Сверху показались чьи-то ноги в грязных ботинках.

— Эй, осторожнее, это моя голова, — торопливо предупредил Холмс, но было уже поздно.

Через несколько минут, выудив сорвавшегося вниз великого сыщика, мы с рабочими вылезли наверх. В розовых лучах заходящегося солнца взорам нашим предстал наш дом. Мимо пробежал мальчишка-газетчик.

— Последние новости! Сенсация! Лорд Хьюго Блэквуд скончался! Кому достанется миллионное состояние?! Сенсация! Сенсация! — кричал он, размахивая свежим номером «Дейли телеграф»

Холмс сел на мостовую и задумался.

Глава 5.

На следующее утро Холмс поднял меня раньше обычного.

— Собирайтесь быстрее, Уотсон, мы едем к Блэквудам. Сегодня похороны старого лорда. Предчувствие подсказывает мне, что наше присутствие там необходимо.

Моя служба в колониальных войсках приучила меня не задавать лишних вопросов. Я вскочил и принялся одеваться.

К Блэквудам мы прибыли когда все уже были в сборе. Около узорных чугунных ворот с гербом (до сих пор не могу понять, что на нем было изображено) теснились многочисленные экипажи, кругом сновали слуги и репортеры. С трудом протиснувшись через толпу зевак, мы с Холмсом прошли в ворота и зашагали по дорожке к замку.

Теперь, при свете дня, я, наконец, смог разглядеть его. К четырехэтажному зданию с массивными старинными башнями по бокам примыкали два крыла более поздней пристройки. Над Центральным строением возвышалась башня с узким готическим шпилем. Большие часы на ней были лишены минутной стрелки и доброй половины цифр. Фасад здания, похоже, не раз подвергался многочисленным переделкам. Увитые плющом лепные карнизы, амуры, атланты, нависающие над краем крыши химеры («У-у, какие гнусные морды», — пробормотал Холмс, завидев их) — все это разнообразие складывалось в неповторимый бредовый ансамбль. На вес над парадным подъездом поддерживали две мужеподобные кариатиды. Рядом с восстановленными дверями стоял дворецкий Квентин в черном костюме и мрачно смотрел на царившую кругом суматоху.

— Добрый день, джентльмены, — сказал он, заметив нас. — Если вы к старому лорду, то он умер.

— Вы слышите? — обратился ко мне Холмс. — Он и вправду умер. Это хорошо. Значит, народу будет много.

В этот момент дверь распахнулась, и рванувшийся внутрь Холмс сшиб с ног священника в черной сутане, который выходил из замка под руку с высоким человеком в темно-синем плаще. Последний помог святому отцу подняться, затем сурово посмотрел на Холмса и, погрозив ему пальцем, произнес:

— Как говорили древние египтяне — «когито эрго сум» [мыслю, следовательно существую (лат) — прим. OCR] — что означает: не зная броду, не суйся в воду. Пейте элениум.

— Кто это? — спросил я у Квентина, когда странная пара удалилась.

— Длинный — это доктор Мак-Кензи, — ответил тот, — а священника я и сам первый раз вижу.

— Пойдемте внутрь, Уотсон, — подергал меня за рукав Холмс — Истина требует нашего присутствия.

Наконец-то мы оказались в зале. Былая пустота сменилась многолюдной толпой — здесь собрался весь цвет Лондона. Пробираясь вперед, мы неожиданно очутились лицом к лицу с мистером — нет, теперь уже с лордом — Дэниелом Блэквудом. Как это ни странно, он был трезв.

— О, друзья мои, вы пришли! А у меня такое горе! — Дэниел зарыдал.

— Мужайтесь, мужайтесь! — говорил Холмс. — Мужчине не пристало плакать!

Я тем временем осматривал зал и приглядывался к гостям. Леди Гудгейт привлекала всеобщее внимание, но это было внимание, каким пользуются прокаженные: на них всем хочется посмотреть, но подойти близко никто не решается. Угол, который она занимала, старательно обходили стороной. Если вы видели гиппопотама Джимми в лондонском зоопарке, вы можете смело утверждать, что видели леди Гудгейт, различие совсем небольшое. Слой румян не мог скрыть ее возраста, приближавшегося к шестидесяти. В руке она держала молитвенник, а в ее очах фанатичным огнем горела неиссякаемая вера. Мне стало страшно.

— На самом верху — донесся из-за моей спины голос Холмса. — Уотсон, вы слышите? Оказывается, книга с деньгами лежала на самом верху шкафа!

Я задрал голову. Высота шкафа была, по меньшей мере, десять футов.

— Ну и что? — спросил я.

Холмс досадливо поморщился: — Не находите ли вы, что леди Гудгейт, как это ни прискорбно, просто не в состоянии достать книгу с такой высоты? Следовательно, деньги взяла не она, а кто-то другой.

— А если бы она встала на стул?

— Вы что, с ума сошли, Уотсон? Да ее же не выдержит ни один стул! Тут гранитный постамент нужен! Дэниел, у вас есть гранитный постамент?

— Нет, — оторопело пролепетал новый хозяин замка.

Да, кажется, Холмс был прав. Версия, созданная с таким трудом, рухнула.

— Ну что же, придется начать все сначала, — решительно сказал Холмс.

Я с ужасом вспомнил вечер, проведенный с пьяным Дэниелом, разъяренную толпу в Гайд-парке, наши похождения в канализации и понял, что еще раз этого не переживу.

— Дэниел! — раздался вдруг чей-то голос. К нам приблизился молодой человек лет двадцати пяти в строгом черном костюме.

— Знакомьтесь, — сказал Дэниел, это мой брат Грегори. Грегори был очень похож на старшего брата. Так, вероятно, выглядел Дэниел лет десять назад.

— Шерлок Холмс, — представился мой друг, пожимая руку Грегори. — А это доктор Уотсон, мой друг и помощник. — Я поклонился и пожал протянутую мне руку.

— Брат, — обратился Грегори к Дэниелу, — нам пора.

Эти слова, хотя и сказанные вполголоса, были услышаны всеми. Толпа потянулась к выходу.

Погода, между тем, окончательно испортилась и как нельзя лучше подходила для похорон. Лил проливной дождь, сверкали молнии, холодный ветер пронизывал до костей. За те неполные полтора часа, которые заняла дорога до кладбища, я продрог и вымок до нитки.

Саму церемонию погребения я описывать не буду, потому что мне было не до нее. Единственное, что мне хотелось в этот момент, это выпить стакан горячего грога, принять ванну и лечь в сухую, теплую постель. Да и всем остальным, по-видимому, хотелось того же.

Исключение составлял, пожалуй, один священник. Он отпевал покойного с такой страстью, как будто хоронили его самого. Священника не смущали ни дождь, ни ветер, ни злобный шепот леди Гудгейт: «Закругляйся, приятель!» Он взывал к Господу, заглушая гром, и размахивая руками, как ветряная мельница. Мне почему-то вспомнился Дон-Кихот.

— Холмс, вы читали Сервантеса? — спросил я.

— Вы намекаете на святого отца? — очевидно ход мыслей Холмса совпадал с моим. — И где они только такого откопали? — С этими словами Холмс повернулся и затерялся в толпе.

Когда все вернулись в замок, я нашел небольшой безлюдный холл, сел в кресло и решил, что не встану, пока не высохну. В эту минуту в холле появился Холмс. Он был мрачен.

— Вас-то я и ищу, — сказал Холмс, записывая что-то в маленькую книжечку. — Уотсон, мне надо сообщить вам важную новость: я знаю преступника.

Глава 6.

— Неужели! — воскликнул я.

— Да, — твердо сказал Холмс, — и ошибка исключена. Я вскочил с кресла.

— Поздравляю вас, Холмс! Вы самый великий сыщик на свете! Но кто же он?

— Отойдем в сторону, — Холмс выразительно поглядел по сторонам и, взяв меня за руку, вывел в коридор. Мы спрятались в самый темный угол, спугнув при этом стаю летучих мышей.

— Вот он! — сказал Холмс и протянул мне записную книжечку. — Преступник один из этих ста двенадцати человек.

В полумраке я с трудом разобрал длинный список имен и фамилий, заканчивавшийся моими.

— Преступника всегда тянет на место преступления — торжественно сказал Холмс. — Поэтому в настоящий момент он находится в замке. Он — один из ста двенадцати присутствующих. Теперь остается только узнать, кто же именно похититель. У вас есть какие-нибудь подозрения?

Все это было несколько неожиданно для меня. Напрягая зрение, я еще раз пробежал взглядом весь список и, хорошенько подумав, сказал:

— Я подозреваю жену лорда Дэниела Блэквуда — леди Джейн.

— Спасибо, Уотсон! — воскликнул Холмс, потирая руки. Он отнял у меня книжечку и вычеркнул леди Джейн из списка. — Теперь я уверен, что она не виновна. Осталось всего сто одиннадцать человек. Может быть, вы подозреваете еще кого-нибудь?

Я промолчал, не в силах постичь логику великого сыщика.

— Так значит больше никого? Досадно! — сказал Холмс. — А может, они действовали сообща? Тогда им досталось… — Холмс извлек из нагрудного кармана счеты и долго гремел костяшками, — им досталось больше, чем по полфунта. Весьма вероятно! Кстати, я узнал откуда взялся тот священник! Вчера утром его поймал конюх Фред и потащил исповедовать лорда. С тех пор из замка его не выпускали, а чтобы он не сбежал, приставили к нему доктора. Немудрено, что он так быстро исчез после похорон. — Холмс усмехнулся и задумался.

Тем временем, в конце коридора показался Дэниел с незнакомой юной мисс по правую руку и костылем в левой. Он заметил нас.

— О! Холмс! Уотсон! Рад вас видеть! Знакомьтесь, это моя кузина. Кузина — корзина… Ха-ха-ха! Это я сам придумал.

Я понял, что Дэниел не так трезв, как хотелось бы.

— Да, — вспомнил лорд Блэквуд, — там собираются читать за вещание! Пошли, послушаем.

Когда мы появились в зале, пробиться к нотариусу не было никакой возможности.

— Давайте заберемся на галерею, — предложил Холмс, — оттуда очень удобно наблюдать за происходящим.

— И бросаться бутылками, — добавил Дэниел. Мы дружно отправились наверх по скрипучей лестнице, заваленной тряпьем, окурками и ржавыми ведрами. С галерей зал был виден, как на ладони. Плотная толпа обступила нотариуса, вскрывавшего пакет с завещанием.

— «Я, лорд Хьюго Блэквуд, — гнусаво начал нотариус, — находясь в здравом уме и твердой памяти, завещаю все свое движимое и недвижимое имущество, оцениваемое в восемь миллионов девятьсот тысяч пятьсот двадцать пять фунтов стерлингов, а именно: родовой замок Блэквуд-холл в Девоншире, а также поместья Гринфилд и Эндлесс-хоул в графстве Мидлсекс и усадьбу Эмпти-Плейс в Хемпшире, а также свой лондонский замок, со всеми примыкающими к ним угодьями и со всей обстановкой, сбережения в ценных бумагах и ассигнациях, а также все мои конюшни и псарни…» — нотариус сделал долгую паузу, чтобы перевести дух.

В зале стояла гнетущая тишина. Кузина Блэквуда вцепилась мне в руку. Дэниел невозмутимо вырезал ножиком свое имя на перилах галереи.

— «…завещаю все это моему старшему сыну Дэниелу Блэквуду!».

Все ахнули. Чтобы не вызвать нездоровых толков, я тоже ахнул. Холмс, отличаясь яркой индивидуальностью, ахать не стал. Внизу кто-то упал в обморок. Это был сорвавшийся с галереи Дэниел. Лицо его выражало крайнюю степень изумления.

— Принесите стакан вина! — крикнула леди Джейн, склонившись над безжизненным телом мужа. — Быстрее! Дэниелу плохо!

— Да-да, принесите вина! — сказал Дэниел, моментально очнувшись.

Нотариус, тем временем, продолжал:

— «…младшему же моему сыну — Грегори — завещаю книгу «Торжество добродетели», хранящуюся в верхнем ящике моего письменного стола, ибо уверен в нем и считаю, что он сам в силах добиться всего, чего пожелает, и материально обеспечить свое будущее». Завещание вступает в силу через десять дней, дата, подпись и… и все, господа…

Толпа зашумела. Большинство собравшихся было разочаровано. Все бурно обменивались впечатлениями.

Мы с Холмсом спустились вниз, пробились к лорду Блэквуду и поздравили его с получением наследства. Дэниел сидел на полу и хлопал в ладоши. Рядом с ним стоял Грегори. Вопреки моим ожиданиям, он был спокоен. Грегори воспринял случившееся, как должное.

Люди хлынули к выходу, и через две минуты холл опустел. В холле, не считая нас с Холмсом, остались только братья и доктор Мак-Кензи. За окнами темнело. Волнами подкатывала усталость. С галереи свалилась крыса, но не разбилась — проломился пол, и она с хохотом провалилась в образовавшуюся дыру. Я почувствовала, что схожу с ума.

— Уотсон, вам кажется, что вы сходите с ума? — спросил Холмс, пристально вглядываясь в мои глаза.

— С вами немудрено, — огрызнулся я, сообразив, что хохотала не крыса, а Холмс.

— Не обижайтесь, старина, я просто хотел вас разыграть. Дело в том, что меня давно занимал вопрос о том, могут ли крысы смеяться. Я даже написал небольшую монографию на эту тему. — И Холмс с гордостью посмотрел на меня.

— Гениально! — устало сказал я, догадавшись, что Холмсу очень хочется услышать это слово.

— Из темноты, как призрак, возник Квентин.

— Между прочим, сэр, — мрачно сказал он Дэниелу, — вы тут развлекаетесь, а дверь в кабинет покойного лорда открыта настежь, и у порога валяется сломанный замок. К чему бы это?

— Надеюсь, ничего не пропало? — безразлично осведомился Холмс.

— О Боже! — воскликнул Грегори. — Там хранится завещанная мне книга! Последняя память об отце!

Переглянувшись, братья бросились вверх по лестнице. Впереди бежал Грегори — за ним, задевая костылем за перила, несся Дэниел.

— За мной, Уотсон! — вскричал Холмс. В одно мгновенье он обогнал братьев и скрылся за углом.

Я бросился за Холмсом, но не смог обогнать даже Дэниела. Сзади, не отставая, пыхтел доктор Мак-Кензи, бормоча на ходу латинские числительные. Мы проносились по темным сырым коридорам, поднимались по бесчисленным лестницам, путались в переходах, сшибая статуи, рыцарские доспехи и друг друга. Три или четыре раза нас обгонял Холмс, вновь исчезая где-то вдали. Наконец, мы, запыхавшиеся, все в синяках и ссадинах, остановились около распахнутой двери в кабинет Блэквуда.

Нас встретил Квентин.

— Моя книга! — прохрипел Грегори, пытаясь отдышаться.

— Да, сэр. Ее нет, сэр! — торжественно произнес Квентин. Все его существо как бы говорило: «Что, съели?»

Мы ворвались в кабинет. Первое, что предстало нашему взору, были пустые ящики, выдернутые из стола. Кругом были разбросаны какие-то бумаги, гаванские сигары, всякая мелочь. Книги «Торжество добродетели» нигде не было.

Глава 7.

В дверях появился Холмс.

— Как, вы уже здесь? — сказал он. — А я искал вас этажом выше!

— И как вам понравилась крыша замка? — мрачно съязвил Квентин.

Некоторое время Холмс тупо молчал. Но не прошло и пяти минут, как он открыл рот и разразился демоническим хохотом. О его чувстве юмора в Англии ходили легенды.

— А книгу-то украли… — некстати ввернул Дэниел. Холмс закончил смеяться так же внезапно, как и начал.

— Как укра… — поперхнулся он. — Ну, конечно. Я так и думал. Было бы очень удивительно, если бы она оказалась на месте!.. Надеюсь, вы искали в камине, в матрасе и под подушкой? Нет? Ну и не надо. Ее наверняка нет.

— Но кто же мог совершить столь подлый поступок? — с благородным негодованием воскликнул Грегори.

Холмс просиял.

— Надеюсь, ни у кого из присутствующих… — многозначительно начал он, — не вызывает сомнения утверждение, что лишь одно гнусное существо могло совершить это преступление.

— Если вы намекаете на леди Гудгейт, — меланхолично заметил я, — то могу вас обрадовать: она ни на секунду не покидала зал.

— Вечно вы смотрите не туда, куда нужно, Уотсон! — взорвался Холмс. — Подумать только! Загубить такую версию! А сами-то вы можете предложить что-нибудь дельное?! Крик Холмса разбудил задремавшего Квентина.

— Да, сэр? — сказал Квентин.

— Вот! — просиял Холмс. — Золотая голова! Квентин, переезжайте ко мне на Бейкер-стрит. Как вы относитесь к игре на скрипке и химическим экспериментом? Вот, например, вы знаете, что при окислении перекиси водорода перманганатом калия получается…

— Привидение. Я думаю, это привидение, — неожиданно сказал Дэниел, уставившись в камин.

Это предположение прозвучало так некстати и так нелепо, что Холмс осекся.

— Что? — подозрительно спросил он.

— Я думаю, что привидение украло книгу, — сказал новый хозяин замка, — наше фамильное привидение, — с гордостью прибавил он, ударив себя кулаком в грудь.

— Видите ли, мистер Холмс, — извиняющимся тоном начал Грегори, — в нашем роду из поколения в поколение передается легенда о призраке замка Блэквудов. Конечно, это древняя сказка, и не один здравомыслящий человек не станет принимать ее всерьез.

— Призрак вполне мог стащить книгу, он такой. Например, в тысяча триста пятнадцатом году он сожрал все окорока, заготовленные на зиму сэром Уильямом Блэквудом. А в одна тысяча шестисотом году, когда в Лондоне открылся всемирно известный театр «Глобус», он украл из замка глобус — глобус Англии, изготовленный по специальному заказу Ричарда Блэквуда — королевского постельничего. Это была большая потеря для Англии, — Дэниел всхлипнул и утер дрожащей рукой слезу.

— Позвольте мне задать вам вопрос, джентльмены, — подал голос доктор Мак-Кензи. В течение всего разговора он сидел на кресле в углу, держа в тонких нервных пальцах сигару, и внимательно наблюдал за происходящим. — Мне хочется спросить, когда впервые появился этот призрак, так сказать, «аб иницио» [с начала (лат) — прим. OCR], в терминологии североамериканских полинезийцев?

— Первое упоминание о призраке замка Блэквудов, — вступил мистер Грегори, — датируется тысяча триста восемьдесят четвертым годом. Он появился в замке после таинственной смерти старшего сына барона Кристиана Блэквуда, который был найден с искаженным от ужаса лицом и разорванным горлом рядом с гигантской мышеловкой собственной конструкции, поставленной им на крысу-оборотня, обитавшую по преданию в мрачных подземельях нашего замка.

Дэниел, напряженно внимавший рассказу брата, вздрогнул и покосился куда-то в темноту, за спину Холмса.

— Слуги, — продолжал Грегори, — напуганные появлением призрака, в ужасе бежали из замка. Все оставшиеся, включая барона и его супругу, погибли. Их конец был поистине ужасен: барон был найден задушенным в собственной постели, лучший друг барона по боевым походам граф йоркширский Генрих Спесивый был заколот, лекарь барона был отравлен, а супругу Кристиана извлекли из колодца…

Внезапно темное ночное небо за окном прорезала ослепительная молния. Дэниел, лицо которого и без того было мертвенно бледным, побледнел еще больше и придвинулся поближе ко мне. По чести говоря, мне тоже было как-то не по себе от рассказов младшего Блэквуда.

— И впредь призрак появлялся в замке всякий раз, — голос Грегори дрогнул, — как умирал очередной его хозяин. Хозяева очень редко умирали здесь — в основном, смерть настигала их на поле брани. Поэтому призрак появлялся лишь семь раз за шестьсот прошедших лет. И каждый раз история повторялась: всякий, кто оставался в замке на вторую ночь после появления призрака, был обречен.

— Я вижу, вы не очень-то боитесь посланцев потустороннего мира, если так спокойно рассказываете об этом, — заметил Холмс.

— На подошве моего ботинка выбит крест, — улыбнулся Грегори. — Говорят, это помогает. — Он обвел взглядом наши бледные лица. — К тому же, это всего лишь красивая древняя сказка. На Блэквуда старшего последние слова не произвели ни малейшего впечатления. Он забился под кресло-качалку, в котором Хьюго Блэквуд провел последние часы, и дрожал крупной дрожью. Создалось неловкое молчание.

— Извините, джентльмены, мне пора, — грустно сказал Грегори. — Утром у меня деловая встреча в Сити.

— Да, — согласно кивнул доктор Мак-Кензи. — Эст модус ин рэбус [всему есть мера (лат) — прим. OCR]. Всему есть предел. Пора и честь знать. — И он потянулся за шляпой.

— Пожалуй, нам тоже пора, — серьезно сказал Холмс, когда Грегори и доктор вышли. — Мне необходимо хорошенько подумать

— Не оставляйте меня одного!!! — заорал Дэниел. Он пулей вылетел из-под кресла и вцепился в Холмса мертвой хваткой. — Будьте моими гостями хоть на одну ночь!

— Нет, нет, — с ужасом сказал я. — Вы же слышали? Нам надо подумать. Хорошенько подумать. — И я стал пробираться к выходу. Тогда Дэниел внезапно отпустил Холмса и вцепился в меня.

— Нет, мой милый Уотсон, не уходите! Я не могу нарушить законы гостеприимства… К тому же, мне очень-очень страшно.

Постепенно мне удалось выбраться в коридор. Стало ясно, что если я буду продвигаться к выходу такими темпами, то провести ночь мне все равно придется в замке. Я сдался.

— Ладно. Я согласен, — обречено сказал я, в моем мозгу мелькнула последняя надежда. — Если, конечно, согласен мистер Холмс!

— А почему бы и нет? — невозмутимо сказал Холмс. — Здесь вполне можно думать.

— Было бы чем, — как всегда мрачно добавил некстати проснувшийся Квентин. — Только вот куда мы их денем?

— Да хоть сюда! — обрадовано воскликнул Дэниел, показывая на ближайшую дверь. — Тут у нас, кажется, довольно большой чулан.

— Ну, если приемную лорда можно назвать чуланом… — начал Квентин.

— О! Видите, как вам повезло! — радостно обратился к нам Дэниел. — Целая приемная! Квентин, проводи их.

И тихонечко добавил:

— Смотри, чтобы не сбежали.

Глава 8.

Приемная, в которую проводил нас Квентин, освещалась тусклым светом двух грязно-желтых огарков, торчащих в старой, позеленевшей от времени люстре.

Вся обстановка этой унылой комнаты состояла из двух побитых молью диванов, низенького столика, одна из ножек которого была заботливо подвязана тряпочкой, и нескольких столь же шикарных стульев. Голые каменные стены были едва прикрыты: на одной из них висел вытертый ковер, а на другой — картина, совершенно почерневшая от неправильного хранения и изображавшая, как с особой гордостью сообщил нам Квентин, венчание императора Константина. По виду Квентина можно было заключить, что император Константин приходится ему дальним родственником. Как это и ни досадно, но даже при внимательном рассмотрении я не обнаружил на полотне ни великого императора, ни его невесты. Вероятно, венчание происходило ночью.

Прямо напротив входа располагалась дверь в кабинет покойного Хьюго Блэквуда. Соседство с этой комнатой навевало на меня страх, но Холмс не обращал на нее внимания.

— Ну что же, здесь можно жить, — сказал он и плюхнулся на диван. Раздался треск, обивка расползлась, и Холмс провалился внутрь.

— Однако… — послышался его голос из дивана. — Это не слишком-то располагает…

Диван приподнялся, и из-под него показался Холмс, в пыли, вате и пружинах. Сердито сопя, он стал отряхиваться.

— Хм, — сказал, наконец, мой друг, — придется нам потесниться. — И он направился к другому дивану.

Второй диван оказался точным подобием первого, с той, однако, разницей, что его ножки были привинчены к полу, и Холмсу пришлось изрядно попотеть, прежде чем он выворотил из каменного пола здоровенные болты. Видимо, в замке боялись грабителей.

— Досадно, — сказал Холмс, приведи себя в порядок, — но спать нам, по-видимому, придется на полу.

Я бы не сказал, что очередная идея Холмса привела меня в восторг.

— Видите ли, как врач… — начал я. Холмс задумчиво посмотрел на меня.

— Ну… Раз медицина против… — он развел руками. — То нам остается провести ночь, сидя на стульях…

Я тактично отвернулся.

— Что они хотели этим сказать?! — мрачно бормотал Холмс минутой позже, рассовывая обломки стульев по углам.

Мы решили пойти к Блэквуду и потребовать объяснений, но тяжелая дубовая дверь, ведущая в коридор, не открывалась.

— Я бы, конечно, мог высадить дверь плечом, — заметил Холмс — Но сперва попытаемся выбраться через кабинет покойного.

— А может быть, он тоже заперт? — с надеждой спросил я. Холмс с разбегу ударился о дверь кабинета Хьюго Блэквуда.

Она устояла.

— Терпение, друг мой, терпение, — назидательно сказал Холмс, и, разбежавшись, вложил в удар такую силу, что с потолка сорвалась люстра и упала прямо на меня. Огарки погасли, и мы оказались в полной темноте.

— Уотсон, где вы? — донесся из темноты голос моего друга.

— Здесь! — Поднявшись, я широко расставил руки и отправился, на поиски Холмса. Мне удалось нащупать диван, стену, торчащую из стены странную металлическую скобу, которая внезапно поддалась.

Комната осветилась. В двух шагах от меня стоял бледный Холмс, с зажженной спичкой в руке.

— Так у вас был ключ? — подозрительно спросил он. Я обнаружил, что держусь за ручку полуоткрытой двери кабинета. Холмс подошел поближе и уставился на дверь.

— А… — пробормотал Холмс. — Она открывается вовнутрь… Кто бы мог подумать. И как это вы не догадались? — язвительно добавил он, зажигая поднятую с пола свечу. — Вперед, Уотсон! Я буду вам светить.

Сделать первый шаг в кабинет было страшно. По стенам плясали уродливые тени. В колеблющемся свете свечи вещи теряли привычные очертания и казались фантастическими существами, даже ящики на полу и те казались живыми.

Холмс укрепил огарок на каминной доске и стал расхаживать взад-вперед, о чем-то задумавшись.

— Кстати, Уотсон! — внезапно обратился он ко мне. Тут его взгляд упал на скрытый прежде креслом покойного маленький столик, уставленный несметным количеством бутылочек, баночек, рюмочек и горшочков.

— Пузырьки! — восхищенно воскликнул Холмс. В его глазах появился лихорадочный блеск. — Пузырьки!!!

Я похолодел.

— Уотсон, посмотрите сколько пузырьков!

Только тот, кто хорошо знал Холмса, мог меня понять. Написав с десяток монографий о пузырьках, их формах, размерах, вместимости — Холмс едва не допел меня до умопомешательства. Пузырьки, как и верлибры, в последнее время стали его страстью, смыслом его жизни. У Холмса, без сомнения, была самая ценная и самая богатая в мире коллекция пузырьков. Вся наша квартира на Бейкер-стрит была завалена пузырьками. Наиболее ценные экземпляры Холмс постоянно таскал с собой в футляре из-под скрипки, а по ночам прятал под подушку. Особенно он гордился редчайшим экземпляром пузырька из-под самогона, присланным из России. Этот пузырек вмещал больше сорока галлонов, а иногда и меня: в те нередкие ночи, когда у Холмса ночевали всякие подозрительные личности из Ист-Энда, мне приходилось в буквальном смысле лезть в бутылку. Человек восемь непрошеных гостей сразу же занимали мою кровать, троих-четверых Холмс пускал к себе на диван, после чего все, кроме Холмса, засыпали мертвым сном. Сам же великий сыщик вею ночь бродил по квартире, пересчитывая пузырьки и проверяя засовы на шкафу с наиболее ценными экспонатами.

От этих грустных воспоминаний меня отвлекло бормотание Холмса, который, опустившись перед столиком на колени и полузакрыв глаза, рассказывал что-то об истории этих трижды проклятых пузырьков и об их роли в становлении и развитии цивилизации.

Так прошло битых два часа. Холмс уже успел описать и классифицировать добрую дюжину пузырьков и был полон энтузиазма поведать мне об оставшейся сотне экземпляров.

— Вы только посмотрите, Уотсон, на этот бокал, из которого покойный пил последний раз в своей жизни! Он создан в пятнадцатом веке венецианскими мастерами. Интересно, что специалисты до сих пор не пришли к окончательному выводу: относить венецианские бокалы к пузырькам или нет. Сам я раньше считал…

В комнате наступила тишина. Холмс с каким-то новым интересом взглянул на бокал. Он зачем-то понюхал его, лизнул палец и провел им по внутренней стороне бокала. Затем, вытащив из кармана щепотку серого порошка, он посыпал им палец, полил задымившуюся массу из маленького синего флакончика и стал с нетерпением ждать конца химической реакции. Когда масса, наконец, перестала бурлить и пениться, Холмс надолго задумался, глядя на свой палец, потом повернул ко мне мгновенно ставшее серьезным лицо и глухо сказал:

— Это яд, Уотсон! Лорд Хьюго Блэквуд был отравлен! И, как бы в ответ на эти слова, из мрачных глубин замка донесся жуткий, нечеловеческий вой, переходящий то в леденящий душу хохот, то в тоскливые рыдания, многократным эхом разносящиеся по древним переходам и галереям.

Глава 9.

— Что это? — воскликнул Холмс. — Что это?!!

В первое мгновенье я не мог выговорить ни слова — язык совершенно отказывался мне повиноваться.

Вой повторился. Он снова перешел в хохот, такой ужасный, что мне хотелось бросить все и бежать, бежать, бежать, бежать, сметая все на своем пути, не разбирая дороги и, по возможности, в разные стороны.

— Что это, Уотсон? — повторил Холмс. В голосе моего друга слышалась дрожь.

— Послушайте, Холмс, — прошептал я, когда дар речи, наконец, вернулся ко мне. — А может, это смеются ваши крысы? Вы же считаете…

— Вы с ума сошли! — возмутился Холмс — Крысы смеются совсем не так.

Мой друг набрал в легкие воздуха и издал несколько судорожных квакающих звуков, от которых остатки моих волос встали дыбом, а спину покрыл холодный пот.

— Вот, Уотсон, вы слышали? Это настоящий крысиный смех. — Холмс с гордостью посмотрел на меня и добавил: — Я называю его сокращенно — КС.

Новый страшный вопль из глубин замка совершенно выбил Холмса из колеи. Он метнулся под стол, где уже сидел я.

Утро мы встретили там же, под столом. Мы давно покаялись друг другу во всех грехах, по несколько раз вспомнили прожитую жизнь и с безразличием приговоренных к казни ждали своей неминуемой смерти.

Какова же была наша радость, когда с первыми солнечными лучами крики, вопли и стоны затихли, а в дверях показался наш родной, милый, старый Квентин.

— Как! Вы живы? — удивленно спросил он. — Впрочем… И все остальные тоже… Оригинальный в этом сезоне призрак! — Помаячив еще с минуту около подоконника, Квентин тяжело вздохнул и повернулся к нам.

— Ну, — сказал он, — вылезайте. Нечего там отсиживаться. Мы нехотя покинули наше убежище. — Как там внизу? — осторожно спросил Холмс.

— Паникуют… — и Квентин, равнодушно зевнув, удалился, не то одобрительно, не то осуждающе покачивая головой.

Наскоро размяв от долгого сидения ноги, мы с Холмсом решили спуститься вниз.

В холле стояла непривычная суматоха. Мы с удивлением обнаружили, что в замке, оказывается, довольно много слуг. Они сновали туда-сюда с мешками, сундуками, корзинами и узлами. Создавалось впечатление, что все они внезапно решили взять расчет. Вся эта кутерьма живо напоминала мне бегство иудеев из Египта или, точнее, крыс с тонущего корабля.

Присмотревшись, мы заметили в передвижениях снующих слуг некий порядок. Центром его являлась многострадальная супруга Дэниела Блэквуда. На ней был светло-зеленый костюм для верховой езды и длинный ниспадающий плащ. Широкополая шляпа скрывала ее роскошные волосы. Мы подошли ближе.