Ане было достаточно сказать просто - "Да". И она бы стала звездой. Влюбленные поклонники усыпали бы ее путь цветами и бриллиантами. Балетоманы цедили бы приторным восхищением. Журналы печатали бы на своих обложках ее портреты.
      Карьера начиналась так успешно, что в это даже трудно было поверить.
      Но жизнь - странная штука. Иногда она делает виражи. Да, зачастую резкая перемена жизни выглядит как чистой воды безумие. Но вдруг крушение твоих планов имеет какой-то глубинный, скрытый смысл?
      Возможно, ты не знаешь и даже не догадываешься, какой именно. Но если ты чего-то не знаешь, не можешь понять - что с того? Почему ты думаешь, что за случившимся не стоит нечто важное, от чего ты просто не имеешь права отказаться?
      - Аня, слушай! Я просто, я просто слов не нахожу! Я такое видела, такое видела! - подружка Алена схватила Аню за руку перед входом в балетный класс и тараторила безумолку.
      - Лена, ради всего святого, угомонись! - Аня ужасно не любила этих Лениных всегда абсолютно бессмысленных восторгов. - Что ты видела? Скажи нормально.
      - Такой танец, такой танец! - Лена не унималась. - И этот танцовщик, этот танцовщик!
      Не повторяй одно и то же по два раза! - Аня уже устала ее слушать. Какой танцовщик? С тобой, вообще, все в порядке?
      Все в порядке, все в п... - Лена осеклась на очередном повторе. - Ой, сорвалась. Прости, пожалуйста. Но тебе обязательно нужно это посмотреть! Обязательно...
      ... нужно это посмотреть, - протянула Аня.
      Да! - воскликнула обрадованная Лена и стала скакать на одной ноге.
      "С ней действительно не все в порядке, - обреченно подумала тогда Аня. - Придется идти смотреть на этого танцовщика, а то она мне покоя не даст".
      Сходив на этот вынужденный "просмотр", все не в порядке стало с самой Аней. Вернувшись в училище, она немедленно пошла в репетиционный зал, встала у станка перед зеркалом и принялась делать разминку.
      Она сделала несколько движений, поймала свой взгляд в зеркале, замерла и, уронив голову на брус, разрыдалась. Она чувствовала себя вероотступницей, которая, осознав свое преступление, бросилась в лоно прежнего бога. Но тщетно. Ее прежняя вера умерла. Безвозвратно.
      Танец Максима - "альтернативный", "неклассический", "неправильный" абсолютно перевернул все ее существо, все ее существование, все ее представление о себе самой. Еще вчера она ни за что бы не поверила, что "это" вообще может ей понравиться. Но сегодня...
      Она рыдала, повиснув на станке, словно на распятье. Она рыдала, сгорая от стыда за свое желание, за эту свою неизъяснимую, необузданную, дикую, внезапно возникшую страсть. Она проклинала себя за свою слабость, за свое малодушие, искушение. Проклинала и в этот же момент сгорала от восторга.
      Она мечтала... Нет, она даже не мечтала. Она грезила. Да - грезила! Во что бы то ни стало - чего бы ей это ни стоило, какими бы последствиями это для нее ни обернулось - бросить все, пасть этому человеку в ноги и просить его. Ей нужно научиться так танцевать.
      Весь ее внутренний мир, с виду такой прочный, с таким трудом отстроенный, вдруг рухнул. Словно его и не было вовсе. Только сон, мираж, наваждение. Карточный домик рассыпался. Впереди пустыня. Она никогда не сможет так танцевать. Никогда.
      *******
      Аня стала его поклонницей. Смешно. Она уже успела привыкнуть к поклонениям в свой адрес, а тут...
      Она дарила ему цветы, не пропускала ни одного его выступления, смущенно околачивалась возле гримерок, подолгу сидела в закулисных кафе, где он мог, внезапно, появиться. Но Максим не обращал на нее никакого внимания.
      Потом Аня узнала, что у него есть ученики. Ей рассказывали, что это настоящая закрытая секта. В балетной среде ходили странные и противоречивые слухи. Говорили, будто бы он не берет себе в ученики людей с классическим образованием и даже не учит никакому танцу.
      -Я хочу быть вашей ученицей, - Аня преградила Максиму дорогу и смотрела на него пронзительным, почти безумным взглядом.
      Сколько ужаса ей пришлось пережить, прежде чем она решилась, наконец, на этот поступок! Она настолько боялась отказа, что долго не находила в себе сил просто подойти к нему и сказать: "Я хочу быть вашей ученицей".
      -Вы смеетесь?.. - Максим посмотрел на нее, как на умалишенную. - Об этом нельзя просить, стоя в третьей позиции!
      А в какой позиции нужно стоять? - Аня растерялась, посмотрела себе под ноги и стала автоматически ими перебирать.
      В том-то все и дело, что нельзя стоять ни в какой "позиции"! Нужно просто быть. Понимаете?.. Просто быть.
      Сказав это, Максим обошел Аню и исчез в сумраке длинного коридора. Дали третий звонок. А она так и осталась стоять на месте, словно вкопанная, не имея возможности ни шелохнуться, ни дать волю своему безграничному отчаянию.
      Третья позиция...
      Аня привычно дежурила на служебном входе, надеясь хотя бы мельком, хотя бы издали увидеть Максима. Выступление закончено, дом культуры покинул последний зритель, вот-вот ее кумир должен был появиться на проходной. Он как обычно пройдет мимо вахтерши, бросит на Аню безразличный взгляд и исчезнет в темноте ночи. Это, конечно, не много, и это очень много...
      Пойдем. - сказал вдруг Максим, по равнявшись с Аней.
      Куда? - Аня была ошеломлена этим предложением. - Вы мне?
      Тебе, тебе. Пойдем, - Максим кивнул головой, а его рука описала едва заметный круг в воздухе - "следуй за мной".
      Ноги у Ани стали ватными, тело - невесомым. И она не пошла, она буквально поплыла за Максимом - через двери на улицу, дальше по двору к его машине. Она следовала за ним по пятам, шаг в шаг, словно ребенок, нашедший своего родителя после долгих месяцев одиноких скитаний.
      - Садись, - скомандовал Максим.
      Аня беззвучно повиновалась, смущенная его обжигающе-ледяным спокойствием и почти страстной решительностью. То, что внешне казалось грубостью, в действительно производило впечатление пронзительной нежности. То, что пугало в нем, на самом деле манило с почти гипнотической силой. Он весь был этой несовместимой противоположностью, сочетанием несочетаемого. Если можно представить себе горящую воду, то это Максим.
      Его небесно-голубые глаза выглядывали из-под черных как смоль волос. Он всегда говорил почти шепотом, но звук его голоса, проникая в душу собеседника, звучал подобно набату. Каждое его движение выглядело предельно утонченным, некой вершиной изящества, но тем не менее, создавало ощущение сосредоточия невиданной, почти магической силы.
      Потрясенная, растерянная, Аня сидела на переднем сидении машины и смотрела прямо перед собой. На самом деле она только делала вид, что смотрит на дорогу. Все ее внимание было поглощено Максимом. Она прислушивалась к нему, вдыхала его пряный, бархатистый запах. Ловила краем глаза движения его рук, продолжавших жить в непрекращающемся, чувственном танце.
      Максим привез Аню на окраину города, к большому ангару. Они были в пути около часа и за все это время не проронили ни слова - словно чужие.
      - "Он - чужой. Как это глупо! - подумала Аня и мысленно рассмеялась. Не может быть, я ведь люблю его".
      При этой мысли Аня вдруг запаниковала. Только сейчас она осознала это. Она не просто восхищается этим человеком, не просто ценит его талант, она его любит. Да, она любит, причем впервые.
      Неведомое ей прежде чувство - любовь к другому, совершенно чужому ей человеку, к мужчине.
      Паника.
      Максим повернул ручку, потянул на себя дверь и пропустил Аню вперед. Ангар был полон людьми. Они танцевали - каждый по-своему, импровизируя и бесконечно перефразируя язык собственного тела. Кто-то парил - плавно, медленно, грациозно. Кто-то, напротив, заходился, безумствовал, неистовствовал в танце.
      Прислушиваясь к музыке и повинуясь своему внутреннему ритму, каждый из танцующих, казалось, находил свою гармонию. Продвигаясь в глубь помещения вслед за Максимом, Аня поймала себя на мысли, что движения этих людей - лишь способ выражения внутреннего состояния. Или, может быть, способ внутреннего преображения.
      Музыка - необычная, чувственная - звучала со всех сторон, соединяя огромное пространство ангара в завораживающую энергетическую целостность. Водопад света - яркого, солнечного - казалось, изливался ниоткуда. Мощные прожектора были установлены на полу по всему периметру помещения. Лучи света били в потолок, а его зеркальное покрытие рассеивало это невесомое молоко во все стороны.
      - Удивлена? - спросил Максим, предлагая Ане сесть в одно из кресел на высоком подиуме в самой дальней части ангара.
      Удивлена? - переспросила Аня. - Да, наверное. Но мне очень нравится. Правда.
      Ты хочешь быть здесь?
      Да, очень.
      -Зачем? - Максим облокотился на высокий подлокотник своего кресла и подпер го лову рукой.
      Аня растерялась, не знала, что на это ответить:
      -Я... Я... Я не знаю. 11росто.
      Просто ничего не бывает, - Максим убрал со лба крупные, вьющиеся кудри и по смотрел куда-то в сторону.
      Я, правда, не знаю.
      Все, кого ты здесь видишь, - Максим окинул взором танцующих, - ищут себя. Они не хотят быть танцовщиками, они понимают, что танец - это лишь один из возможных способов стать самим собой. Самый простой способ. Ты можешь сказать, что ты уже нашла себя?
      *******
      Я никогда об этом не думала, - ответила Аня.
      Странно, - протянул Максим и через секунду продолжил. - Ты знаешь, почему я не приглашаю к себе людей с классическим балетным образованием?
      - Нет. И это меня пугает. потому что у меня... Но я...
      Максим не стал дожидаться, пока Аня расплачется (а она уже была готова к этому). Он начал рассказывать - спокойно, доброжелательно, с заботой, которую, впрочем, вовсе не хотел афишировать:
      -Первое препятствие на пути к себе - это зависть. Если один человек завидует другому, он тем самым отказывается от самого себя. Он как бы говорит: "Я себе не нравлюсь, я хочу быть другим". И после этого он уже не может быть самим собой, он фактически убивает себя.
      Когда человек учится танцевать, он всегда завидует. Он завидует тем. кому эта школа дается проще и быстрее. Он завидует своим кумирам. Ему самому, кстати, тоже завидуют, и это заставляет его завидовать еще сильнее. Это порочный круг... Ты понимаешь, о чем я говорю?
      Да, - Аня ответила ему одними губами.
      Педагоги заставляют своих учеников завидовать друг другу. Они ставят одних в при мер другим, они сами пытаются быть приме ром, занимаются самолюбованием. Но самолюбование и любовь к себе - это не одно и то же. Танцовщик, любующийся своим танцем, - это клоун, лицедей, вечный страдалец.
      Так вот, танцу нельзя научить. Танец - это- состояние души, это ее песнь. Только ты сама можешь быть своим учителем. А те, кого учили танцу, те, кто воспитывался на зависти и самолюбовании, испорчены. Я не знаю, почему я решил показать тебе все это... Ты все равно не сможешь быть с нами.
      -Но это несправедливо! - глаза Ани наполнились слезами.
      Максим посмотрел глаза в сторону и тихо произнес:
      Вот ради этого слова я и затеял весь этот разговор.
      Зависть... - Аня вдруг поняла, что она завидует. Да, она завидует и Максиму, и всем тем, кто мог вот так - счастливо и спокойно - отдаваться сейчас радости танца в этом огромном ангаре, наполненном светом и музы кой.
      -Тебе кажется, что ты меня любишь, - сказал вдруг Максим, и мелкая дрожь побежала у Ани по ногам. - Я благодарен тебе за это чувство. Но... Ты мне завидуешь. Ты хочешь танцевать так, как танцую я. Это безумие, потому что это невозможно.
      Ты можешь танцевать только свой танец. И самое главное из-за этой зависти, я просто не могу поверить твоему чувству. Любящий не может завидовать возлюбленному. Не "не должен", а именно "не может". Понимаешь? Где-то тут ошибка. Прости.
      После этих слов Максим встал и направился к танцующим. Через мгновение Аня увидела что-то, что нельзя различить глазами, о чем нельзя рассказать. Словно бы по волшебству каждый вдруг почувствовал его присутствие. Нет, они не следили за Максимом, большинство из них даже не видели, как он при шел, но они почувствовали его рядом. Казалось, они физически стали ощущать это кожей, душой, шестым чувством... Аня не знала чем, но это было именно так!
      Движения танцующих стали вдруг синхронизироваться, входить в резонанс друг с другом. На глазах у Ани происходил спонтанный, невиданный ею прежде мистический процесс объединения сотен танцующих людей в единое целое.
      До сих пор каждый из них жил своей энергией, своей жизнью. И это было видно. Но сейчас, в это мгновение, их энергии слились воедино, и танец стал превращаться в настоящую мистерию.
      Один человек питал другого, каждый - каждого. Их энергия, переливаясь и усиливаясь, становилась общей. И в самом центре всего этого величественного и великолепного действа был он - Максим.
      Аня заворожено наблюдала за происходящим. И ей было невыносимо больно. Она чувствовала себя Золушкой, которую не пустили на бал. Золушкой, подглядывающей за прекрасным принцем в окно дворца.
      Аня понимала - Максим прав. Причем в каждом своем слове, в каждой интонации. Но что делать ей?! Как ей быть?! Она уже не может вернуться к своей прежней жизни. "Ты все равно не сможешь быть с нами",-услышала она голос Максима внутри своей головы.
      Аня вдруг отчетливо поняла, что или будет здесь, с этими людьми, или умрет. Прежней жизни для Ани уже не существовало, а новая ее жизнь, ее мечта - вот она, здесь. И ее нет, она ускользает на глазах.
      Еще никогда в жизни Аня не испытывала такого отчаяния. Ее сердце ныло от этой муки, оно готово было разорваться на части. Ане хотелось встать и бежать отсюда со всех ног. Забыть, навсегда забыть этот кошмар - ужас утраты своего счастья.
      Но куда ей бежать?
      Аня встала и прошла сквозь толпу танцующих. Она шла медленно, как ходят балетные с выпрямленной спиной, слегка опустив го лову, не поднимая глаз. Каждый шаг с вытянутого носка. Бесконечный путь на эшафот. Приговоренная к смерти.
      Оказавшись в центре ангара, Аня остановилась. Музыка продолжала играть, но все вокруг замерли и расступились. Аня встала на носки, словно была в пуантах, выдержала паузу и вдруг, ускоряясь на каждом следующем повороте, начала крутить фуэте.
      Через несколько секунд она превратилась в юлу, электронную игрушку, повторяющую одно и то же движение, раз за разом, все с большим и большим ускорением. Аня крутила и крутила свои фуэте - минуту, другую, третью...
      Техничные и мертвые движения. Он где-то здесь, он смотрит на нее.
      Техничные и мертвые движения - перед ним, умеющим жить, танцуя, и танцующим, словно бы в этом была вся его жизнь.
      Техничные и мертвые движения. Банальность души...
      Яркая вспышка света и тишина. Последней ее мыслью была странна фраза: "Если мне незачем жить, то пусть уж лучше я умру от своего яда".
      *******
      От напряжения и резкой боли в ногах Аня потеряла сознание. Смерть не решилась забрать ее душу, лишь проигралась с ней. Смерть - странная штука. Когда ты ищешь с ней встречи, она прячется. И приходит только тогда, когда ты совсем не ожидаешь ее визита.
      Аня хотела умереть, она хотела умертвить себя своим "ремеслом", замучить себя. После разговора с Максимом она отчетливо поняла, что пути назад нет, а чтобы идти вперед нужно сначала умереть.
      В таких случаях люди часто решаются на отчаянные поступки. И Аня его совершила. А Максим не мог не понять и не оценить этого. Иногда, если ты хочешь прочувствовать бессмысленность чего-то в твоей жизни, ты должен довести это до предела, до крайней точки.
      Ночь особенно темна перед рассветом. Аня вошла во тьму, и Максим дал ей свет.
      Аня очнулась у него дома на диване, укрытая теплым шерстяным пледом. Максим спал в кресле напротив. Видимо, он смотрел на нее всю ночь, ждал, пока она очнется. Теперь на его лице играла улыбка. Аня отчетливо поняла: ему снится сон - они вдвоем, счастливые и танцующие.
      Утреннее солнце, словно молоко из деревенской крынки, лилось через открытое окно в комнату. Где-то вдалеке пели птицы, шумели кроны деревьев. Аня тихо поднялась с дивана и подошла к Максиму. Он был прекрасен, осененный этим солнечным светом.
      Завороженная, не смея прикоснуться к Максиму даже кончиками пальцев, Аня погладила вокруг него воздух, повернулась на носках и вышла из квартиры.
      Этим вечером она была в ангаре. Он стал ее учителем танцев.
      *******
      Любовь - это танец, самый красивый, самый завораживающий танец на свете. Настоящей любви не нужны слова, для нее важно присутствие. Тот, кто любил, знает, что такое физическая близость любимого человека. Ощущать, что он рядом, что он туг -это несравненно больше, чем верить его красивым словам и пламенным клятвам.
      Танец - это близость, а близость - это любовь. Они любили друг друга, танцуя.
      Нет, Максим совсем не сразу ответил на чувства своей ученицы. Он дал ее чувству время созреть. Он дал возможность Ане стать собой, понять, различить себя в той любви, которую она испытывала. Он сам любовался тем, как она преображалась, питаясь своей любовью к нему.
      Танец - это всегда двое. И один не может быть сильнее или ценнее другого.
      Сначала Аня не понимала этого поведения Максима, а потом оценила. Случись у них что-то при первой же встрече, что бы она знала о своих чувствах? О том, что она способна чувствовать? О том, что есть в ней и как прекрасна она сама, когда любит? Нет, она бы ничего этого не узнала. Никогда.
      Она бы сосредоточилась на своих отношениях с Максимом. Носилась бы со своей страстью, как с писаной торбой. Считала бы Максима обязанным ценить ее чувство, обижалась бы на него. Ей казалось бы, что он не чувствует благодарности за то, что она его любит. А ведь это любящий должен благодарить возлюбленного за свое чувство.
      Если бы Максим сразу пошел ей навстречу, он бы обеднил ее душу, он бы лишил ее счастья знать всю глубину, всю силу ее собственного чувства, своей души. Но в танец нельзя вступить раньше, нежели того потребует музыка. И нужно быть внутренне готовым к танцу, нужно быть переполненным, чтобы танцевать.
      Танец - это мера и такт переполняющего тебя, сдерживаемого и льющегося через край чувства. Аня и Максим любили как божества - со священным трепетом, защищая и оберегая друг друга.
      *******
      Полгода назад Максим стал ощущать странную, не знакомую ему прежде слабость в ногах. Конечно, поначалу он не придал этому никакого значения. Утомление, нагрузки, много выступлений... Мало ли что?
      Но когда он стал запинаться на ровном месте и падать, все озаботились. Аня настойчиво требовала от него, сходить к врачу. Максим отказывался, словно предчувствовал, что ничего хорошего это ему не сулит.
      Так и вышло. Медицинское обследование заняло какое-то время - анализы, специальные тесты, томограф. Вердикт врачей был однозначен - рассеянный склероз. Если бы Максиму сказали - СПИД, рак, чума, это бы не произвело на него такого впечатления.
      Умереть - это не страшно. Жить и не иметь возможности танцевать, а именно это - слово в слово - означал диагноз рассеянного склероза, для Максима означало пожизненную, чудовищную, нечеловеческую пытку.
      В сущности, никчемная болезнь. Поражает молодых людей, жить с ней можно долго и относительно счастливо. Просто в мозге образуются зоны, через которые прекращается передача нервных импульсов. Безделица! Одна проблема с ней нельзя танцевать!
      Весь мир Максима рухнул в одночасье, в одно мгновение. Его, как маленькую деревушку у подножья гор, стерло с лица земли селевым потоком.
      -Это пройдет?! Это пройдет?! - бессмысленно повторял Максим, опираясь на палку двумя руками и глядя на врача в упор, уже заранее зная ответ.
      Невропатолог потупил взор, перемялся с ноги на ногу:
      Болезнь течет - от обострения к обострению, будут и светлые промежутки...
      - Это пройдет?! - голос Максима со рвался на крик. - Это пройдет, я спрашиваю?!
      Врач поднял на Максима глаза и посмотрел на него с испепеляющей жалостью:
      - Цветочки от ягодок, я думаю, отличить можете? Это - цветочки.
      Максим опешил.
      - Смиритесь с этим. Дальше будет только хуже. Так что уж лучше сразу это принять. Простите меня, я должен идти, - сухо добавил врач, повернулся и пошел по больничному коридору, оставив Максима один на один с его отчаянием.
      Первый приступ болезни был очень тяжелым. Слабость в ногах нарастала с каждым днем. Максиму все труднее и труднее давались обычные шаги. Тремор усиливался, руки не держали даже легких предметов, зрение ухудшилось. Его мучили неприятные, крайне болезненные ощущения во всем теле, особенно в ногах.
      Несмотря на сопротивление Максима, Аня добилась госпитализации. Оказалось, что не зря - начались инфекционные осложнения. Максима лихорадило, давление скакало вверх-вниз, начали отказывать внутренние органы. Врачи уже стали подозревать у него злокачественное течение болезни.
      Аня проводила с ним круглые сутки. Из сильного и уверенного в себе мужчины Максим превратился в ребенка, который нуждался в полном уходе.
      - Ты не должна со мной сидеть. Я справлюсь сам, - Максим повторял это, как испорченная пластинка.
      Аня видела - ему стыдно и неловко за себя. Но главное - он не хотел ее утруждать. Никто не обязан ходить за ним, тем более - она. Она должна жить, у нее должна быть своя жизнь. Она не может стать его сиделкой, это неправильно и нечестно.
      Аня слушала все это, пропуская мимо ушей. Даже если бы Максим превратился в абсолютную развалину, лишенную способности не только двигаться, но и думать, она все равно осталась бы с ним - до его последней минуты, до последнего его вздоха.
      Это ей было нужно.
      Максим сопротивлялся болезни изо всех сил, боролся и спустя пару месяцев добился результата. На какое-то время недуг отпустил. Едва встав на ноги, Максим вернулся к своему обычному графику - танец, танец и снова танец. Утром, днем, вечером.
      Врачи возражали категорически: - Вы имеете на него влияние, - говорили они Ане, всем своим видом указывая на безумие и неадекватность Максима. Пожалуйста, запретите ему вести такой образ жизни. Физические нагрузки, столкновение с инфекциями... Все, что он делает, должно быть прекращено, немедленно! Это факторы риска! Снова будет обострение, а если оно будет в ближайшее время, он просто станет инвалидом! В полном смысле этого слова!
      Аня слушала их, кивала головой и одновременно с этим понимала - Максиму она этого не скажет. Ему нельзя запретить танцевать. Это безумие, он умрет, как рыба, выброшенная океанской волной на песчаный берег. Замкнутый круг.
      Ее просьбы, ее мольбу он называл "эмоциональным шантажом":
      - То, что ты любишь меня, не дает тебе никакого права командовать мною, - говорил Максим, глядя ей прямо в глаза. - Я люблю тебя, пойми. Но я должен танцевать, должен. Это не обсуждается. Ничего со мной не случится, все будет нормально. Пожалуйста, только не плачь.
      И она держалась, она не плакала. Но скрыть свою муку, свою боль Аня тоже не могла. Он решил во что бы то ни стало расстаться с ней. Нет, он не хотел от нее избавиться - он не считал себя в праве портить ей жизнь.
      Как он не понимает, что есть только один способ испортить ей жизнь это отдалить ее от себя?..
      *******
      Сейчас Аня сидит в партере, Максим танцует на сцене.
      Сегодня с самого утра он чувствовал себя хуже обычного. Конечно, он не проронил ни единого слова на этот счет. Но разве можно скрыть от нее, что он чувствует? Нет. Она все видела и все поняла - новое обострение болезни.
      Максим как всегда прекрасен и танцует так, словно бы на него не распространяется закон всемирного тяготения. И только одна Аня во всем этом огромном зале понимает, каким трудом, какой болью дается ему сегодняшнее выступление.
      Сейчас все закончится, и она увезет его домой, увезет, спрячет, выходит. Почему его нельзя связать по рукам и ногам и приковать к постели. Поскорее бы уже конец, поскорее...
      Да, музыка неумолимо движется к финалу. Еще чуть-чуть, совсем чуть-чуть - и все.
      Максим делает последний прыжок и разворачивается в воздухе с такой легкостью, как будто у него сзади приделаны крылья. На мгновение он замирает в воздухе - "стоп кадр". Сцена вздрагивает, когда на последнем такте его тело с грохотом обрушивается на пол.
      Зал взрывается овациями. Занавес опускается. На поклон Максим не выходит.
      Аня все поняла...
      Максим потерял сознание в последнем прыжке.
      Он шел к нему, словно сотню километров вброд.
      Силы оставляли его, и он ждал последнего такта.
      Ждал, продолжал танцевать и молился.
      Это испытание было невыносимым.
      И оно закончилось.
      Как только Максим понял это, его сознание погасло, как
      перегоревшая лампочка.
      Максим обнаружил себя на странной лестнице.
      Она шла, разветвляясь во все стороны, вверх и вниз, теряясь в
      бесконечности. Лестница-лабиринт.
      Куда бы Максим ни взглянул, кругом были лестницы.
      Опешив и простояв так с минуту, он сделал шаг вперед и стал
      спускаться по одной из них.
      В следующий момент что-то стало происходить с его сознанием.
      Оно рушилось, складывалось, словно гигантский небоскреб,
      подвергнувшийся террористической атаке.
      Через мгновение от прежнего Максима не осталось и следа.
      Только ощущение своего "я", своей души, прочее - было иным.
      *******
      Ночное небо в багряном зареве. Насколько хватает глаз - все пространство, бывшее еще вчера Римом, охвачено огнем. Никогда прежде этот великий город, похожий сейчас на гигантский костер, не знал подобного бедствия.
      Потоки пламени, наподобие морских волн, сбегали с римских холмов в долины, пожирая дома, лавки, амфитеатры и хозяйственные постройки. Кровавое сияние озаряло собой дальние холмы, селения, виллы, храмы, памятники и акведуки.
      Сколько людей гибло сейчас в этом пекле? Они сгорали заживо, задыхались в дыму, сами бросались в огонь, не желая жить, зная о смерти своих близких. Невозможно даже представить. Над городом парил ангел смерти.
      Смятение и паника все возрастали. Жители Рима бежали из всех городских ворот за его пределы. Жители окрестностей, привлеченные картиной пожара, напротив, устремились к городу. Сотни тысяч людей скопились у стен Рима. Они смотрели на огненное зарево и бессмысленно причитали, потрясенные и раздавленные увиденным.
      Нерон, окруженный сенаторами и преторианцами, стоял на аркадах акведука, облаченный в пурпурную тогу, в золотом лавровом венке и с золотой лютней в руках. Он созерцал бушующую стихию огня, пожиравшую Рим.
      Как хороша была эта его задумка - поджечь Рим! Что такое пожар захолустной Трои в сравнении с горящим Римом! Пустышка! А что такое Гомер, воспевший горящую Трою?! Теперь - никто! Сейчас он - Нерон - будет воспевать погибающий Рим!
      Император наполнился восторгом. Перед ним зарево огня, под ним ревущее море людей, а он один возвышается над этим потопом! Да, сейчас Нерон упивался своим величием, своим гением. Пройдут тысячелетия, но люди никогда не перестанут прославлять стихотворца, воспевшего падение Рима!
      Нерон начал декламировать свои стихи, написанные еще до поджога. Впрочем, его голос был едва слышен в гуле пожара и гомоне многотысячной толпы. Он ударял по лютне, но та издавала только жалобный стон. Хор певчих, расположившихся неподалеку, подхватывал слова императора. Но и их голоса таяли в шуме горящего города.
      И все же император растрогался собственным творением и начал импровизировать. Прозвучало несколько строк, навеянных самим пожаром. И тут Нерон запнулся, начал искать слова. Свита растерялась и, не зная, что предпринять, грянула громом рукоплесканий.
      -Все хорошо, только милосердия не хватает, - донеслось до уха императора.
      Нерон повернул голову. Это говорил сенатор Максимилиан. Император уже давно собирался извести этого вольнодумца, но пока не нашел подходящего случая. Теперь, кажется, он представился.
      -Милосердия? - Нерон поднял одну бровь, холодный огонь блеснул в его маленьких глазках. - Значит, правда, что мне донесли? Ты водишься с христианами?
      -Я слушаю всех, кто говорит об истине, о лучезарный! - ответил Максимилиан и слегка склонил перед императором голову.
      Последователи этого еврея говорят об истине?! - зло рассмеялся Нерон. Ты, верно, решил меня позабавить! Спасибо тебе, мой друг! Но своими речами ты навлечешь на себя кару олимпийских богов!
      Если Юпитер позволяет тебе, о божественный, сжечь город, который находится под его покровительством, я думаю, он не сильно разгневается на меня за мое внимание к христианскому учению. На глазах у всей знати Рима Максимилиан отвесил Нерону хлесткую пощечину.
      Обрюзглые щеки императора распалились. Жестокость Нерона в последнее время не знала границ. Он стал похож на параноика - не пожалел ни своих друзей, ни своих родственников, ни супругу.
      Попасть в немилость к императору - означало неминуемую смерть. Как мог Максимилиан решиться на такой поступок?! Сенаторы, стоящие возле него, инстинктивно подались назад, испуганные самим фактом присутствия при этом разговоре.
      *******
      Нерон выдержал паузу, сощурил глаза и едко улыбнулся: - Ты хочешь посостязаться со мной в философии? Хорошо, я люблю состязания. Ты считаешь Христа более могущественным богом, нежели Юпитер? Не так ли? Что ж, я посмотрю, как ваш Христос позволит мне расправиться с его последователями.
      Граждане Рима заслуживают вознаграждения за доставленное мне удовольствие. И они его получат. С сего момента я повелеваю считать христиан виновниками этого пожара. Показательные казни христиан будут этим вознаграждением.
      - А твоя смерть - будет моим! Император тоже заслужил вознаграждение.
      Сказав это, Нерон подозвал к себе красавца Петрония - своего приближенного, и бритоголового Флава - начальника преторианцев:
      - Петроний, сообщи народу, что в поджоге Рима виновны христиане. За это они будут жестоко наказаны императором. Пусть народ ликует - это ему понравится! Хлеба и зрелищ! Флав, арестуй Максимилиана, он - христианин, а потому и он виновен в сожжении Рима!