Глава 5

Ричард Кросби, прислонясь к одной из белых колонн, поддерживающих портик его роскошного дома, левой рукой обняв за плечи свою жену Марту, смотрел, как Джим, один из его чернокожих слуг, наливает из канистры бензин в бак «кадиллака» последнего из его гостей. Такая услуга предоставлялась всем. Некоторые издалека приехали на ужин при свечах, устроенный им в честь дня рождения Марты Кросби, а с момента введения эмбарго, семь недель тому назад, большая часть бензозаправочных станций закрывалась на ночь. Или вовсе не открывалась... Ричарда Кросби, владевшего в Пасадене у канала Хьюстон Шип нефтеперерабатывающим заводом мощностью в сто тридцать пять тысяч баррелей в день, эти обстоятельства не касались. Цистерна, установленная позади оранжереи, вмещала четыре тысячи галлонов. Такого количества бензина вполне хватало для «кадиллака» Марты, двух «мерседесов» Ричарда и полудюжины машин обслуги.

Когда бак был заполнен, владелец «кадиллака» радостно помахал хозяевам, сел за руль и выехал со двора. Красные огни его машины удалялись по Ривер Окс Бульвар, самой шикарной магистрали жилого квартала Хьюстона. Большой белый дом Ричарда Кросби, построенный в колониальном стиле пятьдесят лет назад за баснословную по тем временам сумму в два миллиона долларов, был одной из жемчужин квартала. Первый этаж был лишь длинной анфиладой гостиных, курительных комнат и столовых, окна которых выходили на огромную лужайку. Каждая из восьми комнат второго этажа, куда можно было подняться по величественной мраморной лестнице, являла собой шедевр оформительского искусства.

Бассейн, расположенный рядом с лужайкой, был достаточно большим, чтобы плавать на лодке...

Во всем квартале лишь один дом превосходил это великолепие – дом Эндрю Хейвуда, отца очаровательной Марты Кросби. Его состояние восходило к прошлому веку, Хейвуды появились здесь к моменту предоставления первых нефтяных концессий. С тех пор потомки довольствовались тем, что распоряжались огромным состоянием и извлекали из него прибыль. Когда Марте исполнился двадцать один год, она получила в качестве подарка главную местную телестанцию... Она была единственной дочерью, и ее отец не знал, как еще ее побаловать...

Это отрицательно повлияло на характер молодой женщины.

Притянув Марту ближе к себе, Ричард Кросби уронил одну из ее изумрудных сережек. К счастью, она оказалась на шлейфе белого платья Марты.

– Дерьмо!

Обычно она никогда не ругалась, говорила тихим, почти неслышным голосом. Ричард Кросби бросился поднимать изумруд. Марта опередила его. Она сняла другую серьгу, положила обе на ладонь и стала восхищенно рассматривать их.

Подарок ко дню рождения. От ее папаши, разумеется. Гарри Уинстон специально для нее придал им форму капелек. Самые завистливые подруги Марты оценили их при свете свечей за ужином в полмиллиона долларов.

Во время ужина Марта беспрерывно говорила о своем отце, о великом Эндрю Хейвуде. О его элегантности, успехе у женщин. Ее мать умерла от рака шесть лет назад, и с тех пор Марта Кросби не выносила больниц.

Марта пересекла крыльцо, вернулась в холл и остановилась перед огромным зеркалом, целиком занимавшим одну из стен. Она осмотрела неприметные морщинки вокруг глаз и рта, поправила прядь волос, выбившуюся из безупречной прически. Марта всегда была отлично причесана и очень следила за своей кожей.

Ричард Кросби тоже вернулся в холл и замер позади нее, заставляя себя забыть неудовольствие, вызванное этим неудавшимся ужином, во время которого она не обращала на него никакого внимания.

– Ты сегодня великолепна, – сказал он. – В сорок лет ты будешь еще красивее.

Марта соблаговолила едва заметно улыбнуться и быстро захлопала ресницами.

– Благодарение Господу! Пойду спать. Мне завтра очень рано вставать.

Три раза в неделю она заставляла себя проводить два часа в манеже в «Поло Клаб» на Ривер Окс.

Она быстро обернулась, коснулась своими руками губ Ричарда и направилась к широкой мраморной лестнице с двумя пролетами. Ричард заколебался. Он замер, как бы парализованный. Он почувствовал, что если он ее догонит и обнимет, может быть, это не так уж и плохо кончится... Несмотря на то, что она пила только воду «Виттель» и немного «Кортон-Шарлемань 1947». В трезвом виде Марта не позволяла себе предаваться чрезмерной чувственности. Рассудок ее держал плоть в узде. Постепенно у нее выработалось к мужу своего рода равнодушие, смешанное с презрением, что отбивало у нее всякую охоту заниматься любовью. В начале их брака сила, энергия и грубость Ричарда привлекали ее. Затем она стала сравнивать его со своим отцом...

Во власти внезапного порыва Ричард Кросби сделал по направлению к жене несколько быстрых шагов и догнал ее в тот момент, когда она собиралась подняться по лестнице.

– Марта!

Она обернулась, удивленная интонацией, прозвучавшей в его голосе.

– Что?

Он подошел ближе, обвил руками ее талию и, ни слова не говоря, попытался поцеловать. Она повернула голову и высвободилась; в ее голубых глазах внезапно блеснул гнев.

– Что с тобой? – сухо спросила она. – Я же тебе сказала, что иду спать.

– Сегодня твой день рождения, – тихо сказал он, сдерживаясь, – у меня кое-что есть для тебя...

Он достал футляр, весь вечер пролежавший у него в кармане, и протянул ей. Она не взяла его.

– Поздновато, – сказала она.

В правой руке она все еще держала серьги.

– Тебе отлично известно, что вчера я был в Венесуэле, – защищался Кросби, – я вернулся слишком поздно и до второй половины сегодняшнего дня не мог ничего купить тебе. Эта поездка в Каракас была действительно важной...

Марта с обреченным видом слегка пожала плечами.

– Это неважно, дорогой, папочка позаботился обо мне.

Ярость внезапно захлестнула Ричарда Кросби. Мертвенно побледнев, он крикнул ей в лицо:

– Папочка, папочка! Очевидно, ему больше нечего делать. Твой проклятый папочка родился с проклятой золотой ложкой в своей проклятой пасти. Его единственная проклятая забота – это подписывать проклятые документы для своего проклятого завещания!

Он остановился, пораженный острой болью в груди. Сжав губы, побелев, Марта бросилась по лестнице, не взглянув на Ричарда, который даже не попытался последовать за ней. Он услышал, как хлопнула дверь в комнату жены и как повернулся ключ в замочной скважине. Ярость его сразу утихла. Ему хотелось плакать.

– Дерьмо! – проворчал он. – Гнусная жизнь.

Марта и Ричард изредка еще занимались любовью. На скорую руку. Вернувшись с вечеринки, на которой они оба много выпили. При определенной степени опьянения в Марте просыпалась страсть. В таких случаях ее муж справлялся с этим так же хорошо, как любой другой. Но, занимаясь любовью, они больше не разговаривали друг с другом... Ричард Кросби постоянно чувствовал себя подавленным из-за презрения, источаемого женой... Он никогда не расспрашивал ее о внебрачной половой жизни, и она никогда ему ничего не рассказывала. Кое-что он чувствовал и угадывал, и это заставляло его страдать, потому что он все еще любил ее. Но между ними всегда стоял призрак его тестя.

Серьги были лишь последним знаком его внимания. В течение всего ужина – превосходного – Ричард Кросби яростно сжимал в глубине кармана бриллиант, купленный им Марте ко дню рождения. Разумеется, он не осмелился подарить ей его после этих серег. Его тесть в очередной раз унизил его. Невольно, разумеется. Он был стройнее, чем это когда-либо удавалось Ричарду Кросби, говорил с изяществом, из-за которого его принимали за одного из тех, кто приплыл на «Мейфлауэре», и, главное, подавлял своего зятя всей мощью своего огромного состояния...

Ричард Кросби, сын владельца станции техобслуживания, вступил в жизнь в 1950 году с восемьюстами долларами, пятьсот пятьдесят из которых он взял в долг. После того, как блестяще закончил войну пилотом «Авенджера» на авианосце. За четверть века он сколотил себе на нефти и природном газе состояние в несколько сотен миллионов долларов. Он всегда хранил первую автоцистерну, на которой сам развозил сжиженный газ в начале своей деятельности. Теперь он владел тремя нефтеперерабатывающими заводами и газопроводной сетью. Несмотря на этот фантастический успех, ему еще очень далеко было до богатства его тестя. И со времени своих первых трудных шагов у него сохранились некоторые психологические табу. Например, делать роскошные подарки своей жене. На протяжении всего ужина он пьянел от ярости при мысли о том, что и он тоже мог пойти к Уинстону. Для этого у него было вполне достаточно средств.

Подавленный, мрачный, он развязал галстук и бросил его на мраморный пол холла. В столовой все еще горели свечи. Ричард задул их, вышел из дома, пересек сад и вошел в свой погреб – маленькое помещение, построенное по его проекту, – в котором постоянно поддерживалась низкая температура – 60° по Фаренгейту.[7]Прохлада сразу успокоила его. В одном из ящиков он выбрал бутылку «Белой лошади» 1945 года. Он откупорил ее, сел на диван и налил себе полбокала. Помимо рядов ящиков с бутылками, в погребе был стол, за которым можно было поужинать ввосьмером, и уголок для отдыха со стереосистемой, диваном, низким столиком и креслами.

Зрелище сотни бутылок, стоявших в своих гнездах, несколько приободрило Ричарда Кросби. Вино было его страстью. У него было десять тысяч ящиков лучших французских вин, которые он сам отобрал. В этом погребе находилась лишь малая их часть.

Ему доставляло большое удовольствие самому выбирать вина перед ужином. Неожиданно он подумал о том, что Марта как раз сейчас раздевается, и внезапный жар охватил его плоть. Чтобы избавиться от этого ощущения, он залпом выпил бокал «Белой лошади», положил руку на стоявший возле него телефон, набрал номер, но еще до того, как раздался звонок, повесил трубку. Ему не хотелось добираться двадцать минут до Синтии, одной из тех, кто всегда был готов принять его.

Горечь была еще слишком сильна. Он снова стал думать о Марте. Она, должно быть, закончила снимать грим...

Ричард Кросби снова наполнил свой бокал. Он посмотрел на часы, увидел, что уже одиннадцать часов, и включил телевизор, чтобы узнать новости. На фоне графиков диктор говорил о проблеме № 1. Об эмбарго. Федеральное управление по энергетике три часа назад опубликовало официальное сообщение, в котором признавалось, что первая фаза плана ограничений, введенная в действие первого февраля, не дала ожидаемых результатов. Ограничения на десять процентов для промышленных и частных потребителей, на двадцать процентов – для торговых организаций и сокращение на пятнадцать процентов отпуска бензина оказались недостаточными. Пентагон сообщал также, что инспекторам следует объехать все казармы Соединенных Штатов, чтобы удостовериться, что температура в помещениях не превышает шестидесяти пяти градусов по Фаренгейту.

– Дерьмо собачье!

Ричард Кросби выключил телевизор. Ему было тошно. С некоторых пор его страна ему опротивела. Американцы превратились в телят. Днем он видел листовки на бамперах машин: «Нам нужен бензин, а не евреи». Он слышал рассуждения политиков, убеждавших правительство уступить арабам. Это глубоко возмутило Ричарда Кросби. Он уже больше не ощущал себя гражданином этой Америки. Способной лишь бросить своих союзников, отречься и уступить шантажу.

Ричард Кросби тщательно закрыл бутылку «Белой лошади», выключил свет и вышел из погреба. Он был удручен: его жена не уважала его. Он больше не уважал свою страну.

Оставался бизнес.

Он вернулся в большой затихший дом, прошел в свой кабинет и открыл один из стоявших на полу кейсов. В нем был радиотелефон, позволяющий связаться с любой точкой земного шара. Ричард снял трубку и включил передатчик.

– Алло, говорит Хьюстон Мобил, Хьюстон Мобил.

Телефонистка тут же отозвалась. Ричард Кросби попросил связаться с находящимся в море судном «Намбута». С танкером под панамским флагом. Спустя минут десять раздался звонок. На проводе был капитан танкера. Разговор, прерываемый помехами, был очень краток. Да, танкер, зафрахтованный фирмой «Мегуойл», одной из компаний, контролируемых Кросби, взял вчера на борт в Кувейте сто восемьдесят пять тысяч тонн сырой нефти. Без проблем. Теоретически их порт назначения – Палермо на Сицилии. Они выгрузят сырую нефть, загрузят такое же количество и направятся в Хьюстон. Чтобы доставить нефть на перерабатывающий завод компании «Мегуойл». Успокоенный, Ричард Кросби повесил трубку. Нафуд Джидда в точности выполнил свое обещание. С момента введения эмбарго на нефть танкеры компании «Мегуойл» вывезли из Кувейта около семи миллионов баррелей сырой нефти. Единственная американская фирма, которая этим занималась. Танкеры, разумеется, были под разными флагами, но кувейтцы не питали на этот счет никаких иллюзий.

Ричард Кросби посмотрел на часы. В Лос-Анджелесе было только девять часов. Он проверил по записной книжке и набрал номер личного телефона Уильяма Купера, директора Управления водных ресурсов и энергетики столицы Южной Калифорнии. Тот, должно быть, ждал у телефона, потому что сразу снял трубку.

– Билл Купер слушает.

– Говорит Кросби.

– О, здравствуйте. Дик, – сказал тот с неожиданным жаром. – Очень рад слышать ваш голос...

Ричард Кросби удовлетворенно засмеялся.

– О'кей, Билл. Хотите получить хорошие и плохие новости?

Уильям Купер выругался.

– Я сижу в дерьме. Знаете, что устроили эти мерзавцы из Пентагона? Я ухитрился купить сырую нефть в Индонезии. Двести восемьдесят три тысячи баррелей спокойно пересекали Тихий океан. Эти придурки из Вашингтона конфисковали мой танкер! В данный момент его разгружают на острове Гуам для их военных установок. А ведь это было «топливо с низким содержанием серы». Им там на это наплевать, они могут сжигать что угодно, там нет ecofreaks...[8]А я тем временем здесь, как придурок, не даю людям подогревать воду в бассейнах. Кроме того, парень из «Пауэрин Ойл» в Санта-Фе Спрингс вне себя от бешенства. Через неделю ему нечего будет очищать.

– Хорошо, – сказал Ричард Кросби. – Я смогу вам помочь. Я могу очень скоро переправить вам сто восемьдесят пять тысяч тонн. На следующей неделе...

– Фантастика! – воскликнул Уильям Купер. – Но...

– Послушайте, – сказал Кросби, – сколько баррелей в сутки вам нужно для Лос-Анджелеса?

– В нормальное время семьдесят восемь тысяч. В настоящий момент у меня осталось только тридцать семь тысяч для моих обычных поставщиков и для кое-кого еще. Если будет меньше пятидесяти пяти тысяч баррелей, я закрываю город и ухожу...

– О'кей, – сказал Ричард Кросби. – Я сделаю вам предложение, от которого вы не сможете отказаться. Я гарантирую вам ваши пятьдесят пять тысяч баррелей в течение всего периода эмбарго.

– Черт возьми! Вы просто Бог, – с жаром сказал Купер. – Если хотите, я каждое утро буду приходить лизать вам зад.

Ричард Кросби весело рассмеялся. Эхо отозвалось в телефонной трубке на расстоянии в тысячу шестьсот миль от него.

– Для этого у меня есть все необходимое, Билл. Спасибо. Теперь позвольте сообщить вам неприятную новость. Наша сырая нефть обойдется вам в двадцать три доллара за баррель.

На другом конце провода надолго воцарилось молчание. Уильям Купер подсчитывал, и его расчеты были удручающими.

– Двадцать три доллара, – простонал он. – Черт возьми, это получится жидкое золото... Это невозможно.

– Билл, – холодно сказал Кросби, – если у вас есть другой поставщик, не хочу вас принуждать.

– Нет, нет, я этого не говорил! – возразил Уильям Купер. – Я только задаю себе вопрос, как мне выкрутиться из этого. Мы ведь не ассоциация филантропов... Придется созвать Совет директоров.

Ричард Кросби засмеялся.

– Существует очень простой фокус. Вы поднимаете ваши цены, и люди либо платят, либо стучат зубами.

– Три недели назад я уже повысил все цены на пятнадцать процентов.

– Сделайте их еще на десять процентов выше.

– Хорошо, думаю, что мы будем вынуждены это сделать, – вздохнул Уильям Купер.

Ричард Кросби помолчал и закурил сигарету. Теперь он чувствовал себя лучше. Стоявший у него в желудке ком рассосался. Марта, должно быть, спит. Сегодня он не будет заниматься с ней любовью. Но скоро она снова будет смотреть на него с восхищением.

– Билл, – сказал он, – я попытаюсь защитить вас. Неизвестно, сколько времени продлится эмбарго. Если хотите, я заключу с вами контракт на шесть месяцев.

– По двадцать три доллара?

– По двадцать три доллара. Без пункта об отказе от сделки. Вы делаете чертовски полезное дело.

Уильям Купер тяжело вздохнул.

– Завтра я соберу Совет и позвоню вам. Но не забудьте про обещанные мне сто восемьдесят пять тысяч тонн.

Ричард Кросби громко и счастливо рассмеялся.

– Билл, у меня есть достаточные основания не забывать Лос-Анджелес. Помимо вас.

– Какое основание? – удивленно спросил тот.

– Если бы вы встретили ее на улице, вы бы не спрашивали... Послушайте. Вместо того, чтобы звонить, приходите ко мне завтра в отель «Сенчури Плаза». Часов в шесть. Если опоздаю, подождите меня... О'кей.

С восхищенной улыбкой он повесил трубку. Затем снова вызвал телефонистку.

– Хьюстон Мобил. Дайте мне 213 6568798.

Он подождал, насвистывая. Женский голос ответил «Алло».

– Радость моя! Это я.

– Где ты? – томно спросила она.

– В Хьюстоне, – ответил Ричард Кросби. – К завтрашнему дню будь красивой. Я заеду за тобой около восьми часов и мы поедем ужинать в «Сен-Жермен».

– Замечательно! – сказала Джоан. – Ты надолго?

– До шести утра, – ответил Ричард. – Послезавтра у меня здесь в час совещание.

– Но ведь ты будешь без сил?

– Посплю в самолете. До завтра, любовь моя. Будь умницей.

Он повесил трубку и закрыл кейс с телефоном. Довольно забавная игрушка за три тысячи долларов.

Кросби повеселел. На своем собственном «сэбрилайнере» он доберется до Лос-Анджелеса ровно за три часа. Так же быстро, как и обычным рейсом. Его самолет мог взять на борт шесть человек, не считая пилотов. Когда Ричард Кросби был один, он надувал матрац, клал его на пол между сиденьями и ложился.

Он дошел до столовой и налил себе стакан «Кортон-Шарлемань». В доме было совсем тихо. Все трос его детей – Ли, Триция и Джон – были в университете, в доме остались лишь Марта и он.

Сделку, которую он только что заключил с Управлением водных ресурсов и энергетики Лос-Анджелеса, была баснословной. Цены на сырую нефть вновь упадут... Прежде, чем пройдет шесть месяцев. Примерно на десять долларов. Продавая нефть по двадцать четыре доллара, он получит фантастическую прибыль.

Втайне он лелеял надежду, что доведенный до крайности Президент направит в Кувейт или Саудовскую Аравию солдат морской пехоты... Ему лично это дорого обойдется, но он снова сможет уважать свое знамя...

Ричард Кросби потянулся. Пора было ложиться. Но спать ему не хотелось. Он вышел в сад. После дневной духоты воздух был восхитительно свеж. Он постоял несколько минут, глядя на звезды. Несмотря на льющийся на него поток долларов, ему было не по себе.

Глава 6

Барбара Станс, секретарша Эда Колтона, высокая полная девица с острым носом и живыми глазами, спрятавшимися за стеклами очков, нахмурилась.

– Что вы делаете, мистер Колтон?

Эд Колтон со странной отсутствующей улыбкой поднял на нее глаза.

– Ничего, Барб, пытаюсь удалить это пятно.

Оттолкнув кресло назад к застекленной перегородке, доходившей до самого пола, он энергично тер одну штанину на своих серых брюках. Барбарой Станс овладело странное ощущение. Тоном, которым обычно бранят ребенка, она тихо сказала:

– Но здесь нет никакого пятна, мистер Колтон.

Серые брюки были безупречно чисты. Эд Колтон ткнул пальцем в какую-то точку на своем бедре.

– А это?

Барбара не видела ничего. Настойчивость шефа испугала ее. С утра Эд Колтон был какой-то странный: бормотал про себя что-то непонятное, то смеялся без причины, то, наоборот, внезапно впадал в мрачное настроение. Когда час назад она вошла в большой кабинет, из окон которого был виден весь Лос-Анджелес, он стоял у окна, пристально глядя в небо. Из включенного радио звучала тихая музыка. Колтон обернулся к ней и спросил:

– Барб, вам не кажется, что в этой музыке великолепные краски?

Она подумала, что он оговорился, и не стала настаивать. Эд Колтон перестал счищать невидимое пятно и занял свое место за письменным столом.

– Вы закончили отчет по Управлению водных ресурсов и энергетики? – спросил он.