнительную честь первенства, чтобы лишить нашего героя твердости духа и сердца".
      Будучи действенным средством христианизации, проповедь, начиная с XIII в., во многом содействовала ускорению в сознании людей страха перед женщиной. То, что в позднее средневековье оставалось за стенами монастырей, теперь стало достоянием широкой аудитории, оголтелым призывом церкви, в котором не делалось различия между монашеским и светским образом жизни, между сексом и грехом, Евой и Сатаной.
      Очевидно, что своим ораторским искусством проповедники, разменяв мелкой монетой, щедро раздавали ту сумму христианских догм, которая была накоплена в научных трактатах. Для ученых богословов Также засиял новый свет в виде книгопечатания, которое позволило тиражировать нападки на женщин, ненависть к евреям, страх светопреставления.
      Примером может служить составленный по заказу Иоанна XXII и почти забытый в наше время "О плаче церкви", автором которого был духовник Авиньонского двора францисканец Альваро Пелайо. Право же, эту книгу следовало бы изъять из библиотек. Она была издана в Ульме в 1474 г., переиздана в Лионе в 1517 г. и в Венеции в 1560 г. — хронология и география изданий говорят о широте ее распространения по крайней мере среди духовенства, управлявшего в то время сознанием людей. Вторая часть книги содержит перечень женских пороков и злодеяний из 102 пунктов. По компоновке и проводимым параллелям она схожа с "Крепостью веры", направленной против евреев. Она повторяет все самые острые нападки на женщин, собранные в "Молоте ведьм", причем делает это со ссылкой на Книгу Иисуса, Св. Павла, отцов Церкви и Книгу речений. Эти ссылки тем более опасны, что специально подобраны и оторваны от контекста, с тем чтобы подчеркнуть их антифеминистскую направленность. Видимо, эту книгу можно рассматривать как основное свидетельство религиозного пренебрежения женщиной. Безусловно этот призыв к священной войне против сообщницы дьявола может быть адекватно понят лишь с учетом того исторического времени и личности его авторов странствующих монахов, распространяющих христианство и озабоченных упадком Церкви.
      В первой книге довольно тривиально говорится о создании Церкви. Во второй же — с пафосом о бедственном положении христианства. Среди прочих жалоб, в главе XIV, самой объемной во всей книге, содержатся горькие упреки дщерям Евы. Францисканец обвиняет то всех женщин, то каких-то, то некоторых, а то вообще женщину. Обвинительный процесс идет таким образом, что обвиняемая не имеет права на защиту. Сначала подразумевается, что ей присущи те же пороки, что и мужчине. Кроме того, у нее есть чисто женские пороки, о которых сказано в Писании:

      Ее слова медоточивы;
      Она лжива;
      Она преисполнена лукавства; все лукавство и вся порча исходят от нее;
      Она болтлива, особенно в церкви;
      В порыве безумства, часто губит своих детей;
      Некоторые неисправимы…

      Несмотря на обилие обвинений, в этом перечне есть повторения, но нет внутренней стройности. Поэтому будет лучше объединить, без ведома автора, в семь пунктов содержащиеся в книге религиозные обвинения женщины, укоренившийся с незапамятных времен страх перед ней, авторитаризм патриархального общества и гордость клерикала:
      Первая претензия характеризуется по крайней мере ясностью сознания автора: Ева была началом и матерью греха. Для своих несчастных потомков она символизирует изгнание из земного рая. Отныне женщина оружие дьявола, нарушение всякого закона, источник погибели. Она — глубокая пропасть, узкий колодец, она убивает тех, кого обманула, стрелы ее взгляда пронзают самых отважных, ее сердце — капкан охотника, она — горькая смерть и всем нам уготован конец (Введение к №№ 6, 7, 16).
      Лживыми приманками она прельщает мужчин, чтобы увлечь их в бездну плотской любви. Сладострастие всегда ведет к грязи. Она прибегает ко всяким уловкам — красится, помадится, может даже нацепить на голову волосы от умершего человека. Она куртизанка по натуре, поэтому любит посещать танцы, воспламеняющие страсть. Она возводит добро во зло, она противоестественна, особенно в части любовных отношений. Она совокупляется со скотом, садится верхом на мужчину во время любовных утех (а этот порок вызывает наводнение) или же совокупляется со своим мужем так, как это делают животные (а это противоречит чистоте и святости супружеских отношений). Одни из них выходят замуж за кровных родственников или крестного отца, другие же становятся наложницами священников или светских мужчин (№№ 5, 23, 24, 25, 26, 27, 31, 32, 43, 45, 70).
      Женщины — это нечестивые гадалки, они могут также навести порчу. Особо опасны те, которые при помощи колдовства и порчи могут помешать зачатию. Они используют травы и волшебные снадобья. Часто (обратите внимание на это слово!) по неосторожности они давят в постели новорожденных детей, которые спят вместе с ними. Часто, в припадке безумия, они убивают детей. Иной раз они способствуют разврату, склоняя девственницу к связи с мужчиной или же избавляя девицу от приблудного дитя (№№ 43, 79, 80, 81).
      Это обвинение самое пространное (занимает около восьмой части всей главы) и не менее пасквильное: женщина привержена язычеству. Она отвращает мужчину от пути праведного, подстрекая его к вероотступничеству. В этом смысле ее можно сравнить с хмелем, который приводит к тому же состоянию. Человек, предающийся плотским наслаждениям, возводит храм дьявольскому идолу, отступая от истинного Бога. Так поступил царь Соломон, имевший семьдесят жен, которые были почти что царицами, и триста наложниц, принесенных им в жертву Молоху и Астарте, идолам, которым они поклонялись. Христиане, сочетающиеся с еврейками и мусульманками, следуют этому дурному примеру (№№ 21, 22).
      В этом пункте собраны, подобно черным зернам четок, обвинения в адрес женщин, рассеянные по всей книге. Женщина неразумна, криклива, непостоянна, болтлива, невежественна, сварлива, драчлива, завистлива. Она хочет все сразу, гнев ее сильнее мужского. В Книге Иисуса сказано, что нет большей завистницы, чем женщина, а язык ее — враг ее. Она пристрастна к вину, но плохо переносит хмель. Нет более постыдного зрелища, чем пьяная женщина, которая не может скрыть это (№№ 5, 8, 13, 14, 17, 18).
      Муж не должен доверять супруге. Она его может покинуть или принести наследника, зачатого от другого или, наоборот, будет отравлять ему жизнь ревностью и подозрениями. Некоторые, против воли мужа, слишком щедры на милостыню. Другие, охваченные бредовой идеей, становятся вдовами при живом муже, которому они отказывают в его законных притязаниях. Стоит только отпустить повод, и жена сразу же станет верховодить в доме. Если она не делает все по твоей указке, она заставит тебя краснеть перед твоими врагами. Она презирает мужчину, поэтому ей нельзя давать власть. Во всяком случае, чем объяснить ее неприязнь к детям от первого брака и родственникам мужа? (№№ 5, 11, 12, 15, 16, 20, 34, 77, 78).
      Женщина, как существо нечистое и вместе с тем горделивое, вносит смуту в Церковь. Во время службы женщины болтают и, несмотря на запрет Св. Павла, могут войти в церковь с непокрытой головой, чего нельзя делать в знак женского подчинения и стыда за совершенный грех. Одержимые женщины оскверняют своим прикосновением святые дары или кадило. Они хотят стоять рядом со священником и прислуживать ему, хотят читать проповеди, как будто не знают, что это запрещено. Некоторые получают неположенные ордена или сожительствуют с духовными лицами. А есть такие, которые живут как канониссы, что никогда не одобрялось Церковью (№№ 44, 57, 58, 59, 61, 65, 68, 73, 74). Как видно, священнослужители боялись, помимо прочего, что женщина посягнет на их приоритет, и этот страх преследовал их многие столетия. С разницей в 250 лет иезуит Дель Рио с возмущением говорит о "некой монахине, которая сама причащала прихожан облаткой, освященной ею самой". Дойдя до последнего из 102 пунктов, испанский францисканец делает заключение, что под смиренным видом женщина скрывает горделивый и неукротимый характер, чем она похожа на евреев.
      Анализ книги Альваро Пелайо со всей очевидностью показывает, что по своей направленности и содержанию она во многом повторяет вышедшие до нее произведения женоненавистнического толка от монастырских поэм до второго "Романа о Розе". Вместе с тем она открывает новый этап церковного антифеминизма, характерным произведением которого можно считать "О женском презрении", написанным в XVII в. монахом Бернаром де Морла и содержащим похвалу Деве Марии, презрение к миру и жуткое описание Судного дня:
      "Женщина презренна, женщина вероломна, женщина труслива… Оскверняет чистые дела и помыслы, сама живет в нечистоте. Женщина — это хищник, ее грани неисчислимы, как песчинки. Не буду говорить о добрых женщинах, достойных благословения. Речь в моей проповеди пойдет о дурной женщине. Всякая женщина ликует при мысли о грехе и при его свершении. Нет добрых женщин, если не считать некоторых, которые таковыми являются. Добрая женщина — это невозможная вещь и поэтому добрых женщин почти нет. Женщина дурна, состоит из плоти, вся она утроба. Она вероломна, от природы лжива и очень опытна во лжи. Безмерная пропасть, самая ядовитая змея, красивая нечистота, скользкая дорожка, ночная сова, публичная дверь, сладкий ад. Она враг того, кто ее любит, и друг врага. Она ничего не признает, может зачать от отца и от внука. Пропасть любви, средство падения, дверь в мир порока. Пока сеятель будет трудиться в поле, собирая урожай, эта львица будет исходить рыком, свирепствовать, противясь послушанию закона. Она последний бред, скрытый враг, тайное бедствие. Хитростью превзошла всех; волчица лучше, чем она, потому что менее зла; и змея лучше ее, и львица. Женщина — это опасная змея и душой, и лицом, и делами своими. Жаркий огонь, подобно яду, сжигает ей душу. Дурная женщина красится и украшает себя грехами. Она красится, помадится, изменяет себя до неузнаваемости. Лжива в поступках, бесстрашна в преступлении, она сама есть преступление. Ей нравится вредить, и она будет вредить, пока это в ее силах. Женщина — это смрад, пламя обмана, вспышка безумия. Первая погибель, горькая доля, губительница целомудрия. Она вырывает из чрева собственное семя… Душит свое чадо, подкидывает его, убивает в гибельном бреду. Женщина змея, она не человек, а дикое животное, она непостоянна и изменяет даже самой себе. Она детоубийца, и что самое страшное, она убивает свое дитя. Страшнее аспида, бешенее бешеных. Женщина коварная, нечистая, смрадная. Она престол Сатаны, целомудрие ей в тягость. Читатель, сторонись ее".
      Прочитав эти удручающие обвинения, становится ясно, что Альваро Пелайо не был оригинален. Черная поэма Бернара де Морла уже содержит стереотипные элементы, перешедшие в книгу испанского францисканца: разоблачение порочной женщины, распространяемое на всех женщин; жалобы представителей мужского пола на вероломство, лживость и жестокость; жалоба на чрезмерное сладострастие, на ее искусство помадиться и краситься; обвинение в преступлении детоубийства (новорожденного ребенка и до рождения); она старшая дочь Сатаны, бездна погибели. Однако обычные для монастырской проповеди обвинения под пером Альваро Пелайо становятся более отчетливыми и рельефными. Во-первых, и это главное, он подкрепляет каждое свое утверждение цитатой из Библии, так что оно становится как бы обоснованным. Затем он с большим размахом рисует женщину как идолопоклонницу. Муж должен держать жену в ежовых рукавицах, потому что женщина старается внести смуту в повседневную жизнь Церкви. Наконец, становится ясна цель всех предостережений.
      Альваро Пелайо обращается не только к монахам, но будучи проповедником и духовником, ко всем христианам, в том числе и к светским людям.
      Его соображения носят более универсальный характер, чем рассуждения францисканцев или бенедиктинцев в предшествующий период. В смысле доходчивости его книга стоит ближе к Жану де Мену, чем к Бернару де Морла. Однако обвинения в адрес женщин он подкрепляет богословскими текстами и пастырской заботой о читателе.