Вся медицина от Элиша и Гиппократа до наших дней, а может быть даже до будущих гениальных открытий – для Жени вполне вмещалась на десяти страницах Травника. Поэтому, когда ее соседка как-то пожаловалась на боли в животе после перенесенной в прошлом операции, Женя, даже на мгновение не задумавшись, безапелляционно изрекла:
      – Спайки.
      Соседка обратилась к видному професcopy-хирургу. Тот долго и внимательно обследовал пациентку, в мыслях отбросил десяток сходных по симптомам заболеваний и, наконец, тщательно взвесив все объективные данные, произнес:
      – Спайки.
      Это дико обидело соседку. Лучшие чувства ее были ущемлены. Надо же – около месяца томиться, ожидая очереди, ехать в Иерусалим, подвергаться неприятному исследованию да еще уплатить солидный гонорар, чтобы услышать тот самый диагноз, который сходу поставила Женя!
 

ХОРОШЕЕ ОТНОШЕНИЕ К ЖЕНЩИНЕ

 
      Они беседовали по-русски в твердой уверенности, что коренные израильтяне, сидевшие на скамейках в парке, не понимают ни единого слова. Нетрудно было догадаться, что и пожилая и молодая приехали в Израиль недавно.
      Молодая жаловалась на судьбу, на мужа, на то, что живет в постоянном страхе забеременеть.
      – Трижды я обращалась к гинекологу. Едва услышав мои опасения, он тут же посылал меня на анализ.
      – И ни разу не обследовал?
      – Ни разу. Они нас тут не балуют.
 

 
      Арику три года. Обычно мы общаемся по-русски. Некоторые слова он не понимает, и мне приходится переводить их на иврит. Родители Арика стараются сохранить и семье русский язык. К сожалению, не всегда у них хватает на это терпения.
      Арик не просто красивый ребенок. Он беспредельно обаятелен. Он устает от постоянных объятий и поцелуев знакомых и незнакомых людей. Однажды я схватил Арика на руки, подбросил его к потолку и спросил риторически:
      – Арик, скажи, ну кто тебя не любит? Арик наклонил голову, глянул исподлобья и ответил:
      – Аравим.
      Родителей Арика мне пришлось убеждать в том, что не я просветил ребенка по поводу арабов.
 

РАДИОГРАММА

 
      За границей ощущение родного дома возникает, как только попадаешь в самолет израильской авиакомпании.
      С женой я возвращался из командировки в Англию. В "Боинге"-707 шесть кресел в ряду разделены узким проходом. Сейчас он был плотно заблокирован очередью в туалеты.
      Вдруг по радио прозвучала моя фамилия: я должен срочно связаться со стюардессой.
      Жена с тревогой посмотрела на меня, поспешно встала и вместе с соседом втиснулась в очередь, чтобы дать мне пройти. В проходе каждый с готовностью вжимался в стоящего рядом, уступая мне дорогу в голову самолета. Навстречу протискивалась стюардесса.
      – Все в порядке, – сказала она, приветливо улыбаясь, радиограмма от Шмулика. Он поздравляет с празднитком твою жену и тебя и сожалеет, что сегодня не он командир самолета, в котором вы летите.
      Надо же! Шмулик, пилот израильской авиакомпании, узнал, что мы возвращаемся домой этим рейсом!
      Мой вид успокоил жену. Тревога исчезла с ее лица. А каждый пассажир, которому я невольно причинял неудобство, не преминул сказать: "Слава Богу".
 

 
      Сколько я помню себя, я говорил по-украински. Учился в украинской школе. Нежную кожу детства сменил на отроческие колючки под поэзию Котляревского, Шевченко, Леси Украинки.
      Поэтому, когда на конгрессе ортопедов в Лондоне ко мне подошел коллега, на лацкане пиджака которого была табличка с надписью "Доктор Бобошко. Торонто. Канада.", я обрадовался тому, что, кажется, появилась возможность без труда говорить по-украински, а не копаться в карманах памяти, мучительно разыскивая куда-то запропастившееся английское слово.
      Я спросил коллегу, можем ли мы перейти на украинский язык.
      – Звычайно! – С энтузиазмом ответил доктор Бобошко.
      И потекла беседа без всяких усилий.
      Но тут стоявшая рядом жена рассмеялась и предложила мне перестать говорить на иврите.
      Я стал следить за своей речью и с ужасом обнаружил, что вместо богатого литературного украинского языка, к которому я привык, из меня выплескивается окрошка из ивритских и украинских слов.
      Беседа продолжалась по-английски.
 

 
      На углу две молодые мамы обсуждали трудности воспитания.
      – Я так отшлепала их с утра, что им хватит на целый день.
      – А я как-то не могу.
      – Почему? – Удивилась первая.
      – Они обижаются.
 

И Н Т Е Л Л И Г Е Н Т

 
      Причину можно отыскать даже для беспричинной ненависти.
      Всеволод, бывший московский хирург, работающий массажистом, говорит, что Израиль он возненавидел в тот день, когда пациент, сняв носки, вытер ноги носовым платком.
      – Зачем? – спросил Всеволод.
      – Я интеллигент. Еще в гимназии в Польше мне привили это.
      – В таком случае вам следует носить с собой бутылочку с водой, сперва окроплять ноги, а уже затем вытирать их платком, – не скрывая презрения, сказал Всеволод.
      Пациент деликатно промолчал, а, узнав, что массажист бывший москвич, спросил, занимался ли он и в Москве массажем.
      – А как же! Я с детства мечтал об этой профессии. Как-то в кино я увидел массажиста и понял, что это предел моих мечтаний.
      – Похвально, когда человек воплощает в жизнь свои идеалы.
      В комнате тихо звучала приятная музыка.
      – Кажется, Третий концерт Шопена для фортепиано с оркестром? – Неуверенно спросил пациент
      – У Шопена нет Третьего фортепианного концерта. И вообще эту музыку написал не композитор.
      – Как это – не композитор?
      – Это музыка Чарли Чаплина к его фильму "Огни большого города".
      – Да? Откуда вы знаете такие вещи?
      – Когда нас готовили в массажисты, мы должны были читать книги, посещать музеи и филармонию, чтобы иметь возможность разговаривать с такими интеллигентными пациентами, как вы.
      В Москве Всеволод, надо полагать, общался только с энциклопедистами, а в Израиле у него не было других пациентов. Впрочем, в Израиле даже водка кажется ему не такой сорокаградусной, как московская.
 

 
      Шота, переехав в Израиль, потерял неописуемое необходимое ему ощущение значимости собственной личности. Бывало, прилетишь в Москву, подкатишь к гостинице "Россия". Толпы командировочных тычутся к дежурному, просят, умоляют, требуют, размахивают командировочными удостоверениями. Но в ответ непреклонное: "Мест нет".
      А он спокойно подает свой паспорт с вложенным в него червонцем, и – пожалуйста – ключ от номера, и он поднимается в лифте, опьяненный этим самым неописуемым ощущением.
      Увы, потеряно, как и многое другое, что он не сумел вывезти из Грузии…
      И только здесь, в Египте, куда приехала их туристская группа, вдруг вновь проросло в нем ощущение собственной значимости. Шота был подбит долларами, и в скопище нищих египтян он воспарил, словно попал в вестибюль гостиницы "Россия".
      Была еще одна причина, кружившая голову, как рюмка чачи. Шота формально не состоял в организации "Мир сейчас", но именно активное функционирование в рабочей партии обеспечивало ему, не ахти какому специалисту, устойчивое положение на работе. На каждом шагу Шота рекламировал миротворческую позицию своей партии, как вот этот египтянин рекламирует гипсовые бюстики Нефертити.
      Его сослуживец, умение, знания и способности которого позволяли ему иметь собственное мнение, все время каркал, что даже мир с Египтом выеденного яйца не стоит.
      И вот сейчас они, израильтяне, туристы в Каире, и Шота непрерывно тыкал этот аргумент в наглую морду своего оппонента.
      Их группа вышла из мечети Мухамеда Али в Цитадели. Туристов водят туда стадами. Шота, каждой клеточкой осязая свою значимость, время от времени раздавая нищим гроши.
      На корточках, пряча стопы в грязно-серой галабии, длинном платье, свисавшем с тощих плеч, сидел египтянин лет сорока. Шоте захотелось высказать ему свою симпатию и он произнес по-арабски и на иврите: "Салям! Шалом!" Хорошие слова. Мир.
      Реакция египтянина на эти слова оказалась необычной. Он встал, повернулся спиной, наклонился и, подняв галабию, обнажил костлявый зад.
      Шоту словно кулаком двинули в физиономию. И это при его обостренной чувствительности к непочтению! Да еще прилюдно!..
      Но что хуже всего, этот сукин сын – сослуживец всю Цитадель оглушил своим наглым смехом.
 

 
      Девица поднялась в полупустой автобус. Красоту библейского лица портила чрезмерная косметика. Печать ее профессии лежала на каждом сантиметре тела, откровенно оголенного сверху и снизу. Она окинула пассажиров быстрым взглядом и села рядом с ортодоксальным евреем в черной широкополой шляпе.
      Завитые темно-русые пейсы метнулись, когда он порывисто отодвинулся и вжался в борт автобуса.
      – Не бойся. Я не собираюсь тебя соблазнить. Мне просто хочется рассказать свою историю религиозному человеку.
      Она безуспешно попыталась стянуть юбку на обнаженные бедра.
      – Я из очень знатной семьи марокканских евреев. Мои братья и сестра соблюдают все наши традиции. Только меня как-то занесло. Я едва вышла из детского возраста, а ко мне уже липли мужчины. Ни одна из моих соперниц не зарабатывает такие деньги, как я. Мама плакала, увещевала меня. Перед смертью она сказала, что позор свел ее в могилу.
      Она умолкла и посмотрела сквозь ветровое стекло так, словно впервые заметила тель-авивскую улицу.
      – Сегодня ночью мама приснилась мне. Я ее видела, ну, как тебя. Она снова укоряла меня. А потом сказала, что я должна прийти к ней на свидание сегодня в шесть часов на угол улиц Ибн-Гевироль и Арлозоров. Это, конечно, абсурд, но я почему-то решила поехать.
      Девица взглянула на часы. Сосед тоже посмотрел на свои часы. Стрелки выстроились почти в прямую линию.
      Автобус остановился. Открылась дверь. Девица кивнула соседу и ловко выскочила на тротуар.
      В тот же миг неизвестно как ворвавшийся на остановку мотоцикл отбросил ее к стенке дома. Смерть наступила мгновенно.
 

 
      В Лондоне, в театре "Аполло-Виктория" рядом с нами высокий богатырского сложения мужчина обратился к своему соседу на иврите. Завязалась беседа. Выяснилось, что в Израиле мы живем не только в одном городе, не только на одной улице, но даже в соседних домах.
      В Израиле наше знакомство продолжилось. Мы уже знали, что Даниил был летчиком, полковником Армии обороны Израиля.
      Как-то он пригласил нас к себе на субботу. Компания относительно небольшая, человек четырнадцать. Впечатление такое, что собралась большая семья, в которой все друг друга очень любят. Вскоре не осталось сомнения в том, что мужчины – летчики, бывшие сослуживцы Даниила.
      Мы упивались остроумием собеседников. Но, даже на их фоне сверкал Шай, невысокий сухощавый еврей с большими ушами, настороженными, как локаторы.
      Между Шаем и мной завязалась словесная дуэль, доставлявшая мне огромное удовольствие.
      В четвертом часу утра, прощаясь с хозяйкой дома и поблагодарив ее за чудесный вечер, я сказал, что мы в восторге от всех гостей, но Шай – слов нет, чтобы выразить наше восхищение.
      Хозяйка улыбнулась.
      – Если бы я не знала, что тебе не известно, кто такой Шай, я бы сказала, что ты сноб.
      – Почему?
      – Потому, что все мужчины – полковники, а Шай – генерал.
 

 
      Мы ехали из Гагры в Поти, единственные чужаки в автобусе, набитом местными жителями. Жена сидела у окна, я – справа от нее, у прохода.
      Надо мной навис молодой человек, то ли грузин, то ли абхазец. Парень примерно моего роста и комплекции. Пиджак его был распахнут, и пола мазнула меня по лицу. Мне очень неприятны чужие прикосновения.
      Я дружелюбно попросил молодого человека застегнуть пиджак, или отойти в сторону. Никакой реакции. Пола пиджака снова хлестнула меня по лицу. Слегка повысив голос, я сказал, что третьего предупреждения не будет, что я просто выброшу его из автобуса. Он окинул меня презрительным взглядом.
      В третий раз я вскочил, схватил его одной рукой за шиворот, другой – за брюки и стал протискивать мимо людей, стоявших в проходе Пассажиры обалдели от изумления. Даже шофер немедленно затормозил и открыл дверь, услышав мою команду.
      Молодой человек сперва трепыхался, безуспешно пытаясь освободиться. Потом стал просить прощения и обещать, что больше не будет. Я оставил его рядом с шофером и вернулся на свое место. Жена возмущено сказала, что я испортил ей весь отпуск.
      Десять лет спустя мы ехали из Кфар-Савы в Тель-Авив в набитом до предела автобусе. Жена сидела у окна, я – справа от нее, у прохода. Многозначительная улыбка жены не оставляла сомнений в том, что именно я – объект ее насмешки, причина которой мне была не ясна.
      – Тебе не мешает? – спросила жена.
      – Что?
      Я проследил за ее взглядом и обернулся. На металлической раме спинки сидения, чуть ли не моих плечах примостился солдатик, типичный йеменский еврей.
      – Нет, не мешает, – с удивлением ответил я.
      Жена улыбнулась уже без насмешки.
      – Теперь я понимаю, что мы действительно должны были переехать в Израиль.
 

 
      Привез я пассажира из Иерушалаима в Рамле. Через час должен был забрать его. Времени навалом. Дай, думаю, прокатаюсь, авось клюнет кто-нибудь на близкое расстояние. Передо мной еле полз грузовик. Мне надоело плестись за ним. Дай, думаю, обгоню. И надо же, вышел на встречную полосу через сплошную линию.
      А по закону зловредности как раз в этом месте притаился полицейский. Остановил меня. Куда денешься? Виноват. Нe произнеся ни слова, вручаю ему права. Он взял и отошел в свое укрытие. Я жду-жду, жду-жду, а он не возвращается.
      Подошел я к нему и говорю:
      – Слушай, сколько я могу ждать? Дай мне мой штраф и отпусти душу на покаяние.
      Он смотрит на меня и молчит. Потом рассмеялся и сказал:
      – Сколько лет я полицейский, а такого еще не видел. Чтобы таксист без всяких пререканий дал мне права еще до того, как я потребовал? Нет, такого еще не бывало.
      – Так я же нарушил. И что обидно, ведь никуда не спешил. Так этот зараза – грузовик вымотал из меня нервы.
      – Правильно. Но вот так без всяких слов дать права? Нет, такого у меня еще не бывало. Так вот, я ищу в перечне нарушений что-нибудь полегче, чтобы наказание было минимальным.
      И что вы думаете? Ограничился замечанием. И такое бывает.
 

 
      Автомобиль вихлял передо мной из полосы в полосу. Временами он пересекал осевую линию. Темное стекло скрывало водителя. Я подумал, что это либо женщина, либо пьяный. Вероятнее первое. Автомобиль дорогой. "Мерседес".
      Пьяный водитель, как правило, новоприбывший из бывшей Совдепии. Трудно представить себе нового репатрианта, имеющего возможность купить такой автомобиль.
      Мы остановились перед светофором на параллельных полосах. Так и есть – молодая женщина.
      – Знаешь, дорогая, если ты будешь водить машину подобным образом, это может плохо кончиться. Тебя кто-нибудь трахнет.
      Она печально посмотрела на меня и сказала:
      – Если бы…
 

НИЗЛОЖЕНИЕ КОРОЛЯ

 
      В любой компании он громогласно утверждал свою центральность. Анекдоты сыпались из него, как пшено из порванного мешка. Кульминацией остроумия был отлично отработанный номер. Игриво поглядывая на женщин, он выдавал:
      – У меня нет самого главного, что должно быть у мужчины.
      После непродолжительной паузы он похлопывал себя по карману и добавлял: – У меня нет денег.
      И в этот раз, выбрав благоприятный момент, он произнес:
      – У меня нет самого главного, что должно быть у мужчины.
      Тут же один из гостей спросил:
      – А деньги хотя бы у тебя есть?
 

 
      Вы спрашиваете, почему я отвечаю вопросом на вопрос. Иногда это не так уж плохо. Например, однажды Хаим посетил в больнице своего друга Реувена. На обратном пути он вдруг заметил в соседней палате Шимона, не ай-ай какого человека. Но почему бы не сделать богоугодное дело и не навестить больного?
      Хаим зашел к нему. Шимон обрадовался и даже был поражен.
      – Неужели ты специально пришел ко мне?" – Спросил он.
      Сказать правду Хаим, как вы понимаете, не мог. Сказать неправду в таком случае, у нас – у религиозных людей большой грех.
      Так как же ответил Хаим? Он спросил:
      – Неужели ты считаешь себя недостойным посещения?
      – Ну?
 

УБЕЖДЕНИЕ

 
      Летом 1977 года ко мне пришла Иванова. Еще будучи студентом, я восхищался этой яркой балериной. Не знаю, была ли к советском балете Раймонда лучше Ивановой. Но шли годы, блестящая танцовщица покинула сцену и стала преподавателем хореографического училища.
      Иванова пришла по делу. Она написала книгу "Техника балета" и хотела, чтобы глава о профессиональных заболеваниях у танцоров была написана мною.
      Я пoблагодарил Иванову за честь и доверие, но отказался, сказав, что предложение запоздало.
      – Что значит запоздало?
      – Я уезжаю.
      – Куда?
      – В Израиль.
      – Вы с ума сошли! Вы, с вашим именем, с вашим положением! И, простите меня, вы уже не мальчик, чтобы начинать жизнь заново. Иванова долго объясняла мне, что я сошел с ума.
      На том мы расстались.
      Летом 1991 года у меня зазвонил телефон.
      – Здравствуйте, – раздался знакомый женский голос.
      – Иванова, откуда вы звоните?
      – Из Тель-Авива.
      – На сколько вы приехали?
      – Навсегда.
      Я не сказал ей, что она сошла с ума.
 

 
      Послеполуденное оживление на площади Навон в Риме. В кафе два израильтянина эмоционально обсуждают игру флейтистки и гитариста. За ними наблюдает сидящая неподалеку красавица, вероятнее всего, скандинавка. Ее мрачный сосед молча отхлебывает вино из уже не первого бокала.
      – На каком языке вы разговариваете? – Спросила красавица по-английски.
      – На иврите.
      – Он не похож ни на какой другой язык. Не будете ли вы любезны произнести на нем какую-нибудь фразу?
      – Пожалуйста, – вежливо поклонился израильтянин и перешел на иврит:
      – С каким бы удовольствием, с какой радостью я бы трахнул тебя.
      Она улыбнулась и на хорошем иврите ответила:
      – Предложение не блестит оригинальностью, но…
      Из глубокого шока первым выбрался молчавший израильтянин:
      – Твой э… сосед тоже знает иврит?
      – К счастью, – нет.
 

СЕКРЕТЫ ТВОРЧЕСТВА

 
      Михаил Булгаков точно описал Иерусалим времен Второго храма. Описал задолго до реконструкции его археологами. Несомненно, он читал "Иудейскую войну" Иосифа Флавия.
      Силой воображения талантливый художник достроил недостающие детали. Совпадение удивительное. Случайность? Возможно. Во всяком случае, вероятность существует.
      Но откуда на картинах Эль Греко облака, которые мы можем видеть только сегодня из иллюминаторов самолетов, летящих на большой высоте? У Эль Греко не было возможности видеть ничего подобного.
      Что это – генетическая память, или откровение гению?
 

 
      Мой друг доктор Захар Коган (благословенна память его) как-то сказал:
      – Если бы я знал, что внуки – это так здорово, я начал бы с внуков.
 

ДИТЯ ДЕМОКРАТИИ

 
      Восьмикласснику Дорону уже четырнадцать лет, но по-прежнему он продолжает делиться с бабушкой всем происходящим. Он рассказал ей о неприятном осадке после урока, на котором им продемонстрировали презервативы и подробно рассказали об их применении.
      На следующий день он пришел из школы, кипя от возмущения, Он поверил розыгрышу ребят из их класса. Мол, завтра во время медосмотра сестра линейкой будет измерять у ребят длину полового члена, чтобы знать, какой нужен презерватив.
      – Какое она имеет право? Ведь это шетах прати!
      У меня возникли затруднения с переводом. Шетах прати – это собственная территория, или личный участок. А может быть лучше – частная собственность?
 

ЗНАТОК И МРАКОБЕС

 
      Бывший москвич, еще недавно преподававший научный атеизм в педагогическом институте, смотрел на собеседника с высот своей просвещенности. Дикий израильтянин. Молодой человек, а на голове кипа. И это в преддверии двадцать первого века! Мракобесие!
      – Вы, молодой человек, смешите меня. Можем ли мы сейчас жить по нормам, принятым четыре тысячи лет тому назад?
      – Три тысячи четыреста.
      – Какая разница?
      – Вы правы. Разница не в годах, а в процессе обновления. Разница в постоянной поправке в ответ на информацию, поступающую по каналам обратной связи.
      – Чепуха!
      – Господь сказал Моисею на горе Синай, что спустя примерно тысячу шестьсот лет у евреев появится великий учитель. Моисея заинтересовал этот рассказ, и Господь перенес пророка в будущее, чтобы тот мог услышать лекции рабби Акивы.. Моисей внимал словам учителя, но до его сознания доходило немногое.
      – Рабби, – спросил Моисей, – откуда у тебя эти знания?
      – Я прилежно изучаю то, что Господь поведал Моисею на горе Синай.
      Бывший москвич посмотрел на своего собеседника с сожалением.
 

 
      Блошиный рынок в старом Яффо – раздолье для коллекционеров. И для режиссеров. Без труда здесь можно разыскать реквизит времен Шекспира, а то и Эсхила. Что уж говорить о людях, не имеющих возможности покупать в престижных магазинах.
      Зингеровская швейная машина прошлого века. Потертая стиральная доска. Заржавевший утюг. Старинный турецкий пистоль. В стамбульском дворце-музее точно такой хранится за пуленепробиваемым стеклом. Здесь его можно купить за гроши. Помятый самовар местами покрыт зеленоватой патиной. Рядом с ним компьютер.
      – Работает?
      – Еще как! А какие программы в нем! Игры для детей и для взрослых. Словари, Кю-тест. "Вентура". Есть даже "Автокад" для архитекторов. И еще, и еще. Купите, не пожалеете.
      Взгляд скользит со стиральной доски на компьютер. Буквы на клавиатуре уже слегка стерты. Но ведь это не фирменный магазин, а блошиный рынок.
 

СИЛА ПРИВЫЧКИ

 
      Яэль опаздывала безнадежно. Такси – словно вообще нет такого транспорта. Проголосовала и села в остановившийся автомобиль. Водитель внешне симпатичный мужчина средних лет. Иврит слабоват, с тяжелым русским акцентом. Обрадовался, узнав, что Яэль продавщица в крупном универсальном магазине.
      – Ну, теперь у меня будет протекция!
      – Какая протекция? – удивилась Яэль.
      – Ну, если появится какой-нибудь дефицит.
      – А что это – дефицит?
      – Ну, то, что у тебя под прилавком.
      – Под прилавком? Под прилавком у меня бутерброды и кофе, которое я приношу из дома.
      – Бабушке своей расскажи!
      Яэль попросила остановить автомобиль и вышла. Черт с ним, с опозданием. Она очень боялась сумасшедших.
 

 
      Абсорбция, ну, просто учебно-показательная! Кандидат химических наук почти сразу начал работать в университете. Жена, инженер-механик, в Ленинграде была чиновником. А тут, закончив курсы, стала преподавать начертательную геометрию. Государственную трехкомнатную квартиру в престижном районе Иерусалима они выкупили за двенадцать тысяч долларов.
      Но вот беда! Тринадцатилетняя дочка, их единственное сокровище, талантливая, красивая, – ради нее они уехали в Израиль, – под влиянием подружек ударилась в религию. А религия – опиум для народов. И решили родители спасти ребенка от опиума. Продали квартиру за семьдесят тысяч долларов и улетели в Лос-Анджелес.
      Об абсорбции в Соединенных Штатах можно не упоминать, так как речь не о родителях, а о девочке. Депрессию, вызванную отрывом от любимой среды, она начала глушить наркотиками. Для этого нужны средства. Красивую девочку доброхоты быстро научили зарабатывать деньги. Родители, замотанные устройством, заметили это, когда у девочки была уже вторая стадия сифилиса.
      Сейчас ее лечат от наркомании в закрытом заведении.
 

 
      – У меня была столярная мастерская. Знаете, таки солидная мастерская. Я хотел угодить клиентам и гонялся за всякими новинками. У меня было около ста видов формайки. Может быть, даже больше. На все вкусы. Так что вы думаете? Бывало, придет клиент. Покрутится. Посмотрит. Пообещает,.что придет с женой. Ну, хорошо. Придут. Выбирают, выбирают, до одурения выбирают. Говорят, что подумают. И все. И нет их. И нет заказа. Я начал прогорать. Так что вы думаете? Я выбросил всю формайку к такой матери. Оставил только пять видов. Заказы посыпались так, что я едва успевал их выполнять. Пришлось повысить цену на пятнадцать процентов. Сначала.
      А вы говорите – угодить клиенту.
 

ЛЮБОВЬ С ПЕРВОГО ВЗГЛЯДА

 
      Тишка, красавец – эрдельтерьер, уныло плелся рядом с хозяевами. Никогда еще за все пять лет его жизни мир не казался ему таким гнусным. Жара. Пыль. Уйма собак, от нелепых крохотных пинчеров до огромных сенбернаров.
      Еще больше людей. Глупые и тщеславные, они приволокли несчастных животных на эту идиотскую выставку.
      Черный ньюфаундленд с большой головой, покоящейся на передних лапах, печально посмотрел на Тишку. Они мгновенно поняли друг друга. В оценке выставки и людей у них не было разногласий.
      Владельцы эрдельтерьерш с вожделением оглядывали красавца самца, мечтая о потомстве у своих подопечных. Но Тишка с холодным равнодушием проходил мимо потенциальных невест.
      На манеж для демонстрации вывели трех белых олдшиптерьеров. Тишка встретился взглядом с грациозной белой самкой и не взвыл, а застонал. Хозяин едва удерживал поводок. Хозяйка на манеже поводка не удержала. Собака бросилась к Тишке. Нет, они не обнюхивали друг друга. Они обнялись передними лапами, как обнимаются люди. Это была любовь, чистая, возвышенная, еще не открывшая шлюзов для потока половых гормонов.
      Не только публика, но даже устроители выставки с удивлением наблюдали за не собачьим проявлением любви.
      Хозяйка наконец-то схватила поводок и поволокла собаку к центру манежа. Тишкин хозяин пытался уволочь его, упирающегося всеми четырьмя лапами. А Тишкина хозяйка прокомментировала:
      – Весь в хозяина. Ему тоже нравятся только шиксы.
 

 
      Иерушалаим. Рынок Махане Игуда. Русская речь здесь не в диковину. На сей раз она звучала не из уст репатрианта.
      За дородной дамой плелся православный батюшка и канючил:
      – Мань, ну, Мань, ну купи селедку, Мань, ну купи, ну не жидюй.
 

НОСИТЕЛЬ КУЛЬТУРЫ

 
      В мемориальном институте Яд ва-Шем завершилась экскурсия русскоязычной группы новых репатриантов. Люди извлекли еду и расположились перекусить. На скамейке молодой человек зажал в кулаке огурец и, злобно с хрустом откусывая, внушал собеседнице:
      – Они же, бля, по существу дикари. У них же, бля, никакой культуры. Да если бы не мы, Израиль, бля, был бы страной папуасов. Посмотри на этого хера в кипе. Он же, бля, одурманен религией. Он же, бля, еще недочеловек.
      "Хер в кипе", инженер-строитель, работавший в Яд ва-Шем, услышал этот разговор. Бывший москвич был религиозным и носил черную ермолку. Он приблизился к скамейке и, не без труда имитируя ивритский акцент, сказал:
      – Простите, случайно я услыхал культурную русскую речь. Русский язык я выучил здесь в университете. Но, по-видимому, мои знания очень ограничены. Я все время слышу слово "бля", а вот значение его мне неизвестно.
      Молодой человек замер с огурцом во рту. Женщина смущенно промолвила:
      – Это… Это такая связка.
      – Ага, понимаю. Связка, делающая речь более выразительной. Спасибо большое. Что бы мы делали без вас? На каком уровне оставалась бы наша культура? Спасибо большое. "Бля" – это очень поднимет мой культурный уровень. Спасибо большое.