Вчера они компахой сидели на полуразрушенной трамвайной остановке и горланили кто во что горазд. А когда подошёл трамвай, Филипок, заметивший лиловую блузу кондуктора, заорал, что есть мощи: "Ка-а-андуктор не спешит..." Кондукторша за стеклом вздрогнула и недобро покосилась на компаху. "Ка-а-андуктор па-а-анимает, - восторженно взвыла компаха, - что с девушкою я прощаюсь навсегда". Остальные пассажиры смотрели в окна рассеянно и куда-то мимо, стараясь не встречаться с компахой взглядами. А компаха искала взгляды. Искала настойчиво и вызывающе, но никто не рискнул встретить их уверенные глаза. Только прохожий замедлил свой шаг и стал бурчать: "Чего разорались. Не маленькие..." Но компаха не настроена была слушать нравоучения. "Иди, дядя, - мягко посоветовал настырному прохожему Щеглов с рябым неприветливым лицом. - Иди отседа." И дядя пошёл. А что он мог сделать компахе? Скорее компаха могла сделать с дядей что-нибудь такое, что ему совершенно не понравилось бы. И дядя оказался понятливым, совсем как кондуктор из песни.
      Пашка не претендовал на славу самого голосистого певца, но ему и не требовалось орать громче всех. Ему вполне было достаточно этого неописуемого чувства абсолютной свободы, когда можно делать всё, что придёт в голову, и никто, ну совершенно никто, не посмеет ничего вякнуть в ответ. Кусочек этого чувства грел Пашку и сейчас и не давал отступить, хотя теперь перед ним высилась фигура поопаснее, чем просто случайный прохожий. Но даже такой верзила... Что он может сделать с Пашкой. Обругать? Так и Пашка его обругает не хуже. Стукнуть? Пусть сначала поймает, а там ещё поглядим, кто кому настучит по харе. Пинаться-то Пашка тоже умеет неплохо. Единственное, что продолжало его смущать, верзила знал Пашкино имя-отчество и при этом оставался тёмной лошадкой для самого Пашки. Оставалось соблюдать дистанцию и продолжать проверочку незнакомца.
      Того, видимо, тоже что-то смущало в Пашке. Он поставил Колю, глядящего вдаль пустыми глазами, себе за спину, а сам нагнулся над Пашкой. Тот чуть не отпрыгнул назад, как самый последний лох. Но верзила не собирался лапать Пашку. Он покосился на нетронутую сигарету и ехидно заметил:
      - Нет, Павел Афанассьевич, не ссигареты васс интерессуют. По крайней мере ссейчасс. Но не беда. Два хороших человека вссегда ссумеют договоритьсся, не правда ли? Что вы сскажете нассчёт палочек?
      Пашка снова промолчал. Не орать же как малолетка: "Палочек? Каких палочек? Не знаю я никаких палочек!" Соврёшь, тут-то тебя и прижмут к стенке, тут-то и свернут башку, ведь серьёзные люди не базарят попусту. Серьёзные люди должны иметь привычку отвечать за каждое слово. Пусть уж лучше верзила отвечает и за себя, и за Пашку.
      - Молчим, Павел Афанассьевич? Может прибавить вам палочек, да и дело сс концом. Лишние-то палочки вам не помешают! А нам сс Колей они уж ни к чему.
      На сей раз длинные пальцы полезли в карман Коляну. А тот, дурак, даже не сопротивлялся. Попробовал бы кто-то полезть в карман Пашке. Пашка даже улыбнулся насмешливо от такой картины, но улыбочку тут же сдуло. Сразу же, как только Пашка вспомнил, что минуту назад эти пальчики беспрепятственно отметились и в его кармане.
      Ладонь незнакомца замерла вблизи Пашкиного лица. А на ней спокойнёхонько лежали четыре... Нет! Целых пять палочек! И верзила ничуть не возражал против того, что Пашка вот прямо сейчас заберёт их и уйдёт своей дорогой.
      Но Пашка не торопился хватануть палочки. Его покупали. А пять палочек стоили дорого. Очень дорого. Возможно, намного дороже, чем невмешательство в Колькины дела. И если цена изначально оказывалась выше, то когда-нибудь Пашку перехватит такой же вот верзила и заставит расплачиваться. Может даже с процентами. По виду верзилы можно предположить, что Пашкин счётчик станет щёлкать ежедневно. Зачем же самостоятельно становиться шариком в лохотроне. Может Колян тоже задолжал и его уже сейчас повели на разборки. Чёртовы палочки. Этак ведь и его, Пашку, в один прекрасный день выдернут из привычной жизни и уведут невесть куда к невесть кому. А такому верзиле Пашкина компаха нипочём. За ним стоит куда более крутая крыша. И Пашка не купился, но и не отступил. Теперь за Коляна стоило заступиться из чувства солидарности.
      - Не-а, - замотал головой Пашка, - свои есть. Чужого не надо.
      Кроить палочки не стоило. Судя по всему, верзила знал о Пашкиной четвёрке.
      Незнакомец удивился и убрал руку.
      - Сстранная вы личноссть, Павел Афанассьевич, - сказал он своим беспристрастным голоском. - И ума-то не ссказать что много. И ссилёнки ещё не те. И наглоссть-то невеликая. А на ногах сстоите твёрдо. В ссказки, в миражи вссякие не верите. И не уведёшь-то васс. И очки даже не наденешь. В чём причина, не ззнаете?
      Коротким выражением Пашка пояснил, что ни миражи, ни сказки его нисколечки не волнуют. И что настырному мужику неплохо бы отпустить Колю.
      - А, иззвините, Павел Афанассьевич, - издевался верзила, - ессли не отпущу, то что мне гроззит. Вы наверняка ссуровы в ссвоём гневе. Вон ссловечки-то какие просскакивают.
      И ничего не мог сделать Пашка. Как тот вчерашний прохожий. Но сдаваться он не любил, проигрывать тем более. Вот и тянул время, не желая признавать своё поражение.
      - И ззачем он вам? - делано удивлялся верзила, сунув палочки в карман Колиной куртки и мощным рывком поставив Колю перед Пашкой. - Вы же враги? Школу ссвою родную чуть не раззнесли общими уссилиями.
      Пашка не отвечал. Отвечать на явные издевательства, значит себя не уважать, а врезать по ноге, обутой в блестящую лаковую туфлю пока рановато. Да и не хотелось ему отвечать. Совсем близко от его лица темнели Колины глаза. Зрачки исчезли. Их наполнял мутный колышущийся туман. Не это ли цена за палочки? Тогда к чёрту такое волшебство. Наварить миллион баксов, да закинуть палочки в реку, чтобы уж никому, да навсегда.
      - Ну что же вы, Павел Афанассьевич, - веселился верзила, чувствуя своё превосходство. - Палочки не желаем, тогда может...
      Фраза оборвалась. Пашка вдруг понял: что-то изменилось. Что-то невероятно важное для этого верзилы.
      - Тёмные Стёкла! - глухо воскликнул похититель. - В ззамке кто-то другой. Другой кто-то в ззамке.
      Последнее предложение прозвучало почти жалостливо.
      Внезапно верзила отцепился от Колиного плеча, завертелся юлой и унёсся прочь, словно небольшой чёрный вихрь. Пашка стоял и оторопело смотрел на опустевшее место. Он понимал, что ему дико повезло. И внутри что-то радостно раскручивалось, совсем как ковровая дорожка на лётном поле в честь прибытия самого важного генерала.
      Коля начал приходить в себя. Пашка догадался об этом по глазам. Туман за блестящими оболочками рассеивался. Из тумана постепенно проявлялись чёрные расширенные зрачки, затопившие почти всю серую радужку. Одна из палочек заманчиво торчала из кармана. Не составляло особого труда подойти и выхватить. И не только её, а все пять. Тогда Пашка стал бы обладателем целых девяти палочек. С девятью-то можно развернуться во всю мощь. Но по каким-то неясным причинам Пашка засмущался. Может быть завтра. Может быть часа через два он подойдёт к Наркоте и стребует свою долю за чудесное спасение. Но только не сейчас, когда в Колькиных глазах танцуют клочки противного тумана.
      Пашка хлопнул Наркоту по плечу. Тот вздрогнул, мотнул головой и уставился на Пашку, видимо начиная что-то припоминать. На ногах он стоял неплохо, значит до дома докостыляет. Пашка был в этом твёрдо уверен и поэтому повернулся спиной к манящим соблазнам и рванул ускоренным шагом в первый попавшийся двор. Он уже не видел, что Коля развернулся и смотрел ему вслед удивлённым взглядом.
      Тоннель исчез. Коля не мог точно отсчитать миг, когда небо унеслось ввысь, а дуги стен снова превратились в строгие вертикали. Хозяин сбежал. Коля догадывался, что это Пашка прогнал хозяина, но каким способом и, самое главное, почему, понять не мог. Палочки продолжали лежать в кармане. Все пять. И это тоже озадачивало. В ногах чувствовалась слабость. Горло пересохло.
      "Аскорбинка! - вспомнил Коля. - Мне же нужна аскорбинка, пока не закрылась аптека".
      Мысли прояснились. Ноги встали на верный курс и слаженно затопали в нужном направлении. На свете творилось множество странных вещей и одна из них только что произошла с Колей. Коле повезло - приключения закончились благополучно. Сказка сделала паузу и на время отпустила Колю. Сколько у него осталось этого времени? Голова чуть кружилась, очертания деревьев и домов расплывались. Из верхнего окна пятиэтажки долетала печальная песня. "Ми-и-ира-а-ажи-и, заливались девчоночьи голоса под неразборчивое сопровождение отрывистого баритона. - Это наша-а жи-и-изнь. Это наша-а-а жи-и-и-изнь."
      Глава 36,
      в которой в Пашке происходят полезные изменения
      Пашка никак не мог успокоиться после неожиданной победы. Вслед за Колькиным спасением ему вдруг дико захотелось помочь кому-нибудь ещё. Пашка шёл по самому центру улицы и переваривал новое для себя ощущение. Надо сказать, оно ему нравилось. Следовало поискать возможности, чтобы поддержать это непонятное чувство, как угасающий костёр. Но никто не подворачивался Пашке из разряда беспомощных и неудачливых. Только в сказках на обочинах стоят бабушки, ждущие, чтобы их перевели через дорогу. В действительности бабушки не любят терять время даром и вовсю рискуют своей жизнью, не дожидаясь канувших в вечность пионеров. В помощи нуждались разве что сурового вида мужики, разгружавшие из крытого фургона мебельный гарнитур. Но туда Пашка соваться не стал. Всяко ясно, что мужики трудились не за так и своей долей с Пашкой делиться не собирались.
      И тут пристальный Пашкин взгляд узрел бабушку. Самую настоящую. С авоськой и с палочкой. Бабушка задумчиво посматривала по сторонам, а перед ней проносился бесконечный ряд машин, то и дело притормаживая. Пробка ещё не образовалась, но вот-вот могла состояться. А бабушка, видимо, не могла набраться смелости вступить на опасную территорию. Пашка, на всякий случай сплюнув, немедленно возник рядом с ней. Бабушкин юркий взор тут же повтречался с Пашкиными глазами и не отпустил их.
      - А скажи-ка, мальчик, где здесь рыночек?
      За мальчика Пашка обиделся, но решил вида не подавать. Рыночков нынче развелось немало, и ближайший из них как раз находился по ту сторону дороги.
      - Вон, бабушка, вон там. Я и сам туда собираюсь.
      Пашка не кривил душой, он частенько любил потолкаться на рынках.
      - Пойдём, милок, раз по пути.
      Сухонькая ручонка крепко вцепилась в Пашкины пальцы. Тот и оглянуться не успел, как оказался на проезжей части. Старушка, обретя цель, ловко виляла меж тормозящих иномарок, вытаскивая ещё не успевшего вникнуть в обстановку Пашку практически из под колёс.
      - Бабушка, - опомнился Пашка, - может в подземный переход?
      - Ничего, - бодро оборвала Пашкины намерения бойкая старушка. - Пропустят! Рабочего человека завсегда пропустят!
      Так вот и пробирались два рабочих человека сквозь автомобильные джунгли. Путешествие закончилось благополучно, и бабуля, кивнув на прощание, сразу же начала прицениваться к морковке. Пашка оторопело топтался на месте. Эра робких бабушек ушла в вечность вместе с пионерами. Теперь старушки сами кого хочешь переведут через дорогу. Вот так всегда: желаешь совершить что-то хорошее, а не для кого. Пашке даже расхотелось рассматривать киоски, и он побрёл обратно во двор, наливаясь грустью и печалью. Во дворе на лавочке в точно таком же настроении сидел Димка.
      Единственной настоящей страстью Димки был обмен. Он и с Колей год назад познакомился на этой почве. Сидел Коля во дворе, скучал, на облака смотрел, а тут подходит к нему худенький второклассник с блестящими карими глазами под соломенной копной волос и без всяких подготовительных действий объявляет:
      - Давай меняться! Твои часы на мой ножик.
      Коле как-то сразу не понравился предмет обмена. Часы ему достались ещё от дедушки. Корпус был хоть и безбожно исцарапан, но всё ещё сверкал позолотой. Секундная стрелка бойко перескакивала с деления на деление, часы исправно отмеряли дни месяца и дни недели, а внутри находилось аж двадцать шесть камней, чем не мог похвалиться ни один часовой механизм в классе. Да и что теперь выпускали за часы. Электронные, одноразовые, которые годились только для того, чтобы их выкрасить, да выбросить, даром, что на корпусах горели золотые буквы "SHARP" или "Levi's". На их фоне Колина "Слава" казалась чем-то монументальным. Даже папа, относя очередную "Электронику" обратно в магазин, вздыхал и завистливо косился на Колю. Жалел, наверное, что часы достались не ему. Но теперь уж поздно, теперь Коля с часами не расстанется. А тут за его легендарные часы предлагают какой-то глупый ножик. Да Коля не согласился бы отдать их даже за толстенный швейцарский "Victorinox" с пилой, плоскогубцами и увеличительным стеклом, а тут ему суют какое-то барахло с одним лезвием, погнутым шилом и уродливой отвёрткой.
      Таким образом ножик и часы остались у их прежних хозяев, а на лицо нового Колькиного знакомого наползла грустная улыбка неудачника. Димке невероятно хотелось хоть чем-нибудь обменятся, и Коля, разумеется, не мог пройти мимо чужой беды. После оживлённых торгов многочисленную армию Колиных солдатиков покинула маленькая фигурка знаменосца и неказистый круглый пехотинец со смешным автоматом. Последний раньше восседал в компании ещё пятерых точно таких же на чьей-то угловатой пластмассовой БМП, но после сражений затерялся в барханах песочницы, где Коля его разыскал и мобилизовал в свои вооружённые силы. Теперь ему верой и правдой предстояло служить Димке. А Колин автопарк пополнился восхитительной, самой настоящей коллекционной моделью "Жигулей", у которой открывались все дверцы, и "Волгой", правда пластмассовой, но какой-то удивительно лёгкой и стремительной. Радостный Коля утащил свои новые приобретения домой и торжествовал до самого вечера, пока не затрезвонил звонок у входа и на пороге не объявилась Димкина мама, возмущённая столь неравноценным обменом. Пришлось вернуть дивные автомобильчики и получить обратно знаменосца и неказистика, но знакомство на этом не иссякло. И теперь, выходя во двор, Коля дружески кивал Димке и даже подумывал, а не пригласить ли его, несмотря на малый возраст и страсть к обменам, в штаб.
      Димка тем временем совершенствовал свои обменные способности и достиг неслыханных успехов. Но последний случай надолго вывел его из колеи. Два превосходных ярких вкладыша от жвачки с заграничными гоночными автомобилями Димка вытребовал за то, что красивая алая ручка перейдёт на несколько дней шестикласснику Вене. Но дни шли, а Веня не торопился возвращать ручку. И теперь Димка грустно думал, а не перейдут ли незаметно "несколько дней" в "навсегда". Самое страшное было то, что ручка принадлежала папе. Ему на работе подарили прозрачный оранжевый пакетик, в котором лежало девять разноцветных ручек. Хоть папа и дорожил подарком, но всегда позволял брать Димке какую-нибудь ручку, а то и две за раз во временное пользование. Но временное пользование на то и временное, что когда-нибудь ручки приходилось возвращать. Папа уже несколько раз спрашивал про ручку, а Димке и сказать-то было нечего, потому что Веня словно исчез.
      Иногда Димка выбирался из коридора второго этажа, где располагался его третий "А" класс, на лестничную площадку и, задрав голову, тревожно смотрел вверх сквозь лестничные пролёты. Веня с Димкиной ручкой был где-то там. Но Анна Фёдоровна строго-настрого запретила подниматься на верхние этажи. Димка знал, что на третьем и четвёртом этажах имеют право находиться только старшеклассники, которым разрешалось бродить и по всей школе. Но Димка понимал, что ему предстоит учиться целый год, чтобы заслужить это право. Вся жизнь малышей проходила на втором этаже: и учёба, и построения, и праздничные вечера. Раз в неделю им дозволялось спускаться вниз на урок физкультуры в зал, расположенный на первом этаже. Димка и физкультуру любил за то, что ей предшествовал поход по первому этажу. Говорили, что наглый Вася Сёмкин не раз бегал наверх, но Димка не верил. Он сам бывал наверху только один раз, в конце первого класса, когда они, одетые в нарядные костюмчики, поздравляли одиннадцатиклассников, окончивших школу. Димка не помнил тот день во всех подробностях. Помнил только великое множество цветов и воздушных шаров. И то, как он сам вручает здоровенному выпускнику свой воздушный шар и ещё значок с "Ну, погоди!"
      Значок был совершенно замечательным. Он представлял собой крохотное зеркальце, кидающее на парту не простые солнечные зайчики, а разноцветные. Стоило понаклонять значок из стороны в сторону, поймав солнечный лучик, как на парте тут же вытягивались длиннющие отражения красного волка и зелёно-голубоватого зайчишки. Опытный в торговых делах Вася Сёмкин уважительно посматривал на значок и заявлял во всеуслышанье, что, мол, значок этот редкость неимоверная, и что таких сейчас уже не выпускают. Димка не помнил, на что именно он выменял этот значок, но почему-то отдавать его тому, кто уже никогда не придёт в школу, было не жалко.
      Да, это был единственный раз, когда Димка побывал наверху, где учился злой Веня, закроивший ручку. Сейчас Димка отдал бы всю свою коллекцию вкладышей за то, чтобы повстречаться с Веней и получить красавицу с алой пастой обратно. Но вкладыши не помогали, Веню больше не заносило на малышовый второй этаж, а может ручка понравилась и ему самому.
      Пашка приземлился на лавочку.
      - Ну? - спросил он малыша. - В чём проблемы?
      - Ручка, - вздохнул Димка.
      Он подозревал, что Пашка не поможет. Но ведь ничего страшного не случится, если Димка расскажет про ручку. А на время рассказа в нём будет жить надежда, что ручка вернётся.
      - Что ручка? - вопросительно уставился Пашка на раскрытую Димкину ладонь. Болит?
      - Нет! - удивился Димка. Ему казалось, что весь мир давно уже в курсе случившейся с ним беды.
      - А чего стонешь?
      - Забрали, - вздохнул Димка. - Красивую такую. Алую.
      - А, - догадался Пашка, - писалку отобрали.
      - Отобрали, - согласился Димка.
      - Кто? - наливаясь гневом за обиженного малыша, возмутился Пашка.
      - Да Венька, - махнул рукой Димка, как бы прощаясь со своей ручкой, но на деле продолжая надеяться.
      Венька? Венька? Пашка погрузился в воспоминания.
      - Пожалуй, знаю я одного козла, которого тоже Венькой зовут, - произнёс он.
      - А где он живёт?! - обрадовался Димка.
      - Адрес-то мне откедова знать.
      Димка снова погрустнел. Звёздочка надежды обернулась чёрной дырой отчаяния.
      - Он ещё с Колькой дружит, - поделился он своими соображениями. - С Колькой из того подъезда.
      - Так чего ты у Кольки не спросишь?
      - Да, он большой. Больно надо ему со мной возиться.
      - Будет возиться, - мстительно заулыбался Пашка. - Теперь будет.
      За Колькой образовался должок, и Кольке придётся его отдавать, побегав за Димкиной ручкой. Проще конечно завтра припереть Веню к стенке и вытребовать пропажу, но Пашке хотелось немедленных действий. На его счастье чудеса продолжались. Из за угла, нелепо размахивая руками, выбрался Венька своей собственной персоной. Увидев Пашку, он притормозил. На Димку он не обратил никакого внимания.
      - Этот? - процедил Пашка сквозь зубы.
      - Да, - чуть слышно согласился Димка.
      - Сюда иди, - распорядился Пашка.
      Венины ноги замедлили ход и начали спотыкаться.
      - Ну, что встал? Ковыляй сюда.
      В любое другое время Веня фыркнул бы, да прошёл мимо, но малыш на скамейке вызывал у Вени какие-то смутные воспоминания. И Веня остановился перед Пашкой.
      - Ручку у него забирал? - сурово спросил Пашка.
      - А, ручку! - радостно вспомнил Веня. - Сейчас верну.
      - Вот-вот, - удовлетворённо произнёс Пашка. - Сейчас верни.
      - Нету, - Веня хлопнул по карману и удивился. - А, - вспомнил он, - я ж её дома оставил.
      - Так чего стоишь, - распорядился Пашка, - неси давай.
      Веню как ветром сдуло. Казалось, секунд через пять он прибежит и протянет Димке уже почти что утраченную ручку. Но прошла минута, за ней ещё одна, а Веня так и не возвращался. Время тянулось невыносимо медленно для Димки. Через пять минут он не выдержал и понимающе прошептал:
      - Он не вернёт.
      - Я ему не верну, - грозно заметил Пашка, и по его тону сразу обретали реальные контуры те неприятности, которым предстояло свалиться на Венины плечи в случае невозвращения.
      - Правда? - восхитился Димка.
      - Правда, - снисходительно подтвердил Пашка, наполняясь положительными эмоциями. Впервые в жизни на него смотрели с надеждой. Впервые в жизни Пашка находился в роли хорошего, а Венька в роли плохого. И Пашке такое положение дел нравилось. Палочками он мог тут же сотворить для маленького Димки хоть дюжину алых ручек, но тогда подвига не получалось. А Пашке хотелось подвига. Хоть самого ерундовского, но настоящего.
      Во двор вынесся Венька и протянул Димке ручку. Его. Алую. Совершенно целёхонькую.
      - Извини, Димка, - сказал он. - Совсем память отшибло. Забыл.
      Но Димка не смотрел на Веньку. Он даже не смотрел на вновь обретённую ручку. Его восхищённый взор уставился на Пашку, словно перед Димкой сидел самый настоящий волшебник. Пашка улыбался. Ведь никогда с ним не происходило такое. Вроде как пустячок, но приятно.
      Колька издалека увидел компанию у лавочки и напугался. Ему показалось, что Пашка начал устраивать разборки с Веней из-за Коли. Но постойте, ведь Пашка здорово выручил его сегодня. Значит, он как бы уже не враг. Или он не враг для Коли, а для Вени, треснувшего его по руке, Пашка оставался врагом. Но почему-то Коля уже не боялся Пашку, да и не только Пашку. По этой причине он не стал огородами проскальзывать к подъезду, а смело подошёл к скамейке.
      Увидев знакомое лицо, счастливый Димка заулыбался ещё шире. Коля тоже несмело улыбнулся навстречу. Пашка продолжал сидеть в эйфории. Грустным оставался только Веня. За всеми делами он совершенно позабыл про алые звёзды на новеньких самолётах. Ведь не выманишь теперь у Димки эту алую ручку, ни за что не выманишь. Придётся теперь летать Вениной эскадрилье, как нерусской, с белыми звёздами.
      Димка заметил Венину печаль.
      - На, - сказал он и без сожаления, как значок с "Ну, погоди!", протянул Вене ладошку, на которой блестело последнее Димкино приобретение.
      У Коли вытянулась шея. Вытянулась до предела. На Димкиной ладошке переливалась таинственными отблесками Золотая Капля.
      Глава 37,
      которая завершается совершенно невероятным событием
      Пашка смотрел на гнома. И Пашка видел гнома. Сначала он тихо присвистнул, а потом нагнулся и начал всматриваться. Лена поморщилась. Она вообще не хотела впускать Пашку в квартиру, но умоляющие глаза Коли сделали невозможное. Лена посторонилась и четыре представителя мужского пола в квартиру всё-таки протопали.
      Гному тоже не понравилось такое пристальное внимание и он сразу перешёл к делу.
      - Принёс? - строго спросил он.
      - Нет, - удивился Пашка. - А чего я должен принести?
      - Ман-да-ри-ны, - гном разделил великое слово по слогам. - Стоишь, на меня смотришь. А за погляд, между прочим, платить требуется.
      - Я ж не знал, - засмущался Пашка.
      Коля искоса поглядывал на Пашку и удивлялся. Смущенный Пашка предстал перед Колей впервые. Даже во время разносов на классном часе Пашка всегда сидел вызывающе. Да Коля и не стремился встречаться с Пашкой взглядом. Нарываться на тычок или обидное оскорбление до ужаса не хотелось. Странные дела, Колька и теперь побаивался смотреть на Пашку. Вроде и бояться больше нечего, а привычка осталась. Привычка или очередной мираж. Зря хозяин так свято верил в то, что Коля не выстраивает миражи. Может они у Коли маленькие, но всё же есть.
      Гном, тем временем, по-хозяйски расхаживал на поверхности журнального столика.
      - А зачем он тогда нам? - вопросил он в пространство, воздев руки к потолку.
      Потолок не отвечал и гном обратился к Коле, который продолжал за него, гнома, отвечать.
      - Зачем он нам, Коленька?
      - Его не смог увести сам хозяин, - уважительно отозвался Коля. - Возможно он и укажет тебе путь.
      - Этот? - скривился гном. - Этот укажет. Даже мандаринов принести не догадался. Тот ещё будет путь.
      - Да я ж не знал, - растерянность у Пашки сменялась искренним негодованием.
      - Проехали, - милостиво согласился гном, учитывая меняющуюся на глазах обстановку. - Давай, показывай путь.
      - Какой ещё путь? - спросил Пашка, насупившись. Он любил понимать дела, творящиеся вокруг.
      - Он не знает пути, - тихо отозвалась Лена.
      - Почему? - удивился Коля. - Его не смог увести хозяин, понимаешь? Значит, Пашка умеет что-то такое, что неподвластно хозяину.
      - Пашка не верит в сказки, - мрачно пояснила Лена. - Мы все, и я, и ты, и Веня, и даже вот этот малыш ну хоть немножечко верим в сказки. А Пашка не верит. Невозможно увести человека по дороге, в которую он не верит.
      - В смысле, не знает, чем она кончится? - спросил Веня.
      - Нет, в смысле, что он её вовсе не видит, потому что не верит. Вот ты, Веня поверил бы мне, если бы я сказала, что с твоего балкона отходит трап к реактивному самолёту? Твоему собственному самолёту.
      - Может и поверил бы.
      - А ступил бы с балкона в пустоту, если бы я сказала, что там и начинается первая ступенька.
      - Ну я бы сначала её нащупал.
      - Нет, если бы она появлялась только тогда, когда ты на неё встаёшь?
      - Ну... я не знаю.
      - Не встал бы, - ответил за Веню Пашка.
      - Не встал бы, - согласилась Лена. - Вот из-за этого хозяин и не может увести Пашку. Он никогда не поверит в эту первую ступеньку. Он верит и видит только то, что есть перед глазами. Так?
      - Ну так, - кивнул Пашка.
      - Про хозяина после, - перебил Коля. - Почему ты решила, что Пашка не знает гномьего пути?
      - А почему ты решил, что Пашка знает? Почему? Просто ты представил в своей голове картинку, на которой Пашка показывает гному дорогу. И поверил в неё. И нас хочешь заставить поверить. Только ведь за твоей картинкой нет первой ступеньки. Одна пустота.
      - Тогда Димка! - Коля вытолкнул вперёд малыша. Ну не зря же он привёл их всех к Ленке и гному.
      - Почему? - снова спросила Лена. - Потому что у него оказалась Золотая Капля?
      - Да, - согласился Коля.
      - Но Золотая Капля имелась и у бабушки-орденоноски, и у малютки-наркоманчика, да и над креслом в гостинице висела. Почему ты не принёс кресло? Может оно указывает дорогу.
      Колю охватило отчаяние, ну что это, как не миражи? Но почему тогда хозяин выбрал именно Колю? Ведь не из-за отсутствия буквы "С" в имени. Выходит, тот, кто не строит миражи, не может уйти с хозяином, а тот, кто строит, Тёмным Стёклам не нужен.
      - А кто тогда покажет дорогу?
      - Предзнаменовательница, - ответила Лена.
      - Какая ещё Предзнаменовательница? - удивился Коля. - Откуда она вобще возьмётся эта твоя Предзнаменовательница?
      - Она соткана из серебристых линий, - мечтательно сощурила глаза Лена. Когда появится её портрет, начнётся ночь Путешествий и Путешественников, в которой найдётся дорога для гнома. Ведь так? - обратилась девочка к золотистой искорке.
      Гном пять секунд подумал, не стребовать ли за подтверждение мандарин, но потом понял, что поспорить ему хочется больше, чем получить хоть дюжину килограммов мандаринок.
      - Не так, - заметил он. - Во-первых, ночь Путешественников и Путешествий... Не спорь, - перебил он возмущённо открывшую рот Лену. - Во-вторых, начнётся, не когда появится портрет, а когда число локонов на лице отложится от точки начала времён.
      - На лице? - усмехнулся Пашка. - Бородатая она, что ли?
      - И вовсе не бородатая, - кинулась Лена защищать свою новую знакомую. - Вот появится портрет, тогда и увидим.
      - Точка начала времён, - задумался Веня. - Где найти точку начала времён?
      - Не времён, а времени, - поправила Лена. - Кто знает, может в том замке точкой начала времени был тот зал, где я загадала часы.
      - А в нашей квартире время начинается на электронных часах, - сказал Димка. Поздно ночью все цифры превращаются в нолики и тогда снова начинается время. Потому что нолики - это ничего, а когда уже есть единичка, то она называется одна минута первого. Так нас в школе учили.
      - Молодец - Димка! - обрадовался Коля. - Следовательно, точка начала времени, конечно же, не электронные часы, а полночь. От полночи надо отсчитать число локонов на лице и мы узнаем точное время начала ночи Путешествий и Путешественников.
      - А где появится портрет? - по-деловому спросил Пашка.
      - Не знаю, - растерянно произнесла Лена. - Предзнаменовательница ни слова не сказала про место появления портрета.
      - Наверное, на выставке, - предположил Коля. - В Доме Художника как раз проходит выставка авангардистов. Я афишу такую видал.
      - И вовсе не на выставке, - обиделась Лена. - Это же Предзнаменовательница! Зачем ей появляться на какой-то выставке. Если и вырисовываться, то не меньше чем в областной галерее.
      - Ты ещё скажи - в Москве, - ехидно добавил Коля, дуясь за неприятие его версии.
      - Может и в Москве, - язвительно согласилась Лена. - Но уж никак не на твоей выставке.
      - Миражи строим, - перебил обсуждение Веня. - Я вот что думаю, если Предзнаменовательница не сказала нам искать свой портрет, то мы обязательно его увидим. Как-нибудь да увидим.
      - И что? - спросил Коля.
      - И ничего, - ответил Веня. - Просто сядем перед портретом и будем ждать начала ночи, а там уж по обстоятельствам.
      - Сядем? - удивилась Лена. - Я думала, что гномья дорога только для гномов.
      - Гном-то пойдёт, - согласился Коля. - Да и мне надо. Я всё-таки за него отвечаю.
      - Тогда и я пойду, - сказала Лена. - Гном-то почти мой.
      Гном не возражал. Ни об участии Лены в его делах. Ни о своей принадлежности.
      - И я, - сказал Веня. - Палочками-то вместе пользовались. Если б не гном, кто бы знал про эти палочки.
      - Лады, - прищёлкнул пальцами Пашка. - Я с вами. Если хозяин опять встрянет, я уж найду, что ему сказать.
      Коля засомневался. Одно дело - показать дорогу. И совсем другое - допускать совсем недавнего врага к сокровенным тайнам. Не мог доверять Коля тому, кто нагло отобрал у него палочки. Ну не мог, и всё. И сказать об этом вслух тоже не мог. Побаивался. Вдруг Пашка сейчас ухмыльнётся и станет прежним. И Коле стало плохо. Просто от того, что в их компанию затесался такой фрукт, как Пашка.