Карфаген

Они сидели во внутреннем дворике дома принадлежащего Инвиту в Сиракузах. На столе стояло три столбика монет. У Инвита на коленях лежал мешочек с деньгами, из которого он доставал монету и по очереди клал в каждую кучку, круг за кругом.

— Готово! Эта стопка монет — ваши деньги в дорогу. — закончив раскладывать монеты, сказал он. — Стоимость мест на кораблях в сумме не должна превысить пяти драхм; трех оболов в день достаточно, чтобы хорошо покушать, если только вы не начнете шиковать и требовать павлиньих языков.

Зопирион пересчитал деньги.

— А что делать, если в конце путешествия не все деньги будут потрачены?

— Разве не приятно встретиться с человеком столь юным и неиспорченным? — улыбаясь, обратился Инвит к Сеговаку. — Я отвечу на твой вопрос, мой мальчик: как-то так получается, что денег никогда не остается.

— А когда мы отправляемся и куда? — спросил Зопирион.

— Как только я куплю билеты, а плывем мы в Карфаген, — ответил Инв.

— А почему бы не попытаться сначала поискать в финикийских городах Сицилии? Они гораздо ближе. Если нам повезет, то, возможно, нам вообще не придется ездить в Африку.

— Конечно, в небольших городах есть мастера. В финикийских колониях вроде Панорма, Атики и Туниса. Но к чему терять там время, когда мы можем сразу сорвать огромный куш? Строители не похожи на политиков, землевладельцев или жрецов, которые в силу своих интересов привязаны к одному месту. Настоящий мастер идет туда, где крутятся большие деньги. В Финикии это Карфаген. Там мы найдем инженеров больше, чем во всех небольших финикийских городах, вместе взятых.

— Но финикийские города Сицилии как раз на пути к Карфагену, — от отчаяния в Зопирионе проснулась настойчивость. — Почему бы нам не заехать в Мессану, а потом западнее — в Панорм и Мотию? Мы бы сходу прочистили их! Разве не логично?

— Нет, я уже все продумал. Если в Карфагене не найдется достаточно толковых людей, у нас останется время на другие города.

Нахмурившись, Зопирион задумался. Ему совершенно не хотелось начинать путешествие со спора с Инвом, имевшим безусловный авторитет во всем, что касалось планирования их путешествия. Однако ему было необходимо найти аргументы, чтобы убедить карийца сделать остановку в Мотии: в этом случае удалось бы разведать, как обстоят дела в доме Илазара.

— Инв!

— Да?

— Я знаю одного человека из Мотии. С его помощью наши поиски заметно ускорятся.

— Кто? Расскажи!

— Это крупный строительный подрядчик по имени Илазар. Он должен знать всех ведущих строителей Новой Финикии.

— Строитель? Сомневаюсь. У таких в запасе есть несколько стандартных планов, они руководят работой, просто тыкая пальцем. И никакого отношения к мастерам или архитекторам они не имеют.

— Насколько я знаю, у Илазара все обстоит гораздо лучше. У него есть опыт по работе в гавани и постройке городских стен.

Инв задумчиво смотрел на стоящую на столе стопку серебряных монет. Почесав блошиный укус, он подбросил тетрадрахму, поймал и снова подбросил.

— Ну, хорошо, ты выиграл, — в конце концов произнес он. — Так или иначе, большинство кораблей по дороге в Карфаген заходят в тот или иной город западной Сицилии. Посмотрим, сможет ли твой подрядчик отличить мастера от головастика.

На западной оконечности Сицилии длинный неправильной формы полуостров Игифалос, загибаясь к северу, окаймлял широкий и неглубокий залив Мотии — десять ферлонгов с запада на восток и сорок с севера на юг. В центре залива и располагалась Мотия — круглый, как каравай хлеба, остров диаметром четыре ферлонга. С северной части острова широкая дамба соединяла его с большой землей: недалеко от основания Игифалоса.

С восточной и южной стороны простиралась зеленая прибрежная полоса Сицилии, просторная и ровная, в клеточках полей и рощ. На расстоянии пяти лиг к северу высилась скала Эрикса, разрывая линию горизонта. К западу в море лежали три плоских острова под общим названием Эгатос.

Мотию окружала массивная стена из известняка высотой двадцать локтей. Через равные промежутки над стеной возвышались двадцать высоких башен. Когда корабль подплыл ближе, Зопирион отметил различия в каменной кладке различных участков стены. Некоторые участки были сложены из ровно выточенных блоков, тогда как на других наружная поверхность стены была грубой и неровной. Также различались размеры камней, длины пролетов. Зопирион пришел к выводу, что стена строилась и перестраивалась в течение нескольких столетий. Но стене и у входных ворот дежурили наемные воины — греки.

За стеной вырисовывались очертания тянущихся к небу домов города. У окруженной со всех сторон водой Мотии не было возможности расти вширь с увеличением численности населения. Поэтому она росла вверх, наращивая этажность. В городе стояли четырех-пяти этажные дома. Зопирион вспомнил о Тире. Те же громоздкость, простота, суровость и полное отсутствие вкуса.

Корабль причал у южной стороны острова, где скалы были расчищены, и была построена гавань — между стеной города и заливом. Здесь же была сделан проем в стене, сквозь который можно было зайти во внутреннюю гавань. Зопирион заметил в ней множество стоящих на якоре трирем — военных и торговых. Вход во внутреннюю гавань могла при необходимости перекрыть подъемная решетка, подобная той, какую юноша видел в цитадели Дионисия.

Путешественники наняли носильщика и, спросив у прохожих дорогу, направились к дому Илазара. Когда они шли по улице, Сеговак то и дело вытягивал шею и беспокойно поглядывал вверх на верхние этажи домов по обе стороны улицы.

— Ага! — воскликнул он. — У меня яйца холодеют от прогулок по этому городу, у меня — огромного сильного варвара. Инв, дорогой, ты уверены, что эти ужасные дома не рухнут на нас?

— До сих пор не упали, — ответил Инв. — Я думал, что ты уже бывал в финикийских городах.

— Конечно, бывал — в Панорме и Солосе. Но там не ставят дома один на другой. Меня вполне устраивает, когда дома стоят по одному.

Близился полдень. Улицы отличались многолюдством. Жители Мотии были одеты кто в длинные свободные одежды, кто в простые туники, некоторые — в блузы и кильты. Почти все носили куполообразные конические или цилиндрические шляпы. Женщины на улице встречались чаще, чем в греческих городах. Они гуляли без сопровождения, делали покупки и разговаривали. На многих были одежды из великолепных тканей и ярко горели драгоценные камни. На перекрестке спорили двое мужчин, сопровождая спор яростными жестами, движениями глаз, носов и бровей. Гортанные звуки их речи напоминали урчание двух огромных котов.

Носильщик остановился около большого дома и поставил на мостовую вещи.

— Дом Илазара, — кивая головой на парадную дверь и одновременно указывая рукой, сказал он.

Зопирион постучал. Дверь открыл коренастый человек в длиннополом одеянии с густой черной надушенной бородой, закрывающей грудь и маленьким золотым колечком в носу. На большом пальце у него было надето богато украшенное кольцо — знак дворецкого.

— Чем могу помочь вам, чужеземцы, — спросил он по-финикийски.

— Это дом Илазара бен-Ахирама?

— По истине — да, мои господа, но хозяин в отъезде. Вместе с маленьким сыном он вернулся в Карфаген. Там они и живут в собственном доме. А я — дворецкий, Абариш бен-Ханно. А вы что хотели?

— Мы работаем на Архонта Сиракуз, ищем для него людей. Мы думали, что Илазар сможет помочь нам.

Абариш низко поклонился, чуть не коснувшись бородой земли.

— Какая честь выпала этому дому! К сожалению, вам придется искать хозяина по его настоящему месту жительства.

Зопирион и Инв обменялись долгими взглядами.

— Теперь ты видишь, юноша, что с большим успехом мы могли отправится прямо в Карфаген, — произнес Инв. — Здесь мы не приобрели ничего, и вынуждены задержаться, пока не найдем корабль для продолжения путешествия, — и повернулся к Абашу:

— Не скажешь ли ты, где можно найти хорошую таверну?

Финикиец сдвинул брови и задумался.

— У Абдагона неплохо, но там занято! А ты, господин, случайно, не эллин? — обратился он к Зопириону.

— Да, меня зовут Зопирион Тарентиец, — ответил юноша и представил своих спутников.

Абариш поднес палец к крючковатому носу и застенчиво посмотрел на него.

— Я узнал тебя по акценту, несмотря на великолепное владение финикийским языком. Ты ничего не знаешь о предмете, который греки называют философией?

— Мой отец дал мне хорошее образование. Я учился у великого Филолая, — Зопирион слегка нахмурился, не вполне понимая, почему это должно интересовать дворецкого.

Абариша как подменили. Он и раньше был вежлив и предупредителен, но как-то безлично. Теперь же на его лице заиграла широкая улыбка, он распахнул парадную дверь и замахал руками, жестами прося посетителей войти.

— К черту таверны! — сказал он. — Вы можете остаться здесь до отъезда в Карфаген. Дом Илизара, возможно, не очень богатый, гостеприимно раскрывает перед вами двери.

Зопирион и Инв снова обменялись взглядами.

— Почему бы и нет? — пожал плечами последний. Из вежливости протестуя, путешественники вошли в дом. Зопирион снял широкополую шляпу и огляделся. При мысли, что Коринна была хозяйкой этого дома, юношу бросило в дрожь.

Когда в Мотии жила вся семья, Илазар занимал весь первый этаж и дополнительно арендовал три верхних.. Комнаты первого этажа были просторными. Однако в доме не было внутреннего дворника, обычного для более богатых домов Средиземноморья. Комнаты почти пустые. Не вызывало сомнений, что хозяин забрал любимые вещи в Карфаген. Абариш представил гостям свою жену и рассказал о сыне — будущем моряке и гордости семьи.

— Если вы будете так добры, позволив мне устроиться, я до обеда успею сходить в гавань, чтобы найти корабль, отплывающий в Карфаген, — сказал Инв.

— А пойду прогуляюсь по винным лавкам. Возможно, встречу там своих бывших товарищей, с которыми я когда-то служил на Сицилии, да узнаю новости, — в свою очередь заметил Сеговак.

— Слушаю и повинуюсь. Туда, достопочтенные господа.

Так Зопирион оказался в главной комнате за столом, вместе с дворецким попивая вино и отвечая на вопросы Абариша, проявившего немалый интерес к философии.

— Пожалуйста, только не очень громко, — сказал финикиец. — В противном случае нас сможет подслушать жена, и, чего доброго, проболтаться о нашем разговоре хозяину. Он преданный последователь старой веры и презирает философию как основу для разрушительного безбожия. Несмотря на то, что моя жена, надеюсь, не желает мне зла, но женщинам порой так трудно удержать язык за зубами!

— Я так долго ждал возможности узнать больше об этой науке, в основе которой лежит исключительно умственная работа! Однако боги никогда не давали мне такой возможности. В Мотии проживает достаточно эллинов, но почти все они принадлежат к рабочему люду, и для них блеск драхм значит больше, чем свет знаний. Но продолжай, я перебил тебя.

Зопирион начал рассказывать. Он изложил теорию Мирона о том, что земля круглая, теорию Филолая о том, что она путешествует по кругу вокруг Центрального Огня вселенной. Рассказал о четырех элементах Эмпедокла, атомах Демокрита и эволюционной теории Анаксимандра. Последний утверждал, что животные суши произошли от рыб. Поведал о поиске всеобщего базового принципа, который Филолай видел в жидком состоянии, Анаксимен в неопределенности, а Гераклит в огне. Зопирион мучительно старался изложить философские идеи по-финикийски, на языке, в котором практически отсутствовали абстрактные термины.

Разговор был продолжен и на следующий день. Зопирион объяснил этическую доктрину Пифагора: строгий самоконтроль, спокойствие, воздержанность, умеренность и справедливость. Человек должен вставать рано, тренировать память, держать страсти под контролем разума. Он должен исполнять свои обязанности и честно держать слово. А также выполнять научные эксперименты, расширяющие границы человеческих знаний. Следует быть добрым к животным. Нельзя принимать участие в кровавых жертвоприношениями и агрессивных военных действиях. Нужно соблюдать определенные правила в питании, … которые, — заметил Зопирион, — я редко выполняю. А также полностью исключается пьянство, прелюбодеяние и мужеложство. Не следует вступать во внебрачные отношения до достижения девятнадцати лет, а после только в случае холостяцкой жизни и не чаще, чем следует.

На третий день пребывания в Мотии путешественники собрались было сесть на корабль, но из-за встречного ветра судно не могло выйти из гавани. Казалось, философским аппетитам Абариша не было предела. Он был бы хорошим учеником.

— Господин Зопирион, мне кажется, что всю мою жизнь я прожил в темной комнате, а вы неожиданно распахнули окно. Я знаю, что очень скоро его захлопнет ветром, но пока есть возможность, я впитаю все, что смогу из этого мира — того, что лежит за пределами наших чувств.

К этому времени Зопирион успел охрипнуть и устать. Устав от хождения по комнате, он предложил сделать перерыв для прогулки по городу, который он почти не видел.

— Слушаю и повинуюсь, — сказал Абариш. — Но, мой добрый господин, не хотите ли, чтобы я сопровождал вас? Не очень благоразумно чужестранцу-эллину разгуливать в одиночку по незнакомому городу.

— Почему бы и нет?

— Ходят слухи, что господин Дионисий собирается напасть на наш город. Скорее всего, это пустая болтовня: разве может Дионисий помышлять о подобном деянии, имея главным советником такого философа, как Филист? Тем не менее, не все в нашем городе подобно нам обладают интеллектом. От некоторых можно ожидать какого угодно безрассудства.

Зопирион и Абариш вместе отправились на прогулку по городу. По дороге в одной из винных лавок прихватили с собой Сеговака. Зопирион не заметил ни признака враждебности со стороны местных жителей. Занятые своими делами они не обращали внимания на чужеземцев. Зопирион не мог уяснить для себя, либо Абариш вызвался сопровождать его, чтобы оправдаться за долгие разговоры на философские темы, либо воинственный вид Сеговака моментально гасил любые враждебные помыслы горожан. Так или иначе, прогулка прошла мирно.

Кроме высоких многоквартирных домов и городской ратуши, в Мотии было несколько храмов. Некоторые были чисто греческими, остальные — финикийскими. Последние окружали каменные стены. Однако ворота в них были широко раскрыты, и чужеземцам было видно, что происходит внутри. Им было запрещено входить в храм без специального разрешения. За стеной на территории храма без всякой системы стояли усыпальницы, обелиски, стелы. В середине этой неразберихи располагался храм.

Сами по себе финикийские храмы походили на невысокие коробки с плоскими крышками и были построены из кирпича и побелены. Практически без украшений, если не считать пару бронзовых колонн у входа, и в редких случаях огромный кованый кубок; смесь египетского и греческого стилей. Фасад одного из новых храмов украшал ряд ионических колонн. Однако крыша осталась плоской, также отсутствовал и фронтон, который у греков обычно и поддерживали колонны.

— А в каком храме сжигают детей?

— В этом — храме Ваала Хаммона. Посмотри, разве не заметно здесь влияние греческой архитектуры?

Эти слова вызвали в голове Зопириона новый поток мыслей.

— А почему господин Илазар уехал в Карфаген?

— Уже давно он купил там дом, а также его деловые интересы…

— Послушай, я правильно понял, что он очень долго жил в Мотии?

Абариш понизил голос и беспокойно огляделся.

— Ты знаешь историю о его жене и сыне? Илазар женился на эллинке из Мессаны, а она взяла да и чуть не сбежала к родителям вместе с сыном. Мальчика ей увезти не удалось, но сама уехала во избежание наказания. Теперь ее родственники преследуют хозяина, требуя возвращения приданого, права на которое не имеют, и ребенка. Чтобы избежать их безрассудных попыток похитить сына, Илазар переехал в Карфаген. Вряд ли им удастся украсть ребенка оттуда. Напомни мне передать тебе рекомендательный знак для Илазара. Он очень подозрительный, и совершенно справедливо. В противном случае он без всяких церемоний вышвырнет тебя за дверь.

На следующий день Абариш проводил их до гавани. Дважды отвесил земные поклоны на прощанье и пожал путешественникам руки. Зопирион мог поклясться, что когда дворецкий прощался с ними, из его глаз выкатились две слезы и сбежали по широкой черной бороде.

— Встреча с вами — большая честь для меня, господа, — сказал на прощание Абариш. — Ах, если бы вы могли остаться на несколько месяцев, проливая свет на тайны вселенной! Я чувствую, что мы больше никогда не увидимся. Этой ночью мне приснился сон, и сон предрекал неприятности. Не забывайте, господа: ничего не рассказывайте моему господину о наших экскурсах в философию. Насколько я его знаю, он тут же выгонит меня как нечестивого безбожника.

— Не переживай за нас, друг Абариш, — сказал Зопирион. Юноша чувствовал, что он на всю оставшуюся жизнь наговорился на философские темы. — Но не можешь ли ты дать нам рекомендательный знак для твоего хозяина?

— Ах, да, я забыл. Возьми! — Абариш порылся в сумке и достал половинку сломанного карфагенского шекеля. — Пусть боги — какими бы они ни были — хранят вас!

Солнце, поднимавшееся слева над скалистыми горами мыса Гермеса, пронзило красноватыми лучами бегущие по небу облака и окрасило багрянцем волны Карфагенского залива. Справа по курсу лежали длинные пляжи Карфагенского побережья. Они сменялись высокими песчаными дюнами, в свою очередь переходящими в крутые красноватые обрывы. Вдоль последних высилась массивная наружная стена Карфагена.

Город, один из величайших в мире, великолепной короной венчал полуостров, глубоко выдающийся в Карфагенский залив. Расширяясь в оконечности, своей формой полуостров напоминал молоток или кирку. Два мыса были почти со всех сторон окружены водой: с севера лежало Арианское озеро, а на юге — Тунисское озеро. Узкие каналы, пригодные для плавания только небольших судов, соединяли с морем каждое из озер. Город располагался вершине полуострова между двумя мысами.

Путь корабля лежал южнее мыса Карфаго. Здесь наружная городская стена подходила близко к берегу моря, а за ней высились холмы Мегары — начинались городские предместья. На холмах в окружении полей и фруктовых садов были разбросаны виллы. На вершинах некоторых высились храмы. Лучи солнца, отражаясь от стеклянных витражей их крыш, радужными бликами падали на корабль.

Корабль плыл все дальше, холмы Мегары становились все ниже, пока не превратились в плоскую равнину. На ней стояла Бирса. Бирсу — город в городе — окружала собственная стена, на выходе к морю она соединялась с наружной городской стеной. Вместе они образовывали огромные единые укрепления, усиленные башнями, построенными через определенные интервалы. С корабля были видны верхние этажи пяти-шестиэтажных зданий, стоящих за двойным кольцом стен. Неподалеку от Бирсы и на некотором расстоянии от холмов Мегары на отдельном холме стояла прекрасно укрепленная крепость.

Вдоль крепкой наружной стены у берега шла вымощенная дамба, с бруствером вдоль морского побережья. Вдоль нее стояли корабли, пришвартованные к зубчатым выступам бруствера. Корабль, на котором плыл Зопирион, прошел дальше, дамба превратилась в короткую черту, начинающуюся на юге и упирающуюся в огромный каменный мол, созданный руками человека. Неподалеку от него и пришвартовался корабль.

Не успели Зопирион и его спутники сойти на берег, как к ним подбежал мальчишка с ослом в поводу. По словам дворецкого, дом Илазара находился в лиге от порта, и они наняли осла для перевозки багажа. Путешественники погрузили на него три сшитых из бобра сумки и двинулись на север — туда, где начинался мол и крепостная стена.

Слева от мола сквозь проем в крепостной стене была видна внутренняя гавань — прямоугольной формы размером десять на шестнадцать плетра. В ней находилось множество торговых кораблей. Одни стояли на якоре, другие при помощи специальных салазок были вытащены на берег. Чуть дальше внутренней гавани располагалась еще одна — кофон или военно-морская гавань. Ее окружала массивная стена. Выходящая из нее трирема шла мимо торговых кораблей как акула в черепашьей луже. Далеко разносились громкие крики с угрозами и просьбами очистить путь.

Достигнув края мола, путники подошли к одним из ворот главной стены. Ворота располагались между двумя башнями. Также, как и в Ортигии, они были укреплены подъемными решетками, за которыми начинался главный вход: пара деревянных дверей, собранных из цельных стволов деревьев, скрепленных между собой бронзовыми скобами. Сейчас подвесные решетки оказались подняты, а ворота открыты. У ворот стояли часовые — несколько воинов в позолоченных металлических доспехах. Один из них тщательно расспросил Зопириона и его спутников, прежде чем впустить их в город.

Войдя в город, путешественники направились за мальчишкой и его ослом мимо торгового порта. За ним виднелась внутренняя часть храма Танит и Ваала Хаммона — усыпальницы, склепы и стелы, окружавшие дом божественной пары. Они прошли мимо закругленной стены военно-морской гавани и погрузились в лабиринт мощеных булыжных мостовых прилегающего к ней города.

— Храни нас Валетудо, но здесь дома еще выше, чем в Мотии! — испуганно поглядывая на возвышающиеся по обе стороны улицы побеленные фасады. Высокие здания отбрасывали длинные тени на суетливые улицы, редкие лучи жаркого солнца могли пробиться на мостовую. От летающей в воздухе пыли Зопирион закашлялся. Вонь, стоявшая на улице, была просто чудовищной.

Путешественники шли по многолюдному городу. Их окружали финикийцы, одетые в свободные длинные одеяния, покрытые татуировкой ливийцы в головных уборах с плюмажами из страусиных перьев, смуглые нумидийцы в чалмах из шкур диких кошек. В толпе встречались негры, пришедшие из прилегающих к городу пустынь. Среди них были как крепкие, мускулистые великаны, так и крошечные пигмеи ростом не выше пяти футов.

Они шли мимо заклинателей змей, колдуний и нищих, выставляющих напоказ покрытые коростой язвы и иссохшиеся конечности. Едва успевали уворачиваться от носилок, которые тащили на плечах высокие крепкие негры. В них сидели увешанные драгоценными камнями вельможи. Шли мимо стад овец и коз, текущих по узким улочкам как весенние ручейки в сопровождении бородатых пастухов и собак, проворно шагающих вслед за своими стадами.

По обе стороны улиц стояли лавки. Их легко можно было узнать по деревянным вывескам с надписями на финикийском языке, справа налево. Лавки были полны роскошные товаров, привезенные из ближних и дальних стран. В дверях лавок стояли продавцы и зазывали прохожих, привлекая их внимание не только чарующими словами, но низкими поклонами и призывными жестами. Один продавал этрусские свечи, другой — персидские зонты. Египтянин торговал двумя видами товаров, привезенными с родины. Это были целебный бальзам от перхоти, произведенный из натурального гиппопотамьего жира, и большие ручные змеи. Последних в жаркие летние дни знатные египтянки оборачивали вокруг шеи или пояса, чтобы немного охладиться.

Повсюду — на перекрестках, у дверей лавок, в гуще толпы люди разговаривали, обсуждали дела или заключали сделки на чистом финикийском языке. В отличие от любивших громкие разговоры греков, финикийцы были более энергичны и деловиты. Создавалось впечатление, что все вокруг куда-то спешат. Никто не прогуливался, рассуждая на философские или политические темы и сопровождая ключевые моменты изящными жестами. Казалось, что у каждого жителя Карфагена есть неотложное дело, и он озабоченно и сосредоточенно стремится к его выполнению.