Лицо Оскара, осунувшееся от службы и занятий, приобрело выражение некоторой серьезности. Он уже перестал расти, у него начала пробиваться борода -- словом, подросток становился мужчиной Мать не могла сдержать своего восхищения и сказала, нежно обнимая его:
      -- Веселись, но помни советы доброго господина Годешаля! Ах, чуть не забыла! Вот тебе еще подарок от нашего друга Моро: красивый бумажник.
      -- Он мне как раз очень нужен, потому что патрон дал мне пятьсот франков, чтобы уплатить за выписку из этого проклятого приговора по делу Ванденеса против Ванденеса, а я не хочу оставлять деньги в комнате.
      -- Ты решил носить их при себе? -- испуганно спросила мать. -- А вдруг ты потеряешь такую сумму? Не лучше ли пока отдать их на хранение господину Годешалю?
      -- Годешаль! -- позвал Оскар, вполне согласившись с матерью.
      Но Годешаль, как и все клерки, по воскресеньям бывал в конторе только от десяти до двух, и уже ушел.
      Когда г-жа Клапар удалилась, Оскар пошел бродить по бульварам перед тем как отправиться на званый завтрак. Да и как было не щегольнуть новым дорогим платьем, которое он носил с гордостью и радостью, памятной, вероятно, всем молодым людям, испытавшим нужду при первых шагах в жизни? Красивый голубой кашемировый жилет шалью, черные казимировые панталоны со складкой, черный, ловко сшитый фрак и трость с позолоченным набалдашником, приобретенная на его собственные сбережения, доставляли вполне естественную радость бедному юноше, невольно вспоминавшему о том, как он был одет в день своего путешествия в Прэль и какое впечатление на него произвел тогда Жорж. К тому же Оскару предстоял восхитительный день, полный удовольствий, а вечером он должен был, наконец, увидеть высшее общество! Этот молодой клерк был лишен всяких развлечений и давно мечтал о кутеже, признаемся поэтому, что закипевшие страсти легко могли заглушить в нем все советы и наставления матери и Годешаля. К стыду молодости надо сказать, что в советах и предостережениях у нее нет недостатка. Независимо от утренних наставлений Оскар и сам испытывал к Жоржу какую-то неприязнь; он чувствовал себя униженным перед этим свидетелем сцены, которая разыгралась в гостиной прэльского замка, когда Моро швырнул Оскара к ногам графа де Серизи. Область морали имеет свои законы, они неумолимы, и кара неизбежно постигает того, кто не хочет с ними считаться. Особенно один закон, которому беспрекословно, и притом всегда, подчиняются даже животные. Этот закон препятствует нам общаться с тем, кто хотя бы раз причинил нам вред нечаянно или преднамеренно, вольно или невольно. Человек, по вине которого мы потерпели некогда ущерб или испытали большую неприятность, всегда будет для нас роковым. Поэтому, какое бы высокое положение он ни занимал, какую бы привязанность мы к нему ни питали,-- с ним следует порвать, ибо он послан нашим злым гением. И хотя христианское чувство в нас противится такому решению, нужно этому суровому закону подчиняться, так как в основе его лежит социальное начало и инстинкт самосохранения. Дочь Якова II, занявшая отцовский престол, вероятно, не раз оскорбляла отца и до узурпации. Иуда, наверно, нанес Христу несколько жестоких ударов еще до того, как он его предал. Есть в нас внутреннее зрение, некое око души, которое провидит катастрофы, и неприязнь, испытываемая нами к таким роковым людям, --следствие этого провидения; религия повелевает нам преодолеть эту неприязнь, однако в душе у нас все же остается недоверие, к голосу которого следует неустанно прислушиваться. Но мог ли Оскар в свои двадцать лет быть столь дальновидным? Увы! Когда юноша в половине третьего вошел в залу "Канкальской Скалы", где, кроме клерков, находилось еще три гостя, а именно: старик капитан драгунского полка по фамилии Жирудо; Фино, журналист, от которого зависело устроить Флорентине дебют в Опере; дю Брюэль, писатель, друг Туллии, одной из соперниц Мариетты на сцене, -- второй клерк почувствовал, как при первых же рукопожатиях, при первых попытках молодых людей завязать беседу возле стола, роскошно сервированного на двенадцать персон, его затаенная враждебность исчезает, словно дым. Да и действительно, Жорж был с Оскаром чрезвычайно любезен.
      -- Вы занимаетесь частной дипломатией, -- сказал ему Жорж, -- ибо какая же разница между послом и стряпчим? Только та, что отличает целую нацию от отдельного человека. Послы --это стряпчие народов! Если я могу вам быть полезен, приходите ко мне.
      -- Знаете, -- сказал Оскар, -- теперь я могу вам в этом признаться, --вы были причиной постигшего меня большого несчастья...
      -- Ах, бросьте! -- промолвил Жорж, выслушав рассказ о злоключениях второго клерка. -- Ведь это граф де Серизи себя дурно вел. А жена его вовсе не в моем вкусе. И будь он хоть трижды министром и пэром Франции, я бы не желал очутиться в его красной коже. У него мелкая душонка, и мне теперь наплевать на него.
      Оскар с истинным удовольствием слушал насмешки Жоржа над графом де Серизи, так как они некоторым образом смягчали его собственную вину; и он разделял мстительное чувство бывшего клерка, с увлечением предрекавшего дворянству все те беды, о которых буржуазия тогда еще только мечтала и которые должны были осуществиться в 1830 году. В половине четвертого началось священнодействие. Десерт был подан только в восемь часов вечера; каждая перемена занимала по два часа. Только клерки умеют так есть! Желудки молодых людей между восемнадцатью и двадцатью годами остаются для медицины загадкой. Вина сделали честь Борелю, заменившему в те годы славного Балена, создателя лучшего в Париже ресторана по изысканности и совершенству кухни, а если лучшего в Париже, значит и во всем свете.
      За десертом был составлен протокол этого валтасарова пира, начинавшийся так: Inter pocula aurea restauranti, qui vulgo dicitur Rupes Cancali [Средь золотистых бокалов в ресторане, в просторечии именуемом "Канкальская Скала" (испорч. лат.).]. По этому вступлению легко представить себе блестящую страницу, которая прибавилась в "Золотой книге" записей, повествовавших о завтраках писцов.
      Годешаль подписал протокол и исчез, предоставив одиннадцати пирующим под предводительством бывшего капитана императорской гвардии провозглашать тосты и поглощать вина и ликеры, поданные на десерт вместе с разнообразными фруктами, пирамиды которых напоминали фиванские обелиски. В половине одиннадцатого младший клерк конторы был настолько пьян, что оставаться за столом уже не мог, и Жорж погрузил мальчугана в экипаж, дал кучеру адрес его матери и заплатил за него. Остальные десять гостей, пьяные как Питт и Дундас, решили, ввиду прекрасной погоды, отправиться пешком по бульварам к маркизе де Лас-Флорентинас-и-Кабиролос, где им предстояло около полуночи увидеть самое блестящее светское общество. Все они жаждали подышать свежим воздухом; но, за исключением Жоржа, Жирудо, дю Брюэля и Фино, привычных к парижским оргиям, никто не был в состоянии идти. Жорж послал на извозчичий двор за тремя колясками и в течение часа катал своих гостей по внешним бульварам, от Монмартра до Тронной заставы. Затем через Берси, по набережным и бульварам, компания направилась на Вандомскую улицу
      Клерки еще витали в облаках мечтаний, куда хмель обычно возносит молодых людей, когда их амфитрион ввел ватагу в гостиные Флорентины. Там блистали принцессы театра, видимо предупрежденные относительно затеи Фредерика и разыгрывавшие из себя светских дам. Гости освежались мороженым. Многочисленные канделябры пылали, как факелы. Лакеи Туллии, госпожи дю Валь-Нобль и Флорины, все в парадных ливреях, разносили сласти на серебряных подносах. Портьеры--шедевр лионской промышленности, -- подобранные золотыми шнурами, ослепляли своей роскошью. Яркие ковры казались клумбами От пестрых безделушек и редкостей рябило в глазах. Клерки, и особенно Оскар, в том состоянии, в которое их привел Жорж, сразу поверили, что они у маркизы де Лас-Флорентинас-и-Кабиролос. На четырех ломберных столах, расставленных в спальне, золото так и сверкало. В гостиной женщины играли в "двадцать одно", причем банк держал знаменитый писатель Натан. После неосвещенных внешних бульваров, где только что блуждали пьяные и полусонные клерки, им казалось, что они пробуждаются в настоящем дворце Армиды . Оскар, которого Жорж представил мнимой маркизе, был совсем ошеломлен и не узнал танцовщицы из театра Гетэ: женщина, стоявшая перед ним в платье с изящным вырезом и дорогими кружевами, напоминала виньетку из кипсека. Она встретила его так любезно и с такими церемониями, каких не мог ни видеть, ни вообразить юный клерк, получивший столь суровое воспитание. Оскар любовался роскошным убранством комнат и красивыми веселыми женщинами, которые состязались друг с другом в изысканности своих туалетов, чтобы придать этому вечеру как можно больше блеска и великолепия. Флорентина взяла клерка за руку и увлекла к столу, где играли в "двадцать одно".
      -- Идемте, я хочу вас представить моей приятельнице, прекрасной маркизе д'Англад...
      И она подвела бедного Оскара к хорошенькой Фанни Бопре, уже два года заменявшей покойную Корали в сердце Камюзо. Молодая актриса только что приобрела известность благодаря исполнению роли маркизы в модной мелодраме "Семья д'Англадов" в театре Порт-Сен-Мартен.
      -- Позволь, дорогая,--сказала Флорентина,--представить тебе прелестного юношу; можешь его принять в игру.
      -- Ах, вот хорошо,--ответила с чарующей улыбкой актриса, окинув его взглядом, -- я проигрываю, будем ставить пополам, идет?
      -- Маркиза, я к вашим услугам, -- заявил Оскар, усаживаясь рядом с хорошенькой актрисой.
      -- Давайте деньги, -- сказала она, -- я буду играть на них, вы принесете мне счастье! Видите, вот мои последние сто франков...
      И мнимая маркиза вынула из кошелька, колечки которого были украшены бриллиантами, пять червонцев. Оскар же извлек из кармана свои сто франков монетами по сто су, уже заранее стыдясь того, что ему придется смешать эти мерзкие экю с благородными червонцами. За десять туров актриса проиграла все двести франков.
      -- Пустяки! -- воскликнула она. -- Теперь держать банк буду я. Мы опять будем играть вместе, хорошо? -- спросила она Оскара.
      Фанни Бопре встала, и юный клерк, видя, что они привлекают к себе внимание всех сидящих за столом, не посмел отойти и сознаться, что у него не осталось ни гроша. Голос изменил ему, язык словно прилип к гортани.
      -- Одолжи мне пятьсот франков, -- обратилась актриса к танцовщице.
      Флорентина принесла ей пятьсот франков, которые взяла у Жоржа, только что выигравшего восемь раз подряд в экарте.
      -- Натан выиграл тысячу двести франков, -- сообщила актриса клерку, --банкометы всегда выигрывают. А мы тоже не дураки, -- шепнула она Оскару на ухо.
      Люди, обладающие сердцем, воображением и способностью увлекаться, поймут почему Оскар вынул бумажник и извлек оттуда билет в пятьсот франков. Он смотрел на Натана, знаменитого писателя, который принялся вместе с Флориной играть по большой против банкомета.
      -- Ну же, мой мальчик, берите! -- крикнула Оскару Фанни Бопре и сделала знак взять двести франков, поставленные Флориной и Натаном.
      Актриса не скупилась на шутки и насмешки по адресу проигрывающих. Она оживляла игру выходками, которые казались Оскару весьма странными; однако радость заглушила эти размышления: после первых двух туров они выиграли две тысячи франков. Оскару очень хотелось сделать вид, что ему неможется, и уйти, бросив свою партнершу на произвол судьбы, но честь пригвоздила ею к месту.
      Три последующих тура лишили их всего выигрыша. Оскар почувствовал, что на спине у него выступил холодный пот, он окончательно протрезвел. В последние два тура была проиграна их общая тысяча; Оскару захотелось пить, и он осушил один за другим три стакана ледяного пунша. Актриса, болтая всякий вздор, увела бедного клерка в спальню. Но там сознание собственной вины охватило Оскара с такой силой, -- Дерош казался ему видением из кошмара, --что он упал на роскошную оттоманку, стоявшую в темном углу, и, прикрыв глаза платком, плакал! Как актриса, Флорентина сразу заметила эту выразительную позу, говорившую об искреннем страдании, подбежала к Оскару, отняла у него платок, увидела, что он плачет, и увела его в будуар.
      -- Что с тобой, мой маленький? -- спросила она.
      В этом голосе, в этих словах, в этой интонации Оскару послышалась та материнская нежность, которая нередко таится в ласковости подобных женщин.
      -- Я проиграл пятьсот франков, которые патрон дал мне, чтобы внести завтра в суд... Теперь мне остается только утопиться, -- сказал он. -- Я опозорен...
      -- Вот глупыш! -- отозвалась Флорентина. -- Сидите здесь, я сейчас принесу вам тысячу. Постарайтесь отыграться, но рискуйте только пятьюстами, чтобы сохранить деньги патрона. Жорж чертовски ловко играет в экарте, держите на него пари...
      Оскар был в безвыходном положении и принял предложение хозяйки.
      "Ах, -- подумал он, -- только маркизы могут быть так великодушны... Красива, благородна, несметно богата... вот счастливец этот Жорж!"
      Он получил от Флорентины тысячу франков золотом и решил держать пари на своего мистификатора. Когда Оскар подсел к нему, Жорж уже выиграл четыре раза подряд. Игроки с удовольствием встретили нового участника пари, потому что все инстинктивно держали за старого наполеоновского офицера Жирудо.
      -- Господа, -- сказал Жорж, -- вы будете наказаны за измену. Я сегодня в ударе. Давайте, Оскар, разгромим их!
      Жорж и его партнер проиграли пять раз подряд. Спустив всю свою тысячу, Оскар, которым овладел азарт, стал играть сам, и случилось, как это бывает нередко с новичками, что он начал выигрывать; однако Жорж совсем сбил его с толку своими советами; он подговаривал Оскара сбросить карты, не раз вырывал их у него из рук, и эта борьба двух воль, двух вдохновений мешала удаче. К трем часам утра, после многих превратностей, нежданных выигрышей и проигрышей, Оскар, продолжавший потягивать пунш, дошел до того, что у него осталось всего-навсего сто франков. Тогда он поднялся в отчаянье, с отяжелевшей головой, сделал несколько шагов и рухнул в будуаре на софу, где и заснул мгновенно мертвым сном.
      -- Мариетта, -- говорила Фанни Бопре сестре Годешаля, приехавшей в два часа ночи,--хочешь завтра пообедать здесь? Будет мой Камюзо и папаша Кардо. Мы хорошенько подразним их.
      -- Вот как? -- воскликнула Флорентина.-- Мой старый чудак мне ни словом об этом не обмолвился!
      -- Он приедет утром сказать тебе, что намерен спеть "Мамашу Годишон", -- ответила Фанни Бопре, -- надо же бедняге отпраздновать твое новоселье.
      -- Ну его к черту с его оргиями! -- воскликнула Флорентина.-- Они с зятем -- хуже чиновников или директоров театра. А впрочем, Мариетта, здесь можно отлично пообедать,-- сказала она примадонне, -- Кардо всегда заказывает обед у Шеве, приезжай и ты со своим герцогом Мофриньезом, мы подурачимся, и они под нашу дудочку попляшут, как тритоны!
      Услышав имена Кардо и Камюзо, Оскар сделал усилие, чтобы стряхнуть с себя сон, но только пробормотал что-то и снова упал на атласную подушку.
      -- А ты, видно, запаслась на ночь, -- смеясь, сказала Фанни Бопре Флорентине.
      -- Ах, бедный малый! Он опьянел от пунша и от отчаянья. Это второй клерк из конторы, где служит твой брат,--пояснила Флорентина, -- он проиграл деньги, которые патрон дал ему на деловые расходы. Он хотел утопиться, и я одолжила ему тысячу франков, а эти разбойники Фино и Жирудо вытянули их у него. Бедный мальчик!
      -- Но его надо разбудить,--сказала Мариетта,--с моим братом шутки плохи, а с их патроном и подавно.
      -- Ну, разбуди его, если можешь, и уведи, -- сказала Флорентина, возвращаясь в гостиные, чтобы проводить уезжающих.
      Оставшиеся принялись танцевать так называемые характерные танцы, а когда рассвело, утомленная Флорентина легла, совершенно позабыв об Оскаре; да и никто из гостей о нем не вспомнил, и он продолжал спать как убитый.
      Около одиннадцати часов утра клерка разбудил грозный голос; узнав своего дядю Кардо, он решил спасти себя тем, что притворился спящим и зарылся лицом в роскошные желтые бархатные подушки, на которых провел ночь.
      -- Что это, Флорентина,-- говорил почтенный старец,-- как ты неразумно, гадко ведешь себя -- танцевала вчера в "Развалинах", а потом всю ночь у тебя был кутеж? Так ты очень скоро потеряешь свежесть, не говоря уже о том, что это просто неблагодарность -- праздновать новоселье без меня, с какими-то чужими людьми, не сказав мне об этом! Кто знает, что тут происходило!
      -- Старое чудовище! -- воскликнула Флорентина.-- Да ведь у вас есть ключ, и вы можете войти ко мне в любое время, в любую минуту. Бал кончился только в половине шестого, и у вас хватает жестокости будить меня в одиннадцать?
      -- В половине двенадцатого, Титина, -- смиренно заметил Кардо. -- Я поднялся ранехонько, чтобы заказать Шеве чисто кардинальский обед... Однако твои гости все ковры попортили; кого это ты принимала?..
      -- А вам не следовало бы жаловаться: Фанни Бопре сказала, что вы будете у меня с Камюзо, и я, чтобы угодить вам, пригласила Туллию, дю Брюэля, Мариетту, герцога де Мофриньеза, Флорину и Натана. Таким образом, вы будете обедать в обществе пяти самых красивых женщин, какие когда-либо выступали на сцене! И они протанцуют вам па-де-зефир.
      -- Но такой образ жизни -- просто самоубийство! -- воскликнул папаша Кардо. -- Сколько побито бокалов! Какой погром! В передней просто ужас...
      Вдруг милый старец смолк и оцепенел, словно птица, зачарованная змеей. Он заметил на оттоманке юношескую фигуру, облаченную в черное сукно.
      -- О, мадемуазель Кабироль!..-- пролепетал он наконец.
      -- Ну, что еще? -- спросила танцовщица.
      Она устремила свой взгляд в ту сторону, куда смотрел папаша Кардо, и, узнав второго клерка, расхохоталась; этот смех не только вызвал полное недоумение старца, но и заставил Оскара приподняться, так как Флорентина, взяв его за руку и глядя на ошеломленных дядю и племянника, снова разразилась смехом.
      -- Вы... здесь, племянник?..
      -- А... а, так это ваш племянник? -- воскликнула Флорентина, снова расхохотавшись. -- Вы мне никогда не говорили о нем. Разве Мариетта не увезла вас? -- обратилась она к Оскару, который остолбенел от ужаса. -- Что с ним станется, с бедным мальчиком?
      -- Это его дело, -- сухо отозвался Кардо и направился к двери.
      -- Минутку, папаша Кардо! Вы должны помочь племяннику выбраться из беды, в которую он попал по моей вине: он играл на деньги своего патрона и спустил все его пятьсот франков, не говоря уж о моей тысяче, которую я дала ему, чтобы отыграться.
      -- Несчастный! Ты проиграл полторы тысячи? В твои годы?
      -- О дядюшка! дядюшка! -- воскликнул бедный Оскар, которому эти слова открыли весь ужас его положения, и, сложив руки, он бросился перед дядей на колени.-- Уже полдень, я погиб, опозорен... Господин Дерош будет беспощаден! Речь идет об одном важном деле, это для него вопрос самолюбия. Я должен был утром получить у секретаря решение суда по делу Ванденеса с Ванденесом! Как все это могло со мной случиться? Что теперь меня ждет? Спасите меня, заклинаю вас памятью моего отца и тетушки!.. Поедемте со мной к господину Дерошу, объясните ему, найдите какое-нибудь оправдание!
      Эти мольбы прерывались горькими слезами и рыданьями, которые, кажется, тронули бы сфинкса в Луксорской пустыне!
      -- Ну что ж, старый скупердяй, -- воскликнула танцовщица, тоже плача, -- неужели вы хотите опозорить собственного племянника, сына того, кому вы обязаны своим богатством; ведь этот мальчик -- Оскар Юссон! Спасите его, иначе Титина отречется от тебя ради повелителя ее сердца!
      -- Но каким образом он очутился здесь? -- спросил старик.
      -- Раз уж он забыл, что ему надо отправиться в суд за решением, о котором он говорит, значит он был пьян и в изнеможении уснул на диване, неужели это непонятно? Жорж со своим кузеном вчера угощал клерков Дероша в "Канкальской Скале".
      Папаша Кардо недоверчиво смотрел на танцовщицу.
      -- Да вы подумайте, старая обезьяна: если бы тут было что-то другое, неужели я бы не сумела спрятать ею получше?! -- воскликнула она.
      -- На, вот тебе пятьсот франков, шалопай! -- обратился Кардо к племяннику. -- Но больше ты от меня не получишь ни гроша. Пойди уладь, если можешь, это дело со своим патроном. Я верну мадемуазель Флорентине тысячу франков, которую она тебе одолжила; но тебя я больше знать не хочу!
      Оскар поспешил убраться; однако, выйдя на улицу, он растерялся, не зная, куда идти.
      В это страшное утро случай, который губит людей, и случай, который их спасает, казалось, боролись друг с другом, действуя с одинаковой силой за и против Оскара. Все же его ожидало поражение --ибо его патрон был из тех, кто никогда не отступается от своих решений.
      Вернувшись домой и вспомнив о том, что грозит ученику ее брата, Мариетта ужаснулась; она написала Годешалю записку и приложила к ней пятьсот франков, предупредив брата относительно вчерашнего опьянения Оскара и постигших его несчастий. Затем добрая девушка уснула, наказав своей горничной непременно отнести до семи часов записку в контору Дероша. Между тем Годешаль, поднявшись в шесть часов, обнаружил, что Оскара нет. Он сразу обо всем догадался и, взяв пятьсот франков из собственных сбережений, поспешил к секретарю за решением суда, чтобы в восемь уже представить копию на подпись Дерошу. Дерош, всегда встававший в четыре, появился в конторе в семь. Горничная Мариетты, не найдя брата своей хозяйки в его мансарде, спустилась в контору, где ее встретил Дерош, и, конечно, вручила конверт ему.
      -- Это по делам конторы? -- спросил патрон. -- Я господин Дерош.
      -- Да вы сами посмотрите, сударь, -- сказала горничная.
      Дерош распечатал конверт и прочел записку. Увидев пятисотфранковую ассигнацию, он ушел к себе в кабинет, взбешенный поведением своего клерка. В половине восьмого он услышал голос Годешаля, диктовавшего одному из клерков заключение суда, а через несколько минут добряк Годешаль вошел с торжествующим видом в его' кабинет.
      -- Кто был сегодня утром у Симона? Оскар Юссон? -- спросил Дерош.
      -- Да, сударь, -- отозвался Годешаль.
      -- А кто же ему дал деньги? -- спросил стряпчий.
      -- Вы сами, -- ответил Годешаль, -- еще в субботу.
      -- Что же, пятисотфранковые ассигнации с неба валятся, что ли? --воскликнул Дерош. -- Знаете что, Годешаль? Вы хороший малый, но этот мальчишка не заслуживает подобного великодушия. Я ненавижу болванов, но еще больше ненавижу людей, которые совершают проступки, несмотря на то, что окружены отеческой заботой.-- И он передал Годешалю письмо Мариетты и присланные ею пятьсот франков.-- Извините меня, что я вскрыл его,--продолжал он,-- но горничная вашей сестры сказала мне, что письмо деловое. Оскара увольте.
      -- А сколько я возился с несчастным юнцом! -- воскликнул Годешаль. --Этот негодяй Жорж Маре прямо какой-то злой гений Юссона. Оскару нужно бояться его, как огня. Уж не знаю, на что только он может толкнуть Оскара, если они встретятся еще в третий раз.
      -- Что вы имеете в виду?
      Тогда Годешаль рассказал вкратце о мистификации во время поездки в Прэль.
      -- Ах, помню, -- отозвался нотариус,-- Жозеф Бридо в свое время говорил мне о проделке молодых людей; этой встрече мы обязаны благосклонностью графа де Серизи к брату Жозефа.
      Но тут вошел Моро, так как с вопросом о наследстве Ванденесов и для него было связано выгодное дельце. Маркиз хотел распродавать земли Ванденесов по частям, а брат его, граф, был против. Дерош, в пылу первого гнева, обрушил на голову посредника все те справедливые жалобы и мрачные пророчества, которые предназначались его бывшему второму клерку, и в результате самый горячий заступник несчастного юноши решил, что Оскар неисправим в своем тщеславии.
      -- Сделайте из него адвоката, -- сказал Дерош, -- ему осталась только диссертация; может быть, на таком поприще его недостатки окажутся достоинствами, так как красноречие большинства адвокатов объясняется их тщеславием.
      В это время г-н Клапар был болен, и жена усердно ухаживала за ним,--трудная задача, тяжкий долг без надежды на вознаграждение. Больной изводил бедную женщину, до сих пор не представлявшую себе, на какие несносные капризы и ядовитые насмешки способен этот человек, остававшийся с ней с глазу на глаз целые дни, этот полуидиот, которого нищета сделала к тому же хитрым и мстительным. Отыскивая поводы, чтобы как можно больнее уколоть жену в самые чувствительные уголки ее материнского сердца, он каким-то образом догадался о страхах за будущее Оскара, которые терзали бедную женщину, знавшую склонности и недостатки сына. Да и в самом деле: если сын наносит матери такой удар как прэльская история, она уже живет в постоянной тревоге; и по тому, как она расхваливала Оскара всякий раз, когда он добивался хоть какого-нибудь успеха, Клапар чувствовал, насколько сильны ее тайные опасения, и пользовался всяким предлогом, чтобы вызвать в ней тревогу.
      . -- Ну, Оскар ведет себя лучше, чем я ожидала,-- говорила она, --правда, я была уверена, что эта история с поездкой в Прэль -- просто следствие юношеской неуравновешенности. Да и кто из молодых людей не совершает ошибок! Бедный мальчик! Он героически переносит все лишения, которые ему не пришлось бы испытать, будь жив его несчастный отец. Дай бог, чтобы он научился сдерживать свои страсти, -- и т. д. и т. д.
      И вот, пока на улицах Вандомской и Бетизи происходили вышеописанные катастрофы, Клапар, сидя у камина и кутаясь в дрянной халат, смотрел на жену, которая тут же, в спальне, была занята приготовлением бульона, настойки из трав для мужа и завтрака для себя.
      -- Господи, как бы мне хотелось узнать, чем кончился вчерашний день? Оскар должен был завтракать в "Канкальской Скале", а вечером быть у какой-то маркизы...
      -- О, не беспокойтесь, рано или поздно все его секреты откроются, --сказал муж.-- Неужели вы верите в эту маркизу? Бросьте! Пылкий и склонный к мотовству малый вроде Оскара за червонцы всегда найдет каких-нибудь мнимых маркиз. Вот увидите, в одно прекрасное утро он свалится вам на шею с кучей долгов...
      -- Вы уж не знаете, что бы только выдумать, лишь бы привести меня в отчаяние! --воскликнула г-жа Клапар. -- Вы жаловались, будто мой сын проедает ваше жалованье, , а он вам никогда гроша не стоил. Вот уже два года, как у вас нет ни малейших оснований дурно отзываться об Оскаре, он теперь стал вторым клерком, ему помогают его дядя и господин Моро, да и он сам получает восемьсот франков. И если для нас на старости лет найдется кусок хлеба, мы будем этим обязаны моему дорогому мальчику. До чего же вы несправедливы...
      -- Вы называете мое предвиденье несправедливостью? -- язвительно возразил больной.
      Но тут раздался резкий звонок. Г-жа Клапар побежала отпирать и задержалась в первой комнате с Моро, пришедшим, чтобы смягчить удар, который Оскар, вследствие своего легкомыслия, опять готовился нанести несчастной матери.
      -- Как! Проиграл деньги патрона? -- плача воскликнула г-жа Клапар.
      -- Ага! Что я вам говорил! -- загремел Клапар, появляясь, словно привиденье, на пороге гостиной, куда его неудержимо влекло любопытство.
      -- Но что мы теперь с ним будем делать? -- спросила г-жа Клапар, которую горе лишило чувствительности к уколам мужа.
      -- Будь он моим сыном, -- сказал Моро, -- я бы спокойно отправил его тянуть жребий и, если бы ему выпал несчастливый номер, не стал бы нанимать ему заместителя. Вот уже второй раз ваш сын делает глупости из тщеславия. Ну что ж, может быть, на военном поприще тщеславие вдохновит его на подвиги и он сделает карьеру. К тому же шесть лет военной службы, наверно, образумят его, а так как ему осталась только диссертация, не так уж будет плохо, если он потом все-таки вернется к адвокатуре и, уплатив, как говорится, налог кровью, сделается в двадцать шесть лет поверенным. По крайней мере на этот раз он будет строго наказан, он многое узнает на опыте и привыкнет к субординации. Перед тем как пройти стаж в суде, он пройдет определенный стаж в жизни!
      -- Если бы вы могли произнести такой приговор над собственным сыном,--сказала г-жа Клапар, -- значит, сердце отца совсем не то, что сердце матери. Мой бедный Оскар -- солдат?..
      -- А вы что же, предпочли бы, чтобы он совершил бесчестный поступок и бросился вниз головой в Сену? Стряпчим ему уже не бывать, так вы считаете его достаточно разумным, чтобы стать адвокатом?.. А какая участь ждет его? Прежде чем остепениться, он успеет окончательно стать шалопаем. Дисциплина же по крайней мере вам его сбережет.
      -- Нельзя ли ему поступить в другую контору? Его дядя, Кардо, конечно, даст денег на заместителя, а Оскар посвятит старику свою диссертацию.
      В эту минуту они услышали, что подъехал экипаж; в нем были пожитки возвращавшегося к матери несчастного молодого человека; вскоре появился и он сам.
      -- А, вот и ты, господин любезник! -- воскликнул Клапар.
      Оскар поцеловал мать и протянул г-ну Моро руку, но тот отказался ее пожать. Оскар ответил на это презрение взглядом, которому укоризна придала несвойственную ему дотоле смелость.
      -- Послушайте, господин Клапар, -- сказал этот мальчик, вдруг ставший взрослым, -- вы чертовски надоедаете моей бедной матушке, и это ваше право; на свое горе, она вам жена. Но я -- другое дело! Через несколько месяцев --я совершеннолетний; и будь я даже несовершеннолетним -- вы не имеете надо мной никаких прав. Благодаря вот этому человеку мы у вас никогда ничего не просили, я не стоил вам ни гроша и решительно ничем вам не обязан; поэтому оставьте меня в покое.
      Клапар, услышав эту отповедь, удалился снова в кресло у камина. Слова второго клерка, скрытый гнев, кипевший в этом двадцатилетнем юноше, только что получившем жестокий урок от своего друга Годешаля, навсегда отбили у больного охоту к дурацким выпадам.
      -- Это только увлечение, и вы поддались бы ему совершенно так же, как и я, будь вы моих лет, -- сказал Оскар, обращаясь к Моро, -- оно толкнуло меня на проступок, который Дерош считает серьезным, а на самом деле это всего-навсего оплошность.