Глава 1.

Однажды утром, я и мой друг мистер Шерлок Холмс сидели в гостиной нашей старой квартиры на Бейкер-стрит и пили кофе. Холмс удобно расположился в кресле и, отхлебывая кофе маленькими глотками, просматривал утреннюю почту.

— Письмо от некого Дэниела Блэквуда! — внезапно воскликнул он. — Интересно! — Мой друг вскрыл невзрачный серый пакет, развернул письмо и быстро пробежал его глазами. — Слышите, Уотсон? Он пишет, что будет у нас ровно в десять в связи с каким-то делом. — Холмс взглянул на часы. — В нашем распоряжении еще почти полчаса, чтобы ознакомиться с утренним выпуском «Таймс». — Холмс неторопливо развернул газету и стал читать все подряд, произнося вслух заголовки. — Так… Заседание Парламента… Новый налог… Ерунда какая-то!.. Торжественная процессия в Гайд-парке… — Холмс перелистнул страницу. — Уголовная хроника. Вот! Уотсон, вы помните нашумевшее дело о похищении пирамиды Хеопса? Похоже, полиция напала на след преступника.

С этими словами он протянул мне газету. Вся Европа в то время была ошарашена скандальной, не имеющей равных по наглости, беспрецедентной кражей одного из семи «чудес света» — пирамиды Хеопса, которая совершенно непонятным образом была похищена среди белого дня прямо из-под носа у египетских колониальных властей. Разразился страшный скандал, на свет выплыло множество темных махинаций, ряд крупных чиновников предстал перед судом, но все это ни в коей мере не способствовало поимке преступника и возвращению похищенного памятника архитектуры. Казалось, пирамида навсегда потеряна для человечества. И вот, перед моими глазами лежал свежий выпуск газеты, на последней странице которой была помещена статья, сообщавшая о том, что некий американский фермер из Аризоны видел, как четверо неизвестных, впрягшись в гигантскую тачку, везли пирамиду куда-то на север.

— Подождите, подождите… Кажется, я начинаю что-то понимать! — пробормотал я, не понимая абсолютно ничего.

— Вот именно, Уотсон. Вот именно! — кивнул Холмс и с загадочной улыбкой стал набивать трубку.

Я никогда не уставал шумно восхищаться гениальностью этого человека. Помните, как в деле с таинственным исчезновением лорда Харрингтона, Холмс обнаружил его спящим в винном погребе родового замка? Какую изобретательность пришлось проявить ему тогда, чтобы разбудить спящего лорда! Какую недюжинную силу и железную волю продемонстрировал он, вытаскивая Харрингтона из подвала! Какой блестящий ум и глубокое знание человеческой натуры позволили ему доказать леди Харрингтон, что ее муж задержался на внеочередной сессии парламента! Без всякого сомнения можно сказать, что Холмс был гениальнейшим сыщиком нашего времени, и все очень сожалели, что он категорически отказался от участия в расследовании похищения пирамиды. Конечно, возьмись за это дело Холмс — и преступник уже давно предстал бы перед правосудием, но мой друг сослался на то, что с раннего детства ненавидит египетские пирамиды.

От этих воспоминаний меня отвлек голос великого сыщика:

— Послушайте, Уотсон, держу пари, вы сегодня не брились!

— Как вы догадались?! — ошарашено воскликнул я, схватившись за колючий подбородок…

— Нет ничего легче, — сказал Холмс, со спокойной улыбкой, глядя на мое обескураженное лицо. — Многое кажется загадочным и необъяснимым до тех пор, пока человек не видит всей логической цепи рассуждений, которая приводит к окончательному выводу. Через минуту вы скажете, что все это до смешного просто…

Он не успел договорить, потому что с лестницы раздался приглушенный вопль, шум упавшего тела и звон разбитого стекла. Кто-то, чертыхаясь, катился вниз по ступенькам.

— Вывих голеностопного сустава, — хладнокровно отметил Холмс, когда шум затих. — Киньте ему костыль, Уотсон.

Я взял из угла костыль — тот самый знаменитый костыль, которым Джо Кентерберийский из Ист-Энда открыл хитроумнейшие сейфы нордского банка. Холмс, раскрывший эту кражу, взял костыль себе в качестве сувенира.

— Кстати, проверим вашу наблюдательность, — сказал мой друг после того, как я кинул костыль вниз по лестнице. — С какой ступени свалился наш гость?

— С двадцатой, — попытался угадать я.

— С пятнадцатой, — усмехнулся Холмс, прислушиваясь к шагам посетителя, ковыляющего по лестнице, — именно на пятнадцатой ступени вы оставили банановую кожуру. К тому же, там всего семнадцать ступенек.

В дверь постучали.

— Войдите, — спокойно сказал Шерлок Холмс и на пороге по казался человек лет тридцати пяти, в залатанном костюме, дырявой шляпе и разных башмаках на босу ногу. На его узком, длинном лице алым пятном выделялся тонкий, крючковатый нос, выдававший пристрастие гостя к спиртному. Глаза его смотрели тускло и устало, костыль, на который он опирался, то и дело грозил вырваться из его трясущихся рук.

— Я имею честь видеть мистера Шерлока Холмса, — не здороваясь, обратился он ко мне, Я скромно промолчал. Голос у раннего посетителя был хрипловатым, а речь — довольно невнятной.

— А вы, наверное, мистер Дэниел Блэквуд, старший сын досточтимого Хьюго Блэквуда, более известного как барон…

— Да-да!.. — испуганно пролепетал наш гость. — Но прошу вас… Полагаюсь на вашу скромность… Я даже оделся так…

— Не волнуйтесь, я свято храню тайны моих клиентов, — успокоил его Холмс

— Мое дело крайне запутано, и инспектор Миллз из Скотланд-Ярда посоветовал мне обратиться к вам, — робко начал мистер Дэниел — Он очень высоко ценит вас и ваш кондуктивный метод.

— Дедуктивный, — поправил посетителя Холмс. — Ну-ну, мистер Дэниел, продолжайте. Я весь во внимании.

— Первым делом, я должен ознакомить вас с этим, — сказал мистер Дэниел и, воровато оглянувшись по сторонам, вытащил из-за пазухи горлышко разбитой бутылки.

— Извините, это не то, — смутился он, вновь сунул руку за пазуху и на этот раз достал полную бутыль. Смутившись окончательно, он что-то буркнул и, наконец, извлек фолиант, размером со средний чемодан, весь в пыли и паутине.

— Садитесь сюда, друг мой, — сказал Холмс, указывая на кресло.

— Итак, — начал мистер Дэниел, — отхлебнув из уцелевшей бутылки и открывая первую страницу, — в одна тысяча триста шестьдесят первом году от рождества Христова граф йоркширский Генрих Спесивый, приходящийся сыном герцогу Эдинбургскому, женатому на графине Анне д`Эстамп, внучке незаконного сына короля Франции…

Дальнейшее я помню смутно. Когда я проснулся, уже вечерело. Монотонный голос мистера Дэниела Блэквуда. продолжал бубнить:

— …и тогда он решил взять в жены маркизу де ла Фон, происхождение которой от герцога Анжуйского неопровержимо доказывается генеалогическим деревом династии Капетингов; брат же маркизы, потерявшей свою долю наследства в соответствии в завещанием лорда Мортимера…

Я опять уснул, и на этот раз до утра. Первое, что я услышал после пробуждения, был голос Блэквуда:

— …что позволило ему еще не раз воспользоваться милостями короля Людовика Тринадцатого. — С этими словами он захлопнул фолиант и посмотрел на Холмса.

Холмс так увлекся рассказом, что со стороны мог сойти за спящего. Но едва прозвучали последние слова мистера Дэниела, как великий сыщик открыл глаза и произнес:

— Кажется, я начинаю что-то понимать. Хотя есть, разумеется, еще кое-какие неясные места. Прочтите-ка мне все это еще разок!

Я поднялся из кресла, позавтракал и ушел, сославшись на дела, связанные с моей врачебной практикой. Целый день и целую ночь я гулял по Лондону, отдыхая на попадавшихся по дороге скамейках и питаясь в кабаках и харчевнях. Под утро я так сильно продрог в тумане, опустившемся на город, что все же решил вернуться домой. Когда я вошел в комнату, чтение как раз закончилось. Шерлок Холмс с аппетитом уплетал яичницу с ветчиной, которую бесподобно готовила наша домохозяйка миссис Хадсон, а мистер Дэниел голодными глазами смотрел на быстро пустеющую сковороду.

— Ну что же, — сказал Холмс, отрываясь от еды, — это любопытно. Я берусь за ваше дело.

— И вы вернете мои деньги? — с надеждой спросил Блэквуд.

— Ка… какие деньги?! — Холмс даже подавился, с изумлением уставясь на мистера Дэниела.

— Как это какие? Те, которые у меня украли!

— Кто украл?

— Вот узнать бы! — сказал Блэквуд и вопросительно посмотрел на Холмса.

Лоб отца криминалистики пересекла глубокая морщина.

— Так, значит, у вас украли деньги?

— Именно! Они лежали в этой книге. — Дэниел похлопал по кожаному переплету, и Холмс исчез в облаке пыли.

— Послушайте, — прохрипел он, с трудом подавляя кашель, — а какого же черта вы читали мне всю эту галиматью про лордов, сэров и пэров?

— Как?! Но ведь деньги лежали именно в этой книге! — недоуменно сказал мистер Блэквуд. — Инспектор Миллз говорил, что для вас не существует мелочей.

Холмс что-то пробормотал. Его лицо выражало усиленную работу мысли.

— Послушайте, Уотсон, вы что-нибудь понимаете? — спросил Холмс, тупо уставившись на меня.

— Мне кажется, его обокрали, — ответил я.

— Да? Это похоже на правду… Но… Кстати, какая, сумма пропала?

Пятьдесят шесть фунтов стерлингов, — ответил Дэниел, утирая слезу.

— Тогда еще не все потеряно! — непонятно чему обрадовался Холмс и вскочил на ноги, — Уотсон, мы едем на место преступления!

Глава 2.

Тот, кто когда-нибудь бывал в Лондоне, знает, что такое лондонский туман. Если, например, разогнать его зонтиком, то, в лучшем случае, вам посчастливится увидеть кончик собственного носа. Говорят, что некая юная мисс однажды потеряла в тумане бинокль. Каково же было ее удивление, когда после двух часов бесплодных поисков, она обнаружила бинокль, висящим в воздухе на уровне ее глаз, — таким густым был туман в тот день. И хотя я до сих пор не могу понять, что она делала в тумане с биноклем, история эта кажется мне вполне правдоподобной.

— В то утро туман был силен как никогда. Кэб, в котором мы ехали, то и дело натыкался на фонари и утренних прохожих. Вдобавок ко всему этому, мы заблудились и целый день мотались по лондонским улицам.

Мистер Дэниел обладал особым даром — он чуял питейные заведения, как хорошая ищейка. Несколько раз он выскакивал из кэба и, стуча костылем, исчезал в тумане. Через некоторое время он появлялся с бутылкой виски в руках.

— Это в медицинских целях, — пояснял он, возвращаясь из очередной экспедиции.

К замку Блэквудов, расположенному на самой окраине Лондона, мы попали только в десятом часу вечера, да и то совершенно случайно. Кэбмен, полностью, потеряв ориентацию, сбил чугунную ограду и направил экипаж прямо в массивные дубовые двери скрытого туманом сооружения. Двери рухнули, и мы въехали в прихожую.

— Кажется, это здесь, — сказал Холмс, увидев табличку, на которой золотыми буквами было начертано:

ЛОРД ХЬЮГО БЛЭКВУД

— Да, — удовлетворенно добавил он, — интуиция никогда не подводила меня. Хотя…

— Кто там? — раздался чей-то голос, и в прихожей появился дворецкий — мрачный седой человек лет шестидесяти. Годы не согнули его — несмотря на почтенный возраст, он держался прямо и независимо. Лицо его украшали облезлые бакенбарды, за которыми он, видимо, заботливо ухаживал.

— Квентин, это я, — пробормотал Дэниел Блэквуд, открывая глаза.

— Да, сэр? — дворецкий обошел кэб и уставился прямо на дверную ручку — рост не позволял ему заглянуть в окно.

— Отведите лошадей на кухню и задайте им овса. А мне принесите пикули и бренди.

— Да, сэр. А что такое пикули?

— Ну… — пробормотал Дэниел, ерзая по сиденью, — тогда принесите мне просто бренди. Кстати, — прошептал он мне на ухо, — а что такое пикули?

Я обратился с тем же вопросом к Холмсу. Он сделал вид, что не расслышал, и вылез в прихожую. Мы последовали за ним.

Посреди зала стоял длинный дубовый стол, заставленный огромным количеством пустых бутылок.

— Все собираюсь сдать, — застенчиво сказал Блэквуд, незаметно пряча несколько бутылок под стол.

Мои глаза постепенно привыкли к темноте зала, освещаемого лишь слабым огнем, тлеющим в камине. На высоте десяти — двенадцати футов проходила галерея с балюстрадой. На стенах висели портреты и рыцарские доспехи — свидетели былой славы рода Блэквудов. В дальнем углу стоял массивный шкаф, полки которого были забиты старинными книгами в потрепанных переплетах. На приоткрытой дверце шкафа болтались чьи-то подтяжки. Пол был усеян окурками и дохлыми тараканами. С потолка капали вода, растекаясь большой, бесформенной лужей — по ней плавали шлепанцы. Было холодно и неуютно. Сильно дуло из щелей.

За дверью послышались быстрые шаги, и в зал впорхнула женщина уже не первой молодости, но, тем не менее, еще довольно привлекательная.

— П-озвольте вам представить мою супругу. — Ее з-зовут Дджейн, — сказал мистер Блэквуд, пряча за спину костыль и пытаясь устоять на ногах.

Холмс галантно поклонился и поцеловал руку миссис Блэквуд.

— Холмс, — представился он. — Шерлок. Весьма рад знакомству с такой очаровательной леди. А это мой друг и помощник доктор Уотсон. Холмс повернулся в мою сторону, но поскользнувшись на мокром полу, потерял равновесие и шлепнулся в лужу. Я церемонно поклонился и незаметно помог Холмсу подняться. Миссис Блэквуд с прирожденным тактом сделала вид, что не заметила падения великого сыщика.

— Я очень рада видеть вас в нашем замке, — сказала она нам и улыбнулась. — Дорогой, — ласково обратилась она к мужу, — мне надо сказать тебе два слова наедине. Надеюсь, джентльмены извинят меня? — И, улыбнувшись еще раз, миссис Блэквуд взяла мужа под руку, вывела в прихожую и прикрыла за собой дверь.

Некоторое время оттуда доносилась какая-то возня, затем раздался звук оплеухи и голос мистера Блэквуда: «Всего одна рюмочка! Перед ужином!»

— Кажется, мы не вовремя, — сказал Холмс.

— Не обращайте внимания, джентльмены, — сказал появившийся из темноты дворецкий Квентин.

Крики за дверью становились все сильнее, шум — все громче.

— Кажется, в ход пошел костыль, — констатировал Холмс, — а жаль. Это был один из лучших моих сувениров… Ну что же, пожалуй, нам придется подождать. Присядем, Уотсон.

Мы удобно расположились в креслах у камина и вытянули ноги к огню.

— Итак, Уотсон, что мы имеем?

Я сделал вид, будто внимательно слушаю и отключился. Голос Холмса едва доносился до меня.

— Деньги украли… Кто бы мог сделать это? Естественно, тот, кто брал книгу в руки. Хотя… Нет, нет, Только тот, кто брал. Какая блестящая мысль! Круг подозреваемых сужается. Остается только узнать, кто посещал замок Блэквудов в день пропажи.

— В тот день у нас были трое. — Мы даже не заметили, что шум за дверями давно стих, и мистер Блэквуд стоит за нашими спинами, с трудом стараясь сохранить вертикальное положение.

Глава 3.

— Да, в тот день их было трое, — подтвердил мистер Блэквуд. — Я все отлично помню. Я каждый день беру оттуда фунтов по пять на выпивку. Раньше их там было гораздо больше, — вздохнул он, — однако, пагубная страсть… Эх, да что там говорить! Но самое плохое — это то, что жена узнала теперь, откуда я беру деньги. В тот злосчастный день, семнадцатого октября, я, как всегда, решил немного подзарядиться, и — о ужас! — денег не оказалось. А мне очень хотелось. — Дэниел скрипнул зубами. — Представляете, Холмс? Видите, как я здорово придумал? — он показал на стол. — Одной больше, одной меньше — все равно никто не заметит. — Дэниел захохотал и попытался что-то сплясать.

— И все же, кто были те трое? — остановил его Холмс.

— Трое? Ха-ха-ха! Какие трое? И вообще, кто вы такие? Что вы делаете в моем доме?

— Мы ищем ваши деньги, — с достоинством ответил Холмс.

— Что? Жаль. Ну да. Трое. Первым был, конечно, мой младший брат Грегори. Он каждый день приходит навещать нашего больного отца. Наш бедный отец… Он парализован уже несколько лет… Мне больно видеть, как мучается этот святой человек. — Дэниел всхлипнул. Одной рукой он утирал слезы, градом катящиеся из глаз, а другой сливал остатки вина из бутылок в чашу для пунша. — Мой брат. Бедный брат! Он парализован… Нет, это отец парализован, да, отец. — Дэниел залпом опорожнил чашу. — Вы бы видели, какой нежный брат мой сын… То есть сын мой брат! Но ведь не пьет. Каждый божий день, — Дэниел икнул, — брат приходит к отцу и справляется… что бы еще выпить… о его здоровье. Мой брат — вне подозрений, — Дэниел грозно сверкнул очами. — Кто угодно, только не он.

У нашей Мэри был баран,

Собаки он верне-е-е… —

— затянул Дэниел, отбивая мелодию костылем по бутылкам. Когда-то я играл на клавикорде, — с заговорщеским видом сообщил он нам, — но это было… это было семнадцатого октября. Я полез в книгу и не нашел денег.

— Да, но кто же были остальные двое? — спросил Холмс, начиная терять терпение.

Дэниел сел на пол и уставился на шкаф.

— Мой брат порядочный человек, — снова забормотал он. — Грегори служит у Ллойда и получает кучу денег. А за братом явилась эта старая карга — леди Гудгейт — и опять целый день шепталась с моей женушкой. Эта благочестивая ханжа Гудгейт — самое гнусное существо в Лондоне. Послушать ее — она осчастливила своими подаяниями по меньшей мере тысячу человек. Тьфу! Лучше бы она удавилась и осчастливила бы всю Англию и ту часть Европы, где ее знают. А недавно из конюшни пропала оглобля. Зачем ей оглобля? Я так и сказал этой старой ведьме: «За чем тебе оглобля?» У нее хватило наглости отпираться! Оглоблю-то я, правда, потом нашел…

— А третий? Кто третий? — прервал я излияния мистера Блэквуда.

— Я! Я! Я буду третьим! — закричал он, шаря по карманам. — Мистер Холмс! Найдите мои деньги! Вечером заходил врач — тоже весьма подозрительная личность. Он живет неподалеку, на набережной Темзы. У меня тут рядом Темза…

И берег Англии пропал

Среди кипящих вод!.. —

— взревел Дэниел и с силой ударил руками по луже на полу, обрушив на нас целый каскад брызг. — Это буря! Буря! Спасайтесь! В трюме течь! — орал он.

— По-моему, нам пора, — поспешно сказал Холмс и, схватив меня за руку, вытащил из зала. Мы вскочили в кэб.

— Бейкер-стрит, 221-б, — крикнул Холмс. Лошади рванули, и наш кэб, зацепившись за порог, понесся прочь от замка.

— Мы тонем! Капитан уходит последним! Боже, храни Королеву! — неслось нам вслед.

— Ну и денек! — пробормотал Холмс и, откинувшись на спинку сиденья, закурил трубку.

Глава 4.

На следующий день я проснулся около полудня. В квартире было пусто, на столе лежала записка: «Буду к вечеру. Ш. X.»

Я скомкал записку и швырнул в окно. После вчерашних похождений настроение у меня было отнюдь не радужным — ведь это ж надо было вскочить в кэб и не заметить отсутствия кэбмена. Испуганные криками Холмса и Блэквуда кони понесли и таскали нас по всему Лондону, пока Холмс, наконец, со свойственной ему прозорливостью, не догадался выглянуть в окно. Мы поняли, что кэмбен остался в замке, и кому-то из нас придется править экипажем. В этот момент Холмсу пришла в голову очередная потрясающая мысль, и он сказал, что должен немного поразмышлять, причем поразмышлять в одиночестве. Мне пришлось лезть на запятки. Раза два я чуть было не упал с крыши и больно ушиб коленную чашечку. Править кэбом я не умел, и кони дружно ржали над попытками подчинить их моей воле. В конце концов, на Пикадилли-серкус нас остановил полисмен и поинтересовался, давно ли мы из сумасшедшего дома. Холмс ответил довольно резко. Полисмен обиделся и отвел нас в участок. По счастливой случайности, там оказался наш старый знакомый инспектор Лестрейд — он-то и проводил нас до дому. Там нам пришлось напоить его чаем и до утра развлекать разговорами. Точнее, развлекать его пришлось мне, гак как на Холмса снизошло вдохновение, и он принялся сочинять верлибры.

Как я уже упомянул, в доме никого не было — видимо, Лестрейд ушел вместе с Холмсом. Выпив холодный кофе, я, от нечего делать, стал перебирать лежащие на столе листки бумаги. Это были верлибры, вышедшие из-под пера Холмса, Вернее, то, что он называл верлибрами. Выпустив две монографии — «Древнегреческий верлибр» и «Верлибризация иглокожих и простейших» — Холмс возомнил себя величайшим поэтом и тонким ценителем поэзии. Не раз я замечал в его глазах мечтательную поволоку, когда он ходил взад-вперед по комнате, натыкаясь то на диван, то на шкаф с пузырьками, мыча при этом что-то очень страстное. А потом он начинал декламировать вслух сочинение перлы. Немногие могли выдержать это испытание…

Читать верлибры Холмса было почти так же мучительно. Осилив десятка два стихов, в верлибре под номером сто восемьдесят девять (Холмс нумеровал свои произведения) я наткнулся на строчку: «Уотсон, синий, как безопасная бритва» и понял, что поэзии на сегодня хватит.

Часа в четыре отдохнувший и повеселевший, я прогуливался по берегу Серпентина, в Гайд-парке, размышляя о том, как хорошо было бы поселиться где-нибудь на лоне природы, вести там безгрешную патриархальную жизнь и быть подальше от всех треволнений большого города, от надоедливых посетителей, от Холмса…

От этих мыслей меня отвлек подозрительный шум, уже несколько минут доносящийся из глубин парка. Я замер, пытаясь понять, в чем дело, как вдруг заметил, что по кустам и газонам прямо на меня несется толпа. Человек сто почтенных лондонцев, во фраках и смокингах, размахивая тростями, гнались за человеком в темном плаще. Тот, не оборачиваясь и не останавливаясь, швырял в толпу маленькие книжонки, что еще больше разжигало страсти. Это был Холмс.

— Спасайтесь, Холмс, за вами гонятся! — крикнул я и кинулся в боковую аллею, справедливо полагая, что осторожность не помешает, Холмс стремительным спрутом обошел меня и вдруг, взмахнув руками, провалился куда-то вниз. В следующее мгновение я тоже почувствовал, что лечу в пустоту. Перед моими глазами пронеслись стены канализационного колодца, и я упал на что-то мягкое.

— Вы не ушиблись, Уотсон? — заботливо спросил Холмс, пытаясь выбраться из-под меня.

— Нет-нет, нисколько! — ответил я.

Сверху донесся топот двух сотен ног. За какую-то секунду он достиг апогея и затих.

Холмс был доволен, как никогда.

— А здорово мы провели их! — гордо сказал он. — Теперь домой, Уотсон. Нам дьявольски повезло — мы вернемся самой короткой дорогой.

В руках моего друга появился потайной фонарь, и Холмс смело шагнул в канализационную трубу. Я последовал за ним.

Мне никогда прежде не доводилось осматривать лондонскую канализацию. В блеклом свете фонаря моим глазам предстал лабиринт труб, футов семи в диаметре, по дну которых медленно и величественно текли нечистоты. Потрескавшиеся местами бетонные стены покрывали неприятные желтые потеки. Холмс, вероятно, отлично знавший дорогу, уверенно шел вперед.

— Ну что же, Уотсон, — начал он, — по-моему, дело Блэквуда закончено. Так как вы думаете, кто же взял деньги?

Я напряг все свои умственные способности, вспомнил все прочитанные мною детективные рассказы, все преступления, которые мы расследовали вместе с Холмсом, и сказал: — Судя по описанию мистера Дэниела Блэквуда — его младший брат — самая безупречная личность из всех подозреваемых, а как показывает опыт нашей совместной работы, это-то и является наиболее подозрительным. Обычно преступником оказывается человек, которого менее всего склонны подозревать в совершении преступления. Следовательно, деньги взял Грегори Блэквуд.

— Отлично, Уотсон! — воскликнул Холмс. — Вы построили великолепно логическую цепь. Которая, к сожалению, не выдерживает никакой критики.

Несколько минут я переваривал эту новость, ежась от воды, капающей мне за шиворот. Хлюпанье и чавканье под ногами мешали сосредоточиться, уводили мысли в сторону. Еще с полчаса мы молча петляли в переплетении труб, и когда вода стала доходить нам до пояса, Холмс, который, как видно, с нетерпением ждал от меня восторженной похвалы, не выдержал и спросил:

— Послушайте, неужели вам не интересно, как я раскрыл это дело?

— А? Да, конечно, очень интересно, — спохватился я.

— Так вот, — торжественно начал Холмс, — дело оказалось на редкость простым. Как я выяснил, Грегори Блэквуд весьма порядочный человек. Его партнеры по бриджу, тоже весьма достойные люди, дали о нем самые лестные отзывы. Он живет по средствам, не пьет, по свидетельству Ллойда — аккуратен в работе, имеет приличный годовой доход и, как утверждают, даже крупные сбережения. Тогда зачем же, спрашивается, ему грабить своего родного брата? Теперь доктор. Этого господина зовут Мак-Кензи. О нем рассказывают потрясающие вещи: два месяца назад он нашел на дороге фунт стерлингов и, представьте себе, до сих пор ищет человека, который его потерял. Он не берет чаевых, бесплатно лечит…

— Послушайте, Холмс, — перебил я, — кажется, это мой фунт. Могу я получить его обратно у доктора Мак-Кензи?

— Разумеется, — уверенно ответил Холмс, — если, конечно, вы помните его номер. Короче, доктор тоже отпадает. Видите? Двое из троих отпадают. Я еще не привел ни одного факта, касающегося леди Гудгейт, как стало ясно, что она-то и есть преступница. Постойте-ка, мы, кажется, заблудились.

Трубу, по которой мы брели, преградила толстая металлическая решетка.

— Впрочем, я знаю это место. Мы просто немного отклонились от курса. Минуточку! — Холмс нырнул и через несколько секунд появился по ту сторону решетки. Течением его уносило куда-то в темноту.

— Сюда, Уотсон! — донеслось до меня. Я не обладал решимостью Холмса и судорожно вцепился в решетку. Она покачнулась и медленно рухнула. Дно ушло из-под ног, и меня понесло вслед за моим другом.

— Это происки Мориарти! — кричал Холмс, отплевываясь. — Даже после смерти он продолжает мстить мне! Уотсон, хватайтесь за что-нибудь — нас несет к водопаду!

Я нащупал ногу Холмса, схватился за нее и крепко зажмурил глаза. Внезапно я почувствовал, что поднимаюсь из пучины вод, и еще сильнее вцепился в ногу.

— Мы спасены! — услышал я голос моего друга и открыл глаза.

Мы висели футах в двадцати над ревущим водоворотом. Холмс крепко держался за скобу лестницы, поднимающейся вверх. В зубах у него был потайной фонарь. Я тоже ухватился за скобу и отпустил его ногу. Несколько минут мы, тяжело дыша, осматривались по сторонам.

Холмс задумался, еще раз огляделся по сторонам и уверенно сказал:

— От жажды мы не умрем, а без пищи здоровый человек может продержаться до трех недель. — Он скептически оглядел меня и добавил: — Или до двух. Итак, на чем мы остановились?

— На лестнице, — пробормотал я, стараясь не смотреть вниз.

— Я не об этом, Уотсон. Леди Гудгейт! Я навестил ее после второго завтрака. Эта выжившая из ума фурия не дала мне даже раскрыть рта. Она вбила себе в голову, что я стал на стезю порока, и мою душу необходимо спасти. «И тогда Господь призвал к себе сынов израилевых…». Тьфу, дьявол! До сих пор перед глазами стоит ее душераздирающая улыбка. Она прочла мне половину Библии, а когда я убегал, всучила целую кипу книжонок о кознях дьявола и святых угодниках. Но самое главное, заметьте, Уотсон, общая стоимость брошюр составила пятьдесят шесть фунтов стерлингов — я все точно подсчитал потом. Пятьдесят шесть и не пенсом меньше! Теперь вы понимаете? У Блэквуда пропала та же сумма. Остается только поставить ее перед лицом фактов и — закон есть закон!

— Потрясающе! — воскликнул я. — Вы превзошли самого себя! Но скажите, кто были те джентльмены, которые гнались за вами?

Холмс замялся.

— Понимаете, — доверительно начал он, — я попытался избавиться от этих брошюр и предложил одному пожилому господину приобрести некоторые из них. Прочитав название первой: — это была книжка «Развратная старость — дорога в ад» — он страшно оскорбился и стал звать на помощь, ну а потом… Вы сами видели, что было потом… — Холмс замолчал, задумчиво уставясь на водоворот.

Несколько минут мы молчали. Потом Холмс забормотал что-то про себя, отбивая ритм каблуком по скобам. Мою душу наполнили нехорошие предчувствия, и я с опасением взглянул на великого сыщика.

— Вы знаете, Уотсон, — проговорил он. — Мне сейчас в голову пришел великолепный верлибр. Вы только послушайте!..

На душе у меня сразу стало безнадежно тоскливо. Я даже подумал, что в воде было не так уж плохо, поскольку там в голову Холмса не приходило ничего великолепного.

— Верлибр номер двести шесть! — торжественно провозгласил он, обращаясь, по-видимому, к обитателям лондонской канализации. — Итак…

Большая грязная лужа.

Не нужен носильщику быстрый страус.

Эхом труба вонзилась

И наклонилась.

Мимо проносят восемь

Сосен, пылающих ярко,

Под триумфальную арку.

Дождь можно резать.

Но гадом будет тот,

Кто «не надо мерить ни разу»

Скажет и засмеется

Лишь коршуну удается

Чистить зубы камнем,

Напоминающим сонеты Шекспира

Или что-то подобное,

Но это не важно. Важно

Лишь то, что на свете есть

Честь и быстрые лошади.

Не надо под сенью акации

Думать о канализации!

«Не надо», — подумал я, а Холмс, тем временем, продолжал с завыванием:

Хотя, пыхтя и кряхтя,

Я ухожу вдаль.

Боль.

Уотсон без головы — Уотсон.

Лиса без хвоста — лиса,

Небеса — вот они, рядом!

Не надо, Гудгейт, не надо

Их заменять сатином.

Скотина. Хотя, вполне вероятно,

Что арфа, все же, духовой инструмент…

«Мент, мент, мент…» — разнеслось в темноте эхо. Я подумал, что канализация — самое подходящее место для верлибров. Холмс перевел дыхание и осведомился:

— Ну, как, Уотсон? Как мои новые стихи? Вот, например, верлибр номер…

Неожиданно сверху на пас упал луч света и гаечный ключ. Мы подняли головы. Над нами зияло открытое отверстие канализационного люка.

— Джереми, — услышали мы грубый голос, — подай инструмент.