Полина Дашкова
      Херувим (том 1)
      Анонс
      Если двум разным людям суждено носить одно лицо, если сладкая жизнь отзывается болью прежних грехов, если на имя нерожденного откликается рожденный дважды, если одни жаждут мести, другие - справедливости, а третьи - истины, то нет конца загадочным преступлениям, и круговорот таинственных событий неумолимо ведет то ли к гибели, то ли к прозрению.
      ГЛАВА ПЕРВАЯ
      Вспыхнул белый огонь, но звука не было. Снайпер навинтил глушитель и палил без передышки, наверное, устал, озверел или просто сошел с ума. Он палил в одну точку. Белые сполохи вытягивались в длинные дрожащие тире и плыли медленно, слишком медленно для стрельбы, так бывает только во сне. Следовало проснуться сию минуту, снайпер хоть и сошел с ума, но находился где-то близко.
      Сергей попытался продраться сквозь толщу сна, принялся считать огненные тире и, досчитав до семи, понял, что глаза его давно открыты, нет никаких выстрелов, никакого снайпера, есть просто ряд ледяных ровных огней, безопасных и бессмысленных.
      Он не чувствовал ни рук, ни ног, у него как будто вообще больше не было тела. Наверное, оно осталось лежать у подножия лысой горы, на окраине села, и его до скелета обглодали одичавшие собаки, которые с начала войны срывались с цепей у брошенных и сожженных домов, сбивались в стаи, нападали на живых и мертвых.
      Майор Логинов умер, других вариантов нет и быть не может. Он погиб, и его бессмертная душа движется теперь по узкому длинному туннелю, летит, как пуля внутри ружейного ствола, но только в тысячу раз медленней. Благодать, когда нет никакого тела, ничего не болит, не жжет, не ноет, не чешется. Вот оно, оказывается, как хорошо, тихо и совсем не страшно.
      Тишина между тем трескалась на куски, и Сергей стал различать мерный резиновый шорох. Звук этот был связан с движением по туннелю, потом к нему прибавилось далекое невнятное бормотание. Звуки проступали, словно рисунок на переводной картинке. Над головой проплыло еще два длинных ярких тире, и Сергей услышал сладкие ангельские голоса, мужской и женский.
      - Держи его пока на глюкозе, следи за давлением и за сердцем,- произнес бодрый баритон с легким кавказским акцентом, - через пару ;часов отойдет наркоз, дай обезболивающее. Все, Катюша, я пошел обедать. Вечером зайду к нему.
      - Я поняла, Гамлет Рубенович, - отозвалось звонкое деловитое сопрано.
      - "Поняла-поняла",- проворчал баритон, удаляясь, - смотри, чтобы ему швы как следует обрабатывали и чтобы пролежней не было. Я не каждый день совершаю такие чудеса. Интракортикальная трансплантация - это тебе не вывих вправить.
      - Не волнуйтесь, Гамлет Рубенович, все будет нормально!
      Длинные лампы продолжали медленно плыть над головой. Потом появилось юное круглое лицо е голубыми глазами, желтой челкой и мелкими веснушками.
      - Привет, - сказала девушка и улыбнулась, - как чувствуем себя?
      - Ноги... - выдохнул он.
      - Не выдумывай, тебе еще не больно, - девушка покачала головой и сделала строгое лицо.
      - Нет, - согласился он, - не больно.
      - Тогда в чем дело?
      - Они есть?
      - А как же! - Опять улыбка, во весь рот, мелкие ярко-белые зубки. Интракортикальная трансплантация, по методике доктора Аванесова.
      Звучало неясно, но красиво и убедительно.
      До него вдруг дошло, что он и правда жив. Он глубоко, жадно втянул ноздрями воздух, Пахло марганцовкой и туалетным мылом. Все было странно и ново, даже собственное дыхание. Тело обретало вес, набухало тяжестью, и где-то в самой глубине, в костном мозге, пробуждалась боль, весело потрескивала, пускала острые искры, играла, дразнила, прикидывалась несерьезной, слабенькой и вполне терпимой.
      Он знал наизусть все ее фокусы. Боль жила в ногах, доползала до середины туловища и слабела. Дальше начиналась для нее чужая территория. Дальше все в нем было цело.
      Каталка остановилась. Белый коридор кончился ярко освещенным тупиком. Глаза устали от света, веки отяжелели, потолок качнулся и поплыл вверх. Сергей услышал новые голоса уже издали, хотя понимал, что говорят совсем близко, и чувствовал, как его перекладывают с каталки на койку. Он попытался шевельнуться, поднять руку, но тело все еще не слушалось.
      - Да не дергайся ты, мне надо капельницу поставить, - произнес знакомый женский голос у самого уха, - ты в госпитале, в реанимации.
      - Что со мной было?
      - Что было, то прошло. Теперь все нормально.
      - Расскажи, - попросил он, едва ворочая языком, - как я сюда попал? Что за госпиталь?
      - Ну ладно. - Она присела на стул рядом с койкой. - Разговаривать тебе пока нельзя, но слушать можно. Я буду говорить, а ты постарайся заснуть. Хорошо?
      Он прикрыл глаза, соглашаясь.
      - Ты был в коме, перенес тяжелую операцию. Самое страшное позади. Ты должен радоваться, как младенец. Тебя собрали по частям, тебя, можно сказать, со стенок соскребли. О том, что удастся сохранить тебе ноги, речи вообще сначала не шло. Некоторые сомневались, сумеешь ли ты выйти из комы. Кстати, ты очень странно в нее ушел. Тебя уже готовили к ампутации, а ты шлеп - и отключился, гуд бай, ребята. Конечно, в таком состоянии нельзя было оперировать. Устроили консилиум. И тут явился его величество доктор Аванесов. Он явился из отпуска, веселый, загорелый, осмотрел тебя и говорит: зачем резать? Новые ведь не вырастут. Знаешь, каким образом ты выразил свое согласие с Гамлетом Рубеновичем? Ты вышел из комы.
      Она говорила все тише, все мягче. Речь ее опять стала похожа на ангельскую песню. Он знал, что жив и ноги ему не отрезали. Остальное пока не важно. Впервые за многие месяцы майор Логинов заснул спокойно.
      * * *
      Дождливой мартовской ночью на балкон четвертого этажа высокого кирпичного дома на окраине Москвы вышел совершенно голый молодой человек, закурил и оглядел пустой двор, щедро освещенный фонарями. Среди множества автомобилей, спавших во дворе, сверкал, как драгоценность, его серебристый новенький "Фольксваген"-капля. Автомобиль был куплен всего неделю назад, и детская радость обладания новой игрушкой еще не остыла.
      Станиславу Владимировичу Герасимову исполнилось тридцать шесть, но выглядел он лет на десять моложе, а чувствовал себя совершенным мальчишкой. Привычка выбегать ночью на балкон осталась у него с детства. Ему нравилось, проснувшись среди ночи, выскользнуть из-под одеяла, чуть-чуть померзнуть, полюбоваться таинственным ночным пейзажем, вообразить себя на несколько секунд уличным бродягой, круглым сиротой, тут же вспомнить, что все это неправда, и быстренько нырнуть назад, в теплую постель. Потом засыпалось особенно сладко.
      Этой ночью, в половине третьего, его разбудил нехороший сон. Ему приснилось, что у него выпадают зубы, один за другим, прямо с корнями, без крови и боли. Он совершенно отчетливо видел, как сплевывает их на ладонь и остаются голые вспухшие десны с нежными лунками. Он проснулся весь потный, минут пять лежал, глядя в потолок, ощупывая языком свои ровные крепкие зубы, и постепенно приходил в себя. Чтобы окончательно успокоиться, он отправился на балкон, прямо так, голышом, поскольку плохо ориентировался в чужой квартире и не мог сразу найти ни халата, ни даже собственных трусов.
      Суеверным Стас Герасимов не был и не мучился вопросом, что может значить столь отвратительное сновидение. Ледяной мокрый воздух приятно освежил его, на подоконнике он нашел сигареты, закурил и, перегнувшись через перила, залюбовался своим новеньким автомобилем.
      - Классная у меня тачка, - пробормотал он, поеживаясь и ясно, по-детски улыбаясь, - какой идиот сказал, что это женская машина? У моей божьей коровки мощь хорошего "Мерседеса", и все дороги для нее как будто бархатом выстланы. Лапушка, солнышко! - Он послал машине воздушный поцелуй, зевнул, загасил сигарету, хотел уже вернуться в комнату, поскольку замерз, но тут услышал легкие торопливые шаги и приглушенные голоса. Он не мог разобрать слов сквозь шорох дождя. Через минуту в круг фонарного света вошли двое мужчин. Стас разглядел темные трикотажные шапочки, надвинутые низко, до глаз, спортивные шаровары с лампасами, спортивные капроновые куртки. На плече у одного из них болталась небольшая сумка. Они остановились не где-нибудь, а непосредственно у "Фольксвагена"-капли, присели на корточки, заглянули под днище машины.
      Угнать этот автомобиль было практически невозможно. Руль запирался противоугонным замком-топориком новейшей системы, сигнализация стояла отличная. К тому же машина была слишком заметной. Таких "капель", да еще серебряных, в Москве пока совсем мало.
      "Ну-ну, придурки, валяйте, попробуйте! - злорадно подумал Стас. - Сейчас сработает сигнализация, и вас отсюда сдует..."
      Конечно, следовало сразу позвонить в милицию, но азартное детское любопытство приковало его к перилам. Ему было интересно, как они станут взламывать его неприступную машину. Он наблюдал за ними затаив дыхание, и через несколько секунд ему стало жарко. Он понял, что эти двое вовсе и не собирались угонять машину. Один улегся на мокрый асфальт и заполз под днище. Другой сидел рядом на корточках.
      Жар сменился ознобом. Стаса затрясло. Он перевесился через перила и открыл рот, чтобы крикнуть: "Эй! Алло, мужики, что за дела!" Но тут сидевший на корточках поднялся, задрал голову, и Стас отпрянул в глубь балкона, не издав ни звука. Когда он опять взглянул вниз, во дворе уже никого не было. Серебряная "капля" стояла себе тихо, словно ничего не произошло. Накрапывал дождик, мирно, уютно мерцал фонарный свет.
      "А может, мне приснились эти двое? - подумал Стас.- Может, я сомнамбула? Или лунатик? Впрочем, никакой луны сейчас нет". Он вернулся в комнату и позвонил в милицию. Наряд явился через десять минут, а еще через двадцать подъехала бригада специалистов из ФСБ, которые тут же обнаружили довольно мощное взрывное устройство, прикрепленное к днищу машины.
      - Ну что ж, Станислав Владимирович, я вас поздравляю, - сказал молодой улыбчивый следователь ФСБ, - там мощность порядка трехсот грамм тротила.
      - Спасибо на добром слове, - усмехнулся Стас.
      - Как же вы так плохо разглядели преступников? Вроде бы четвертый этаж, и двор освещен достаточно ярко.
      - Я был голый. - Стас нервно рассмеялся.
      - Голый? На балконе? Так ведь холодно. Вы морж? - Следователь тоже рассмеялся, но, в отличие от Стаса, радостно и заразительно. - Слушайте, но я не понял, при чем здесь зрение? Вы что, голый хуже видите?
      - Нет, я не морж. - Лицо Стаса стало серьезным. - Я, когда мерзну, у меня глаза слезятся. И вообще у меня отвратительная память на лица.
      - Жаль, - следователь покачал головой и поцокал языком, - мы бы сейчас по горячим следам составили бы фотороботы. Что, совсем не разглядели их лиц?
      - Совсем, - эхом отозвался Стас, - какие-то смутные пятна. Шапки трикотажные.
      - Ну, может, что-то броское? Борода, усы?
      - Нет. У того, который не влезал под машину, точно не было бороды и усов. А о втором я вообще ничего сказать не могу. Видел только штаны с лампасами и светлые кроссовки. А может, и не кроссовки.
      -- Штаны это уже хорошо, - кивнул следователь. - Они хотя бы славяне или кавказцы?
      - Кавказцы. - Стас неуверенно пожал плечами. - Судя по штанам. Хотя кто их знает? Наши братки-шестерки тоже обожают шаровары с лампасами. Особенно провинциальные братки. Гастролеры.
      - Да. Гастролеры. Одноразовые исполнители, - следователь растянул губы в благостной улыбке, - таких если находят, то мертвыми. Однако в вашем случае шансы увеличиваются, поскольку покушение оказалось неудачным. Чтобы получить свои деньги, ребятки постараются довести дело до конца. Правда, я не исключаю, что их могут заменить другими, более толковыми. В общем, это только начало. Какие-нибудь предположения есть у вас?
      Стас Герасимов вскинул на весельчака мутные злые глаза и молча помотал головой.
      - А если подумать? -Следователь отхлебнул крепкий кофе, предложенный любезной хозяйкой квартиры, встал и заходил по просторной уютной кухне. Давайте начнем с главного. Кому было известно, что вы собираетесь ночевать по этому адресу? - Он перевел взгляд с Герасимова на хозяйку, маленькую белокурую женщину лет тридцати с кукольным личиком и грудью невероятных размеров. Она стояла у окна и курила, часто моргая, то ли от дыма, то ли от нервов.
      Следователю уже было известно, что Качерян Галина Николаевна семидесятого года рождения замужем, прописана здесь вместе с мужем и ребенком восьми лет. Муж в командировке, ребенок у бабушки.
      - Никто знать не мог! - Голос у нее был необыкновенно высокий, резкий. Говорила она с пулеметной скоростью и, единожды начав, не умела установиться.Я хочу сказать, совершенно никто, ни единая душа, потому что мы сами понятия не имели, что он останется, но так получилось, просто он заехал ко мне вечером навестить, дело в том, что я болею, у меня простуда, горло болит, я поэтому сына отправила к маме, мало ли, вдруг инфекция? Температуры пока нет, но обязательно поднимется, я хочу сказать, меня продуло на работе, там у нас постоянно окна открыты, все курят, приходится проветривать, я сама тоже курю, но невозможно без конца открывать окна, особенно при такой сырости, ведь получается сквозняк, вот, меня просквозило, заболело горло, а Стасик привез мне лекарства, просто, по-дружески, понимаете? Фурацилин, шалфей, чтобы я полоскала горло, вот, смотрите! - Она поспешно шагнула к буфету, встала на цыпочки, достала с полки зеленый фирменный пакет "Сеть аптек 36 и 6". Судя по тому, что он был не распакован, горло простуженная хозяйка так и не прополоскала.
      - Погодите, - поморщился следователь, отстраняя пакет, - давно вы знакомы?
      - Давно, очень давно, с самого детства. Моя бабушка была его няней, у него родители очень хорошие люди, Владимир Марленович в органах служил, сейчас на пенсии, генерал. Наталья Марковна добрейшая женщина. Вы не представляете, какая это семья. У нас со Стасиком с самого детства теплые родственные отношения. Пожалуйста, не надо сообщать моему мужу! То есть, я хочу сказать, если он узнает, что Стасик просто заехал ко мне, в этом совершенно ничего страшного нет, потому что со Стасиком они в принципе знакомы. Стасик взял моего Рубена на работу к себе на фирму, Рубен художник, а фирма Стаса занимается рекламным дизайном... Пожалуйста, очень вас прошу, у меня ребенок, вы не могли бы как-нибудь замять?
      - Что? - опомнился следователь, загипнотизированный звонким потоком ее речи.-Замять покушение на убийство?
      -Нет! - испугалась Галочка.- Нет, конечно, не покушение, но хотя бы время. Вы можете сказать моему мужу, будто все произошло не в три часа ночи, а, например, в десять вечера?
      - Галочка, будь добра, успокойся,- простонал Герасимов.
      Но успокоиться она уже не могла, до нее дошло наконец, что случилось и чем это угрожает ей лично. Следователь пожалел ее от души, но помочь не мог при всем желании. Как только появится ее армянский Отелло, придется его очень подробно допросить.
      - Рубенчик убьет меня, если узнает! Я как чувствовала, говорила тебе: уезжай, а ты... Товарищ... господин следователь, я хочу сказать, вы даже не представляете, какой у меня ревнивый муж! Вот если кто-нибудь на меня посмотрит, ну просто как на интересную женщину, мой Рубен аж вспыхивает весь, я хочу сказать...
      - Зачем было так рисковать, если муж ревнивый? - светло улыбнулся следователь и обратился к Герасимову:- Кстати, а в котором часу вы на самом деле приехали?
      - Около двенадцати, - буркнул тот и вытянул сигарету из пачки.
      - Предварительно созванивались? - Следователь вежливо щелкнул зажигалкой, давая ему прикурить.
      - Да, я звонил ей, но этого никто не мог слышать. Я звонил по мобильному из машины около семи.
      - Значит, кто-то за вами следил, - удовлетворенно кивнул следователь, вас кто-то заказал. Нет у вас никаких предположений на этот счет? Кому вы мешали жить? - Он опять одарил Стаса своей лучезарной улыбкой.
      Красивое правильное лицо Стаса Герасимова застыло. Из открытого рта валил дым, светло-серые прозрачные глаза уперлись следователю в лоб, так, словно там было написано имя заказчика. На самом деле Стас не видел перед собой в этот момент совершенно ничего.
      - Да что вы такое говорите! - Галочка испуганно всплеснула руками. - Зачем пугаете человека? У Стасика просто не может быть врагов, он такой добрый, обаятельный, его все любят, я хочу сказать, может, произошла ошибка, они его с кем-нибудь перепутали?
      Ни следователь, ни Стас никак не отреагировали на это ее предположение. Она замолчала, переводя испуганные голубые глаза с одного на другого, и поспешно подвинула пепельницу Стасу, заметив, что столбик пепла грозит сорваться на кружевную клеенку. Наконец, опомнившись, Стас резко поднялся и произнес механическим голосом:
      - Извините, мне пора домой. Если возникнут вопросы, у вас есть все мои телефоны, домашний, мобильный и служебный. Всего доброго. - Он направился в прихожую, на ходу заправляя мятую рубашку в брюки.
      - Погодите, Станислав Владимирович, мы только начали разговор, - громко и удивленно произнес следователь, - пожалуйста, постарайтесь вспомнить, были какие-нибудь угрозы? Может, у вас произошел конфликт с кем-то? Поймите, это важно!
      - Я плохо себя чувствую, - ответил Стас и, не оборачиваясь, поднял руки, как будто сдавался, - голова болит, понимаете ли, мне надо побыть одному.
      - Инфекция! - воскликнула Галочка. - Надо температуру померить, у меня тоже все началось с головной боли, а потом уж горло. Стасик, миленький, подожди!
      Но он уже сунул ноги в ботинки, руки в рукава кожаной куртки и через секунду несильное хлопнул входной дверью. Щелкнул английский замок. Следователь уткнулся в протокол и поспешно, нервно писал. В кухне минуты три стояла глубокая тишина, было слышно, как шлепаются капли в раковину. Галочка подошла и принялась закручивать кран, краснея от усилий. Но вода продолжала капать,
      - Надо вызвать сантехника, иначе будете потоп рано или поздно. Сток забьется и будете потоп. - Она упала на табуретку напротив следователя, достала сигарету, и когда он, оторвавшись от протокола, щелкнул для нее зажигалкой, она поймала его взгляд и прошептала странно тихо: - Сделайте что-нибудь, приставьте к нему охрану, найдите заказчика. Если его убьют, я умру.
      ГЛАВА ВТОРАЯ
      Будильник щебетал, словно живая птичка, которой прищемили хвост. Юлия Николаевна Тихорецкая, не открывая глаз, принялась шарить по тумбочке, чтобы заткнуть несчастного пискуна, и нечаянно сшибла его на пол. Он жалобно звякнул и затих.
      Юлия Николаевна перевернулась на другой бок, укрылась с головой одеялом и решила, что можно еще минут десять просто поваляться в постели, не спать, а так, подремать с открытыми глазами, но провалилась в сон и вскочила только в восемь, когда во дворе под окнами загремел мусоровоз.
      В соседней комнате спала ее четырнадцатилетняя дочь Шура. Юлия Николаевна кинулась ее будить, и обе заметались по квартире в дикой спешке, рявкая друг на друга. У Шуры первым уроком была алгебра, самый нелюбимый предмет, и отношения с учительницей математики по прозвищу Гюрза оставляли желать лучшего.
      - Вот увидишь, она потащит меня к директору, если я опоздаю, - хныкала Шура, прыгая на одной ноге и никак не попадая в штанину.
      - Ты не опоздаешь, - Юлия Николаевна помогла ей натянуть джинсы, - сейчас только десять минут девятого.
      - А если мы застрянем в пробке? И вообще, мамочка, я не пожарник, мне надо спокойно позавтракать, причесаться, привести себя в порядок. Смотри, какая я страшная, отечная. Можно я сегодня прогуляю? У меня послезавтра контрошка по физике, я буду целый день сидеть, готовиться, ну пожалуйста, мамочка, я в кухонных шкафах наконец разберусь, приведу в порядок дом, а то мы с тобой грязью заросли.
      Юлия Николаевна кинула Шуре в рюкзачок банан и яблоко, надела пальто и сняла с вешалки Шурину куртку.
      - Все. Хватит ныть. Поехали.
      - Мамочка, ну ты что? Гюрза меня обязательно вызовет, и будет пара. - Шура шмыгнула носом и заплакала так выразительно, что сердце Юлии Николаевны сжалось, однако она решительно потащила дочь за руку к машине, подвезла к школе за три минуты до звонка, зареванную, надутую, и даже не поцеловала на прощанье, рванула по переулку на недозволенной скорости, поскольку спешила на работу.
      Юлия Николаевна работала хирургом-косметологом в крупной частной клинике эстетической хирургии.
      Езды до клиники оставалось минут семь, не больше, но по закону подлости на проспекте Мира она застряла в пробке, занервничала и тут же принялась пилить себя за то, что не разрешила Шуре остаться дома. После такого сумасшедшего утра, да еще на голодный желудок, Шура не сумеет сосредоточиться на первом уроке, и если Гюрза ее вызовет к доске, то будет пара в журнале. Юлия Николаевна никогда в жизни не ругала своего ребенка за двойки, но Шура сама расстраивалась до слез.
      Пробка рассосалась довольно скоро. Юлия Николаевна не опоздала, но пришлось расстаться с надеждой на чашку кофе, бутерброд и сигарету до начала приема.
      "Конечно, Гюрза ее вызовет! - с раздражением думала Юлия Николаевна, паркуя свою вишневую "Шкоду" на стоянке перед клиникой, - сегодня все будет происходить по закону подлости. После такого нервозного дурацкого утра ничего хорошего случиться не может. Вот, пожалуйста, уже началось!"
      "Шкода" поцеловала бампер новенького белоснежного "Форда", который принадлежал главному врачу клиники, Петру Аркадьевичу Мамонову. Юлия Николаевна вышла из машины, убедилась, что никто не пострадал, однако представила, сколько желчи выльется на нее вечером, когда Петр Аркадьевич увидит интимную близость двух бамперов. Но никакой другой дырки для парковки не было, да и времени совсем не осталось. Юлия Николаевна махнула рукой и побежала к подъезду.
      На просторном крыльце перед стеклянными дверьми ей преградила дорогу высокая, прямая дама лет сорока в распахнутом бежевом пальто, с безупречной прической и макияжем.
      - Простите, вы доктор Тихорецкая?
      - Да, я вас слушаю.
      - Здравствуйте, Юлия Николаевна, - лицо дамы расплылось в голливудской улыбке, --очень приятно познакомиться. Меня зовут Нина Федоровна. Это моя дочь, Светлана. Мы от Валерии Евгеньевны.
      Дочке было не больше восемнадцати. Она сильно сутулилась и потому казалась ниже мамы на голову, хотя была одного с ней роста. Пепельные прямые волосы падали на лицо. Ветхие голубые джинсы висели мешком, сверху болталась черная мужская куртка из плащовки.
      - Простите. - Юля мягко отстранила даму, стеклянные двери разъехались. Кивнув охранникам, она побежала через фойе к лестнице, но бежевая дама вновь возникла у нее на пути.
      - Валерия Евгеньевна удивительно точно вас описала. Она сказала, что вы высокая интересная шатенка с короткой стрижкой. Я узнала вас сразу, как только вы вышли из машины.
      Юля могла поклясться, что не знает никакой Валерии Евгеньевны. Но бежевая дама, словно прочитав ее мысли, тут же сообщила:
      - Валерия Евгеньевна год назад делала у вас подтяжку лица, получилось необыкновенно удачно. Я раньше не верила, что в нашей стране, при нашей отвратительной медицине, такое возможно, пока не убедилась собственными глазами. Валерия Евгеньевна помолодела лет на двадцать, и никаких рубцов, отеков, а главное, никаких отрицательных эмоций от самой операции.
      - Я очень рада, - Юля прибавила скорость, понеслась по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Ей все-таки обязательно надо было перед началом приема глотнуть кофе и что-нибудь съесть, иначе через полчаса начнет урчать в животе так громко, что это будет слышно посетителям.
      - Вы меня ради Бога извините, Юлия Николаевна. - Дама обогнала ее и прошептала с легкой одышкой: - Не могли бы вы уделить нам несколько минут?
      - Я бы с удовольствием, но у меня прием, яз очень спешу. У вас что-то срочное?
      - А мы как раз к вам на прием! - радостно сообщила дама.
      - Ну тогда подождали бы в холле у кабинета. Там удобней, чем на улице.
      - Видите ли, хотелось бы сначала поговорить с вами в неофициальной обстановке, у нас особый случай, Валерия Евгеньевна очень вас рекомендовала, она сказала, вы не только великолепный врач, но и тонкий, тактичный человек, что в наше время встречается редко.
      Они успели подняться на третий этаж и добежать до кабинета.
      - Подождите, пожалуйста, здесь. - Юля кивнула на ряд мягких кожаных кресел в холле. Там уже сидели четыре женщины разного возраста и полный молодой человек в черном костюме.
      Юля скрылась за дверью, и до нее донесся резкий голос бежевой дамы:
      - В двадцать седьмой мы первые, мы записаны на девять,
      В кабинете пахло кофе. На столе стояла дымящаяся чашка, рядом на тарелке лежал бутерброд с сыром. Молоденькая медсестра Вика красила ресницы перед зеркалом. Осталось всего пять минут. Главный врач Петр Аркадьевич был фанатиком точности. Он строго следил, чтобы прием начинался минута в минуту. Ровно в девять над дверьми всех кабинетов автоматически вспыхивали таблички "входите, пожалуйста!". Юля едва успела надеть халат, запихнуть в рот бутерброд, залпом выпить кофе.
      Мама с дочкой вошли без стука. Перед Юлей лежала карточка, на которой было написано: "Василькова Светлана Игоревна, 1983 года рождения".
      - Ну что, Светлана Игоревна, какие проблемы? - Юля ласково улыбнулась девочке. Та сидела на краешке стула, низко опустив голову и занавесившись волосами.
      - Она считает, что у нее большой нос, -- решительно заявила Василькова-старшая и откинула волосы с лица дочери, - еще ей кажется, что у нее слишком широкие скулы, маленькие глаза, рот неправильной формы.
      Василькова-младшая тряхнула головой и опять спрятала лицо. Юля никак не могла ее толком разглядеть.
      - И еще ей кажется, будто она толстая. Голодает неделями, а если что-нибудь съест, то потом два пальца в рот и все назад, даже самые вкусные и дорогие деликатесы.
      - Сколько вы весите? - спросила Юлия Николаевна у девочки.
      - Пятьдесят три килограмма, при росте сто семьдесят пять, - ответила за нее мать.
      - Милая, да у вас дистрофия, - подала голос медсестра Вика.
      - Норма для моделей не больше пятидесяти, при росте сто восемьдесят, проворчала девочка, ни на кого не глядя.
      - Бред, - покачала головой Юлия Николаевна, - вредный, опасный бред. При такой худобе нарушается обмен веществ, прекращаются месячные, выпадают волосы и зубы, может начаться язва желудка и фурункулез.
      - Где это вы видели беззубую, лысую и прыщавую модель?-подхватила Вика.
      - Вот, ты поняла? Мне не веришь, так послушай медиков, профессионалов! воскликнула мать. - Ее качает от ветра, а она требует, чтобы ей хирургическим способом убрали лишний жир.
      - Так, ну ладно. Посмотрим, что там у нас с носом. - Юля встала и подошла к девочке. - Будьте добры, повернитесь к свету и голову повыше, пожалуйста.
      Юля увидела наконец лицо этой несчастной.
      Как она и предполагала, лицо оказалось гармоничным и прелестным. Если бы не болезненная худоба, сутулость и затравленное выражение глаз, девочка была бы настоящей красавицей.
      - Ну и что вы хотите изменить?
      - Все, - еле слышно прошептала Света Василькова и судорожно сглотнула.
      - Почему, можете объяснить?
      - Потому что я урод.
      - Вам кто-то сказал об этом или вы сами так решили?
      - Ничего не надо говорить и решать. Все видно, - пробормотала девочка и сгорбилась еще сильнее. Голова совсем ушла в плечи.
      - Встаньте, пожалуйста. - Юля подвела ее к зеркалу, убрала ей волосы с лица и легонько стукнула по спине ладонью. - Прямей, прямей держитесь. Голову выше. Вы знаете, что у вас идеальные черты лица? Когда ко мне приходят менять форму носа, в девяти случаях из десяти ...хотят именно такую, как у вас. И все остальное, тоже. Вы очень красивая девушка, у вас нет никаких причин... - Юлия Николаевна запнулась, потому что вдруг увидела в зеркале лицо Светы. Оно действительно казалось жалким и уродливым несмотря на правильность черт. Зеркало было нормальным, не кривым, но девочка глядела на себя с такой тоской и ненавистью, что отражение чудовищно искажалось.
      - Ладно, - тяжело вздохнула Юля, - подождите, пожалуйста, в коридоре. Мне нужно поговорить с вашей мамой.
      Когда дверь за девочкой закрылась, мать подлетела к Юле и, схватив за руку, зашептала в лицо, обдавая запахом дорогих духов:
      - Это совершенно бесполезно, доктор. Говорить можно что угодно. Она не слышит. Надо что-то делать, но я не знаю что. Я страшно устала. Светочка у меня единственный ребенок.
      - Да вам к психиатру надо, - флегматично заметила медсестра.
      - Были, - всхлипнула дама, - у психиатров, у психологов, у двух экстрасенсов. К гипнотизеру ходили и даже к колдунье. Ничего не помогает. Умоляю вас, положите ее на операцию, измените в ее внешности что угодно, нос, глаза, губы, срежьте там что-нибудь на талии и на бедрах, лишь бы она успокоилась и стала нормально питаться. Я готова заплатить любые деньги.
      - Вы знаете ее подруг? - мрачно поинтересовалась Юля.
      - А при чем здесь подруги? - дама громко высморкалась.
      - У девочек такие проблемы чаще всего возникают из-за подруг, которые умеют и любят говорить всякие гадости про большой нос, маленькие глаза, лишний вес. Ваша Света, вероятно, человек внушаемый.
      - Ой, не знаю, не знаю, - помотала головой Василькова, - надо что-то делать, это же кошмар какой-то!
      - А может, у нее несчастная любовь? - предположила медсестра.
      - Нет никакой любви! Она от молодых людей шарахается как от чумы. Если кто-то проявляет внимание, ей кажется, будто это розыгрыш, издевательство. Юлия Николаевна, миленькая, очень вас прошу, сделайте ей операцию.
      - Вашей дочери операция не нужна, - Юля чувствовала, что теряет терпение, - не знаю, с какими специалистами вы консультировались и что они вам сказали, но вашей девочке необходима психологическая, а возможно, и психиатрическая помощь.
      - Моя дочь не сумасшедшая! - крикнула Ва-силькова. - Вы хотите, чтобы ее на всю жизнь заклеймили чудовищным диагнозом? Вы хотите, чтобы ее закололи всякой психотропной гадостью, которая хуже наркотиков?! - Она опять подскочила к столу, оперлась на него руками и нависла над Юлей: - Вам что, деньги не нужны? Я оплачу операцию, и вы обязаны ее сделать!
      Дверь распахнулась, на пороге стояла Света.
      - Мама, прекрати! - крикнула она высоким, срывающимся голосом. - Доктор, простите ее, мы сейчас уйдем. - Она подбежала к столу и, схватив мать за локоть, потащила прочь. Та продолжала кричать, но из кабинета все-таки вышла, шарахнув дверью.
      - Сумасшедший дом, - покачала головой медсестра.
      Юля молча кивнула. Ей хотелось покурить и посидеть в тишине минут пять, но дверь открылась. Высокий полный молодой человек в черном костюме вошел и застыл на пороге.
      - Присаживайтесь. Я вас слушаю. - Юлия Николаевна скользнула взглядом по его округлому чистому лицу и решила, что скорее всего он хочет изменить форму носа. Нос был длинный, острый, хищный и здорово портил вполне приятную внешность своего хозяина. Тревожно оглядевшись, молодой человек присел на краешек стула, низко опустил голову и принялся теребить пуговицу на пиджаке.
      - Я вас слушаю, - повторила Юля.
      - Вы сначала посмотрите, доктор, - произнес он хриплым шепотом, не поднимая головы.
      - Хорошо, - кивнула Юля, - давайте посмотрю. Только скажите, что именно?
      Молодой человек вскочил, быстро подошел к двери, приоткрыл ее, выглянул в коридор и тут же захлопнул.
      - Сюда никто не войдет?
      - Нет. Не волнуйтесь, - успокоила его медсестра.
      Молодой человек шагнул к столу, снял пиджак и, задрав рубашку, повернулся к Юле спиной.
      "Он хочет убрать жировые отложения", - догадалась Юля, однако вслух ничего не сказала, потому что пациент сам должен сформулировать свою проблему.
      - Ну? - спросил молодой человек, не поворачиваясь. - Вы видите этот ужас?
      - Пока я никакого ужаса не вижу. Будьте добры, объясните, что вас беспокоит.
      - Волосы! - жалобно, тонко выкрикнул он. - Посмотрите внимательно. У вас есть лупа?
      Спина его действительно была покрыта довольно густой рыжей растительностью.
      - Лупа ни к чему. Оденьтесь, пожалуйста, - строго сказала Юля, - волосы на теле у мужчины - это нормально, в этом ничего ужасного нет. Но если вас беспокоит растительность на спине, вам нужно спуститься на второй этаж, там принимают косметологи, они вам предложат несколько способов избавления от нежелательных волос. А я хирург и занимаюсь совсем другими вещами.
      - Я знаю все эти способы. Но у меня особый случай. Мне нужен именно хирург.
      - Хорошо, чего же вы хотите от хирурга?
      - Возьмите лупу, доктор, - повторил он, не шевельнувшись, - вы посмотрите и сами все поймете.
      - Викуша, дай, пожалуйста, лупу, - Юля принялась добросовестно разглядывать рыжие заросли на спине пациента. Мало ли, вдруг у него там какая-нибудь зудящая сыпь, которая не дает покоя и сводит с ума?
      - Ну теперь вы поняли? - спросил молодой человек.
      - Честно говоря, не совсем. - Юля отложила лупу. Никакой сыпи не было.
      - Неужели вы не видите, как они шевелятся? - прошептал он, опуская рубашку и поворачиваясь к Юле лицом. - О, я вполне допускаю, что они могли затаиться. Знаете, они это умеют. Притворяются тихими, безобидными, но стоит расслабиться, и они начинают свою работу. Их тысячи, десятки тысяч, и каждый из них представляет собой высокочувствительную антенну. Через них идут сигналы с секретной базы ЦРУ. На мой организм оказывается воздействие. Теперь вы поняли, что их необходимо удалить совсем, под корень?
      - Да, я понимаю, - смиренно кивнула Юля, - но косметологи вполне могут справиться с этой задачей. Существует электроэпиляция, при которой уничтожается луковица, есть новые лазерные методы.
      - Мне необходима пересадка кожи, - взвизгнул молодой человек и легко, как мячик, подпрыгнул на волне собственного визга, - не поможет ни лазер, ни электричество. Только пересадка кожи.
      - Не получится, - Юля невозмутимо покачала головой, - слишком большая площадь. Для того чтобы пересадить, надо взять лоскут кожи с другой части тела.
      - Не надо никакой кожи, - молодой человек радостно улыбнулся, - вы просто срежьте, и пусть оно само как-нибудь заживет.
      - Хорошо, - кивнула Юля, - но сначала вы должны сдать все анализы и обойти специалистов.
      - Каких именно специалистов? - улыбка сменилась озабоченным выражением.
      - Эндокринолога, кардиолога, аллерголога, психиатра, - строго отчеканила Юля.
      - Но у вас частная коммерческая клиника!- рассердился молодой человек.Зачем это нужно?
      - Таков порядок. Без этого я не могу вас положить на операцию. Виктория Сергеевна, пожалуйста, выпишите направления, - обратилась она к сестре, которая сидела зажав рот ладонью. Глаза ее были мокрыми, и уже потекла тушь. Юля слегка нахмурилась и посмотрела на молодого человека: - Будьте добры, подождите в коридоре. Мне нужно принять следующего больного.
      Вопреки опасениям, молодой человек покинул кабинет вполне спокойно. Как только дверь за ним закрылась, Вика прыснула. Щеки ее стали черными от туши, она чуть не падала со стула, и смех ее наверняка был слышен в коридоре.
      - Еще не известно, кто сумасшедший, он или ты, - проворчала Юлия Николаевна, подошла к холодильнику, достала бутылку минералки, налила полный стакан и протянула Вике, - пей маленькими глотками.
      - Не могу, Юлия Николаевна, не могу... Ой, мамочки... Вы знаете, кто у нас следующий? Протопопова! Я не выдержу, честное слово. - Надо же, а я ее не заметила в коридоре.
      - Тогда тем более успокойся.
      Алле Ивановне Протопоповой недавно исполнилось семьдесят пять. Она перенесла дюжину пластических операций и хотела еще. Ее сын был банкиром, и с оплатой проблем не возникало. В очередном телесериале ей нравились подбородок и нос какой-нибудь пылкой мексиканки, она совала врачам фотографии и требовала, чтобы ей срочно сделали такие же плюс очередную подтяжку, потому что "вот тут появилась морщинка". Лицо ее давно стало похоже на маску без признаков жизни и возраста. Получив отказ, она впадала в ярость, писала жалобы в Минздрав, в МВД, в налоговую инспекцию.
      - Юлия Николаевна, вы замечали, что психи никогда не приходят в одиночку? Косяком идут, чтобы мало не показалось. Вроде работаешь с нормальными больными, забываешь о психах, расслабляешься, а тут - оба-на, в один день трое подряд. Может, на них луна действует? Или магнитные бури? - Вика икнула, громко высморкалась и принялась стирать разводы туши.
      В этот момент в кабинет вплыла старуха Протопопова. В руках у нее был толстый модный журнал в глянцевой обложке, из него торчали белые закладки, и Юлии Николаевне пришлось разглядывать носы, подбородки, губы и глаза фотомоделей, потом долго терпеливо объяснять, что Протопоповой больше нельзя делать никаких пластических операций. Старуха выплеснула на нее обычную порцию брани и угроз, Юлия Николаевна вяло парировала и, когда за Протопоповой закрылась дверь, почувствовала такую усталость, словно разгрузила целый грузовой состав в одиночку на сорокаградусной жаре.
      Потом были еще две дамы, к счастью, вполне нормальные. Одна хотела убрать морщины со лба, другой требовалась пластика век.
      Прием закончился. Юлия Николаевна поела в кафе напротив клиники, позвонила домой Шуре и узнала, что Гюрза ее не вызывала и день в школе прошел вполне сносно.
      - У меня тоже вполне, - сказала она Шуре и пообещала, что сегодня придет пораньше. Ей действительно осталось осмотреть в стационаре своих прооперированных пациентов, и можно было спокойно отправляться домой.
      Однако через пять минут после разговора дочкой ее вызвал главный врач.
      "Интересно, кто нажаловался? Мамаша Василькова? Нет, вряд ли. Скорее всего, опять Протопопова", - думала Юля по дороге к его кабинету.
      Петр Аркадьевич Мамонов пил чай и жевал печенье.
      - Мне нужно с вами посоветоваться. Тут у меня одна больная... - Он поперхнулся, закашлялся, Юля обошла стол, похлопала его по спине и продолжила его фразу:
      - ...жалуется, что доктор Тихорецкая отказывается ее оперировать?
      Мамонов справился с кашлем, вытер потный лоб бумажным платком, откинувшись на спинку кресла, уставился на Юлю маленькими грустными глазами.
      - А кому вы сегодня отказали, доктор Тихорецкая?
      - Мадам Протопоповой, - с широкой улыбкой сообщила Юля, - и еще двоим. Один требовал срезать кожу со спины, чтобы кардинально удалить волосы, поскольку каждый волосок представляет собой сверхчувствительную антенну, принимающую сигналы с секретной базы ЦРУ.
      - Это чудесно, - кивнул Мамонов без всякой улыбки, - а кто же третий?
      - Мама привела дочку семнадцати лет. У девочки булимия, анорексия, дистрофия, депрессия, она кажется себе уродом, хотя на самом деле красавица. Они хотят просто операцию. Какую-нибудь.
      - А, ну-ну, - равнодушно кивнул Мамонов, поднялся, вышел из-за стола и подхватил Юлю под руку, - пойдемте, я покажу вам мою больную. Довольно популярная эстрадная певица, Анжела. Можно сказать, звезда. Слышали? Нет? Ну не важно. Фамилия ее Болдянко. Ей двадцать два года. Месяц назад ее страшно избили, изуродовали лицо. Там переломано все, что можно сломать. С ней работали в Институте челюстно-лицевой хирургии. Работали честно, но грубо. Все жизненно важные функции восстановлены, а лица пока что нет. Четверо хирургов-косметологов от нее уже отказались.
      Они вошли в соседний кабинет. Там на банкетке сидело маленькое бесполое существо. Обритая голова была низко опущена и болталась на тонкой шейке, как у сломанной куклы.
      - Вот, Анжела, познакомься, это наш лучший хирург, Юлия Николаевна Тихорецкая.
      Существо медленно подняло голову. Лица действительно не было. Юля увидела перекошенную, покрытую выпуклыми рубцами маску. Мимические мышцы застыли в утрированном страдальческом выражении, это была злая карикатура на страдание, мертвый слепок с грубой театральной гримасы. И только глаза оставались живыми. Они глядели на Юлю не моргая. В них были отчаяние, безнадега, надежда, все сразу.
      На светящемся экране темнело множество рентгеновских снимков, на столе лежала толстая папка медицинских документов.
      - Ну что, давайте посмотрим,-бодрым голосом произнесла Юля, пододвинула стул и, осторожно прикоснувшись к маске, повернула ее к яркому свету.
      * * *
      Майор Сергей Логинов проснулся от знакомой, родной боли, она уже не шутила, не пускала тонкие искры иголочки. Она быстро, по-хозяйски заполнила нижнюю часть тела, от ступней до поясницы, набухла и пульсировала в каждой клетке. Пришла медсестра Катя, поменяла капельницу, вколола обезболивающие.
      - Да, кстати, я тебя поздравляю с днем рождения! - выпалила она и засмеялась.
      - Разве сегодня пятое января? - удивился он.
      - Нет. Сегодня второе февраля 1999 года. Запомни дату. Вчера ты родился во второй раз, с чем тебя и поздравляю. У нас тут, конечно, не роддом, однако новорожденные иногда появляются. Ты, например.
      Она рассказала, что госпиталь находится под Москвой, ближайший населенный пункт - город Талдом Московской области. Доставили его сюда в бессознательном состоянии с тяжелой формой дистрофии, и ноги его представляли собой фарш, истыканный обломками костей.
      Ему показалось, она нарочно так много говорит, чтобы он не задавал лишних вопросов.
      - И еще у тебя был педикулез. Вши. Ну и чесотка, само собой. Ты был как бомж. А тощий, Господи! Тебя можно было спокойно выставлять в качестве учебного пособия по анатомии. Пузо к позвоночнику прилипло, ребра как стиральная доска. А в довершение всех безобразий у тебя было ОРЗ. Острое респираторное заболевание, в очень тяжелой форме. Температура тридцать восемь и пять.
      Он продиктовал Кате телефон своей мамы и попросил позвонить в Москву. В ответ она молча кивнула. А когда он спросил на следующий день, позвонила ли, она, не глядя ему в глаза, ответила, что пыталась, но там никто не подходит.
      - Тогда отправь телеграмму. Я продиктую адрес.
      - Какие телеграммы, Бог с тобой! Здесь лее кругом. - Она покраснела, и лицо ее сморщилось в мучительно-фальшивой улыбке. - Ближайшее почтовое отделение в Талдоме, в пятидесяти километрах.
      - Совсем не умеешь врать, - прошептал он еле слышно.
      - Что? - вспыхнула Катя.
      - Ничего... В пятидесяти километрах, говоришь? Но ведь не пустыня.
      - Не пустыня. Секретный объект, - Катя надулась и отвернулась.
      - Ладно, не обижайся. Я понял. Но ты не живешь здесь круглый год, хоть иногда ездишь в Талдом, и в Москву.
      - Только в отпуск. Сейчас февраль, а отпуск у меня в августе.
      - Катюша, ну помоги мне, пожалуйста, у тебя ведь тоже мама есть. - Он попытался взять ее за руку, но она резко поднялась и вышла.
      А через десять минут явился Аваиесов, ни слова не говоря осмотрел его ноги, йотом поднял пижамную куртку, стал слушать, долго сосредоточенно водил холодным фонендоскопом по груди, хмурился, бормотал себе под нос: "Хорошо, хорошо". Снял фонендоскоп, поправил одеяло и сердито произнес:
      - Зачем к девчонке с дурацкими вопросами пристаешь? Не может она твоей маме позвонить. Не имеет права, понимаешь?
      - Нет.
      - А куда ты попал, тоже не понимаешь?
      - Нет.
      - Ну ладно. Чтобы больше не было проблем, запомни. Это госпиталь при учебно-реабилитационном центре Федеральной службы безопасности. Сверх-секретный объект. Мы не имеем права никому сообщать о наших раненых.
      - Почему ФСБ? - процедил он сквозь зубы, не надеясь услышать ответа.
      - Так получилось. Тебя наш спецназ подобрал. Загрузили в военный самолет, уже в фольге, как труп. Ну потом, при посадке, то ли тряхнуло тебя, то ли подействовал перепад давления, но ты застонал, зашуршал, в общем, везли покойника, привезли живого. - Аванесов хохотнул, подмигнул- Воспоминание об ожившем покойнике его развеселило. Сергей готов бы повеселиться вместе, с ним, но быстро, на одном дыхании спросил:
      - Моя мать знает, что я жив?
      - Пока нет, - помотал головой Аванесов, - ей пришло официальное сообщение, что ты пропал без вести. Но ты не забывай, мать такие вещи сердцем чувствует. Не бойся, не похоронила она тебя, точно не похоронила. Столько времени ждала, подождет еще немного. Так надо. Почему, зачем, понятия не имею. Одно могу сказать: что ты жив, не знает вообще никто. Лежи и не рыпайся, отдыхай, глупый ты человек, радуйся, что дышишь, что ходить будешь и даже бегать, а вопросов больше не задавай, понял?
      - Нет.
      - Ну тогда просто прими на веру. Считай, это приказ. Ты кто? Майор, да? А я полковник медицинской службы. Вот я тебе приказываю радоваться жизни и не задавать вопросов, даже о маме. Все. Прости, дорогой. Потерпи немного.
      ГЛАВА ТРЕТЬЯ
      Внеочередное заседание совета директоров коммерческого банка "Прометей" проходило не в конференц-зале, как обычно, а в уютном просторном кабинете председателя. Собралась верхушка совета, всего тринадцать человек. Следовало обсудить стратегию банка в свете последних, совершенно неожиданных событий. Сразу пятеро крупных государственных чиновников, которые являлись почетными клиентами и покровителями банка, оказывали ему множество законных и незаконных услуг, слетели со своих постов. Слетели почти одновременно, но по-разному. Трое подали в отставку, а на двоих были заведены уголовные дела по статьям о взяточничестве и превышении служебных полномочий.
      Председатель, Владимир Марленович Герасимов, высокий лысый толстяк с нездоровым отечным лицом, говорил взволнованно, отрывисто, с хриплой одышкой:
      - Мы все взрослые люди и понимаем, что вопрос о взятках в данной ситуации даже не вторичен. Он стоит на десятом месте. Сейчас главное, во всяком случае для нас с вами, это грядущее кардинальное обновление среднего руководящего звена и слияние департамента лицензирования банковской и аудиторской деятельности с департаментом контроля за деятельностью кредитных организаций на фондовых рынках. В связи с этим мы обязаны прямо здесь и сейчас разработать не только тактику, но и стратегию...
      Секретарша бесшумно вкатила сервировочный столик, заполненный чайными и кофейными чашками. При ее появлении повисла напряженная пауза, собравшиеся принялись помешивать сахар, прихлебывать, не глядя друг на друга. Владимир Марленович не притронулся к своему кофе. Он сидел понурившись, вертел в толстых пальцах антикварную паркеровскую ручку и не мог оторвать глаз от красивой дорогой вещицы, с которой никогда не расставался. Два дня назад он собственноручно разобрал ее и почистил серебряный корпус специальным составом. Но серебро опять почернело.
      - Повторяю, - произнес он, кашлянув, - не только тактику, но и стратегию, долгосрочную безошибочную программу действий... -и одышка усилилась, лицо побагровело. Он несколько раз судорожно сглотнул и почувствовал необычный, неприятный вкус во рту. - Слияние департаментов предполагает значительные кадровые перемены, по моим данным придет совершенно новая команда. Надежда Федоровна, - обратился он к моложавой седовласой даме в розовом костюме,пожалуйста, зачитайте нам список.
      Дама залпом допила свой чай, поправила аккуратную челку и, достав из пластиковой папки несколько листов бумаги, принялась перечислять фамилии кандидатов на важные чиновничьи посты в новом департаменте, сопровождая каждую кратким жестким комментарием. Собравшиеся переглядывались, вздыхали, качали головами, многозначительно закатывали глаза и поджимали губы. В список входило десять человек, то есть по два кандидата на должность, и, как назло, все это были какие-то неопределенные фигуры с темным провинциальным прошлым.
      Когда Надежда Федоровна закончила, стало тихо. Каждый думал: сколько усилий пропало напрасно! Что значит для коммерческой структуры чиновник? Все. Абсолютно все. При дикости законов, при зверском коварстве налоговой системы единственный способ выжить - это подружиться с нужным чиновником, понять его слабости и пристрастия, научиться радовать его, чтобы при твоем появлении он внутренне сиял, как дитя перед новогодней елкой. В один день и за копейку такое невозможно. Но только все наладится, только возникнет сладкое чувство надежности и крылья вырастут за спиной, как заваривается очередная кадровая чехарда и твой влиятельный друг, весь такой родной, податливый, мягкий, прогретый твоей горячей благодарностью, откормленный, облизанный собственным твоим языком со всех сторон, сегодня в отставке, завтра под следствием, а на его месте новый, чужой, голодный, твердокаменный, и давай начинай все с начала.
      Совет директоров молчал и вопросительно глядел на председателя, Владимира Марленовича, на железного Вову, отставного генерала ФСБ. С ним ничего не было страшно. Он, благодаря своим старым связям и доступу к секретным архивам, мог быстро добыть необходимую информацию о новых кандидатах на заветные должности. Все ждали от него если не утешения, то хотя бы внятных комментариев, однако он продолжал крутить свою ручку и, казалось, вовсе не замечал тревожного нетерпения присутствующих.
      Владимир Марленович привязывался к некоторым мелким вещицам настолько, что, если они портились и терялись, он чувствовал почти физическую боль, как будто галстучная булавка, запонки, ручка, зажигалка, чашка и прочие мелочи были частями его тела. Конечно, такому солидному человеку глупо огорчаться оттого, что почернел серебряный корпус его любимого "Паркера". Но он вдруг вспомнил, каким черным стал его любимый серебряный подстаканник, который он брал в руки утром и вечером, когда пил чай дома. Ему впервые пришло в голову, что серебро, соприкасаясь с его кожей, чернело и теряло блеск. Но этого мало. Золото нательного креста и обручального кольца приобрело тусклый красноватый оттенок, хотя золото в принципе не окисляется. Под кольцом на пальце образовалась несмываемая черная полоса. Ладони его, всегда сухие и теплые, в последнее время стали ледяными и влажными, и даже появилась неприятная привычка украдкой вытирать их о брюки. Ему казалось, что изменились структура его кожи, запах тела, вкус во рту.
      Прислушиваясь к себе, он не обнаруживал ничего тревожного. Он, безусловно, был здоров. Это подтверждали и результаты анализов, и специальные компьютерные исследования, которые он не поленился пройти. Правда, в последнее время он стал набирать вес, но волноваться не стоило. Пару месяцев назад он бросил курить, и, естественно, его слегка разнесло. Надо просто встряхнуться, несколько раз сходить в сауну, попрыгать на теннисном корте, возобновить утренние получасовые пробежки в любую погоду, и все будет хорошо.
      - Владимир Марленович, вы что-то сказали? - Голос донесся издалека, он вздрогнул и растерянно огляделся. Ему показалось, что ледяной влажный туман мартовского утра просочился сквозь оконное стекло и заполнил все пространство кабинета. Он видел смутные силуэты людей, они открывали рты, качали головами, они причудливо извивались и распадались на части, которые продолжали двигаться самостоятельно, как дождевые черви, разрезанные острием лопаты. Его отделяла от реальности толща липкого тумана, он летел с огромной высоты в колодец, на дне которого шевелились смутные призраки его детства.
      Лет пятьдесят назад в деревне Климкино Брянской области мальчик Вова Герасимов копал в огороде картошку, и потом ему снились комья рыжего суглинка и розовые толстые черви под острием лопаты.
      Резкий телефонный звонок привел его в чувство. Он потянулся к трубке, как к спасательному кругу. Рука стала такой влажной, что трубка чуть не выскользнула.
      - Да, - прохрипел он и с облегчением обнаружил, что туман рассеялся, за столом в его кабинете сидят знакомые, надежные, солидные люди, а вовсе не зыбкие чудовища из детского кошмара.
      - Володя!
      Он не сразу понял, что звонит жена. Она не могла звонить сейчас, поскольку отлично знала, что у него внеочередное заседание совета и беспокоить его нельзя категорически.
      - Наташа, в чем дело?
      - Стасика пытались убить. Здесь у меня следователь, я передаю ему трубку.
      - Погоди, я не понял...
      - Владимир Марленович... товарищ генерал... - теперь с ним говорил незнакомый мужчина, - добрый день. Старший следователь Чижов.
      - Очень приятно, - машинально отозвался Герасимов, - что случилось?
      - Сразу скажу, чтобы вы не нервничали, товарищ генерал, с вашим сыном все в порядке, - звучал в трубке высокий бодрый голос. - Сегодня ночью двое неизвестных прикрепили к днищу его машины взрывное устройство, к счастью, никакого взрыва не было, но у нас есть серьезные основания опасаться, что покушение повторится.
      - Где это произошло?
      Герасимов знал, что в доме Стаса имеется подземный гараж с сигнализацией и круглосуточной охраной. Взрывное устройство могли прицепить к машине только в чужом дворе. Если бы Стас ночевал дома, он не поленился бы загнать в гараж свой новенький "Фольксваген"-каплю.
      - Станислав Владимирович ночевал у своей знакомой, - кашлянув и понизив голос, произнес следователь. Показалось даже, что он прикрыл трубку ладонью, это произошло во дворе возле ее дома, в Коньково. Нам нужно срочно встретиться и поговорить. Станислав Владимирович пока отказался отвечать на наши вопросы.
      - Где он?
      - Вот именно об этом я и хотел вас спросить, товарищ генерал. Дело в том, что ни один из его телефонов не отвечает, его нет ни дома, ни на работе, нигде.
      - А что с машиной?
      - Ее пришлось эвакуировать в автосервис. Повредили немного, когда обезвреживали взрывное устройство.
      - На чем же он уехал?
      - Честно говоря, не знаю, - смутился следователь, - на метро, наверное. Или такси поймал.
      - И куда, тоже не знаете?
      - Он мне не доложил, товарищ генерал. Пока Владимир Марленович беседовал по телефону, совет директоров сидел молча. Двенадцать пар глаз уперлись в бледное, блестящее от пота лицо председателя. Все поняли: у железного Вовы произошло нечто серьезное, и всем было интересно, что же. Наконец он положил трубку и глухо произнес, ни на кого не глядя:
      - Прошу прощения. Мне надо срочно ехать домой.
      - Владимир Марленович, что случилось? - Надежда Федоровна сидела ближе других и, протянув руку, притронулась к влажным пальцам генерала. - Мы можем помочь?
      - Спасибо. Все свободны,- он одернул кисть, словно его ударило током.Заседание переносится на завтра. Жду всех здесь к девяти утра.
      Получилось нехорошо, обидно. Надежда Федоровна поджала губы и принялась поспешно собирать бумаги. Совет директоров загремел стульями, никто больше не задал ни единого вопроса, все удалились молча, и только в коридоре принялись бурно делиться предположениями.
      * * *
      Отправляясь наконец домой, Юлия Николаевна Тихорецкая заметила у своего кабинета в кресле одинокую фигурку. В коридоре был полумрак, и она не сразу узнала сегодняшнюю изуродованную певицу. Анжела дремала, положив на высокий подлокотник голову, замотанную черным платком.
      - Почему ты не едешь домой? - спросила Юлия Николаевна.
      Девушка сильно вздрогнула, поспешным и уже привычным движением надела огромные темные очки.
      - За мной должен был заехать Гена, мой продюсер, но он исчез. Телефон его отключен, а денег на такси у меня нет, даже на метро нет. Гена меня привез и должен был забрать.
      - Далеко живешь?
      - На Вернадского.
      - Ладно, пойдем, отвезу тебя домой.
      - Спасибо. - Анжела встала и вяло поплелась за Юлией Николаевной вниз по лестнице.
      Когда они оказались в ярко освещенном холле, Юля взглянула на карикатурно трагический профиль в огромном зеркале. Платок и очки многое скрывали, но уродство все равно бросалось в глаза, и Юля с раздражением подумала, что погорячилась. Вряд ли удастся вернуть Анжеле прежний облик. Это будет маска, пусти даже идеально правильная, но неживая. Девочка как будто прочитала ее мысли.
      - Я никогда больше не стану нормальной? - спросила она монотонным хриплым шепотом.
      - Ты будешь очень красивой.
      - Ни-фи-га... - ока помотала головой и оттянула платок у шеи, словно он душил ее, - я не верю.
      - Веришь, - жестко сказала Юлия Николаевна, - во всяком случае, должна, иначе зачем приехала сюда?
      - За тем, что надо ведь что-то делать, не выходить же в люди с такой рожей! Когда вы намерены меня оперировать?
      - Думаю, завтра начнем готовиться.
      Новенького "Форда" доктора Мамонова на стоянке уже не было, вместо него рядом с Юлиной "Шкодой" стоял чей-то скромный "жигуленок" - точно так же, бампер к бамперу.
      Когда она выехала из ворот клиники, было девять часов. Моросил мелкий ледяной дождь. Юля включила печку в машине, поставила музыку. Анжела сидела рядом с ней, смотрела вперед, но вряд ли что-то видела в темноте сквозь черные очки.
      - Кто же это сделал с тобой? - тихо спросила Юля.
      - Их никогда не найдут, - хрипло отчеканила Анжела,- трое ублюдков напали ночью во дворе, когда я гуляла с собакой. Собаку убили. Меня, в общем, тоже, потому что жить с таким лицом нельзя.
      - А какая была собака?
      - Пекинез. Меньше кошки. Ладно, хватит об этом. Меня и так затрахали всякие оперативники, следователь.
      - Но все-таки следствие движется?
      - Не знаю. Я хочу вообще забыть об этом, понимаете?
      - Понимаю! - кивнула Юля, - однако важно, чтобы их нашли, не только потому, что они должны быть наказаны. Ты, наверное, уже знаешь, если их найдут, суд обяжет их оплатить твое лечение.
      - Оплатить мое лечение? Ха-ха, какой отличный вариант! Не найдут их никогда в жизни. А что касается денег - теперь это не проблема. Деньги есть.
      Долго ехали молча. У Юли просто не были сил разговаривать. Анжела иногда принималась тихонько подпевать Элвису Пресли. Голос у нее был вполне приятный.
      - Так мне завтра к которому часу приезд жать? - спросила Анжела, когда они выехали, на проспект Вернадского.
      - К двенадцати.
      - Ага. Вот мой дом, - она кивнула на одну из желтых двенадцатиэтажек на противоположной стороне проспекта, - там через квартал можно развернуться.
      Машина стояла у светофора на перекрестке. У Анжелы в кармане куртки затренькал телефон.
      - О, это, наверное, Генка! - обрадовалась она, доставая крошечный аппарат. - Алло. Уже знаю. Тридцать тысяч. Ну, не рублей, конечно. Какая тебе разница? Когда буду, тогда буду. Ты что, опять ревнуешь? Ой, дурак, ну дурак! Да кому я нужна с таким рылом? Ара, конечно... Зачем? Ты хочешь, а я не хочу!
      Загорелся зеленый, Юлия Николаевна успела доехать до поворота, развернуться, а Анжела все держала аппарат и молча, напряженно слушала своего собеседника. Наконец взорвалась криком:
      - Ненавижу тебя, понял? Видеть не могу! Да что ты говоришь, зайчик? Нельзя? Да? А по морде кулаками и ботинками можно? Я не ору, это ты орешь! Сказала: не твое дело! Ну в машине еду.
      Она кричала так, что у Юлии Николаевны звенело в ушах. Но внезапно опомнилась, замолчала, захлопнула крышку телефона и быстро, тихо пробормотала:
      - Генка, мой продюсер, дурак, напился в зюзю и забыл, что меня надо было забрать из больницы. Теперь звонит, извиняется.
      "Значит, это твой продюсер Генка тебя зверски изуродовал, а теперь решил выложить деньги на пластические операции?" - подумала Юля, но вслух ничего не сказала,
      - Мне завтра натощак приезжать? - спросила Анжела, когда они остановились во дворе у дома.
      - Нет.
      - То есть операции завтра еще не будет? А, когда же?
      - Как только, так сразу, - неопределенно ответила Юля, - спокойной ночи.
      - Спасибо вам. Извините, что я орала у вас в машине, как базарная баба. Я вообще-то не такая. Я изнутри белая и пушистая, просто с нервами плохо.
      Юля проводила взглядом тощую нескладную фигурку, развернулась, выехала из двора. Она не заметила, как вслед за ней со стоянки отчалила маленькая черная "Топота" с затемненными стеклами. Юркий неприметный автомобиль следовал за ней до самого ее дома и довольно долго еще стоял после того, как она (скрылась в подъезде.
      * * *
      Из реанимации Сергея перевели в бокс. Те же голые кафельные стены, та же тишина и пустота, но все-таки имелось маленькое окно под потолком, за которым качались молодые елки и белела глухая стена соседнего здания. Если повернуться на правый бок и чуть приподнять голову, то можно было в это окошко смотреть, правда, совсем недолго. Каждое движение причиняло такую острую боль, что искры летели из глаз. Обезболивающие препараты помогали только тогда, когда он лежал смирно на спине.
      Сергей потерял счет времени. Катя старалась с ним не разговаривать, вероятно, ей запретили. Аванесов заходил все реже, на вопросы отвечал неопределенно. А в последний раз, когда пришел, сипло пожаловался на больное горло и сказал, что говорить ему ужасно трудно.
      Майор Логинов заметил, что в монотонном, мучительном течении времени самыми яркими стали для него моменты, когда приходит Катя и делает укол. Ему хотелось только одного - провалиться в привычное забытье. Оно утешало и отупляло.
      Еще немного, и он превратится в покорное бессмысленное животное. Эта мысль посетила его в самый неподходящий момент, на зыбкой границе между сном и явью, когда простые привычные вещи искажаются до безобразия и ничего нельзя понять ни в себе самом, ни в окружающем мире.
      Очнувшись на рассвете после порции дурного наркотического забытья, он обнаружил рядом с койкой Катю. В руках она держала шприц.
      - Что ты собираешься колоть?
      - Обезболивающее, как обычно.
      - Не надо.
      - С ума сошел?
      -Я не хочу подсесть на иглу,- он попытался улыбнуться, - я могу терпеть.
      - Это нельзя терпеть! - категорически заявил доктор Аванесов, явившийся к нему через пятнадцать мииут. - Ты будешь орать, никому спать не дашь. А привыкания не бойся. Морфий тебе перестали колоть три дня назад. Мы меняем препараты, сейчас это промедол и анальгин.
      - Не надо. Я буду терпеть.
      - Зачем? Терпелка у тебя не казенная.
      - Буду терпеть, - повторил он и закрыл глаза.
      - Ладно, - вздохнул Аванееов, - что я тебя уговариваю? Уже сегодня вечером сам попросишь обезболивающее.
      Он не попросил ни сегодня, ни завтра. Он привык к боли и даже подружился с ней. Боль была честней и надежней, чем сладкий искусственный сон.
      ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
      - Рубенчик, прости меня, - шептала Галя Качерян, надраивая и без того белоснежную плиту, - ты же знаешь, как я тебя люблю, никто, кроме тебя, мне не нужен. Ты улетел, я осталась одна и заболела. Стасик просто заехал навестить меня, привез лекарства, немного выпил, не мог сесть за руль, и я уложила его в Андрюшиной комнате. Ничего не было, совершенно ничего, он мне как брат, мы выросли вместе. Представь, если бы я тебя стала ревновать к Карине. Смешно, в самом деле!
      Вспомнив о сестре мужа, которая ее не любила, Галочка расстроилась еще больше. День она провела в слезах и метаниях по квартире, пыталась заняться домашними делами, но все валилось из рук. Вечером позвонил муж ив Петербурга, сообщил, что должен задержаться еще на пару дней. Галя пожаловалась ему на простуду, сказала, что очень соскучилась. Разговаривая с ним, она так сильно дрожала, словно у нее и в самом деле поднялась температура.
      Ночью ей снились кошмары. Рубен в красной рубахе с закатанными рукавами держал за волосы окровавленную голову Стаса и скалил белые зубы.
      Утром Галя позвонила подруге Марине. Она больше не могла оставаться наедине со своими страхами.
      - Как же ему удалось не взорваться? - спросила Марина, выслушав ее сбивчивый рассказ.
      - Вышел на балкон, увидел, как они возятся возле машины, и вызвал милицию. 0-ой, что будет! Рубен прилетает послезавтра, и его обязательно станут допрашивать.
      - А он-то здесь при чем?
      - Ну как же! Рубен работает у Стаса на фирме. Стас ночевал у нас дома, машина стояла под нашим балконом. Нет, его обязательно будут допрашивать.
      - Интересно... А ты знаешь, они ведь могут твоего Рубена подозревать в первую очередь. Допустим, он знал о ваших отношениях и заказал Стаса.
      - Ты что! Рубен не мог ничего знать.
      - Ага, конечно. Ты со Стасом спишь, уже лет десять.
      - Пятнадцать, - машинально уточнила Галочка, - но мы встречаемся не регулярно.
      - Это не важно. Вы встречаетесь и спите. Он приезжает к тебе домой, все происходит в супружеской постели, - Марина нервно хохотнула, - и муж, ангелочек, ни о чем не догадывается... Нет, Галочка, либо твой Рубен дурак, либо ты дура.
      Галочка слишком нервничала, чтобы обидеться, и "дуру" пропустила мимо ушей. Но предположение, что муж ее может оказаться в числе подозреваемых, добило ее окончательно. Она горько заплакала в трубку.
      - Ладно, успокойся. Я сейчас приду к тебе, мы все обсудим, что-нибудь придумаем.
      Марина жила в соседнем доме и уже через двадцать минут позвонила в дверь. Высокая, громоздкая, с могучим торсом и толстыми конечностями, с копной рыжих и жестких, как медная проволока, кудрей, она заполнила собой всю маленькую прихожую. От нее все время било током, и, когда она чмокнула Галю в щеку, та ойкнула. Скинув изношенные кроссовки, Марина тяжело протопала на кухню в одних носках, по дороге щелкнула кнопкой электрического чайника и уселась на лавку, поджав ноги.
      - Жрать дашь? Не завтракала. - Она схватила с подоконника пестрый тонкий журнал, пролистала, не глядя на страницы, отбросила, вытянула зубочистку из керамической баночки, сосредоточенно поковыряла в зубах, потом принялась ломать зубочистку. Раскрошила в мелкие щепки и тут же взяла следующую. Руки ее постоянно двигались, что-нибудь теребили, мяли, рвали, пощипывали. Гладкое широкое лицо с мягким маленьким носом и узкими сухими губами оставалось безмятежно спокойным. Круглые светло-карие глаза могли очень долго, не моргая, смотреть в одну точку, и только правое веко едва заметно подергивалось.
      Нервный тик появился у нее три года назад, после того как вечером в подъезде застрелили ее мужа. Он пытался заниматься бизнесом, взял в сомнительном банке солидную сумму под проценты, и когда стало ясно, что долг он вернуть не сумеет, его убили в назидание другим.
      Детей у Марины не было, она жила одна в маленькой двухкомнатной квартирке и кое-как пыталась заработать на жизнь - то шила что-нибудь на заказ, то убирала чужие квартиры, то раздавала у метро рекламные буклеты. Иногда появлялись мужчины, но исчезали очень быстро, поскольку всякий раз выяснялось, что нужна не сама Марина, а прописка в ее двух- комнатной квартире,
      Галочка болтала без умолку, варила кофе вытаскивала из холодильника немыслимые деликатесы- стеклянную банку с красной икрой, пластиковые упаковки с нарезанной семгой и севрюгой, французский паштет из гусиной печенки, испанскую сырокопченую колбас с белым налетом на шкурке. Марина не слушала ее, она не могла оторвать глаз от стола, ее круглые широкие ноздри трепетали.
      - Хорошо живешь, Галочка, - произнесла она, судорожно сглотнув.
      - А, это Стасик принес. Он любит вкусно позавтракать, но сегодня, видишь, не получилось. Все осталось.
      Марина намазала маслом и икрой половинку булочки, откусила и стала медленно жевать, прикрыв глаза.
      - Следователь сказал, его опять попытаются убить, он считает, Стасика кто-то заказал, - Галочка разлила кофе по чашкам и уселась за стол, - такие вещи нельзя говорить человеку. Зачем пугать? Может, это вообще была ошибка, может, бандиты его с кем-то перепутали.
      - А сам он что думает? - спросила Марина, отхлебнув кофе и тут же схватив сразу три толстых куска колбасы.
      - Он в шоке. Ну ты только представь, человек своими глазами видит, как к его машине прикрепляют взрывчатку! Это ж с ума сойти можно. - Галочка отпилила вилкой крошечный кусочек семги и рассеянно отправила в рот. - Я хочу сказать, все это вообще очень странно. Вот когда твоего Колю убили, ведь сначала были угрозы, телефонные звонки, вам предлагали квартиру продать, и только потом уж убили, когда он отказался. А тут - вообще ничего, никаких угроз, предупреждений. Стасик золотой человек, у него просто не может быть врагов.
      - Ну, допустим, враги у всех есть, - невнятно, с набитым ртом возразила Марина, - особенно если человек вот так завтракает каждый день.
      - А при чем здесь это? - Галочка удивленно вскинула тонкие светлые бровки.
      - Да так, ни при чем, - Марина быстро сделала себе еще один бутерброд с икрой, - ладно, давай дальше. Следователь о чем спрашивал?
      - Ой, не помню я. Все как в тумане. Вроде спросил, кому было известно, что Стас будет ночевать у меня.
      - Ну и кому же?
      - Никому, - Галочка энергично помотала головой, - ни единой душе. Он позвонил в десять из машины. Он никому ни слова не говорил, я тоже.
      - Ты в этом уверена? - Марина, допила кофе, тут же налила себе еще.
      - Ну что я, совсем без мозгов, что ли? Я вчера вечером и по телефону ни с кем не общалась, кроме тебя. Помнишь, ты мне позвонила часов в одиннадцать, сказала, что по шестому каналу идет фильм с этим... как его? Ну, такой черненький, с родинкой на щеке, на итальянца похож. - Галочка сморщилась и защелкала пальцами.
      - С Де Ниро, - Марина обшарила глазами стол и, подцепив вилкой кусок севрюги, аккуратно уложила его на хлеб.
      - Да, правильно, Де Ниро! - обрадовалась Галочка. - Ну и вот я тебе сказала, что болею. Ты спросила, не надо ли зайти, принести чего-нибудь, а я говорю, нет, меня знакомый собрался навестить. Приедет через час. Я ведь тебе не сказала, что это Стас?
      - Нет.
      - Вот видишь, даже тебе. Хотя ты единственный человек, который знает о наших отношениях. Ладно, ты лучше посоветуй, что мне с Рубеном делать?
      - Ой, Галочка, не знаю. - Марина горестно вздохнула и слизнула несколько икринок с ножа. - На этот раз ты вряд ли выкрутишься. Придется сказать правду. Слушай, дай сигаретку.
      - Но как же... Рубен не простит. После этого только развод. А что будет с Андрюшей? Он отца обожает, он тоже меня не простит. А квартира? Как нашу двухкомнатную разменивать на две отдельные? Да еще окраина, - она безнадежно махнула рукой,- нет, разводиться нельзя. Но и жить он со мной не будет после этого. Другой простил бы, а мой Рубен ни за что!
      Она встала и заметалась по маленькой кухне. Все в ней дрожало и колыхалось - растрепанные бледно-желтые волосы, огромная тяжелая грудь под тонкой белой футболкой, прозрачная влага в детских голубых глазах. Маленькие розовые ручки взлетали и бессильно падали.
      - Погоди! А если я скажу ему, что постелила Стасу в Андрюшиной комнате? Ведь я правда болею, у меня температура, и вообще Стасик мне как старший брат. Нет, Мариша, признаваться нельзя, я в каком-то журнале читала статью одного психолога о супружеских изменах. Ни в коем случае нельзя признаваться, надо категорически отрицать.
      - Ну если ты сама все так хорошо знаешь, зачем меня спрашиваешь? Слушай, ты сигарету мне дашь наконец?
      - Да, вот, - Галочка закурила и кинула на стол пачку вместе с зажигалкой, - нет, ну правда, вот ты бы своему Коле сказала?
      - Я своему Коле не изменяла, - отчеканила Марина и глубоко затянулась,мне, кроме Коли, никто не был нужен. Я его любила. И если бы твой золотой Стасик не втянул его в авантюру четыре года назад, он был бы жив.
      - Ну здра-авствуй! - Галочка остановилась посреди кухни и всплеснула руками. - При чем здесь Стас? Он только предложил твоему Коле участвовать в перспективном деле, только предложил, дал шанс, я хочу сказать, я в бизнесе, конечно, ничего не понимаю, но Стаса знаю с детства. - Щеки ее налились густым румянцем, глаза гневно засверкали.- И к чему ты вообще сейчас вспомнила об этом?
      - Извини. Не заводись. Ты ведь болеешь, у тебя может температура подняться. И вообще возьми себя в руки. У тебя все классно - муж, сын да еще любовник богатенький. Ты на меня посмотри, какая я стала после Колиной смерти. Все мне по фигу. Разжирела, как свинья, смотреть в зеркало тошно. Ты помнишь, какая я была? Спасибо, еще не спилась, не опустилась окончательно.
      Действительно, три года назад Марина была тоненькой, легкой, ухоженной, жизнерадостной, без конца смеялась, запрокинув голову и щедро демонстрируя роскошные белые зубы. Теперь одного переднего не хватало и не было денег, чтобы вставить. Она привыкла улыбаться не разжимая губ.
      Они с Колей обожали друг друга, даже на людях без конца целовались. Прожив вместе пять лет, выглядели как молодожены. За три года без него она постарела лет на десять. Убийц не нашли, заказчиков тем более, и следствие безнадежно зависло.
      Гале сейчас совсем не интересно было в сотый раз обсуждать трагедию подруги, она рассеянно вздохнула и пробормотала:
      - Нет, ну что ты, Маринка, ты совсем неплохо выглядишь.
      - Ага, конечно. Жирная старуха в тридцать лет. Слушай, а вот интересно, ты кого из них двоих больше любишь?
      - Если бы я знала, - виновато улыбнулась Галя и прикрыла глаза, понимаешь, Стас - мой первый мужчина, первая любовь. У нас страсть, нас прямо бросает друг к другу, ничего не можем поделать ни я, ни он. А Рубен - муж, отец моего ребенка. С ним все по-другому.
      - Если страсть, то почему твой Стас не женился на тебе?
      - Ой, ну как ты не понимаешь, разве может генеральский сын жениться на внучке прислуги?
      - А спать, значит, может? - Марина хрипло усмехнулась. - То есть он тебя с пятнадцатилетнего возраста употребляет, когда захочет, а ты готова рисковать своей счастливой семейной жизнью. Сволочь он, твой Стасик. Ладно, мне пора. Я возьму у тебя этих сигарет штучки три, можно? Да не кисни ты, Галка, может, оно как-нибудь само рассосется?
      От ее прощального поцелуя Галю ударило током, да так сильно, что она отпрянула и потом еще несколько минут потирала щеку.
      * * *
      Если бы Стас Герасимов мог, он бы непременно напился, причем прямо с утра. Однако он знал, что не получится. Даже пробовать не сточит. Организм его категорически не принимал более двухсот граммов спиртного. Начиналась кошмарная изжога, и все выпитое, а также съеденное на закуску стремительно вырывалось наружу. Единственное, что ему хотелось сейчас, - это отвлечься, расслабиться, хорошо, сладко оттянуться. В голове у него гудела черная пустота, словно ночным сквозняком на балконе выдуло мозги.
      Вместо того чтобы отвечать на вопросы следователя, обсуждать с родителями и с самим собой, кто, за что и почему решил его убить, Стас отправился в закрытый спортивно-оздоровительный комплекс и провел там весь дева". Крутил педали тренажеров, качал пресс до десятого пота, потом парился в сауне, плавал в ледяном бассейне, стонал от удовольствия под мощными руками массажиста, перекусил в кафе, пару часов поспал в комнате отдыха. Мобильный телефон он отключил и совершенно отключался сам, чувствуя себя сильным, здоровым, молодым животным. Каждая жилка гудела, трепетала, кровь резво циркулировала по чистым упругим сосудам, кожа стала розовой, гладкой, глаза сверкали.
      На закрытом корте скучал без партнера какой-то незнакомый пожилой чиновник. Стас поиграл с ним, потом отправился во фруктовый бар, заказал себе ледяной свежевыжатый сок.
      За соседним столиком сидели две красотки в коротких махровых халатиках и тоже пили сок. Им было лет по двадцать пять. Одна платиновая блондинка с прямыми волосами до пояса и черными бархатными глазами. Другая ярко-рыжая, белокожая, без веснушек, с лицом недорисованной куклы Барби. Он не знал, какая ему нравится больше, в каждой была своя прелесть. Они весело болтали, смеялись, то и дело постреливая на него глазками, и он решился улыбнуться им.
      Оздоровительный комплекс был чрезвычайно приличным местом, его не посещали женщины, которые запросто идут на контакт с незнакомыми людьми. Стас не исключал, что внизу этих двух красоток ждут бдительные охранники-мордовороты, что каждая из них может оказаться любовницей какого-нибудь серьезного авторитета, но сегодня он решил ни в чем себе не отказывать. Улыбка его становилась все шире, все откровенней, он уже встал, поднял свой стакан комически торжественным жестом, словно там был не сок, а шампанское и он собирался чокнуться с девушками. Но тут в бар вошли два накачанных молодых человека и направились к красавицам. Стасу пришлось сесть на место и отвернуться с безучастным видом, однако в горле у него сразу пересохло и сердце противно екнуло. Он поднес стакан к губам, заметил, как задрожала рука, и сделал большой жадный глоток. Вместе с соком в рот попала льдинка, и он принялся сосать ее, как конфету.
      Все приятные и полезные процедуры, которые мог предоставить ему оздоровительный комплекс, были пройдены. День пролетел незаметно. Следовало куда-то срочно деть себя. Пребывать долго в состоянии здоровой животной неги он не мог, голова начинала работать, и поневоле все мысли крутились вокруг покушения. А стоило начать думать, и становилось страшно. Он решил, что главное сейчас - не оставаться в одиночестве. Покинув бар, он отправился в раздевалку, открыл свой шкаф, достал телефон, включил и набрал номер, по которому тут же отозвался низкий приятный женский голос.
      - Привет, моя радость, - произнес он, - какие у тебя планы на вечер?
      - А у тебя? - спросили его в ответ.
      - Поужинать и завалиться в койку, - ответил он, снимая с вешалки брюки, в восемь жду тебя в "Якоре" на Тверской.
      - А потом?
      - Я же сказал- в койку.
      - Это я поняла. У тебя или у меня?
      - Какая разница?
      - Да, в общем, никакой, - усмехнулись в трубке, - но лучше, конечно, у меня. В твоей ванной вечно попадаются чужие лобковые волоски.
      - Эй, ты на что намекаешь? - искренне возмутился Стас.
      - Всего лишь на то, что твоя домработница халтурит, - женщина мягко хохотнула, послышался щелчок зажигалки, - тебе пора завести жену, Стасик. Конечно, не для того, чтобы как следует мыла ванную, а чтобы контролировала домработницу.
      - Я подумаю об этом, - пообещал он.
      - Да ни черта ты не подумаешь. Ты женитьбы боишься больше смерти, - было слышано, как она нервно, глубоко затягивается, - но учти, рано или поздно найдется какая-нибудь крутая экстремалка, которая тебя притащит к венцу под дулом автомата. - Она рассмеялась, на этот раз неприятно, с истерическими нотками, и он пожалел, что позвонил ей. Однако деться было некуда.
      - Ладно, солнышко,-произнес он как можно ласковее, - мы обсудим это за ужином. Целую, до встречи.
      Договорив, он тут же опять отключил телефон, не спеша оделся, расчесал перед зеркалом короткие светло-русые волосы, побрызгал себя туалетной водой.
      "Я не стану об этом думать. Ничего не было. Придурки, хулиганы, сопляки. Моя машина слишком выделялась в этом дворе, среди "жигулят" и "москвичей", она такая новенькая, свергающая, необычная, им захотелось сделать гадость. Просто так. От скуки и зависти. Почему они таскали с собой взрывчатку? Тоже просто так. Сейчас это модно. Сейчас чего только не взрывают. Может, они вообще террористы? Им не важно было, чья именно машина взлетит на воздух, лишь бы взлетела какая-нибудь, желательно дорогая иномарка".
      Так он утешался, пока шел по закрытой автостоянке к черному "мерсу", который еще утром вызвал с фирмы вместе с шофером Гошей. Гоша часто возил деньги, имел оружие, с ним было спокойно.
      - С легким паром, Станислав Владимирович, - шофер вышел и открыл ему заднюю дверцу, - тут вас разыскивали. Владимир Марленович лично со мной связался, спрашивал, где вы.
      - Ты что ответил?
      - Ну, как договаривались. Сказал, вы сами с ним свяжетесь.
      - А он?
      - Ждет звонка. И Рита звонила, говорит, вас какой-то майор Чижов разыскивает, вроде из ФСБ.
      Рита была его секретаршей. Значит, на фирме уже все знают. И Гоша знает. Этот весельчак Чижов наверняка сообщил ей о покушении, а она рассказала Гоше. Однако он молодец, не задает лишних вопросов. Теперь ФСБ имеет полное право перерыть всю документацию, влезть в его дела с ногами.
      "А может, они сами все это организовали, чтобы получить такую возможность?" - отрешенно подумал Стас и, развалившись на мягком сиденье, сказал:
      - Знаешь что, Гоша, пошли они все на фиг! Выключи телефон. Поехали к "Палас-отелю".
      - Может, отцу с матерью позвоните?- спросил Гоша. - Волнуются все-таки. Я бы своим позвонил.
      - Ну ты же сказал им, что со мной все нормально?
      - Сказал.
      - Вот и ладно. Выключай мобильник. Поехали.
      Уже стемнело. Сыпал мелкий ледяной дождь. Стоянка была залита светом нескольких прожекторов. Стас сунул руку в карман крутки и вместе с пачкой сигарет нечаянно достал маленький бумажный прямоугольник, хотел скомкать и выбросить не глядя, но все-таки стало интересно, что за бумажка и откуда взялась у него в кармане.
      Это была фотография, черно-белая, паспортная. С нее глядела на Стаса красивая темноволосая девушка шестнадцати лет. Снимок не мог передать прозрачности кожи, глубокой темной синевы глаз. Девушка была не просто хороша. В ней таилась убийственная древняя прелесть Она умела смотреть так, как, вероятно, смотрела Ева на Адама, протягивая ему яблоко с древа познания добра и зла. У нее был низкий мягкий голос и пластика священной египетской кошки. Тусклый снимок двадцатилетней давности был заражен очарованием оригинала, как радиацией. Несколько секунд Стас глядел, не отрываясь.
      - Не дует? Окошко прикрыть?- спросил Гоша, обернувшись.
      Прожектор у ворот стоянки залил салон ослепительным светом.
      - Нет!- рявкнул Стас и прихлопнул маленький снимок ладонью.
      - Ну, как скажете, - мирно прогудел Гоша, - а то вы после сауны, может просквозить.
      Машина выехала на трассу. В салоне стало темно. Трясущимися руками Стас порвал фотографию в клочья, сгреб в горсть и выкинул в приоткрытое окно. Шофер услышал странный сдавленный стон, заметил, как уносит мокрый ветер что-то белое, мелкое, и спросил, все ли в порядке.
      - Не отвлекайся, - хриплым, чужим голосом ответил Стас, - дорога мокрая.
      * * *
      Владимир Марленович связался по телефону с шофером Гошей. Это был его человек, он ушел из органов в двадцать семь лет в чине капитана и вот уже два года обслуживал генеральского сына. Отставной генерал полностью доверял ему, но не мог получать от него исчерпывающую информацию о своем Стасе, поскольку тот обожал водить сам, имел три автомобиля и услугами шофера пользовался редко. Генерал надеялся, что после пережитого стресса сын не рискнет сесть за руль, вызовет шофера. И не ошибся.
      Гоша заверил его, что со Стасом все нормально, и доложил, что их светлость изволит принимать оздоровительные процедуры в закрытом комплексе "Аполло".
      - Но только я вам ничего не говорил, товарищ генерал. Стас запретил мне сообщать кому-либо, где он.
      - Даже мне?- с усмешкой уточнил Герасимов.
      - Виноват, Владимир Марленович. Даже вам.
      - Ну паршивец! Здесь мать с ума сходит, мог хотя бы ей позвонить. Он рассказал тебе, в чем дело?
      - Нет. Он позвонил около двух. Сказал, что бы я к половине седьмого подъехал к оздоровительному комплексу и ждал его на стоянке.
      - И все?
      - Все, товарищ генерал.
      - Ты уже знаешь, что случилось сегодня ночью?
      - Знаю.
      - Ну и что думаешь?
      - Думаю, заказал его кто-то, товарищ генерал.
      - Болван, - раздраженно выкрикнул Владимир Марленович, - это я и без тебя знак"" Кто? Почему? Вот главное. Кто и почему? Понимаешь ты или нет?
      - Понимаю, товарищ генерал.
      - Ладно, Гоша, передай ему, что мы с матерью волнуемся, пусть сразу звонит.
      Дома Владимира Марленовича ждал следователь Чижов, крепкий круглолицый весельчак. Он все время усмехался и потирал широкие сухие ладони. Генерала эта неуместная бодрость раздражала, он решил, что расследованием покушения должны заниматься более серьезные люди. Слава Богу, у него остались надежные теплые связи в родном ведомстве. Он не счел нужным сообщать Чижову, что Стас отправился в оздоровительный комплекс.
      Пока они беседовали, у жены начался острейший приступ бронхиальной астмы. Пришлось вызвать "скорую". В больницу Наталья Марковна ехать отказалась. Врач купировал приступ, велел не нервничать и оставаться в постели.
      - Деточка моя, мальчик, Стасик, да как же так? - повторяла Наташа, лежа под капельницей. По пухлым землистым щекам текли слезы.
      - Прекрати! - не выдержал Владимир Марленович. - Деточке твоей тридцать шесть лет! Ты сама во всем виновата! Избаловала сучонка, не знаю как!
      Наташа заплакала еще горше, начала задыхаться. Следователь Чижов имел наглость за глянуть в приоткрытую дверь и со своей гаденькой улыбкой произнести:
      - Я, конечно, извиняюсь, не надо бы так, товарищ генерал, ей плохо, она все-таки мать.
      - Я вас не задерживаю! - рявкнул Герасимов, громко захлопнул дверь у него перед носом, сел к Наташе на кровать и заставил себя погладить ее по волосам.
      Волосы давно стали седыми, Наташа упрямо красила их смесью хны и басмы. Получался отвратительный фальшиво-каштановый цвет. Сквозь жидкие завитые прядки просвечивала кожа. Раньше он не замечал этого.
      - Иди, Володенька, иди. Надо проводить человека, - пробормотала она, не открывая глаз и мучительно оскалившись.
      "Господи, почему я вдруг стал все это видеть - короткие редкие ресницы, грубые морщины, рыжие расплывчатые пятна старческой пигментации и неестественно сверкающий на этом тоскливом фоне фарфор искусственных зубов? Почему именно сейчас? Почему так ясно, так беспощадно?" - подумал генерал, тяжело поднялся и отправился в прихожую провожать Чижова.
      Весельчак следователь аккуратно поставил тапочки на обувную полку, присев на корточки, принялся завязывать шнурки на ботинках. Владимир Марленович, привалившись плечом к косяку, молча наблюдал за ним.
      - Стало быть, вы не знаете, где может находиться Станислав Владимирович? Он поднял на генерала блестящие карие глаза. Тот молча помотал головой. Плохо, - вздохнул следователь, выпрямляясь, - очень плохо, товарищ генерал. Время уходит, информации пока никакой, - он надел свою дешевую потертую кожанку и протянул руку. - Всего доброго, товарищ генерал. Рад был познакомиться. Обстоятельства, конечно, не самые приятные, но ничего. Будем работать, искать.
      Генерал вяло ответил на рукопожатие, заметив про себя с завистливым раздражением, какая у этого весельчака сухая теплая ладонь, сколько в нем здоровья и равнодушия, какой он румяный, ладный, жизнерадостный. Слишком жизнерадостный для следователя ФСБ.
      Дверь хлопнула. Владимир Марленович заглянул в спальню. Наташа спала, открыв рот и глухо, по-стариковски похрапывая. Он закрылся в своем кабинете и принялся задумчиво листать записную книжку, выбирая, к кому из знакомых обратиться за помощью. Были генералы, ровесники или лет на десять моложе. Но он знал, что они всего лишь отдадут распоряжение подчиненным, а потом придется постоянно звонить, напоминать, чтобы контролировали расследование. Были и полковники, оперативники, но один работал в зарубежном отделе, другой занимался наркотиками, третий курировал таможню, к четвертому не хотелось обращаться потому, что подлец и карьерист, пятый...
      Перед глазами вспыхнула и замерцала яркая пульсирующая пелена. Имена, звания, цифры телефонных номеров стали расплываться. Затошнило и закружилась голова. Он вдруг вспомнил, совсем некстати, как в детстве лазал с мальчишками за кладбищенской земляникой. На погосте ягод росло много, крупных, сладких, невозможно было остановиться, и потом красно-зеленая рябь долго застилала глаза, сгущаясь к вечеру, перед сном. Куда ни посмотришь, везде мерещилась эта земляника. Бабушка говорила, ничего нельзя рвать и есть, что растет на кладбищенской земле, потому что это тревожит покойников, они сердятся и могут строго наказать. Володя был пионер и материалист, бабкиным глупым сказкам не верил. Однако зачем именно сейчас он вспомнил эту ерунду? Какая, к черту, земляника?
      Опять на несколько минут он выпал из реальности и барахтался непонятно где. Эти стремительные путешествия вспять сквозь время пугали его все больше. Он не мог просто отмахнуться от странных провалов сознания. Они мешали сосредоточиться и омерзительно воняли старческим маразмом.
      - Володенька! - голое жены звучал слабо, далеко, как будто с другой планеты. Он сильно вздрогнул. Красно-зеленая земляничная рябь неохотно растаяла. Он отправился в спальню. Наташа лежала, глядя в потолок широко открытыми воспаленными глазами. - Скажи, почему он ночевал в Конькове?
      - Там живет Галина, - пожал плечами генерал, - помнишь ее? Маленькая, пухленькая, беленькая, внучка покойной Марии Петровны.
      - Я знаю Галину. Почему он у нее ночевал? Она ведь давно замужем, муж армянин, ребенок в школу ходит.
      Генерал заметил, что вертит в руках свою серебряную зажигалку "Зиппо", машинально открывает и закрывает крышку, крутит колесико. Не было ни пламени, ни искры. Кремень стерся, бензин кончился. Серебряный корпус стал тусклым и черным. Он очень редко брал в руки эту вещь, но серебро все равно окислилось.
      - Володя, ты меня слышишь? - слабым жалобным голосом поинтересовалась жена. - Почему ты не отвечаешь мне?
      - Прости. Я думаю, к кому из наших можно обратиться.
      - Да, мне тоже не понравился этот следователь Чижов. Ты звонил Мише?
      - Какому Мише?
      - Ну, Мише Райскому. Он, кажется, уже давно полковник?
      "Вот, оказывается, как все просто, - удивился Владимир Марленович, почему мне сразу не пришло это в голову? Полковник Райский. Он занимается терроризмом. Взрывное устройство - это террор. Райский очень жесткий и хитрый человек, но мне многим обязан. Семь лет работал под моим руководством".
      ГЛАВА ПЯТАЯ
      Шура Тихорецкая сидела за туалетным столиком, сжав ладонями щеки и подтянув кончиками пальцев к вискам уголки глаз. Губы ее беззвучно шевелились. Она напевала последний шлягер новомодной эстрадной звезды. На Столике лежал телефон, и Шура смотрела на него не отрываясь, словно можно было усилием воли заставить его звонить.
      От звонка зависела вся ее жизнь. Время замерло. Шура перестала петь, осторожно взяла в руки аппарат, проверила, работает ли. Работал. Но молчал. Шура взяла серый карандаш для глаз, нарисовала "стрелки" по ресничному краю, сначала по верхнему, потом по нижнему. Получилось вульгарно, но классно. Она отбросила карандаш, схватила губную помаду, нарисовала себе потрясающе сексуальные губы, приоткрыла. рот, опустила веки, взглянула в зеркало исподлобья, долгим коровьим взглядом, произнесла тягучим низким, совершенно чужим голосом:
      - А, это ты? Ну, привет,- и провела по губам кончиком языка. У помады был гадкий, сально-приторный вкус. Шура сморщилась. В зеркале отразилась такая потешная рожа, что она рассмеялась, сначала просто так, потом красиво закинув голову и оскалив зубы, как в рекламе зубной пасты.
      Телефон беспощадно молчал. Шура встала и принялась ходить по комнате из угла в угол. Иногда она застывала у зеркала в выразительных позах, окидывала себя критическим взглядом, открывала шкаф, вытягивала какую-нибудь кофточку, прикладывала, надевала, снимала, брала другую, крутилась, изгибалась, меняя выражение лица, произнося разными голосами:
      - Ну ты же знаешь, я тебя люблю... Ты что, совсем дурак? Ха-ха, как смешно! Слушай, отстань пожалуйста...
      Наконец ей надоело это. Она взглянула на часы, потом на молчащий телефон и заплакала горько, навзрыд. Плача, она продолжала смотреть на себя в зеркало, и от жалости к себе у нее началась настоящая истерика. В этот момент она совершенно искренне не хотела жить, в ее душе бушевал маленький глупый апокалипсис, вскипали океаны, стометровые цунами обрушивались на города, вулканы изрыгали огненную лаву, целые страны исчезали с лица земли и над дымящимися развалинами стояло круглое огненное облако, а в нем, как муха в янтаре, был замурован молчащий телефон.
      Наплакавшись всласть, Шура отправилась в ванную, умылась, причесалась, еще немного погримасничала перед зеркалом, посмотрела на часы и охнула. Было девять вечера. Завтра ей предстояло писать четвертную контрольную по физике, а она еще не садилась за уроки. Бросившись назад, в комнату, она схватила рюкзак, принялась рыться в тетрадках и не нашла самого главного - списка тем и вопросов к контрольной. Может, забыла в парте, может, посеяла где-то, сейчас уже не важно. Оставалось позвонить кому-нибудь из одноклассников, чтобы продиктовали по телефону. Не раздумывая, она набрала первый попавшийся номер из тех, что помнила наизусть, и услышала в трубке ломкий подростковый басок.
      - Андрюша, привет, можешь мне продиктовать вопросы к контрошке?
      Исписав пару страниц под его диктовку и положив трубку, Шура стала смеяться. Она хохотала долго, до слез, до икоты. Дело было а том, что она ждала звонка именно этого мальчика, своего одноклассника, Андрюши Литвинова. Сходила с ума, хотела умереть, потому что если он не звонил, значит, разлюбил ее и жизнь можно считать конченой. В этой буре эмоций затерялась простая мысль о том, что сегодня вторник, а по вторникам и пятницам Андрюша плавает в бассейне до половины девятого и дома появляется только в девять.