Глава 19

Сразу после службы, выйдя из церкви, Гилберт и Ли подошли к Чепменам. Гилберту хотелось поздороваться со своим тезкой, когда мальчику уже дали имя официально.

Возле Чепменов собралось много народу. Все поздравляли родителей и желали малышу счастья. Гилберт Отис Чепмен лежал на руках у матери, закрыв глаза и прижав крохотные кулачки к щечкам.

Молодой человек склонился над крестником.

— Здравствуй, Гилберт! — поздоровался он.

— О, Гиб! — Миссис Чепмен потянулась к Гибу и поцеловала его. Потом познакомила со своими друзьями. Причем, Гилберт страшно смущался от ее комплиментов и похвалы.

Отис кивнул головой в сторону кладбища. Под деревьями собрались почти все мужчины. Гилберт толкнул Ли. Оставив миссис Чепмен в обществе кумушек, они присоединились к беседующим мужчинам.

Барнет Кейди держал в руках шляпу. Лысина сияла на солнце. Достаточно было взглянуть на этого человека один раз, чтобы по суровому выражению его лица определить в нем адвоката!

— За долгую жизнь мне приходилось выслушать немало странных историй, — сказал Барнет, — но самое невероятное событие, свидетелями которого мы стали сегодня — это то, что Гилберт Бут собирается стать духовным наставником ребенка!

Все фыркнули и рассмеялись. Гилберт в ответ только пожал плечами, стараясь показать, что подобное замечание совершенно не задело его чувств.

— Думаю, о его воспитании сумеют позаботиться родители и без моего вмешательства!

Барнет пристально и испытующе смотрел на Гилберта, словно пытался разгадать, о чем думает молодой человек, каковы его намерения.

— Отис говорит, что ты проделал на «Змеиной Скале» грандиозную работу. Верно?

— Возможно, мы найдем многообещающую жилу…

— Рад слышать. Я считал, что ты уже уехал.

Барнет мог бы добавить: «С деньгами Джулии». Именно об этом он сейчас думал. После мистера Ку-лиджа Барнет Кейди был единственным, кто знал об инвестициях Джулии.

— Какой смысл уезжать с перспективной шахты, — сказал Ли, выручая друга. Он посмотрел ему в глаза и улыбнулся.

— Я слышал одну историю, которая произошла возле Гарнета несколько лет назад, — вмешался в разговор Уолт Стрингер, попыхивая трубочкой. — Один парень купил ничего не стоящие, заброшенные рудники и подложил в них образцы руды с богатым содержанием золота. Когда начались разработки, стоимость акций резко подскочила. Парень продал акции с большой выгодой и исчез. Новые держатели акций остались с десятком пустых тоннелей и ничего не стоящими бумажками!

— Этому трюку уже сто лет, — усмехнулся Гилберт.

— Тебе тоже доводилось так делать? — спросил Барнет, раскачиваясь на каблуках, держа руки за спиной.

Гилберту показалось, что воротник рубашки стал тесен. Как он устал от того, что все думают о нем плохо!

— Мне известно, что любой, кто просыпается каждое утро с желанием поскорее разбогатеть, в конце концов становится мошенником!

— Тебе ли не знать? — усмехнулся Уолт и все вокруг рассмеялись.

Гилберт хотел ответить Уолту грубо и резко, но передумал. Пусть веселятся. Если разобраться, Стрингер честный человек. Да и статья опубликованная в «Сентинел», получилась довольно серой, совершенно не сенсационной…

К ним приближался Отис. Рядом шагал человек с торжественным, строгим выражением лица. У него были рыжеватые волосы, широкие плечи и сильные руки.

— Гиб, — представил Отис. — Это Аб Эймз. Тот самый корнуоллец, который будет участвовать в соревнованиях по бурению!

— Эймз, очень приятно познакомиться! — Гилберт пожал руку.

Да, Эймз был довольно симпатичным парнем, но отчего-то не придавал должного значения улыбке…

— Мне тоже, мистер Бут! — Аб говорил с корнуоллским акцентом. — Я очень много слышал о вас от сына Джима. И Отис говорит, что вы честный человек.

— Не думаю, что, говоря о Гибе, мы употребляем именно это слово — «честный», — вставил Уолт, еще раз рассмешив компанию.

— Перестань, Уолт, — вступился за друга Ли и покраснел. — Не по-христиански изводить человека в такое прекрасное воскресное утро!

Уолт сунул трубку в карман и обнял Гилберта за плечи, словно извиняясь.

— Одно я знаю наверняка: в мою честь еще никто не называл ребенка, — он достал из кармана серебряную фляжку, открыл и протянул Отису. — Давайте выпьем за маленького Гилберта. Пусть он вырастет таким, чтобы Отис мог им гордиться!

— Ваше здоровье, — сказал Отис и отпил первый глоток.

Фляжка пошла по рукам. Гилберт удивился, что они пьют прямо во дворе церкви, на виду у женщин. Но решил, что сегодня совершенно особый случай. И когда Барнет протянул ему фляжку, не отказался.

Закончился обмен остротами. Мужчины перешли к обсуждению местной политики, выборов в конституционное собрание и планов управляющего шахтой принять в них участие, чтобы сделать карьеру. Эти разговоры Гилберта не очень интересовали. Он был очень рад тому, что в компании нет Гарлана.

Посмотрев на Эймза, он заметил, что его новый знакомый скучает точно также. Аб Эймз стоял, ковыряя землю носком ботинка.

— Как чувствует себя Джим? — спросил Гилберт.

Вместо ответа Эймз повернулся в сторону церковного сада. Рыжеволосый Джим бегал вместе с другими подростками.

— Нога у него быстро зажила. Он рассказывал мне о вас, мистер Бут. Сказал, что вы обещали научить его играть в карты.

— Да, мне показалось, что он заинтересовался…

— А вон там моя жена с девочками: Виргил и Тилли, — он показал Гилберту на женщину с ребенком на руках. За юбку матери держалась старшая девочка. По фигуре миссис Эймз было ясно, что в семье шахтера скоро будет пополнение.

— Моя жена поставит только на меня, если я буду участвовать в соревнованиях один, мистер Бут. Не обижайтесь, но лучше не учите Джима играть в карты…

Гилберт вспомнил предостережение Джулии о том, что миссис Эймз не одобряет карточных факусов. Он смутился оттого, что словно бы сбивает с пути мальчика.

— Вы можете быть в этом уверены, — извинился он. — Называйте меня просто Гиб.

— Тогда и я для вас буду просто Аб, — Эймз сложил руки на груди, стал держаться свободнее, раскованнее. — Я выставлю гранит за два дня до соревнований, чтобы можно было потренироваться. Если будем бурить в паре, нам нужен еще один бур… Я узнаю, может, Хьюз разрешит мне взять с шахты.

— Я принесу бур, — заявил Гилберт. — Здесь требуется особый бур, закаленный на случай, если в граните окажутся трещины или прожилки. Гранит — порода опасная. Коварная. Можно сломать не один бур. Тогда нас исключат из соревнований.

— Ну тогда все в порядке, — успокоился Аб, — надеюсь на вас.

Вдруг Гилберт вспомнил, что он не собирается задерживаться в Стайлзе до четвертого июля. К этому времени он вернется на восток с семьюдесятью пятью тысячами в кармане.

— Говорят, вы ставите крепи на четвертом уровне, — поинтересовался Гилберт, меняя тему разговора. — Как там дела?

Эймз настороженно взглянул на него, потом отвел глаза в сторону и уклончиво ответил:

— Не всегда что-то обнаруживаешь там, где надеешься…

Невразумительный, обтекаемый ответ разжег любопытство Гилберта, молодой человек заинтересованно уставился на нового знакомого.

— Черт возьми! Что ты хочешь сказать?

— Кажется, руда есть, но распределена очень неравномерно.

— А что показывают пробы?

Эймз пожал плечами, посмотрел в сторону.

— Наверное, нечистый концентрат.

Гилберт снял шляпу, провел по волосам. Ничего плохого в том, что человек немногословен. Уроженцы Корнуолла все такие. Но когда, отвечая на вопрос, человек не смотрит в глаза и замолкает на полуслове — это озадачивает. Такое поведение заставляет крепко задуматься.

— Говорят, в шахте осталась только пустая порода, — сказал он. — Но, конечно, невозможно узнать, что лежит ярдом ниже!..

Эймз напряженно молчал.

— На нашем руднике уже встречается окрашенная порода, — сообщил Гилберт. — Но этого, конечно, мало. Во всяком случае, уже не приходится работать вслепую!

Возможно, что парни из бригады Аба первоклассные шахтеры и добывают золотоносную руду с легкостью, словно она лежит на поверхности. Но довольно трудно представить себе горняка, добропорядочного настолько, чтобы отказаться от возможности заключить пари? Гилберт продолжал разговаривать, рассказывал Эймзу о своих взглядах на горнорудное дело. Объяснял, чем они с Отисом занимаются на «Змеиной Скале», — делился планами на будущее… Он говорил, говорил, время от времени испытующе поглядывая на Эймза и раздумывая над тем, что творится на обогатительной фабрике «Континентальной» компании. Бездействуют двадцать дробилок, полностью уволена смена горняков, работавших на верхних уровнях. Остальные шахтеры разрабатывают только новый уровень, но выдают пустую породу. По разговорам у них возникают осложнения с грязевыми потоками.

Во всем происходящем нет ничего особенного — всего-навсего выходки старой шахты. Такое случается каждый день!

Однако Гилберт почему-то встревожился, не мог не думать об этом. Он всегда безошибочно чуял неладное. И теперь его не покидало ощущение, что на шахте не все хорошо… Попытался припомнить, что приходилось слышать раньше о происходящем в компании и чему прежде не придавал значения.

— Джим говорил, что вы знакомы с Бертом Скоби? — спросил Гиб.

— Да, мы работали вместе на четвертом уровне, но после ранения мистер Хьюз его уволил, — кивнул Эймз.

Гилберт подумал, что сведения опровергают его предположение. Если бы Хьюз пытался что-то скрывать, то, конечно, не стал бы назначать в эту смену такого пьяницу и горлопана, как Берт Скоби. И уж, ни в коем случае, не уволил его.

— Я слышал, что акции компании стремительно падают.

— Меня это мало волнует, — Эймз недовольно сжал губы. Ему не понравился вопрос.

— Если вдруг шахта закроется, и вы будете искать работу, можете обратиться к Отису. Считаю, что, если дела у нас пойдут хорошо, то понадобятся еще рабочие, — Гилберт улыбнулся, давая понять Абу, что его расспросы никак не повредят.

Эймз даже не улыбнулся.

— Спасибо. Но, если дело выгорит, то я смогу стать начальником смены. И тогда Джим останется в школе. В противном случае, ему придется в следующем году пойти в подручные.

Гилберт осмотрел поношенный пиджак шахтера, усталые глаза. Он знал от Отиса, что у Эймзов не так давно сгорел дом… Гарлан соблазнял бедняка, у которого полон дом детей и постоянно беременная жена, должностью начальника смены…

Тут Гилберт снова отрезвил себя, прервал свои размышления. Похоже, у него разыгралось воображение. А впрочем, он сам во всем виноват и его чрезмерное любопытство. Если постоянно думать, кого-то подозревать и искать во всем подоплеку, то странной может оказаться любая ситуация! Возможно, в «Континентальной» все будет отлично. А если и нет, какое ему дело?

Почему он должен беспокоиться о том, что случится со Стайлзом? Ведь жители города не слишком озабочены его судьбой?

Джулия сидела за пианино, играя духовные гимны. Она немного волновалась, ей было слегка не по себе. Переживала, как они встретятся, если он придет! Но… еще больше страдала при мысли, что Гилберт, может быть, не появится.

Весь день она мучилась, с той самой минуты, как Дотти сказала, что мысли написаны у нее на лице. Она с трудом овладела собой, старалась казаться веселой и общительной за обедом у Луизы.

Она предоставила возможность Гарлану отвечать на вопросы, адресованные ей, а Луизе — строить планы возможной поездки в Денвер. К тому же должна была уделить внимание доктору Бичему. А после обеда, на лужайке для игры в крокет притворяться, что такой отдых доставляет ей огромное удовольствие.

Но ее не покидали мысли о Гилберте, и о будущем, которое им уготовано. Было ощущение, что эта ночь ничего им не принесет, ничего не изменит в ее жизни. Они больше не должны встречаться, она должна расстаться с ним!

Она сыграла мелодию «Твои пастбища прекрасны и просторны» и без перехода заиграла «Ты принадлежишь мне, моя любовь». Проиграв несколько тактов, представила, что они с Гибом женаты и растят детей… Она остановилась, сняла руки с клавишей. Господи, она рассуждает, как настоящая идиотка! Он с трудом согласился стать крестным отцом Гилберту! Глупо ожидать, что он возьмет на себя ответственность и станет ее мужем, и отцом детей!..

О чем тут мечтать? Если они будут встречаться по-прежнему, скоро об этом станет всем известно. Рано или поздно, а скорее всего, очень рано — люди станут замечать их отношения. И конечно, первыми обратят внимание Гарлан, Хэриет и Дотти! Как только их связь станет явной, ее репутацию уже ничто не спасет. Она потеряет авторитет навсегда. От нее отвернутся все друзья. На нее будут показывать пальцами. Она не сможет жить в Стайлзе и продолжать медицинскую практику.

Рассудком она понимала все. Но сердце не хотело считаться ни с какими предостережениями и опасениями. Если бы сейчас пришел Гиб, она безрассудно бросилась бы к нему в объятия!

Джулия заиграла снова. Только стихли последние звуки мелодии «И ты будешь помнить меня», послышался стук в дверь. Стук повторился. Она замерла, слушая, как Гилберт окликает ее… Сердце билось тревожно и взволнованно. Джулия встала и вышла в коридор. Проходя мимо зеркала, мельком взглянула на свое отражение. Сегодня она надела пеньюар из яркого индийского шелка. Пеньюар был тщательно застегнут на все пуговицы, подол касался пола. Она выглядела очень целомудренно. Однако под пеньюаром не было ничего.

Джулия открыла дверь. Гилберт пришел к ней, как был в церкви, в праздничном костюме, шляпу держал в руках.

— Гиб! — выдохнула Джулия.

— Добрый вечер, Джулия.

Он вошел, от него пахло ветром. При мерцающем свете лампы вышивка на жилете и пряжка на шляпе переливались и искрились.

— Я слышал, как ты играла. Просто замечательно.

— Спасибо, — Джулия сцепила руки и сильно стиснула пальцы. На его щеки и подбородок падали тени, он вертел шляпу, чувствовалось, что молодому человеку, немного неловко.

— Как новый доктор? — смущенно спросил он.

— Молодой, — ответила Джулия хрипловатым от волнения голосом, — немного испуган предстоящей работой. Мы все старались отнестись к нему доброжелательно, чтобы он чувствовал себя комфортно, — она говорила очень быстро, почти проглатывая слова. — Может быть, присядешь?

Гилберт смотрел через ее плечо, потом перевел взгляд на Джулию.

— Большое спасибо. Но я не могу остаться, утром уезжаю на рудник!

Он уезжает. Острая боль пронзила сердце. Джулия побледнела, не зная, что сказать…

Гилберт теребил ленту на шляпе.

— Крестины прошли хорошо.

— О, да…

— Вот только Гилберт плакал…

— Да, иногда дети пугаются и плачут…

Молчание затянулось. Теперь он стоял, не сводя с нее глаз. И от его пристального взгляда, ее тело, словно оживало. Джулия ясно ощутила, что под пеньюаром у нее прекрасное обнаженное тело… Казалось, что взгляд Гилберта проникает в душу. Открывает то, о чем она старалась не думать — собственную привлекательность. Гилберт нерешительно переступил с ноги на ногу.

— Я собирался сегодня быть джентльменом. Зайти, посмотреть, сообщить, что уезжаю на рудник. И сразу уйти. Но оказывается, уйти не так-то просто.