На пятое воскресенье своего пребывания в древнем Риме Пэдуэй позволил себе отдохнуть. Весь месяц он ни днем ни ночью не знал покоя: помогал Ганнибалу, носил корзины с бутылками и, между прочим, торговался с назойливыми рестораторами, чьи клиенты прослышали о замечательном напитке. Когда в экономике царит дефицит, отметил Пэдуэй, не надо заботиться о качестве - был бы товар! Он уже подумывал еще об одном займе у Томасуса на новый аппарат, только на этот раз сделанный не из отбитых молотками неровных полосок меди, а из пропущенных через прокатные валки листов.
      Однако сейчас, смертельно устав от самогонном бизнеса, Мартин страстно мечтал развлечься, то есть посидеть в Ульпиевой библиотеке, Глядя на себя в зеркало, Пэдуэй думал, что внутренне он совсем не изменился: все так же не любит торговаться и орать на прохожих. Но внешне... Никто из былых знакомых теперь бы ею не узнал. Пэдуэй отпустил короткую рыжеватую бородку - отчасти оттого, что никогда в жизни не брился опасной (и тупой!) бритвой; отчасти же оттого, что всегда втайне мечтал о бороде, полагая, что при этом не так выделялся бы его крупный, хотя, безусловно, благородный нос.
      Он подобрал себе далматику - византийского стиля длинную тунику с широкими рукавами. Брюки от твидовом костюма придавали ему вид несколько нелепый, но щеголять в модных коротких штанах в преддверии наступающей зимы Мартин не хотел. Наряд завершал плащ из грубой шерсти - попросту большое квадратное одеяло с дырой для головы. Нашлась и старушка, которая связала носки и нижнее белье.
      В общем и целом Пэдуэй был весьма доволен собой и благодарил судьбу, сведшую его с Томасусом. Сириец оказывал ему большую помощь.
      К библиотеке Мартин подходил с тем же сладостным трепетом в груди, с каким юноша ждет встречи с возлюбленной. И не остался разочарован. Он едва не заплакал от нахлынувших чувств, когда, бросив первый беглый взгляд на полки, увидел "Историю Вавилонии" Бероса, все работы Ливия, "Покорение Британии" Тацита и полный вариант "Истории готов" Кассиодора. Ради знакомства с этими рукописями не один историк двадцатого века с радостью совершил бы убийство. На несколько минут Мартин просто растерялся, застыв подобно пресловутому ослу меж двух стогов сена. Затем с душевными муками все же сделал выбор, посчитав Кассиодора более актуальным. Он вытащил толстенные фолианты и сел за столик.
      Это была тяжелая работа - даже для человска, свободно владеющего латынью. Но невероятное многословие и вычурность стиля не беспокоили Пэдуэя - он искал факты.
      - Прошу прощения, господин, - неожиданно раздался голос библиотекаря, - высокий варвар с песочными усами - не твой человек?
      - Вероятно, - сказал Мартин. - А что?
      - Он заснул в Восточном отделе и так громко храпит, что читатели жалуются.
      - Я разберусь, - пообещал Пэдуэй и пошел будить Фритарика. - Разве ты не умеешь читать?
      - Нет, - безыскусно ответил вандал. - Зачем? В моем замечательном поместье в Африке...
      - Да-да, знаю, старина. Но тебе придется либо учиться грамоте, либо храпеть на улице.
      Фритарик сделал выбор незамедлительно и, обиженно ворча на восточно-германском диалекте, удалился. У Пэдуэя сложилось впечатление, что его телохранитель весьма невысоко ценит образование.
      За столиком Мартина, листая Кассиодора, сидел представительный пожилой итальянец, одетый просто и в то же время очень элегантно.
      - Прошу прощения. Я хотел осведомиться, не прочитана ли эта книга.
      - О, пожалуйста, мне нужен только первый том.
      - Не беспокойся, дорогой друг, должен лишь предупредить тебя: обязательно клади книги на место. Ярость Сциллы, оставленной Язоном без добычи, не идет ни в какое сравнение с гневом высокочтимого библиотекаря... Позволь поинтересоваться, какого ты мнения о трудах нашего славного префекта преторий?
      - У него богатый материал, - взвешенно ответил Пэдуэй, - однако слишком пышная манера изложения.
      - Что ты имеешь в виду?
      - Я предпочитаю менее витиеватый стиль.
      - Как! .. Наконец-то среди современных авторов появился писатель, не уступающий великому Ливию, а ты говоришь... - Представительный господин спохватился и понизил голос: - Какая красочная выразительность, какая изысканная риторика!
      - В том-то и беда. Взять, к примеру, Полибия или даже Юлия Цезаря...
      - Юлий Цезарь! Вот уж кто совершенно не умел писать! Его "Галльскую войну" используют как простейший учебный текст для чужестранцев. Прекрасное пособие для носящего шкуры варвара, который в мрачных дебрях северных лесов преследует резвого кабана или травит взбешенного медведя. Но, мой юный друг, для таких просвещенных людей, как мы... - Он вдруг осекся и продолжил с явным смущением; - Надеюсь, ты понимаешь, что когда я говорил об иноземцах, я не имел в виду лично тебя. Ты человек культурный и образованный, хотя и прибыл из дальних краев - это сразу видно. Не посчастливилось ли тебе родиться в сказочной стране Хинд, известной своими слонами и украшенными жемчугом девушками?
      - Нет, моя родина еще дальше, - ответил Пэдуэй. Он понял, что случай свел его с настоящим римским патрицием старой школы, из тех, кто не попросит вас передать масло, не усластив обращения четырьмя любезностями, тремя мифологическими аллегориями и учеными рассуждениями о производстве масла на древнем Крите, - Я родом из Америки. Не уверен, однако, что когда-нибудь туда вернусь.
      - Ах, мой друг, ты совершенно прав! Где же еще жить благородному человеку, как не в Риме? Но, может, ты расскажешь мне о чудесах чужедального Китая с его мощенными золотом дорогами?
      - Немного могу, - осторожно сказал Пэдуэй. - Только дороги там не мощены золотом. Если откровенно, они вообще ничем не мощены.
      - Какое разочарование! .. Впрочем, смею допустить, что правдолюбивый странник, вернувшийся с небес, объявит райские чудеса сильно преувеличенными. Мы обязаны познакомиться, мой дорогой друг! Я - Корнелий Анций.
      Пожилой патриций произнес это с таким видом, словно имя Корнелия Анция должно быть известно каждому достойному упоминания римскому гражданину. Пэдуэй скромно представился.
      К ним подошла очень хорошенькая стройная темноволосая девушка и, обратившись к Анцию "отец", пожаловалась, что не может найти сабеллийское издание Персия Флакка. /*Персий Флакк - римский поэт, родился в 412 году*/
      - Кто-то читает, должно быть, - пожал плечами Анций. - Мартинус, это моя дочь Доротея, кою смею уподобить лучшей жемчужине из короны короля Хусрола, хотя я, как отец, возможно, необьективен.
      Девушка одарила Пэдуэя очаровательной улыбкой и, потупившись, ретировалась.
      - Кстати, дорогой друг, каково твое занятие?
      Не раздумывая, Пэдуэй выпалил правду.
      Патриций замер, переваривая информацию, а когда заговорил вновь, в его по-прежнему любезном тоне сквозила высокомерная прохладца.
      - Любопытно, любопытно. Ну, желаю всяческого финансового успеха... Он произнес последнюю фразу с некоторым затруднением, как активист Христианского союза молодежи, вынужденный говорить о нелицеприятных сторонах жизни. - Наша участь - безропотно нести Господне назначение. И все же жаль, что ты не испробовал себя на ниве общественной службы. Для способного молодого человека это единственный путь подняться над своей средой. Однако прошу меня извинить - книги ждут.
      Мартин с удовольствием продолжил бы знакомство с благовоспитанной красавицей и ее утонченным отцом, но теперь, когда Анций узнал, что имеет дело с вульгарным ремесленником, на приглашение можно было не надеяться. Пэдуэй посмотрел на часы - пора обедать, вышел на улицу и разбудил Фритарика.
      Вандал зевнул.
      - Прочитал, что хотел, Мартинус? Мне снилось мое прекрасное поместье в Аф...
      - Черт бы побрал... - взревел Пэдуэй и тут же осекся.
      - Как, нельзя уж и помечтать о времени, когда я был богатым и уважаемым человеком?! Клянусь, моя честь...
      - Успокойся, ты тут ни при чем.
      - Да? Я рад. Судьба оставила мне одни лишь воспоминания...
      Но почему ты злишься, Мартинус? У тебя такой вид, словно ты гвоздь готов перегрызть. - Ответа не последовало, и Фритарик задумчиво продолжил: - Должно быть, вычитал что-то в этих книгах... Хорошо, что я неграмотный. Так трепать себе нервы из-за событий, которые произошли давным-давно! Я лучше помечтаю о своем прек... О, молчу, молчу, хозяин!
      Пэдуэй, Томасус-сириец и еще несколько сот голых римлян парились в Диоклетиановых термах. Банкир огляделся и мечтательно произнес:
      - Я слышал, в прежние дни в бани пускали и женщин - прямо вместе с мужчинами... Конечно, языческие времена - не то что сейчас.
      - Влияние христианской морали, - сухо заметил Пэдуэй.
      - Ну! - хохотнул Томасус. - Мы, современные люди, такие высоконравственные! .. Знаешь, на что жаловалась императрица Теодора?
      - Да, - сказал Пэдуэй и поведал банкиру, на что жаловалась императрица Теодора.
      - Проклятье! - в сердцах воскликнул сириец. - Всякий раз, когда у меня есть сальная история, ты либо ее слышал, либо можешь рассказать лучшую.
      Пэдуэй предпочел не объяснять, что прочитал все эти истории в книге, которая еще не написана, - в "Анекдотах" Прокопия Кесарийского.
      - Пришло письмо от родственника в Неаполе - занимается морской торговлей... Так вот, Антиох получил вести из Константинополя. - Томасус выдержал многозначительную паузу. - Война.
      - Между нами и Империей?
      - Во всяком случае, между Империей и готами. У них давно уже нелады с тех пор, как убили Амаласунту. Теодохад пытался увильнуть от ответственности, но, по-моему, наш старый король-поэт доигрался.
      - Далмация и Сицилия - вот горячие точки, - опрометчиво сказал Пэдуэй. - Еще до конца этого года...
      - Прорицаешь помаленьку?
      - Нет, просто мне кажется...
      Сквозь пар сверкнул здоровый глаз сирийца - черный и внимательный.
      - Мартинус, кто ты такой?
      - Ты о чем?
      - Есть в тебе что-то... не знаю, как сказать... странное. Ты проявляешь будто невзначай самые необычные познания. А когда я пытаюсь распросить тебя о твоей родине, о том, как ты попал сюда - уходишь в сторону.
      - Ну... - промолвил Пэдуэй, лихорадочно соображая, как выпутаться. И вдруг придумал ответ - правдивый, но весьма двусмысленный. - Видишь ли, я покинул страну в большой спешке.
      - А! По соображениям здоровья, надо полагать? Тогда я понимаю твою похвальную скромность, - Томасус подмигнул.
      Когда они неторопливо шли по Длинной улице к дому Мартина, разговор коснулся бизнеса. Пэдуэй не скрывал своего удовлетворения.
      - Я доволен. Новый перегонный аппарат будет готов на следующей неделе, а медными листами заинтересовался один торговец, отплывающий в Испанию. Правда, сейчас я ожидаю убийства.
      - Убийства?
      - Да. Фритарик и Ганнибал Сципио никак между собой не поладят. Ганнибал, получив в подчинение двух людей, стал еще заносчивее, чем прежде. Он на Фритарике просто верхом ездит.
      - Верхом ездит?
      - Образное выражение, американское. Ганнибал постоянно гоняет Фритарика, подвергает его насмешкам и издевательствам... Между прочим, я готов вернуть тебе долг.
      - Великолепно, мой дорогой Мартинус! Но разве тебе больше не понадобится ссуда?
      - Не уверен, - сказал Пэдуэй, совершенно уверенный, что понадобится. - По правде, я не прочь расширить производство.
      - Замечательная идея! Разумеется, теперь, когда все у тебя идет хорошо, мы поставим отношения на более деловую основу.
      - То есть?
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.