Глава 21

Бьютт вырос из поселка горняков и был похож на город-хищник — дикий, разгульный, опасный. И довольно неприглядный. Он расположился на опустошенной земле, у подножия высокого холма, усеянного надшахтными копрами. Под каждым копром находилась шахта, достигающая в глубину тысячи футов. Гилберт однажды слышал, что Бьютт достигает милю в высоту и милю в глубину. Говорили также, что город живет полнокровной жизнью двадцать четыре часа в сутки.

Добравшись до Бьютта, Гилберт понял, что слухи верны. Салуны, кафе, публичные дома никогда не закрывали дверей. Эти вместилища греха издавали всевозможные звуки: дребезжали пианино и шарманки, позвякивала рулетка, кричали игроки в покер. Главная улица города тонула в пороке и виски.

Приехав сюда, Гилберт не собирался задерживаться надолго. Он зашел в банк и положил деньги. Потом снял комнату в каком-то захудалом клоповнике, по сравнению с которым «Ригал» казался прямо-таки дворцом. Остаток дня Гилберт провел в номере. Развалившись на кровати, прислушивался к грохоту проезжающих по улице фургонов и думал о Джулии…

Совесть не мучила из-за того, что он оставил ее. А поспешный отъезд из Стайлза казался поступком здравомыслящего человека. Воспоминания об Уайли и Траске, а также о начальнике полиции Макквиге, о людях, которые рьяно охотятся за его шкурой, еще больше убеждали в разумности такого поступка. Но теперь все аргументы не казались ему столь неоспоримыми, как раньше.

Совершенно неожиданно он почувствовал себя последним подлецом. И осознание сего факта было невыносимым. Тревога за Джулию не покидала. К тому же он устал от постоянного одиночества. Ясно понял и осознал, что обманул Джулию также, как когда-то предал свою мать.

Поднявшись с кровати, принялся ходить по комнате, отшвыривая ногами листы бумаги, разбросанные по полу. Несколько часов подряд он пытался сочинить письмо Джулии. Чувство вины переполняло его. Хотелось высказать Джулии все, извиниться и разъяснить то, о чем она имеет право знать. Хотелось написать, что его отъезд — самый лучший выход для нее. Он не создан для оседлой жизни, не выносит ответственности и обязательств…

Как он ни старался, объяснения оказывались пустыми, лживыми, неубедительными, совершенно необоснованными. В глубине души он понимал, что хочет жить с Джулией, отдать ей нежность, быть ее любовником и мужем, чтобы хоть немного наверстать то, чего ей недоставало, когда она была замужем за Эдвардом.

Гилберт окунул голову в таз с холодной водой. Расчесал волосы. И напомнил себе, что приехал в Бьютт для того, чтобы разыскать девушку по имени Мэри Херли, поговорить с ней. А потом сядет на корабль и отправится в Солт-Лейк-Сити, навсегда забыв Стайлз и всех, кто в нем живет. Это было бы самым правильным, что он мог сделать. Он не сомневался. Но почему же тогда чувствовал себя так ужасно?.. Неужели так и придется поступаться своими интересами и собственной выгодой в пользу других всю оставшуюся жизнь.

Его размышления были прерваны оглушительным шумом на улице, прямо под окнами комнаты. Какие-то парни драли глотки, ругая друг друга на чем свет стоит. Гилберт подошел к окну, посмотрел вниз на грязную улицу, кишащую людьми и торговцами. Подумав, взял шляпу и направился к двери. Какого черта он сидит взаперти? Можно выйти и прогуляться по городу!..

Салун «Булвип» казался созданным для неприятностей. Здесь не было полок, заставленных бутылками, не было картин, зеркал, толстой проволочной сетки, защищающей стекла в окнах. В зале стояли круглые дощатые столы для игры в карты — огромные и незастланные. Гилберт не заметил ни одного стула. Посетители сидели на массивных железнодорожных шпалах, очевидное преимущество которых было в том, что ими очень трудно швыряться…

«Булвип» был обычным заплеванным горняцким салуном. Постоянными клиентами здесь были шахтеры, работающие в тоннелях на горе, самый низкосортный люд. Атмосфера кабака напомнила Гилберту Стайлз того времени, когда он жил там после войны. А значит, этот салун вполне подходил ему.

Гилберту с трудом удалось пробиться к стойке. Он купил бутылку хлебной водки и уселся за стол в дальнем конце салуна. Соседями оказались трио немытых болванов. Откусив кончик манильской сигары, Гилберт сделал ставку.

— Сдавайте и на меня.

Он провел в «Булвипе» несколько дней, в течение которых жизнь заполняли засаленные карты, шум салуна, раздирающие горло напитки и богохульствующая компания. После того, как в его присутствии исполосовали карманным ножом одного карточного шулера, решил играть честно. Время от времени возвращался в комнату, чтобы проспаться после очередной попойки. Неподалеку от отеля набрел на небольшое кафе, где подавали вполне приличное рагу и кофе, достаточно крепкий, чтобы встали дыбом волосы. Теперь Гилберт жил одним днем — не оглядывался на прошлое, не загадывал о будущем. И чувствовал себя достаточно хорошо.

Однажды, среди шума начинающейся потасовки, Гилберт услышал знакомый хныкающий голос. Жалобные стоны становились все громче. Вскоре нытье заглушило пьяные возгласы и топот на танцевальной площадке. Когда хныканье переросло в оглушительный крик, Гилберт отвлекся от карт и сквозь дымовую завесу увидел Берта Скоби, вступившего в единоборство с крепким мускулистым здоровяком. Как показалось Гилберту, здоровяк намеревался сделать из Скоби колбасный фарш.

Молодой человек сложил карты и вышел из-за стола. Когда он пробрался сквозь толпу к Берту, хозяин салуна, размахивая отпиленным биллиардным кием, подначивал громилу. Тот одним ударом уложил шахтера. Скоби, судорожно всхлипывая, валялся на грязном, заплеванном полу.

— Эй, Скоби, — Гилберт толкнул Берта ботинком. — Что ты здесь делаешь?

Скоби ползал вокруг него на четвереньках, хныкал и постанывал, тщетно пытаясь встать на ноги. Гилберт наклонился и поднял его за воротник. Налитые кровью глаза Скоби не выражали абсолютно ничего. Небритое лицо заплыло кровоподтеками, губа рассечена… К тому же от него воняло, как от черта.

— Скоби! — встряхнул Гиб шахтера. После того, как Джулия заштопала этого горлопана, Гилберт ощущал за него ответственность. — Я Гиб Бут, Скоби! Ты помнишь меня?

Глаза пьяницы и скандалиста на мгновение стали осмысленными. Гилберту почудилось, что Берт его узнал.

— Сукин сын, — пробормотал Скоби.

Гилберт нашел место у стены, прислонил к ней Скоби, вернулся к столу, собрал деньги и снова подошел к стене. Скоби валялся на полу и жаловался на больное плечо, очевидно, ставшее особенно уязвимым местом, после того, как его продырявили в «Бон Тоне». Гилберт поднял Скоби и потащил его к себе в отель. Как только голова шахтера коснулась подушки, он моментально захрапел.

Сначала Гилберт хотел вернуться в салун, чтобы сыграть еще партию в покер. Но встреча со Скоби заставила его снова вспомнить о Стайлзе и о людях, которых он там оставил. Гилберт подумал о Гарлане и о том, что сейчас творится в «Континентальной» компании. Мысль о том, что Гарлан затеял какие-то темные делишки на шахте, не давала покоя. Чем настойчивее он отгонял ее, тем больше она тревожила.

Усевшись на пол, он прислонился к стене, держа в руке початую бутылку виски. Вспомнилось, как Хьюз изо всех сил пытался выдворить его из города, распространял истории о его прошлом. Вспоминал об отвратительных письмах, которые получала Джулия, об ограблении конюшни… Он был уверен, то за письмами и ограблением конюшни стоит отвратительный надутый индюк, который прилагает немыслимые усилия только ради того, чтобы очернить Гиба в глазах Джулии. А потом самому жениться на ней и завладеть наследством доктора Меткалфа.

Совершенно неожиданно его осенила догадка, что причина не только в Джулии. Очевидно, Хьюзу хорошо известно, что Гилберт Бут неплохой специалист в горном деле, знаком со многими премудростями. И если поразмыслить как следует, сам собой напрашивается вывод, почему Гарлану необходимо было избавиться от Бута. Возможно существуют более серьезные причины, например, Хьюз мог испугаться, что Гиб разгадает его схему и вычислит его планы.

Гилберт снова глотнул виски. Было неприятно осознавать, что уехав из Стайлза, он невольно сыграл на руку этому индюку. Теперь, когда он — уехал, этот сукин сын, наверное, пляшет от радости, как сто лягушек!

Наступила ночь, в комнате стало темно, бутылка опустела. Гилберт сидел на полу, обхватил руками колени, и думал о том, что сейчас происходит в Стайлзе. Думал о желании Хьюза жениться на Джулии… Однажды она сказала ему, что не думает о замужестве, но это было до того, как она провела ночь в постели с настоящим мужчиной… Теперь она, возможно, думает по-другому! Черт побери! А что, если он сам возбудил ее аппетит до такой степени, что она утратила способность рассуждать трезво? Что, если Хьюз употребил все сильное очарование, и Джулия согласилась стать его женой?

Гилберту стало невыносимо горько, когда он представил, как это болтун, сидя на золотой жиле, уговаривает миссис Меткалф выйти за него замуж. А Гилберт Бут в это время садится в «Юнион Пасифик» и возвращается на восток. А там — будь, что будет!

К полуночи у него созрело решение, что нельзя оставлять Джулию на милость такого плута как Гарлан Хьюз. Придется вернуться в Стайлз и разоблачить этого мошенника.

Чтобы восстановить мыслительные способности Скоби, Гибу понадобился целый день. Когда тот проснулся утром, его трясло так, что пришлось для приведения в чувство налить ему небольшую порцию виски. Как только Гилберт начал задавать вопросы Берту Скоби, тот страшно испугался и сказал, что пообещал Хьюзу не говорить никому ни слова. А потом рассказал, что пытался вытянуть за свое молчание из управляющего деньги, и тот пригрозил убить Скоби. Только представив, что его драгоценная жизнь находится в опасности, горлопан и задира так разволновался, что даже прослезился.

Гилберт предложил Берту Скоби деньги и отправил его за пределы штата, вручив на дорогу бутылку виски. На прощанье Берт разговорился, подтвердив все предположения и подозрения Гиба.

Гарлан сидел с Джулией на крыльце. Раскачиваясь в креслах, они наслаждались покоем летнего вечера.

— Ничего, все скоро забудется, — сказал Гарлан, похлопывая себя по животу. — Через месяц Гиб Бут останется для тебя только неприятным воспоминанием.

Джулия улыбнулась печально и благодарно. Именно Гарлан поддерживал ее всю неделю. Было ощущение, что он несказанно рад исчезновению Гилберта. Он даже не читал нотаций и проповедей, не злорадствовал и ни разу не заикнулся о деньгах, которые она потеряла…

— Чепмен очень трудолюбив, и у него прекрасное чутье на руду, — говорил Гарлан. — Если на «Змеиной Скале» есть золото, то он его найдет. Вложить деньги в это дело — мудрая мысль!

— Я тоже так думаю, — согласилась Джулия. Теперь ей уже не верилось, что добрые побуждения свойственны такому самонадеянному и бессердечному человеку, как Гилберт Бут. Однако странным образом успокаивало то, что он не оставил без цента в кармане Чепменов. И то, что он переписал свою долю на Гилберта Чепмена — поступок благопристойный. Впрочем, он оставил в колыбели малыша десять тысяч долларов. Но чета Чепменов настояла на возвращении денег Джулии. Она решила вложить их в рудник.

Гилберт написал своему крестнику письмо, которое миссис Чепмен дала прочесть Джулии. Джулия запомнила каждую строчку.

«Дорогой Гилберт, — говорилось в письме. — Пусть тебе послужит уроком мой опыт. Поэтому, прошу, никогда не ввязывайся в дурные дела. Хорошо учись в школе, слушайся родителей, потому что они знают, как правильно жить. Поступать правильно, в конечном счете, немного легче, чем совершать дурные поступки! Я буду молится за тебя. Твой Гилберт (Гиб) Бут.»

Наверное, все написано, было сплошным лицемерием. Но миссис Чепмен почему-то была очень рада.

Джулии показалось, что Вера и Отис не разделяют общего мнения о поступке Гиба.

— Мне пора идти, — Гарлан встал, подал руку Джулии, помог ей подняться. — Моя дорогая, ты, кажется, устала, — он погладил ее руку мясистыми, мягкими и влажными ладонями. — Ты сильно похудела, я подозреваю, что ты ничего не ешь.

Джулия была чересчур возбуждена и обескуражена, потеряла сон и аппетит.

— Гарлан, я делаю все возможное, чтобы прийти в себя.

Он посочувствовал и успокоил:

— Не успеешь и оглянуться, как все встанет на свои места.

Но Джулия прекрасно понимала и осознавала, что ее жизнь никогда не будет прежней. И только за одно благодарила судьбу — ее любовная связь с Гибом пришлась на безопасные дни. В противном случае, она, вероятно, уже сошла бы с ума от волнения!

Когда Гарлан уехал, Джулия пошла в операционную.

Помещение слегка опустело. Но, несмотря на это, не казалось опустошенным. За годы врачебной практики Эдвард накопил столько оборудования и инструментов, что их было бы достаточно оснастить, по краней мере, две операционные и два медицинских кабинета. Доктор Бичем уезжал вполне удовлетворенным и счастливым.

Джулия прошла в кабинет Эдварда, села в кожаное кресло. Взяла на колени Пчелку и закрыла глаза, чтобы не давать волю слезам. По вечерам, когда она оставалась одна, страшно хотелось плакать! Джулия понимала, что глупо жалеть себя. Друзья чрезвычайно добры и внимательны. Дотти, Луиза, Рената, Гарлан — никто из них ни разу не упрекнул и не осудил ее. Осталось достаточно денег, чтобы не слишком беспокоиться о будущем. К тому же она договорилась с доктором Бичемом о профессиональном сотрудничестве.

Однако, открывая по утрам глаза, чувствовала себя самой несчастной женщиной на свете. Темными и долгими ночами, лежа без сна, вспоминала все. И потом весь день мучилась, чувствуя себя усталой и разбитой. Должно пройти много времени, чтобы она могла смириться, а сердце — успокоиться.

Сумерки сгущались. Джулия зажгла лампу и заставила себя посмотреть заметки, которые когда-то делала о схватках и родах при деформации таза. Она все больше волновалась за Рут. Ведь если возникнут осложнения, надо быть готовой оказать посильную помощь.

Она взяла с полки перевод книги Зангера, сделанный Эдвардом с немецкого языка. Нашла статью о пользе маточных швов при кесаревом сечении и сравнила вывод с другой работой, посвященной проблеме постоперационных кровотечений при удалении матки. Джулия вспомнила, что намного раньше Эдвард написал статью об использовании маточных швов американскими врачами.

Поставив лампу на стол, нагнулась над ящиком с папками и принялась неторопливо перебирать их. Пчелка разнеженно терлась о ее ноги и мурлыкала. Нужные материалы Джулия вынимала из ящика, остальные задвигала обратно. Она вынула последнюю папку и замерла от неожиданности. На папке рукой Эдварда было выведено единственное слово: «Гиб».

Сердце забилось учащенно и тревожно. Положив папку на стол, Джулия раскрыла ее и увидела письма, написанные ровным почерком Гилберта. Это были письма, адресованные Эдварду и разложенные в хронологическом порядке начиная с 1872 года. Видимо, он писал, в основном, в первые годы после отъезда из Стайлза. Сообщал, где находится, что делает, проскальзывали описания разных мест: Юта, Колорадо, Калифорния, Нью-Мехико, Аризона…

Мексика. Гилберт пишет о местечке Ботопилас и о своих друзьях Уайли и Траске, о мексиканце по имени Порки… Джулия быстро прочла описание необычной одежды индейцев, о скандалах на шахте. Гиб рассказал, что индейцы считают золото принадлежащим Богу. Описывал караваны мулов, идущих из Чихуахуа, налеты бандитов. Рассказывал, как ел вареных скунсов. Описывал землетрясения… Она перечитывала письма из Мексики, изумленная тем, как точно Гиб описывал характеры, метко схватывал детали, ярко и зримо повествовал о событиях.

Она взяла последнее письмо.

«Сан-Франциско. 19 сентября 1880 года».

«Дорогой доктор!»

Джулия читала с нарастающей горечью и смятением. Закончила читать, положила письмо, закрыла папку и долго смотрела на нее, ошеломленная и растерянная. Кружилась голова. Джулия не знала, что предпринять.

Поезд прибыл в Диллон днем. Гилберт опоздал на утренний дилижанс до Стайлза. И принялся расспрашивать на станции, не идет ли какой-нибудь фургон в ту сторону. Ему указали на желтый стедебеккер, который загружали со склада неподалеку. Гилберт тут же узнал девушку с черной индейской косой и красивой фигурой, затянутой в полосатые брюки.

Он взял свои вещи и неторопливо направился к девушке.

— Здравствуй, Сарабет!

Сарабет презрительно посмотрела на него и тут же устроила небольшую разминку языку. Закончив ругаться, потребовала:

— Нечего бездельничать. Помоги загрузиться!

День был хмурый, но теплый. Сарабет вспотела, устала, была раздражена. Наконец, они загрузили фургон. По-мужски широко шагая, Сарабет подошла к бочке с водой, наклонилась, жадно и долго пила. Гиб попытался завязать разговор.

— Когда стала перевозить грузы? Сарабет вытерла рот ладонью и посмотрела на него одним из самых язвительных взглядов.

— Если собираешься возвращаться в Стайлз, можешь на меня не рассчитывать. Не желаю, чтобы меня повесили с тобой за компанию!

Гилберт снял шляпу и почесал затылок.

— А что? Не так уж плохо? — ему представилось, как Макквиг стоит на краю города и держит в руках петлю…

— Ты будешь в Стайлзе таким же долгожданным гостем, как проститутка на церковном собрании!

— Сарабет, все равно я вернусь в Стайлз, повезешь ты меня или нет!

Она взглянула на него с омерзением, словно он был ползучим гадом, только что появившимся из-под камня.

— Какого черта?

— Это мое дело!

Она недоуменно и недовольно пожала плечами.

— Хорошо. Поехали.

Дорога вилась среди гор и холмов, мимо отвесных скал и лощин, заросших кустарником. Сарабет вела фургон хорошо, умело преодолевала крутые подъемы и справлялась со всеми кочками и выбоинами на дороге. Через какое-то время настроение у нее улучшилось. Не составило большого труда разговорить девушку. Она снова напустилась на Гилберта.

— Все считают тебя никчемным человеком, — сообщила она. — В городе и раньше о тебе были не слишком высокого мнения. Пожалуй, Ли единственный, кто еще пытается сказать о тебе доброе слово!

Гилберт рассказал о своем отъезде только Ли и Мосси. Да и то, он не хотел уезжать не попрощавшись с ним, как было, когда он сбежал из города после убийства Хокета. Он долго из-за этого переживал. Ли и Мосси были единственными, кто любил его преданно и безоглядно.

— Сарабет, я слышал, что ты стала женой Ли.

Сарабет попыталась сохранить сердитое и строгое выражение лица, но не выдержала, очаровательно улыбнулась, на щеках появились прелестные нежные ямочки.

— Да. Ли теперь живет со мной в «Бон Тоне». И платит за мою комнату с тех пор, как я перестала танцевать в салуне.

— А как к такой новости отнесся Ролли?

— Очень хорошо, — Сарабет покосилась на Гиба из-под широких полей шляпы. — Кстати, Ролли совершенно не расстроился, что ты сбежал. Сидит, раскачивается в кресле и повторяет:

— Гиб всегда возвращается.

Гилберт глянул на огромную глыбу горной породы причудливой формы, мимо которой они проезжали. Странно, но он скучал по чудаковатому старику, который неотступно ходил за ним по пятам и неумолчно бормотал что-то свое, озираясь вокруг помутневшими глазами.

— Я думаю, что он прав…

Когда Сарабет начинала рассказывать, то вам отводилась роль безропотного слушателя. Сейчас она принялась расписывать бракосочетание в гостиной Барнета Кейди. Потом сообщила, что Хэриет слегла, услышав такую «радостную» новость.

— Она заявила, что не будет ни с кем разговаривать и не станет ничего есть. Ли заходит к ней, но она с ним не разговаривает, просто отворачивается к стене. И твердит, что он погубил ее жизнь.

Гилберт вспомнил, что старуха Тейбор всегда грозилась умереть и оставить свою смерть на совести Ли. Но, конечно, она просто дурачит сына. Скорее свинья научится летать, чем старая перечница помрет и оставит Ли в покое. Она ни за что не упустит возможности поиздеваться над ним и помучить своими претензиями подольше, из-за того, что он женился на Сарабет.

— Ли решил больше не ходить к матери. Но я вижу, как он страдает, — продолжала Сарабет. — Я стану работать, как лошадь, сделаю все, чтобы он никогда не пожалел о своей женитьбе. Несправедливо, если такой хороший человек будет страдать!

Выговорившись от души, Сарабет стала задумчивой. Гилберт молчал, стараясь не перебивать ее размышлений. Он тоже задумался. О том, как развенчать самодовольного наглеца Гарлана Хьюза…

Джулия подъехала к дому Барнета Кейди на Уолис-Стрит в начале восьмого утра. Она хотела застать адвоката до того, как он отправится в контору.

Дверь открыла Дотти. Вытирая руки о фартук, удивленно воскликнула:

— О, Джулия! Какой сюрприз… Что случилось, дорогая?.. — взяв Джулию за руку, повела в дом. — Ты ужасно выглядишь. Спишь ты хоть немножко? Дорогая, ты так похудела!

— Дотти, я должна увидеться с Барнетом, — молодая женщина сняла перчатки, руки были холодны, как лед.

Дотти открыла рот, чтобы еще посочувствовать нежданной гостье, но передумала.

— Пойду приготовлю тебе омлет. Барнет в столовой.

Дом Кейди выглядел усталым, но довольно уютным. Было ощущение будто здесь еще не оправились от потрясений, вызванных присутствием четырех сорванцов. Хоть те давно уже выросли и разлетелись в разные стороны. В некоторых местах, сквозь прорехи в выцветших обоях, виднелась деревянная обшивка. Коврики и половики давно вытерлись. Диванная обивка продырявилась. Единственным ярким пятном в доме была малиновая накидка на пианино, купленная Барнетом во время медового месяца много лет назад. Наверное, с этой вещью была связана какая-то забавная история в жизни супругов. Потому что Дотти до сих пор поддразнивает Барнета этой накидкой. Причем он вспыхивает, как мальчишка.

Барнет сидел за столом без пиджака, в подтяжках и читал газету. Он взглянул на Джулию поверх очков.

— Доброе утром, Джулия, — он поднялся и выдвинул для нее стул. — Я вижу, случилось что-то серьезное.

Джулия была настолько расстроена, что не знала, как начать разговор, как объясниться. Вначале она попыталась что-то растолковать, а потом просто вытащила письмо и подала адвокату.

Барнет Кейди прочитал письмо, провел рукой по блестящей лысине и выругался.

— Черт возьми! — впервые за время знакомства Бернет выбранился в присутствии Джулии.

В гостиную вошла Дотти. Она несла тарелку для Джулии.

— Что произошло?

— Я принесла письмо Эдварду от Гиба, — сообщила Джулия. — Барнет, пожалуйста, прочитай вслух!

Барнет поправил очки и откашлялся.

— Сан-Франциско. 19 сентября 1880 года. Дорогой доктор. У меня все замечательно. Надеюсь, что и у вас все в порядке. Мне ужасно повезло в Мексике: Сьерра Мадре полна золота! Прилагаю счет на ваше имя в банке Сан-Франциско. Как видите, счет составляет сто пятьдесят тысяч долларов. Возьмите их, пожалуйста!

Я очень много думал. Когда сидишь в чреве горы с парой отъявленных головорезов, времени для раздумий достаточно! Вы очень много сделали для меня, доктор. Не раз спасали мою шкуру. Благодарил я вас нечасто. (Можно сказать, что ни разу!) Но я всегда был искренне благодарен вам. Надеюсь, что эти деньги помогут мне с вами рассчитаться.

Мне известно, что вы не транжира, но всегда любили книги. Так что купите себе их несколько. А, может быть, еще что-нибудь по случаю!

Не думайте, что я занимаюсь бескорыстной благотворительностью. Возможно, когда-нибудь я к вам заеду. И буду рад, если из этих денег что-то останется мне на старость. А сейчас мне пора отправляться в дорогу. Если вас будут спрашивать, не упоминайте моего имени в связи с этими деньгами! Передавайте от меня привет Мосси. Ваш старый друг Гиб Бут.»

Сложив письмо, Барнет бросил его на стол рядом с тарелкой. Он изумленно переводил взгляд с Джулии на Дотти и обратно. Затянувшуюся паузу нарушил бой часов в прихожей. Дотти взяла стул и села с растерянным видом.

— Что это значит?

— Это значит, что он украл у меня собственные деньги! — ответила Джулия.

Однако это означало гораздо больше… Джулия всю ночь думала о письме Гилберта. Да, он приехал в Стайлз, чтобы «свести счеты», как было сказано в телеграмме. Узнав, что Эдвард умер, а деньги по наследству перешли к ней, изобрел поистине блестящий план, как их вернуть. Для этого сделал уборку в ее доме, заново открыл рудник «Змеиная Скала», обольстил Джулию, стал ее любовником… Он разбил ей сердце. Хотя, все, что необходимо было сделать сразу, рассказать правду!

— Все деньги принадлежат ему, — решительно сказала Джулия. — Они мне не нужны. Барнет похлопал ее по руке.

— Джулия, не надо пороть горячку!

— Барнет, я не возьму из этих денег ни цента!

— Но Гилберт подарил их Эдварду…

— Я уверена, что они добыты нечестным путем.

Ее слова заставили Барнета воздержаться от дальнейших уговоров. Он взглянул на Дотти.

— Тебе нужны деньги, Джулия, — мягко сказала Дотти. — Эдвард ничего не оставил тебе, кроме этих денег.

— У меня есть небольшое наследство от отца.

— Жалкие крохи, — напомнил Барнет.

— Тогда я буду зарабатывать. Мы с доктором Бичемом пришли к соглашению. Я буду продолжать медицинскую практику.

Перспектива жить самостоятельно немного пугала Джулию. Но с другой стороны, вселяла гордость. Теперь она станет независимой женщиной, имеющей собственную практику. Она не просто помощница мужа, не временная замена до приезда настоящего доктора! Возможно, она подаст заявление о вступлении в Медицинскую Ассоциацию.