Год Дракона

Я с этой публикой не могу не то, что работать — даже в одном пространственно-временном континууме находиться. Думаешь, я не пытался? Пытался. Особенно в самом начале. Знаешь, что из этого вышло? — Майзель наклонился вперед, поближе к Андрею. — Они сказали: о, ты тут! Коль а кавод [32] ! Давай быстро бабки сюда! Нет, подождите, парни, у меня есть план… Какой план, а ид [33] ?! Ты охуел, что ли?! Твой план — говно, давай сюда бабки и смотри, как мы будем их хуячить направо и налево, какой мы гужбан устроим! Хочешь, тебя возьмем в тусняк, так и быть… И когда они поняли, что не получается по-ихнему, они сначала страшно удивились. Это че, типа, за дела?! Потом обиделись. А потом и разозлились, когда увидели, что все, у кого есть хоть капля совести и желания чего-нибудь сделать настоящего, бегут от них ко мне. И начали мне пытаться мешать. А я не стал ждать, пока Ребе соберется сказать свое веское слово, и врезал от души. Ну, а Ребе мне за это врезал… Не совпали мы с ним во мнениях по поводу методов. Что он мне и не преминул сообщить… Ну, я, знаешь, тоже за словом в карман не полез. В общем, поговорили…— Майзель снова вздохнул и печально улыбнулся. — Я убежден — если бы Всевышний хотел, чтобы я жил по заветам Ребе, он бы так все и устроил. Ну, а поскольку у нас с ним… — Майзель остановился. Словно хотел сказать что-то, но решил в последний момент, что не стоит. — Ребе чудный старикан. Если бы он не был таким упертым… Ну, тогда он не был бы Ребе, — Майзель снова улыбнулся, на этот раз — весело. — Как говорит Рикардо — тяжело с вами, народ жестоковыйный…

— Рикардо?

— Рикардо Бонелли. Урбан Двадцатый.

— А-а-а… Вы тоже друзья?!

— Обязательно, Дюхон. Разве можно что-нибудь стоящее сделать на этом свете без Ватикана?

— Понятно. И давно?

— Порядочно.

— А он что по этому поводу думает?

— Что у меня все еще впереди.

— Ох, Дан… А как же с Израилем, вообще?

— Мы стратегические партнеры. Союзники. Экономика, наука, военное строительство, разведка… Мы и Японию впрягли в это. И мир теперь другой. И чучмеки попритихли. Они не сдались, понятно. Пока. Но мы их додавим, Дюхон. Обязательно, — Майзель допил коньяк одним резким глотком. — Конечно, все очень непросто. Они так привыкли к тому, что только американцы были с ними, привыкли к этому вечному топтанию на месте, к поиску кошелька под фонарем потому, что там светло… Никак не могут поверить, что мы всерьез. Никак. Мешают разные мелочи… Ученые израильские к нам едут, видите ли. Ничего удивительного, — здесь и условия лучше, и зарплаты, и климат… И наши войска вместо вечно пьяного батальона прежней ООН, не вылезавшего из бардаков, им тоже ох как не нравятся… Хотя ведь это именно мы сделали выход из Ливана возможным. И встали там сами, и не даем чучмекам ползти туда и убивать христиан и их… Когда Ребе заявил, что Израиль не имеет права просто так вывести войска из Ливана, бросив на произвол судьбы союзника, два десятилетия воевавшего бок о бок… Они совсем там все обалдели. Никто не мог ожидать от хасидского Ребе такого демарша. Уж после этого Вацлав просто влюбился в Ребе…

— Я помню, — Корабельщиков улыбнулся. — Это было… здорово. И комментарии по этому поводу… Всех без исключения… Ты хочешь сказать, что Ребе…

— Ребе не политик. Он — Ребе. Это даже гораздо хуже. Для политиков, я имею ввиду. Будь он одним из этих, было бы просто списать все на коррупцию, прямую или завуалированную. А так… Бомба получилась, что надо, одним словом.

— А ты к этому никакого отношения не имел?

— Боюсь, что, сунься я в это лично, Ребе сделал бы все наоборот из чистого чувства противоречия. Другое дело — Вацлав. Ну, разумеется, мы позаботились о том, чтобы довести мнение Ребе до возможно более широкой аудитории в самые сжатые сроки, — Майзель подмигнул и поднял бокал. — Ты же понимаешь, что упустить такое событие было никак невозможно.

— Ну, здорово… А Святые Места?

— Они не думали, что Вацлав решится на это. Ха! Это же Вацлав, — майор «Фолклендский Ястреб»! А когда Ребе его поддержал, пусть и весьма своеобразно… Да и купить всю эту шушеру, всех этих болтунов-демократов из Кнессета, не было большой проблемой. Агицен, паровоз [34] , как говорила моя бабуля, зихроно ливрохо [35] … Труднее всего было — всевозможные согласования: Ватикан, Всемирный совет церквей, православные… Ну, наши и сербы, как и болгары, только рады были. Вот Москва… — Майзель вздохнул, шевельнул бровями. — Это было непросто. Зато, когда все устаканилось… В конце концов, это святые места христиан, пусть и распоряжаются, и нечего евреям туда соваться…

— Да, — Корабельщиков покачал головой. — Это было, конечно, представление…

— Но они не посмели возражать. Потому что без нас там теперь не обойтись. И поэтому без нас там теперь не обойтись… Все удалось.

— Это чистейшей воды империализм, тебе не кажется?

— Империя — не всегда плохо. Иногда хорошо, и даже очень… Кто-то же должен заткнуть этот поганый фонтан, этих сицилистов-сионистов, недорезанных местечковых комиссариков, которые тянут страну в пропасть раздела территорий… Потом, они Вацлава побаиваются.

— Почему?!

— А вот кажется им, что ревностный католик, друг Израиля — это нонсенс. Или того больше, — провокация. Тоже не верят, что он искренен. «Из Назарета может ли быть что путное»… Плохо учили историю и всех равняют по своей поганой бердичевской мерке. А ведь нет у них друга последовательнее, чище и бескорыстнее его. Готового на все, хоть дустом засыпать эту чучмекскую протоплазму. И мне не верят. Даже в то, что я еврей, и то не верят, по-моему, до конца. Хотя, наверное, только законченный сумасшедший станет называть себя евреем, не будучи им на самом деле… Как я, — усмехнулся он. — И Ватикану не верят… Слишком много было всего. Тяжело с нами, Дюхон. Мы народ жестоковыйный… Ну, да прорвемся, как говаривал один литературный персонаж. Обязательно.

— Как-то все это…

— Да ладно, дружище. Я же говорю — прорвемся. И давай плавно переведем разговор с меня на тебя…

— То есть?

— Смотри, Дюхон. Мне катастрофически не хватает людей в Беларуси. Людей, которым я доверяю, а не грантососов. И которые что-то умеют. У тебя есть замечательное качество, без которого невозможно ничего сколько-нибудь значительного сделать. Ты умеешь подбирать команду и ставить задачу, которая нравится людям и которую они с большим удовольствием выполняют.

— Спасибо.

— А я тут при чем?! Просто… Конференция — это такая мелочь. Джентльмен в поисках десятки. Чего ты на самом деле хочешь?

— Да ничего, собственно…

— Не ври. Скажи это вслух. И я тебе помогу это сделать. Давай, Дюхон. Ну?!?

Андрей долго молчал, глядя в пол. Молчал и Майзель. Наконец, Корабельщиков поднял глаза:

— Я хочу, чтобы мне хотелось возвращаться домой. Я хочу так же рваться назад в Минск, как ты рвешься в Прагу. Я хочу, чтобы мне не было стыдно за мою страну, за мой народ, языка которого я толком и не знаю. Я хочу, чтобы на обложке моего паспорта была не нарисованная Лукой брюссельская капуста, а герб моей страны. Хочу, чтобы немецкие и прочие пограничники не оттопыривали презрительно нижнюю губу, увидев мой документ, а хотя бы улыбались, пускай и дежурно. Я хочу для своего ребенка совсем не того, что я вижу там вокруг себя… Вот чего я хочу. Ну как? Нравится?

— Почти. А теперь — внимание, вопрос: на что ты готов ради этого?

— На что я должен быть готов?!

— Ты меня спрашиваешь?

— А кого мне, черт побери, спрашивать?! Позняка? Вячорку [36] ?! — Андрей вскочил. — И что я вообще могу?!

— Ты можешь, — Майзель спокойно откинулся на спинку дивана и раскинул руки. — Ты можешь. Тебе просто надо прикинуть палец к носу. Обязательно. И я приму меры, чтобы разные досадные мелочи не мешали тебе думать…

Майзель резко — чудовищно, нечеловечески резко, снова поразив Андрея, решившего, что он уже привык, — поднялся, подошел к столу, достал откуда-то, видимо, из ящика, коробку размером с том энциклопедии и вернулся к дивану. Сев, он открыл коробку и, достав оттуда мобильный телефон, проделал с ним какие-то манипуляции, после чего кинул его едва успевшему среагировать Корабельщикову:

— Лови! Да не бойся, он не кусается. И не бьется. А так же не горит и тонет. Владей и будь на связи…

— У меня есть мобилка, что…

— Перестань. Это не «мобилка», это терминал защищенной спецсвязи, работающей на мощностях сотовых операторов. Берет даже из метро, хоть со станции, хоть из тоннеля, проверено. В Беларуси на него можно звонить, как на твой домашний телефон. Только отключить его за неуплату невозможно, — Майзель зловеще оскалился. — Номера фиксированного набора: единица — это я, двойка — посольство, тройка — Фонд. Надавить и держать. Там же — маячок для пеленга на местности, чтобы ты не потерялся и группа волшебников на вертолетах не слишком запаривалась тебя разыскивать, ежели что… Да сядь ты, не маячь!

Корабельщиков опустился на диван и растерянно посмотрел на Майзеля:

— Много званых, да мало избранных…

— Обязательно, друг мой. Еще не все, ты не думай, — он достал из коробки какой-то конверт и тоже перебросил его Андрею: — Открывай!

Андрей подчинился. Из конверта выскользнули три зеленых паспорта МИД Чешского королевства, перламутрово-черная пластиковая карта платежной системы «Visa Express» и маленький, но тяжелый — видимо, золотой — значок в виде буквы М в несомкнутом круге.

— Что это?

— Это твои страховки, дружище. Твоей семье тоже, разумеется. И значок старайся не снимать. Люди, которые знают, что это означает, будут готовы всегда прийти тебе на помощь.

— Это… настоящие?! — Корабельщиков рассматривал паспорта, как гранаты без чеки.

— Фу. Ты за кого меня принимаешь?! Я Дракон, а не фальшивомонетчик… Беларуские визы, кстати, тоже настоящие. Коррупция — интересная штука, особенно если ее правильно использовать…

— А это что? — Андрей повертел в руках кусочек пластика и, прочитав на нем свое имя, выругался. — Дан, ты…

— Спокойно, пан Анджей, — Майзель похлопал его по колену. — Это тебе на мелкие расходы. Лимит снятия наличных в любом банкомате — десять тысяч крон в день или эквивалент. На товары и услуги лимита нет. Подожди, Андрей. Послушай… Это не милостыня и не подарки. Я хочу, чтобы ты делал что-нибудь настоящее. Что-нибудь, что может сдвинуть, свернуть… Я не тороплю. Но и вечно думать не могу позволить. Пусть будет — скажем, две недели со дня твоего возвращения домой. Через две недели я жду тебя в гости вместе с семьей. Обязательно — вместе с семьей, Дюхон. И ты мне скажешь, согласен ты или нет. После этого обсудим детали. — Майзель налил еще немного коньяка в бокалы и сноровисто приготовил пару сырно-лимонных канапе.

— А если я откажусь?

Майзель пожал плечами:

— Ну… Значит, я не знаю тебя и не умею разбираться в людях… Плохо, конечно. Но учиться никогда не поздно… — Он помолчал, опрокинул в себя коньяк, как воду, и посмотрел на Андрея таким взглядом, что у Корабельщикова по спине побежали ледяные муравьи: — Я хочу, чтобы у тебя все было, дружище. Все, что ты сам можешь себе пожелать. Я много лет об этом мечтал. Я же все помню, ты не думай… Я считаю, что ты заслужил этот шанс. И все. Хочешь — верь, хочешь — нет, дело хозяйское. Я просто не мог раньше.

— Разве ты мне что-то должен?! Ну, Дан, это уже просто выходит за всякие рамки… Синдром «Пикника на обочине», да? Счастья много и всем, сразу?!

— Мы всегда излучали на одной волне, — Майзель вздохнул, поставил пустой бокал на столик. — Да. Именно. Много и сразу, всем, до кого смогу дотянуться. Возьми пальто и думай о вечном, вот что это. Есть только одно «но»…

— Это может быть опасно. Я знаю.

— Не думаю, — Майзель покачал головой. — Не думаю, что ты сейчас отчетливо понимаешь, насколько. Поэтому я даю тебе время осмыслить. И обсудить с Татьяной. И я жду вас в Праге, ребята. Потому что это единственный город на земле, где я хочу жить и умереть, когда будет на то Б-жья воля…

МИНСК. МАРТ

Назад Андрей летел не «Lufthansa», как в Германию, а «Air Crown Bohemia». Новехонький А300-ХХ с тремя салонами — первый класс, бизнес и туристический — был, в сравнении с немецким «боингом», как «бентли» перед «тойотой».

Едва он вышел из таможенного терминала, как ощутил вибрацию телефона, подаренного Майзелем. Корабельщиков осторожно раскрыл аппарат и поднес к уху:

— Алло…

— Добрый день, Андрей Андреевич. Галина Геллер, «Golem Foundation». Как долетели?

— Спасибо, Галина. Замечательно. А…

— Вам не трудно будет заехать завтра в первой половине дня? У нас тут для вас кое-какие сообщения.

— Да-да, разумеется. А…

— Часикам к девяти. Не рано?

— Нет, что вы… А…

— Ну, прекрасно. Приезжайте, тут и обсудим. Всего хорошего, Андрей Андреевич, — и пани Геллер отключилась, явно не утруждаясь выслушать вопросы Корабельщикова.

Татьяна и Сонечка были у родителей на даче, — за то время, что Андрей отсутствовал, в Минске началась настоящая весна. Телефона на даче не было, сотовый тестя бодро рапортовал о нахождении абонента вне зоны действия сети, и Андрею ничего не оставалось, как заморить червячка нашедшимися в морозилке пельменями и предаваться размышлениям о превратностях судьбы, коротая время до завтрашнего утра…

Ночью он практически совсем не спал. Пока не начали болеть глаза, бесцельно бродил по Интернету, перескакивая с одного сайта на другой безо всякой системы. Потом, закрыв компьютер, пытался читать, но никак не мог сосредоточиться. И в шесть был уже на ногах, а в семь — за рулем…

Он арендовал гараж, в котором заботливо держал свою старенькую «шестерку», буквально в трех минутах ходьбы от дома. Он тщательно следил за машиной, потому что знал: новую — то есть даже не новую, а просто другую — покупать не на что. Конечно, Корабельщиковы отнюдь не бедствовали и жили лучше многих: собственная — двухкомнатная — квартира, автомобиль, продукты с рынка, но ни о каких богатствах и речи не шло, несмотря на то, что и Андрей, и Татьяна много работали. Постоянной работы у Корабельщикова не было, он числился для трудового стажа в какой-то конторе, бывшей чем-то обязанной тестю по сложным схемам беларуских чиновничьих взаимозачетов. Все свои деньги Андрей зарабатывал переводами и лекциями по истории религии в нескольких негосударственных вузах, которые, испытывая последнее время нешуточное давление со стороны министерства образования, сокращали часы и платили все скромнее. Дороговизна продуктов в Минске, неясные перспективы и откровенная тоска заставляли Андрея много думать о деньгах и о том, где их добыть — гораздо больше, чем ему этого хотелось.

И вдруг — отлетело, как прошлогодняя листва…

В «Golem Foundation» его встретили, как старого приятеля, который на пару дней исчез, и вот, — снова с нами. Галина проводила его в комнату для переговоров, извинилась, вышла и через минуту вернулась — с небольшой кожаной папкой на молнии и в сопровождении «стюардессы» с подносом, на котором стояли кофейник, молочник, сахарница, печенье и две маленькие кофейные чашечки. Расположившись за столом напротив Корабельщикова, Галина улыбнулась:

— Ну, давайте еще раз знакомиться, Андрей Андреевич. Я буду вашим помощником со стороны Фонда и посольства, вы можете со всеми вашими вопросами и проблемами обращаться сразу ко мне. Звоните в любое время суток, я буду постоянно у вас на связи…

— Так-таки с любыми вопросами и проблемами? — Андрей недоверчиво покачал головой и улыбнулся.

— Совершенно с любыми, — утвердительно кивнула Галина. — Но имейте в виду, стреляю я из рук вон плохо.

— Что?! — Корабельщиков опешил. — А что, придется?!.

— Когда-нибудь обязательно придется, — вздохнула Галина. — Или вы думаете, что все это, — она указала подбородком в окно, выходившее на Войсковой переулок, в котором в двух шагах от посольства и Фонда располагалось здание Генерального штаба, — мирно закончится? Не верю, Андрей Андреевич…

— Ну… Может, найдется, кому пострелять, без нас?

— Бой покажет, как у нас говорят. Давайте к делу, Андрей Андреевич, — Галина расстегнула «молнию» на папке и, достав оттуда несколько пластиковых конвертов, разложила их перед Корабельщиковым: — Это документы на ваш автомобиль — техпаспорт, доверенность, талон техосмотра, сертификат заводской тонировки, пропуск установленного образца «проезд/стоянка всюду» сроком на год с 31 марта, пропуск на все пограничные пункты таким же сроком, один ключ-брелок сигнализации. Второй у меня в сейфе. Они предназначены исключительно для доступа внутрь, пуск двигателя только с вашими биометрическими данными, так что про угонщиков можете забыть… Здесь, — Галина указала на второй конверт, — ключи и документы на квартиру на улице Воровского, точный адрес в бумагах. Помещение оборудовано спецтехникой, к пленкам и файлам будете иметь доступ только вы лично и начальник Беларуского департамента в королевском МИДе.

— МИДе? Почему не в разведке? — Андрей усмехнулся.

— Потому что в Чехии нет проблем с межведомственным взаимодействием. Каждый отвечает за свой участок работы, но в случае необходимости подключаются остальные. Воюющее государство не может позволить себе бюрократию, — Галина посмотрела на Корабельщикова и покачала головой. — Я продолжу, с вашего позволения. Мы говорили… Да. Записи будут вестись постоянно, в автоматическом режиме, вы потом сможете анализировать ход ваших встреч с людьми, просматривать реакции, приборы это фиксируют… Подробная инструкция тоже здесь. Во время встреч интимного характера, если таковые будут иметь место, видеокамеры можно выключить… Все в инструкции.

— Галина…

— Да?

— Вы что?

— Что?

— Какие интимные встречи?!

— Андрей Андреевич, — Галина пожала плечами и улыбнулась. — Я в курсе, что у вас жена и ребенок. Я также знаю, что подобные мелочи до сих пор никого еще не останавливали, если кому-то очень чего-нибудь хотелось. Или было нужно для дела. Моя задача — проинформировать вас возможно наиболее исчерпывающим образом о поступивших в ваше полное распоряжение средствах. Как вы ими пользуетесь, я не имею права контролировать. Кроме того, не исключено, что обстоятельства в какой-то момент сильно изменятся, поскольку от той жизни, которую вы до сих пор вели, ваша новая жизнь будет отличаться весьма существенно. Если это вас утешит, — мы здесь все через это прошли, — Галина улыбнулась, и за этой улыбкой совсем еще молодой женщины нарисовался перед глазами Андрея такой опыт, которому ему просто нечего было противопоставить.

Он хорошо знал этот тип — хваткая миловидная девочка из белорусской глубинки, поступившая после школы в «иняз», замужество, зацепиться за столицу любой ценой, не возвращаться никогда назад, где только пьяные ровесники и скучные, как хозяйственное мыло, подруги, грязь, нищета, беспросветная тоска… Но было в Галине что-то еще. Что-то, такое, чему Андрей никак не находил слов. Какой-то стержень, что ли. И хваткость эта была какой-то другой. Не подловатенькой, а спокойной, уверенной и светлой. И светлое лицо у нее было, ухоженное, красивое даже, понятно… Но светлое. Таких лиц совсем мало стало в последние годы в стране. И от этого еще тоже съедала Андрея тоска. А сейчас — отпустила.

— Галина… Извините, если это как-нибудь вас заденет, вы, разумеется, можете не отвечать…

— Ничего. Валяйте, Андрей Андреевич.

— Геллер — это ваша фамилия?

— Это фамилия моего мужа. Он руководит одним из отделов Фонда здесь. А моя девичья фамилия — Окуневич. Продолжим?

— Да, конечно.

— Оружие, если появится желание, получите со временем. Для этого необходимо пройти курсы подготовки сдать специальный экзамен, теоретический и практический. У нас с этим очень строго…

— Да Господь с вами, Галина, — замахал руками Корабельщиков, — какое еще оружие, вы что?!

— Я вовсе не настаиваю. Повторяю, моя задача — проинформировать. Распоряжаться информацией вы можете и будете по собственному усмотрению.

— А если я не оправдаю доверия?

— А куда вы денетесь, — Галина звонко рассмеялась. И добавила уже серьезно: — Такого еще не бывало, Андрей Андреевич. И не будет. Поверьте. Уж я-то знаю… Машина стоит на платной стоянке возле Дома офицеров. Свою старую оставите там, когда решите, что с ней делать, сообщите.

Андрей повертел в руках пластиковый прямоугольник техпаспорта. Госномер вызвал у него кривую ухмылку: 1090 МI, с таким номером в Беларуси проезд и стоянка всюду и без пропуска…

— А это для чего? — Андрей показал на номер.

— Не имею ни малейшего представления, — пожала плечами Галина. — Вероятно, вам случится пускать кому-нибудь пыль в глаза. Вы же знаете, как у нас здесь относятся к подобным атрибутам…

— Еще бы…

— Двигатель -многотопливный дизель, заправляйтесь в прямом смысле слова где хотите. Мощность — сто пятьдесят киловатт, информационная система, шестиступенчатый автомат с возможностью ручного переключения передач. Бак на сто двадцать литров, можно доехать без дозаправки прямо до канадской границы, — заметив, что Андрей усмехнулся, Галина тоже улыбнулась. — В остальном — вполне обычный автомобиль… Да, чуть не забыла. В багажнике — ваш новый компьютер с док-станцией и мультифункциональный офисный сканер-факс-копир-принтер. На досуге распакуете, посмотрите, все ли в порядке, если что-то дополнительно потребуется — звоните…

— Ничего себе пальтишко, — пробормотал Корабельщиков.

— Что?

— Нет-нет, это я так… Мысли вслух. Последний вопрос: перед кем и в какие сроки я должен буду отчитываться в проделанной работе?

— Ни перед кем и ни в какие, — улыбнулась Галина. — У вас статус свободного художника, Андрей Андреевич. И прямое подчинение, мы здесь все для вас — техперсонал, поэтому не стесняйтесь.

— Прямо армия какая-то… — произнесенный Галиной термин «подчинение» неприятно царапнул.

— Мы и есть армия, Андрей Андреевич, — Галина прямо посмотрела ему в глаза, чуть прищурившись. — Вы скоро поймете…

— Спасибо, Галина.

— Не за что. Позволите, дам вам совет? На правах более опытного товарища…

— Конечно. Валяйте, — Корабельщиков улыбнулся.

— Вы не спешите ни с какими действиями, Андрей Андреевич, — мягко сказала Галина. — Отдохните, осмотритесь, привыкните к своим новым инструментам. Дайте себе время войти в роль. Почувствуйте свою причастность… Времени у вас не так много, но оно есть. И не стесняйтесь спрашивать, — и она протянула Корабельщикову руку. — Пойдемте, я вас провожу…

МИНСК. МАРТ

Он подъехал к стоянке, посигналил. Автоматический шлагбаум поднялся, пропуская его. Андрей поставил «шестерку» на свободное место, вышел, закрыл замок и направился к домику охраны.

— День добрый. Покажите мне машину, пожалуйста, — он протянул охраннику талончик.

Парень, — молодой, лет двадцати, веснушчатый, с соломенно-желтыми волосами и густыми, как у буренки, ресницами, в дурацком мешковатом камуфляжном комбинезоне, вышел наружу и пошел вдоль автомобильных рядов, поглядывая украдкой на Корабельщикова. Возле машины остановился:

— Во. Ласточка. Забирайте.

— Спасибо.

— Да не за что, — осклабился парень. — Скока заплатили? Если не секрет, конечно…

Это был просто черный — никакого перламутра — «Мерседес» в 124-м кузове второго поколения, судя по всему, совершенно новый, хотя таких машин не выпускали уже довольно давно. С тонировкой, — не такой, как у Майзеля, но тоже «крутой» — салон снаружи не разглядеть. Андрей нажал кнопку на ключе. Автомобиль бесшумно мигнул дважды габаритами. Корабельщиков усмехнулся:

— Двадцать.

— Баксов? Или евро?

— Евро.

— Из Чехии?

— С чего ты взял? — спросил Андрей. И сам удивился, как спокойно перешел на «ты» с этим парнем. Надо же, как быстро привыкаешь к «крутизне», снова усмехнулся, на этот раз про себя, Корабельщиков.

— Тонировочка заводская… Немцы такой не делают… И новая ж, бля, муха не еблася… А движок-то, — этот, гибрид?

— Нет. Дизель. А что, разве разрешили уже гибриды ввозить?

— Не, — парень усмехнулся. — Куда ж… Бензина-то они чуть не в десять раз помене жрут… А Лука на бензине сидит крепко, вместе с москалями…

Андрей по-новому посмотрел на сторожа:

— Но все равно возят?

— Конечно, возят, — хмыкнул парень. — Они, хоть и дорогие, а ездят-то как… Песня, а не тачка. Автоматы, электро все, вся хуйня, короче…

— А что, таможня…

— Так нормальные ж пацаны возят. Бабам своим, конечно, в основном. Ну, как… А то вы не знаете, как мытня [37] -то у нас…

— А техосмотр, регистрация?

— Так че, менты тоже есть хотят… Тока ее, такую, хрен знает как ремонтировать, если че… Под заказ пригнали?

— Вроде того. Еще будут вопросы?

— Извиняюсь, — съежился парень. — С «шестеркой» что? Насколько оформлять?

— Не знаю, — Андрей протянул ему ключи от «Жигулей». — За ней придут с документами. Внутри ничего интересного нет.

— Обижаете, — вздохнул сторож.

— Проверяю, — улыбнулся Андрей.

Парень поднял на него глаза, в которых засветилась такая собачья надежда, что Андрею сделалось не по себе:

— Телефончик не возьмете?

— Возьму, — сказал Андрей, удивляясь себе самому еще больше и подчиняясь какой-то странной, неведомой до сего дня интуиции. — Как зовут и что можешь?

— Павлом кличут. Все могу, чего скажут. Если заплатят нормально, да и язык за зубами держится. Гимназиев, понятно, не проходил, но соображаю…

— А здесь чего сидишь?

— Так куда после армии-то…

— В ментовку. Или в бандюки. Куда все.

— Не-е-е, — протянул парень. — В ментовку? Народ палкой лупить да бабулек с укропом по подворотням гонять? Не. Мне это не катит… А быковать да киоски бомбить… — он махнул рукой. — Я уж тут как-нибудь. Масло, лампочки, тачку помыть-попылесосить, запчастки какие… Пересижу. Как-нибудь…

— Состаришься пересиживать, — Корабельщиков усмехнулся. — Ладно. Неси телефон.

— Ага… Мигом!

Парень метнулся к своей будке, Андрей остался возле машины. Павел выскочил назад, подбежал, протянул Корабельщикову клочок бумаги:

— А вас как зовут, если…

— Если позвоню, узнаешь, — Андрей опустил записку в карман и открыл дверцу. — Не скучай, Паша…

Проехав немного по городу, Андрей решил попробовать автомобиль на трассе. Оказалось, он еще и с приводом на все колеса… Салон был абсолютно новым, как у самой современной модели, как только вписали его сюда, подумал Андрей, тонировка при таком салоне куда как кстати… Серая перфорированная кожа, серо-черный комбинированный пластик, голубая подсветка, красные стрелки, огромная ЖК-панель инфотерминала… И все по-русски. Заботливый какой, усмехнулся Андрей. Такая машина снаружи в глаза не слишком бросается, номер и тонировка — сигнал «не тронь» хоть ментам, хоть бандитам… А вот как заеду сейчас в «Немигу» [38] , решил Корабельщиков. Гулять — так гулять…

Он отважно припарковался под знаком «стоянка запрещена» и нырнул в магазин. Направился в отдел мужской одежды, быстро выбрал два темно-серых костюма, несколько рубашек такого же типа, как у Майзеля, примерил. И очень себе понравился в новом «прикиде». Переодеваться назад в старую одежду не стал. Немного нервничая, расплатился пластиком. Никаких проблем. Туфли. Никаких проблем. Даже скучно…

Покинув магазин, он прокатился до аэропорта «Смолевичи», или, как он теперь назывался, Национальный Аэропорт «Минск», и обратно. Конечно, с «дракономобилем» у «ешки» было немного общего, но навигационная система, которая еще и непостижимым образом работала, имелась. Корабельщиков знал, что подобные игрушки могут функционировать только с картой, разрешение и масштаб которой в Беларуси до сих пор носили гриф «секретно». Как Майзелю удалось обойти эту проблему, Андрею даже думать не хотелось. Он чувствовал себя персонажем шпионского сериала, и вдруг поймал себя на мысли, что ему это нравится. Так нравится, что он готов играть дальше.

Даже не заезжая домой, он поехал к семье на дачу. Татьяна, увидев и машину, и «упакованного» мужа, онемела. Потом спросила:

— Ты что, в наркокурьеры подрядился?! Я с тобой разведусь, Корабельщиков… Что это?!

— Это мой служебный автомобиль, который я могу использовать, как мне хочется.

— И в какой ОПГ [39] выдают такое и за какие заслуги?

— В «Golem Interworld»… Поехали домой, нам нужно поговорить. И спроси маму, можно ли Сонечку оставить, заедем за ней вечером…

Дома Андрей рассказал, как мог, все, что приключилось с ним, начиная с того момента, как он оказался в Аугсхайме… Татьяна ни разу не перебила его, — только иногда покачивала головой, будто не могла поверить…

— Ты знаешь, я ведь его помню… Такой, немножко пониже тебя, с веснушками… Он веселый был. Это помню. А лица совершенно не помню… У меня хорошая память на лица. Странно.

— Столько лет, Таня…

— Все равно. Столько лет… И как же нас так угораздило…

— О чем ты?

— Ты ведь не откажешься, — Татьяна снова вздохнула. — Если бы ты знал, Корабельщиков, как я тебя понимаю…

— Да?

— Да. Мне страшно, Андрюша. Но я… я понимаю. Стыдно так жить, как мы живем. Невозможно. Что-то делать надо. И если можно… Если надо, значит, можно. И если хочется… Тебе так этого не хватало всю жизнь…

— Ну, мне еще толком ничего не предложили делать…

— И не предложат. Ты сам должен предложить.

— Что, Таня?!

— Ну, премьер-министр из тебя вряд ли выйдет… Хотя…

— Мы должны обязательно поехать к нему. Вместе. Я хочу, чтобы ты это своими глазами увидела. Там такое, — Андрей прикрыл глаза, покачал головой, улыбнулся. — Сказочный город над рекой, с одной стороны — Злата Прага, с другой — какой-то, действительно, Манхэттен на Влтаве, сказочные дороги, море света, чистота, а люди… Портрет королевской семьи в каждой витрине… Военные, много военных, наверное, чересчур для такой маленькой страны, — но какие они, это просто поразительно… Столько молодежи, столько детей, — я еще вообще столько детей сразу в одном городе не видел… И лица светятся… Таня… Это нужно увидеть. Невозможно это рассказать.