Вспомнить себя

Дикое напряжение зависло в воздухе и продержалось несколько дней. Оно словно вихрь охватило всю нашу семью. Мои родители день и ночь только и говорили об этом загадочном «путче», о какой-то свободе.

А потом волнение стихло, так же внезапно, как затихает ураган, перевернув все в доме вверх дном. На экраны телевизоров снова вернулись привычные и понятные мне картинки: улыбающиеся дикторы, спокойные улицы и автомобили.

Так закончились мои летние каникулы. В душе я невероятно злилась на этот «путч», который разворошил всю нашу семью, что только начинала жить нормальной жизнью. С чувством полной неудовлетворенности и разочарования мне пришлось возвращаться в школу.

Не пионерка

Я стала третьеклассницей. Это звучало гордо и солидно, а главное означало, что до окончания моей «школьной повинности» оставалось всего восемь лет.

И все же в третьем классе было нечто особенное. Это – последний год, когда тебя называют младшеклассницей, а также время, когда школьников принимают в пионеры. Последнего я ожидала с нетерпением! Церемонию посвящения в пионеры я множество раз видела по телевизору и теперь так страстно мечтала поскорее получить свой собственный галстук.

Однако когда долгожданный и столь знаменательный для меня день настал, произошло нечто непредвиденное. Моя мама вдруг сообщила, что становиться пионером вовсе не обязательно, объяснив это тем, что существующая система скоро рухнет, и потому носить галстук больше не имеет смысла. Она назвала это делом принципа. Я же, не понимая ни что такое система, ни почему она рухнет, все-таки с мамой согласилась. Наверное, потому что мне нравилось само слово «принцип», оно соответствовало моему природному духу противоречия. Мне всегда нравилось бросать вызов и идти против течения. Даже, если в данном случае суть этого самого принципа мне была непонятна, я все равно охотно согласилась его отстаивать.

Придя рано утром в школу, в день приема в пионеры, я чувствовала себя особенно важной, ведь у меня был принцип! Пусть о нем еще никто не знал. Но очень скоро громко я всем о нем объявлю. Я ждала этого момента с нетерпением. И как только учительница стала собирать детей в группы, чтобы отвести на торжественную часть, я демонстративно осталась сидеть на месте. Марья Петровна лишь удивленно на меня посмотрела, после чего я серьезно и решительно провозгласила, что пионером быть не хочу.

Впрочем, в своем протесте я была не одна. Носить галстук отказался еще один мальчик, и мы с ним вдвоем остались сидеть в классе. Время тянулось медленно, но меня переполняло чувство собственного достоинства и гордости от того, что я отстояла принцип. Хотя где-то в глубине души мне было необыкновенно интересно, что все же происходило там, на торжественной части.

И когда ученики, наконец, вернулись в класс, радостные и счастливые, мне почему-то стало грустно. У них на шеях красовались красные, как огонь, шелковые галстуки, и мне тоже безумно захотелось иметь такой же. Но деваться оказалось некуда, ведь у меня был принцип!

Первая свобода

Однако мама оказалась права: перемены вскоре наступили, окончательные и бесповоротные. Спустя какое-то время на экранах телевизоров снова поселился хаос с непонятными для меня картинками и комментариями. Родители еще с большим воодушевлением принялись обсуждать события.

А потом произошло нечто долгожданное: референдум. Что это такое, я не понимала, но знала лишь одно, что это – путь к свободе, борьба за независимость. И то и другое мне нравилось, ибо ничего в жизни я не ценила больше, чем свободу и независимость, поэтому референдум я приняла.

Мама с папой также повеселели, у них снова появилась надежда. Такими счастливыми я их, наверное, никогда раньше не видела. Во время референдума они словно светились от радости. Их лица были красивыми и просветленными. Даже отец, казалось, выздоровел, и его болезни будто отступили.

В нашей семье настали золотые времена. Мои родители жили и верили, хотя мне было не совсем понятно во что. Они по-прежнему не отводили взоров от телевизора, но меня это больше не беспокоило, поскольку, глядя на экран, они были счастливы. Вскоре я вновь услышала известное мне слово «путч», однако в этот раз оно звучало иначе: как-то радостно и легко, означая только одно: свободу.

И эта свобода наступила. Причем не только где-то там, в непонятной мне политике, она наступила везде, даже в нашей школе. Спустя несколько месяцев после того самого путча и развала Советского Союза нам, наконец, разрешили не носить школьную форму! В моей жизни это оказалось настоящим переворотом, пуще Беловежского, и означало, что мне больше не нужно было носить неудобное, колючее шутовское платье. Вместо него в школу разрешалось надевать что угодно, даже спортивные брюки. А поскольку последние были моей любимой одеждой, именно в них я и стала являться на занятия.

* * *

Я не знаю, что происходило со страной, но моя жизнь после референдума перевернулась с ног на голову. Именно в это время я подружилась с одноклассницей Женей, которая в дальнейшем сыграла в моей судьбе огромную роль. Впрочем, надо отметить, что наша дружба разворачивалась очень нелегко и даже драматично.

Все началось с того, что как-то на переменке Женя сломала игру, принесенную мной в школу. Я так сильно разозлилась, что мы в результате подрались. Затем от досады на уроке труда я ножницами отстригла обидчице часть косы. И между нами разгорелась настоящая война. Мы несколько недель страстно ненавидели друг друга.

А потом, сама не помню как, но я с Женей помирилась. Дорога домой у нас была общей, и в один прекрасный день мы неожиданно разговорились. Совершенно непредвиденно у нас оказалось много общего. Обе мы были маленькие и худощавые, обе были холериками и обе в равной степени любили Виктора Цоя и Брюса Ли. Мы с Женей даже родились под одним знаком зодиака, так что между нашими днями рождения была разница всего в шесть дней. Незаметно для нас обоих мы с Женей невероятно сроднились.

Моя маленькая анархия

Как я уже упомянула ранее, эта дружба впоследствии очень сильно изменила мою жизнь. И из маленькой, робкой, всего опасавшейся девочки я внезапно превратилась в нечто совершенно противоположное. Наверное, если очень долго сжимать в руках пружину, то в какой-то момент, когда ослабишь пальцы, она внезапно выстрелит. Вот так произошло и со мной. Только с Женей мы выстрелили с двойной силой.

Очень быстро из смирных девочек мы с подругой превратились в отборных хулиганок. Наверное, не было такого дня в школе, когда бы мы с Женей с кем-нибудь не подрались. Причем, воевали мы в основном с мальчишками, которые были нас больше и старше. К тому времени я уже свободно владела приемами дзю-до (так как с первого класса занималась этой борьбой в спортивной школе). Перед моими хитрыми приемами не мог устоять никто. Быстрым броском я стремительно валила мальчишек на пол и молниеносно производила прием удержания: когда соперник лежал на спине, я крепко охватывала его шею локтем и блокировала все движения. В такой позе человек был абсолютно бессильным и беспомощным. И мне это нравилось.

В результате нас с Женей в школе стали избегать все мальчики. Наш авторитет невероятно вырос.

Всему этому не в последнюю очередь, конечно, поспособствовали сами обстоятельства: в четвертом классе у нас больше не было авторитарной Марьи Петровны. Вместо нее уроки нам стали вести разные учителя. Так же, как и старшеклассники, мы перебрались на верхние этажи школы и каждое занятие меняли помещение. А это означало одно – полную свободу. За учебным процессом нашего класса следили все преподаватели и в то же время никто.

Это невероятно развязало нам с Женей руки.

Дома мою свободу также некому было ограничить. Болезнь отца вскоре обострилась, и он вновь вернулся в больницу. Большинство вечеров мама стала проводить с ним. Наша маленькая семья снова затрещала по швам. В моей жизни возникла пустота, но Женя целиком и полностью заполнила этот вакуум собою.

Мы с подругой построили наш мир – абсолютную анархию, где над нами не было никого и ничего. В этом маленьком мире, принадлежащем только нам, мы и жили. Мне нравилась такая свобода. И очень скоро мы с Женей стали посещать лишь те занятия, которые казались нам интересными. А таких, надо признаться, было немного. На остальные уроки мы ходили через раз.

Поблизости с нашей школой находился детсад. И когда на улице было тепло, вместо занятий мы с подругой кружились на каруселях. Там же, в детском саду, мы охотились: лазили по деревьям, добывая себе провизию – яблоки и груши. Весной мы собирали по огородам соседних домов цветочные букеты для мам. Словом, развлечений у нас хватало. Нередко мы с Женей также ловили на улице улиток, а затем тайно играли с ними во время уроков под партой, за что не раз были выставлены учителями за дверь.

Но что для нас были учителя?! Довольно скучные, надоедливые люди. Мы с приятельницей в лучшем случае их игнорировали, а в худшем – делали им всякие пакости, подкладывая на стул канцелярские кнопки, наполненные водой шарики и даже масляные клизмы. Наша фантазия в этом направлении не имела пределов.

* * *

Впрочем, среди всей этой общей массы у нас все же была одна особая учительница, авторитет которой для меня с Женей оказался безупречен и непоколебим. Звали эту преподавательницу Марина Андреевна, и она была нашей подругой. Да, да именно таковой, только мы это держали в строгом секрете.

Марину Андреевну, учительницу русского языка и литературы, боялись все.

Она была очень темпераментной, вспыльчивой и в то же время невероятно принципиальной женщиной. Когда она злилась, одним своим взглядом могла испепелить любого. Ее боялись не только дети, но даже родители. Не раз Марина Андреевна врывалась на родительское собрание и устраивала настоящий дебош. Она прямо и бесцеремонно критиковала каждого ученика. Больше всего преподавательницу злила так называемая стандартность мышления и ординарность ее воспитанников. Она безумно любила свой предмет

– русскую литературу и не могла простить никого, кто не разделял такую ее страсть.

Наша дружба с Мариной Андреевной родилась совершенно неожиданно. Как-то, в очередной раз, ворвавшись на родительское собрание, учительница начала привычный для нее скандал. По ее мнению, никто в классе не любил русскую литературу. Она ругала всех учеников поименно. И когда очередь дошла до моей фамилии, мама, уже привыкшая к жалобам по поводу моего поведения и нежелания учиться, от напряжения еще сильнее вжалась в парту. Ее щеки от стыда покраснели… Но в этот момент произошло непредвиденное. Марина Андреевна вдруг остановилась, торжественно выровняв спину. Ее глаза засветились невероятным светом. И она улыбнулась! Надо отметить, что ничего подобного с учительницей до этого не случалось. Никогда раньше родители не видели ее улыбающейся.

– А вам я хочу сказать большое спасибо! – неожиданно провозгласила преподавательница, от чего моя мать еще сильнее покраснела, ибо теперь все родители в недоумении смотрели на нее.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.