Когда многим людям приходится сожительствовать в несколько стесненных условиях, отношения между ними приобретают особое значение и отличаются тонкой организацией. В этой связи я нахожу, что инуитский язык приобрел богатые возможности для передачи нюансов человеческих отношений. У них есть около 20 слов для описания снега, который является неотъемлемой частью их жизни. Что касается сферы человеческих отношений, в инуитском языке имеется более 20 слов для описания всего диапазона чувств между ненавистью и любовью. Например, есть слово (о нем я упоминал ранее), значение которого равносильно высказыванию: «Ты мне очень нравишься, но я не пошел бы с тобой охотиться на тюленя».
Подумайте о практическом аспекте такого богатства в смысловой нагрузке слов. Подумайте о его значении для человеческих, деловых («Ты мне очень нравишься, но я не доверяю тебе ни капли») и международных отношений («Мы с вами, безусловно, враги, но нам обоим доверена эта планета, — заметил как-то Говард Бейкер
, — и потому мы должны обеспечить ей сносное существование»).
Но у нас нет такого богатства. Английский язык (как и многие другие) чрезвычайно беден в этом отношении. У нас есть слова «любить», «ненавидеть», «нравиться», «не нравиться», «доверять», «не доверять». У нас есть слова «друг» и «враг». Нам приходится обходиться такими грубыми паттернами, и каждый из них имеет очень широкую водосборную площадь. Проблема еще более усугубляется явлением центрирования, к описанию которого я вскоре приступлю.
Есть причина, по которой английский столь беден для выражения смысловых значений. Английский язык — это язык, богатый на выражения, язык для описания процессов. Это значит, что мы можем должным образом описывать посредством комбинаций слов, фраз и прилагательных обширный диапазон эмоций, лежащих между любовью и ненавистью. Это хорошо для литературы и поэзии, но абсолютно бесполезно для восприятия. Описание — это одно, а восприятие — другое. Описание описывает восприятие, которое уже имело место. Восприятие же — это то, что происходит прямо сейчас. Нам нужны более богатые и сочные паттерны прямо сейчас, для текущего момента, а не пути описания нюансов того, что уже в прошлом.
В результате люди, говорящие на английском языке, оказываются заложниками богатой экспрессивности этого языка, а ведь английский язык имеет столько защитников. Статический немецкий и сложный для восприятия японский поначалу кажутся грубоватыми, однако на деле предлагают больше возможностей для сиюминутного восприятия. Результатом этого может являться более высокий прагматизм соответствующих наций.
Ключевой момент здесь состоит в том, что описательная способность — это далеко не одно и то же, что способность уловить мгновение восприятия.
Представьте себе местность (ландшафт) с несколькими крупными бассейнами рек. Все оказывается рано или поздно в той или иной реке. Представьте себе другой ландшафт с большим количеством меньших бассейнов, дренирующих в различные реки. Мы могли бы назвать такие концепции, являющиеся очень обширными водосборными площадями, стоками или западнями. Слоновая западня — это яма в земле с отвесными стенами. Слон проваливается в такую западню и не может выбраться наружу.
Наше цивилизованное мышление полно таких огромных концептуальных ловушек, как свобода, справедливость, демократия, империализм. Практически невозможно подумать о чем-либо другом по соседству с этими ловушками, поскольку немедленно оказываешься затянутым в общепринятые паттерны, с которыми невозможно поспорить. Если вы оспариваете демократию, вы, должно быть, фашист (еще одна ловушка). Если намекаете на социализм, вы, должно быть, марксист. Как у грибников в Англии, у нас очень мало приемлемых «диких» концепций. Французские грибники признают гораздо больше видов грибов. Это стало необходимым в силу коммуникационных потребностей демократии.
Теперь мы подходим к феномену «центрирование», который тесно связан с понятием «водосборная площадь». Это значит, что, какой бы широкой ни была водосборная площадь, как только нечто оказалось в ее пределах (как нечто находящееся неподалеку от гравитационного поля черной дыры), оно будет затянуто прямо в ее центр. Иными словами, паттерны имеют дело с вещами, очищенными от любых оттенков и нюансов, которые могли быть присущи им вначале. Посему преступник — это преступник и еще раз преступник.
Разумеется, мы все знаем, что цель цивилизации и образования — разбить данные грубые категории на более тонкие и сложные по составу подклассы и подгруппы. Так почему же это не работает, как спросила молодая девушка у своей бабушки, когда та накладывала крем от морщин?
За объяснениями вновь обратимся к фразе «стремятся разбить данные грубые категории на более тонкие и сложные по составу подклассы и подгруппы». Ключевое слово здесь — «разбить». Следует вспомнить греческих мыслителей и Аристотеля и взглянуть на основания нашей логики. Речь идет о категориях, классах и членах множества. Но категория превыше всего. Итак, мы имеем общую категорию преступника и стремимся разбить ее на подкатегории. Совершенно ясно, что есть разница между человеком, который незаконно торгует акциями, располагая информацией, так сказать, из первых рук, и серийным убийцей, орудующим бензопилой. Но не такая уж большая разница, поскольку, даже если мы имеем в виду эти концепции, мы все же памятуем об общей категории преступника.
Как иначе мы могли бы поступать? Вместо широких категорий, которые разбиваются на более конкретные паттерны, мы могли бы пользоваться богатым разнообразием паттернов. Заметив сходные черты между рассматриваемыми классами, мы не стали бы объединять эти сходные черты в сводные категории (что является самой основой логической системы, рожденной философами-греками), но использовали бы их в чисто практической плоскости («у всех этих людей сломана нога, так что мы, наверное, сможем наложить гипс каждому из них»). Я вернусь позднее к тем серьезным проблемам, которые вытекают из нашей привычки к категоризации, которая усугубляет недостатки паттерн-систем.
Ранее я упоминал об опасности, которую представляет фраза «это то же самое, что и…» для творческой работы. Это еще один пример водосборной площади, который используется для избавления от всего нового, что нам не нравится. Любой рецензент, не понимающий текст, который ему дали на рецензию, использует эту стратегию. Само слово «творчество» является большой концептуальной ловушкой в английском языке. Оно охватывает целый ряд вещей — от создания какой-либо ситуации (как в выражении «натворить бед») до художественного творения, математических озарений, рисунков мелом на асфальте. Это одна из причин, среди многих других, почему мы добились такого слабого прогресса. Именно для того, чтобы избежать этой концептуальной ловушки, я и придумал термин «латеральное мышление», относящийся непосредственно к изменению концепций и восприятий в самоорганизующейся паттерн-системе.
Нам необходимо много, много, много новых слов. Яростные защитники чистоты языка назовут это жаргоном (опять тот же подход: «это то же, что и…»). Они будут утверждать, что существующего языка достаточно, чтобы описать любую вещь, и при этом полностью упускают из виду тот момент, что описание и восприятие — это разные вещи. Слово «поезд» прекрасно! Фраза «железный рельсовый путь» абсурдна.
Одной из моих последних работ было составление нового языка для мышления, который позволил бы нам воспринимать концепции в гораздо более широком диапазоне; концепции, которые не могут восприниматься при помощи обычного языка по причине противоречия логике или по причине концептуальных ловушек. Потенциально такой язык был бы богаче, чем английский (сугубо для определенных целей). Работа проделана, и в настоящее время я пытаюсь найти наилучший способ представить ее результаты широкой публике.
С помощью существительных мы пытаемся передать, что нечто
есть.Затем используем прилагательные, которые выполняют иные функции, сообщая о том, что говорящий чувствует. Прилагательные служат для того, чтобы приводить эмоции слушателя в унисон с эмоциями говорящего. Прилагательные делают свою работу незаметно и могут быть крайне опасны, поскольку способны привести в действие (триггер) совершенно неоправданный эмоциональный отклик. Любое прилагательное в критическом обзоре вызывает подозрение и может служить признаком дурного писательства. Рецензент экспонатов мебельной выставки пишет о вычурном кресле. Если читатель не в состоянии увидеть это кресло, так сказать, вживую, он вынужден лишь принять такую дискредитирующую информацию.
В то время как мы располагаем весьма грубыми паттернами для существительных, паттерны для оценки чего-либо и для прилагательных еще более грубы. Мы используем широкие оценки, такие как плохо/хорошо, правильно/неправильно. Все это обусловлено практическими соображениями — для воспитания детей, для упрощения образования. Без системы «истинно/ложно» обучаемый мог бы легко оказаться жертвой любого преподавателя, у которого слишком сложные взгляды на мир. Религии нужен способ разделения всего на свете на дозволенное и недозволенное, чтобы соответствующим образом дарить прощение или назначать наказание. Вскоре я приступлю к рассмотрению проблемы разделения «по острию ножа», где речь идет о дихотомиях вроде «истинно/ложно». Пока же я хотел заострить внимание на чрезвычайной широте охвата, которую демонстрируют данные паттерны.
Можно возразить, что базовое действие само по себе ограничивается лишь действием и бездействием, поэтому есть все основания считать связующие прилагательные такими же базовыми элементами. Можно сказать, что химические балансы в мозге, которые определяют наши базовые эмоции, также являются ограниченными, в связи с чем вполне приемлемо приглашать их к участию в столь же простых вещах. Все это означает стать сторонником заговора под названием «дихотомия» (положение «включено» или «выключено» в электрическом выключателе). Можно видеть источник запаха или представить себе ситуацию, в которой мы ощутили тот или иной запах, однако невозможно увидеть сам запах. Вместе с тем можно распознавать запах и поступать сообразно ему. Хорошего повара отличает умение воспроизводить вкусовые ощущения в разных частях ротовой полости, помогающее ему придумывать новые блюда. Нельзя вызвать перед мысленным взором прилагательные вроде «приятный» или «ужасный», но можно эмоционально реагировать на них. Мы снова убеждаемся, что они имеют обширный охват и весьма абстрактны. Одна из проблем с центрированием состоит в том, что когда некий опыт на периферии попадает в водосборную площадь паттерна и затем подвергается центрированию в качестве чистого примера данного паттерна, то все прилагательные и весь соответствующий эмоциональный багаж оказываются прикрепленными к данному восприятию как ярлык. Предположим, вы предоставляете девушке такую работу, на которой она будет чувствовать себя прекрасно и по-настоящему найдет применение своим умениям и способностям. Нет слова, которое описывало бы такое ваше действие. Самым близким по значению может быть слово «манипуляция», которому сопутствует великое множество негативных аспектов (эксплуатация, преследование собственных интересов, использование тайных пружин, обращение с людьми как с вещами). Значительную часть любого спора занимает подталкивание оппонента к краю водосборной площади, а затем затягивание его в нее, в результате чего все негативные аспекты паттерна могут быть благополучно к нему прикреплены.
Широта охвата паттернов хороша лишь до определенного момента, затем она становится опасной и сковывает нас. Так все же, хороши или скверны широкие водосборные площади у паттернов? Неспособность описывать ситуации, где нечто хорошо до определенного момента, а после него — скверно, является серьезным дефектом нашей логической системы, о чем я расскажу позднее. В настольной системе характеристики являются неотъемлемым атрибутом объектов.
Различение «по острию ножа»
Место действия: финал Уимблдона 1988 года в мужском одиночном разряде. Борис Беккер играет против Стефана Эдберга. Беккер делает мощную подачу, Эдберг делает шаг в сторону, пропуская мяч. Мяч приземляется в 5 сантиметрах за задней линией. Как Эдберг смог определить, что мяч выйдет в аут? Мяч летел с большой скоростью и упал всего в 5 сантиметрах от линии. Ответ в том, что наш разум чрезвычайно хорошо приспособлен делать оценку «по острию ножа». Опять-таки, это вытекает простым и непосредственным образом из самой природы того сорта самоорганизующихся систем, которые я здесь описал.
Антрополога чрезвычайно заинтересовали две деревни, находящиеся на расстоянии менее мили друг от друга, но в которых люди разговаривают на столь отличающихся диалектах, что это практически два различных языка. Наверняка между деревнями должен был быть какой-то обмен. Наверняка их диалекты должны были стать похожими. Как так получилось? Ответ прост. Имеются две речные долины, и поселения образовались возле самых рек. Люди в каждом поселении являлись сородичами и общались только с людьми ниже по течению. Этим объясняется разница в диалектах. Постепенно поселения расширялись вглубь суши, дальше от реки, пока круги распространения почти не пересеклись. Две рассматриваемые деревни находятся на окраинах круга распространения своего племени. Иными словами, речь идет о двух деревнях, повернутых спиной друг к другу, а лицами — в противоположные стороны.
Вернемся к тому горному гребню на западе Швейцарии, который расположен на границе между бассейнами рек Рейн и Дунай. В одном направлении плевок будет унесен в Рейн, а в другом — в Дунай. Если представить себе два расширяющихся речных бассейна, рано или поздно настанет момент, когда они соприкоснутся в какой-то точке, ведь пойти внахлест они не могут. В этой точке, как на острие ножа, малейший фактор может стать решающим в вопросе, на чьей стороне окажется что-либо.
Представьте себе высокий тонкий шест, балансирующий на одном из своих концов. Малейшее дуновение ветра способно заставить его упасть либо в одну сторону, либо в другую. Когда шест окажется на земле, его конец будет очень далеко от места предполагаемого падения в другую сторону.
Самоорганизующиеся системы нестабильны в промежутке между стабильными состояниями (установившимися паттернами). Результатом всегда будет тот или иной паттерн. Процесс обеспечит очень точную дифференциацию, если водосборные площади двух паттернов граничат друг с другом.
Возможно, две самые классовые страны в мире — это Великобритания и Советский Союз. В Великобритании разделение на классы отчасти обусловлено исторически, но также и основано на целой серии различных признаков (акцент, школа, одежда, работа, умение держать себя и другие). В Советском Союзе деление на классы осуществлялось по уровню собственной значимости. Оценивая классовую принадлежность лица, стоящего перед ним, человек проводит на сознательном и подсознательном уровне целый ряд мысленных сравнений и различений («он один из наших», «она не важная птица» и тому подобное).
Данное свойство ума очень важно с точки зрения выживания в обществе, поскольку позволяет преодолевать колебание. Распознание, восприятия и суждение могут быть очень быстрыми. Как я вскоре объясню, разум способен очень быстро переходить от сомнения («может быть») к полной уверенности.
Различение «по острию ножа» играет основную роль в дихотомиях, которые столь важны в нашей традиционной настольной логической системе. Для того чтобы использовать важный принцип взаимоисключения/противоречия, нам нужны две взаимоисключающие категории. Их нелегко найти, поэтому мы их создаем. Мы делаем это с помощью частицы «не».
Можете ли вы представить себе «не апельсин»? По крайней мере, выговорить такое можно. Затем можно сказать, что нечто не может быть апельсином и не апельсином одновременно. Поэтому, если у нас есть «демократия», все другое мы называем «не демократия». Нашему мозгу не вполне комфортно с подобными вещами, поскольку не существует естественных паттернов для «не апельсина».
С шахматными фигурами все гораздо проще. Если сказать «не белая фигура», естественно, немедленно представляется черная фигура. Иными словами, разум стремится заполнить вакуум, образуемый отрицанием «не», чем-то осязаемым. Не демократия принимается означающей диктатуру.
Поскольку дихотомии устроены подобным образом, мы обречены на проигрыш. Критикуя демократию, вы становитесь поклонником диктатуры (и вам, стало быть, положены все ярлыки, соответствующие ей). Вместе с тем существует множество других типов государственного устройства, отличающихся как от демократии, так и от диктатуры, некоторые из которых я могу себе представить, а некоторые пока даже не могу.
Позднее я собираюсь более подробно исследовать данную серьезную опасность, таящуюся в дихотомиях. Опасность прежде всего в том, что мы создаем эту искусственную систему оценок в угоду собственной логике, а затем позволяем ей руководить нашими взглядами на мир. В результате это становится основой для всякого рода разделения людей на «наших» и «не наших», к тому же не возникают новые восприятия, пересекающие границу такого разделения.
Если суд не признал человека виновным, неужели не ясно, что он невиновен? Какая другая система могла бы быть тут предложена? Многие судебные системы вроде британских судов работают на такой грубой основе. В других системах допускаются иные категории. В Шотландии, например, возможен вердикт недоказанности, который ни в коем случае не то же самое, что вердикт невиновности. В американской системе есть нечто называемое «noli contendere»: обвиняемый не признает свою вину, но и не оспаривает обвинение. Мы могли бы даже представить систему будущего, в которой имеется вердикт подозрения степени I или вердикт подозрения степени IV. Я вовсе не собираюсь доказывать совершенство этой системы — просто она была бы другой.
Есть два типа ученых: объединители и разделители. Объединители двигаются вперед, замечая, что вещи, которые ранее казались разными, на деле принадлежат к одному классу или характеризуются одним и тем же признаком, лежащим в их основаниях. Разделители, с другой стороны, добиваются успеха на своем поприще, доказывая, что вещи, которые всегда рассматривались как похожие или относящиеся к одному классу, на самом деле очень различаются. Оба этих направления базируются на наблюдениях, гипотезе, выбранной для дифференциации основе и на привычке различения «по острию ножа».
Очевидно, что обширная водосборная площадь, центрирование и различение «по острию ножа» означают, что две вещи, которые на деле очень близки, могут рассматриваться как очень разные. Речь идет о процессе сдвига в восприятии.
Девушка добровольно тратит свои время и деньги, помогая беднякам в городе. Никто не спорит, что это благородно, прекрасно и по-христиански. Посмотрим, что произойдет, когда начнет работать сдвиг в восприятии. Первую водосборную площадь предоставляет понятие «полная благих намерений», которое вполне соответствует истине, но уже несет в себе некоторую иронию. Далее следует «благодетельница», и здесь уже прослеживается намек на «потакание собственному тщеславию» и обращение добра на пользу самой себе. Следующий сдвиг приводит к восприятию былой «благодетельницы» в качестве «зануды». Подобным образом можно низвергнуть что угодно, используя процесс перцепционного сдвига.
Очередность
В дни золотой лихорадки каждый старатель стремился захватить участок для разработки. На опаловых приисках в Австралии старатель сначала столбит участок, а затем борется с искушением начать рыть туннель в сторону, на участок соседа. Если кто-то застолбил участок, вы не имеете права застолбить его по-новому. Другой человек имеет преимущество перед вами. Если вдоль вашего участка течет река, вы не имеете права вырыть рукав, чтобы отвести воду к себе.
Если имеется установившийся паттерн, невозможно установить другой паттерн в том же месте, поскольку мозг всегда будет возвращаться к первому паттерну. Упоминавшийся феномен «это то же, что и…» является всего лишь одним примером этого. В результате мы увязаем в паттернах, восприятиях, концепциях и словах.
Язык является энциклопедией невежества. Слова и концепции формируются в период сравнительного невежества, чем и должен являться всякий период в сравнении с последующими. Оказавшись «замороженными» в языке, который почти не меняется, восприятия и концепции управляют нашим мышлением и ограничивают его по любому вопросу, поскольку мы вынуждены использовать эти концепции. Попробуй мы разработать новые концепции, другие люди нас не поймут (к тому же обвинят в использовании жаргона) и в любом случае растолкуют наши слова с помощью существующих слов («это то же, что и…»). Это явно тот же феномен, что и встреченный нами ранее в связи с вопросом, сколько нужно читать исследователю в его сфере знания, чтобы не оказаться в плену существующих восприятий.
Требуется много новых слов для описания — и восприятия — вещей, которые мы не способны воспринимать в настоящий момент. Восприятие нуждается в определяющих рамках, так же как научное исследование данных предполагает наличие перцепционных рамок гипотезы. Однако нам также нужны новые слова, чтобы сказать по-новому о вещах, говоря о которых теперь мы используем либо неадекватные концепции, либо несущие в себе сугубо негативный заряд. Чтобы добиться прогресса, нам, возможно, придется переосмыслить и переопределить множество базовых концепций.
Иногда становится возможным установление нового паттерна в качестве уточненной версии внутри уже существующего паттерна: подобно созданию концепции латерального мышления в рамках концепции креативности/творчества. Паттерны иногда поддаются изменению путем добавления чего-либо к ним и затем смещения (сдвига) их значения. Они также могут быть изменены путем изменения их эмоциональной нагрузки — по крайней мере, паттерн может остаться прежним, в отличие от производимого им эффекта. Например, концепция «старомодный» может то нравиться людям, то снова терять привлекательность. Иногда это подразумевает возврат к истинным ценностям, настоящему мастерству и подлинной кулинарии.
Паттерны редко перестают существовать в результате критики, обычно это наоборот укрепляет их. Они погибают вследствие атрофии и пренебрежения к ним. Они могут также погибать или видоизменяться как результат изменений в контексте. Например, контекст, окружавший противозачаточную таблетку, изменил многие представления о сексуальном поведении. Иногда оказывается возможным создать совершенно иной паттерн, а затем постепенно расширить его водосборную площадь, пока она не перекроет часть водосборной площади исходного паттерна, который мы желали изменить.
Однако фундаментальная трудность остается. Речь идет о создании нового паттерна на территории, которая была «застолблена» для существующего паттерна. Попробуйте побеседовать с менеджером высокого ранга на предмет пересмотра концепции прибыли.
Несоответствие
До определенного возраста ребенок требует, чтобы ему рассказывали одну и ту же сказку всегда в точности одним и тем же способом. Малейшее отклонение от однажды одобренной им линии рассказа немедленно вызывает резкое недовольство ребенка. Затем приходит возраст, когда ребенку хочется новых сказок.
Одним из основных элементов традиционной настольной логики является принцип взаимоисключения. Он целиком надуманный, но приносит пользу, когда мы имеем дело со статическими системами и системами символов. К реальному миру он подходит гораздо меньше, поскольку
нечтоможет зависеть или не зависеть от того, как мы смотрим на это
нечто,а также от обстоятельств момента. Несмотря на искусственность принципа, разум обладает естественной характеристикой, которая ближе других к противоречию. Речь идет о несоответствии.
В одном известном эксперименте (Брунера
) испытуемым предлагали быстро просмотреть колоду карт. В колоде имелись некоторые несоответствия, как, например, восьмерка червей черной масти. Как оказалось, некоторые испытуемые ощущали попросту физическое недомогание, когда натыкались на такие карты.
На первый взгляд наблюдается противоречие между концепцией несоответствия, согласно которому
нечтодолжно в точности соответствовать ожидаемому, и концепцией широкой водосборной площади, когда все, что может быть «округлено» до определенного паттерна, принимается в него безоговорочно. На самом деле никакого противоречия нет. Широкая водосборная площадь имеет место до того, как мы вошли в паттерн. Множество различных входящих сигналов со временем стабилизируются в один конкретный паттерн. Однако коль скоро вход в паттерн произведен или паттерн пребывает в динамическом состоянии, любое малейшее отклонение будет немедленно зафиксировано. Это своего рода встроенный детектор аномалий.
Кто-нибудь рассказывает вам, как во время отпуска на Восточном побережье Шотландии он с восторгом наблюдал преодоление форелью высоких речных порогов. Вам немедленно хочется возразить, что это была не форель, а лосось, поскольку преодолевать пороги — характерная черта именно лосося. Иными словами, вам кажется, что человек использует ложный паттерн. Вам, кроме того, может быть доподлинно известно, например из справочника по рыбам, что форель не преодолевает порогов. В этом случае имеет место также несоответствие внутри паттерна, относящегося к форели.
На практике существует несколько типов несоответствия. Первый: «Это больше подходит, чем то». Второй: «Ничего из моего опыта не позволяет мне согласиться с тем, что вы мне пытаетесь доказать». Третий: «То, что вы утверждаете, прямиком противоречит моему опыту». Четвертый: «Предлагаемое вами логически невозможно». Еще есть тип, который делает ссылку на что-нибудь веское вроде законов физики (например, относительно утверждений, что некто придумал вечный двигатель).
В чем значение такого естественного явления, как распознавание несоответствия? В том, что коль скоро жесткие категории, абсолюты и дихотомии нашей настольной логики принимаются нашим восприятием (посредством языка и иными способами), встроенная система распознавания несоответствия включается с характерной для нее горячностью, что имеет последствия в худшем случае катастрофические, а в лучшем — нам поставят на вид. Если бы мы относились сравнительно равнодушно к несоответствиям и просто пожимали плечами или говорили бы «Ну и что?» или «Не имеет большого значения, что это не совсем так», тогда догма не казалась бы такой уж возмутительной.
Возможно, в эффекте распознавания несоответствий есть польза в плане выживания. Когда вы включаете паттерн и следуете ему, вам нужен механизм отключения. Вы видите желтую ягоду и пробуете ее на вкус, но неожиданно ощущаете горечь. Следовательно, вам нужен способ отказаться от исходной идеи. Вот почему борьба с крысами с помощью яда может быть делом таким непростым.
Возможно, в системных терминах несоответствие — это просто нестабильность в нервной сети, связанная с неспособностью стабилизироваться в установившийся паттерн.
Готовность
Готовность имеет огромное значение и является ключевой частью поведения вышеописанной самоорганизующейся нервной сети. Я уже уделил внимание этому вопросу, когда описывал модель, но он достаточно важен, поэтому следует снова обсудить его уже несколько под иным углом зрения.
Представьте себе пляж, на котором загорают девушки-красавицы, лежа в полудреме на своих полотенцах. Группа осьминогов с очень длинными щупальцами тихонько вылезает на песок и подползает к лежащим девушкам. Осьминоги начинают осторожно щекотать некоторых девушек, но не настолько активно, чтобы хотя бы одна из них рассмеялась. Девушки, которых щекочут, готовы рассмеяться или, можно сказать, более готовы рассмеяться, чем те, которых не щекочут. Одной девушке повезло — ее пощекотали сразу два осьминога одновременно. Она завизжала и расхохоталась.
В более точной модели ее громкий смех привел бы к тому, что другие девушки воздержались бы от смеха (подавление). Кроме того, девушка сама стала бы осьминогом, который, будучи разбуженным, начинает щекотать своих соседей. Я хочу обратить ваше внимание на готовность рассмеяться. Имеются различные степени готовности, затем порог оказывается достигнутым и раздается смех.
Прибыв с опозданием на концерт юмориста, вы часто не можете понять, почему люди вокруг вас буквально катаются от смеха. То, что говорит юморист на сцене, не лишено юмора для вас, но не более того. Дело здесь в том, что до вашего появления в зале готовность смеяться у окружающих постепенно нарастала.
В нервных сетях мозга должно возникнуть возбуждение или активизация, чтобы нам прыснуть со смеху.
Нервный узел подвергается щекотанию со стороны других узлов посредством импульсов. Достигается пороговая величина возбуждения, после чего нервный узел переходит в активное состояние. Данный эффект часто именуют
пороговым,и он характерен для нервных структур. Поступает сигнал, потом еще и еще, но ничего не происходит — затем неожиданно нерв оказывается полностью в активном состоянии. Термин «порог» позаимствован у простой аналогии. За окном вашего дома наводнение: ливень идет долгое время, и канализация не справляется. Внутри вашего дома идеально сухо. Уровень воды на улице растет. В вашем доме по-прежнему сухо. Однако как только уровень воды достигнет верхней кромки порога вашей двери, вода пойдет внутрь. И вскоре в вашем доме будет столько же воды, что и на улице.
В компьютерной технике и электронике мы привыкли проводить различие между аналоговыми и цифровыми устройствами. Такая дихотомия существует в рассматриваемой области знания. В аналоговых системах сигнал пропорционален входящему сигналу, так же как весы показывают ваш реальный вес. В цифровых устройствах сигнал воспринимается в виде последовательности нулей и единиц (включенное состояние и выключенное), словно имеется последовательность выключателей, каждый из которых может быть только целиком включен или целиком выключен. С цифровым представлением информации гораздо проще иметь дело, поскольку всегда есть возможность воспроизвести последовательность включенных/выключенных состояний. Это как если бы фотография состояла из множества квадратиков, каждый из которых может быть только целиком черным или целиком белым. Если бы вам было известно, какого цвета должен быть каждый квадратик, вы смогли бы воспроизвести исходную фотографию в любое время.
