Шота Руставели

      Использование Шотой Руставели иноземных образцов для своей поэмы, за исключением образа Давар, очень невелико, он не смог использовать их даже для маскировки – единственной цели, которую он преследовал, обращаясь к ним. Зато, окончив поэму, когда он стал мишенью для повергнутых в прах его «Вепхис ткаосани» слоев грузинского высшего общества, Шота вспомнил о своих первоначальных поисках иноземных образцов и стал утверждать, что его поэма не что иное, как стихотворное изложение иранского сказания. Удары, которые обрушились на Шоту и привели к его изгнанию, могут служить оправданием такого тактического хода, непонятого его исследователями.
      Итак, сюжет «Вепхис ткаосани» совершенно самобытен, он создан самим Шотой, и никакими образцами для этого поэт не пользовался. Тем больше трудностей стояло перед ним и тем удивительнее те своеобразные приемы, при помощи которых он эти трудности преодолел. Он дает полную картину современных ему событий, но тут же вносит деталь, которая должна показать, что он имеет в виду не те события, о которых все могут догадаться. Описывая коронование в семье царя Ростевана, он вводит приемного сына Автандила. А как протекало в действительности коронование Тамары? Участвовал ли в нем Давид Сослан, приемный сын Георгия III? Мы не имеем списка лиц, приглашенных Георгием III во дворец в день коронования дочери, но можно утверждать, что в числе присутствовавших на короновании Тамары Давида Сослана не было; иначе картина торжества в семье Ростевана была бы точной копией с действительности, и Руставели трудно было бы пустить версию о том, что сюжет своей поэмы он заимствовал из иранского сказания. Вводя Автандила, он как бы устранял этим всякую аналогию с жизнью царской семьи Георгия III.
      Но этим Шота преодолевал еще не все трудности. Была ведь и третья царская семья – индийского царя Парсадана, в которой разыгралась большая драма, кончившаяся бегством приемного сына Тариеля. Как увидим дальше, в семье Георгия III тоже произошло загадочное событие – смерть царевича Демны во время восстания Орбелиани, и Шоте надо было так построить сюжет своей поэмы, чтобы не дать повода думать, что события, происшедшие в семье царя Парсадана, имеют какое-нибудь отношение к грузинской царской семье.
      Тариель скрывался, Нестан-Дареждан была похищена, и Шота полагал, что этих фактов достаточно, чтобы думать, что в этой семье не могло произойти коронование с участием приемного сына – Автандила; следовательно, то, что произошло в семье царя Парсадана – бегство приемного сына, похищение царевны – не может касаться Георгия III, короновавшего свою дочь на царство с участием приемного сына.
      Но Руставели должен соединить эти две царские семьи – Ростевана и Парсадана, и он lает сцену, как на охоте, устроенной по случаю коронования, царь Ростеван видит на опушке леса фигуру Тариеля в барсовой шкуре, рыдающего в глубоком отчаянии. Конечно, не случайно Шота напоминает Ростевану в день торжества о существовании Тариеля. И не без причины Ростеван впадает в такую глубокую тоску после того, как посланные им слуги не могли схватить и доставить ему Тариеля. Между торжествами в семье царя Ростевана и событиями, происшедшими в семье царя Парсадана, Шота устанавливает единство действия через Тариеля; этим он дает основание считать, что речь идет здесь о третьей семье – царя Георгия III. В этом сказался истинный гений: Шота ни на иоту не поступился художественной правдой, хотя, нет сомнения, он сознавал, что дает в руки своих врагов опасное оружие, которое, в случае необходимости, они могут повернуть против него.
      Взяв на себя задачу описать Тамару и события, сопровождавшие ее восшествие на престол, он, разумеется, поставил себя в необходимость быть очень осторожным. Как же разрешает он эту трудность, связанную с описанием главнейшей героини? Он описывает ее в лице Тинатин, если можно так выразится, в царских тонах и с большим почтением. Тут соблюдены все меры, и мы видим, что Руставели мастерски справляется со своей задачей. Современники узнали в образе Тинатин царицу Тамару.
      Но Руставели хотел показать и другую сторону, ту интимную сторону жизни царицы, которую нельзя было открыто сделать достоянием гласности. Эту сторону он знает хорошо, и она меньше всего может прославить его героиню. Но во имя своих целей, о которых скажем ниже, он не только находит нужным сделать это, но видит в этом основную задачу поэмы. Возникает другой образ той же Тамары – образ Нестан-Дареджан, жизнь которой он подробно описывает в передаче Тариеля вплоть до момента, когда Тариель, по ее настоянию, убил ее жениха.
      С этого момента Тариель, принужденный покинуть Индию, потерял свою Нестан-Дареджан. Обстоятельства ее исчезновения столь неправдоподобны, что не вызывают никакого сомнения в их вымышленности: какие-то два раба, по поручению захотевшей покончить с собой после убийства жениха Давар, схватили царскую дочку и увезли ее, чтобы потопить в море. Они топят ее в течение нескольких лет, путешествуя по морям в лодке и возя свою пленницу в особом сундуке. Только два раза они причалили к берегу. В первый раз их увидел Придон, но они благополучно скрылись от него, а во второй раз Фатман приказала своим рабам поймать и убить их и освободила пленницу. Но она снова попадает в плен, теперь уже к царям, – сначала к одному, потом, после бегства при помощи той же Фатман, к другому.
      Эта сказочная обстановка исчезновения, с одной стороны, действительно создает иллюзию фантастики и выдумки, а с другой – ясно указывает, что Нестан-Дареджан была потеряна, но потеряна для Тариеля. Свою сказочную обстановку автор выдумал неспроста. Похищение Нестан-Дареджан, конечно, аллегория, образ, но образ, который недалеко ушел от действительности.
      Тамару, после ее восшествия на престол, окружили царедворцы, изолировали ее от всех посторонних влияний, и естественно, что Тариель глубоко ненавидит этих «похитителей», которых он проклинает, но бессилен что-либо предпринять против них. Сам автор не щадит красок для описания этих «каджей» – чертей, во власти которых она в конце-концов оказалась. Надо вырвать у «каджей» Нестан-Дареджан, надо разрушить каджетскую крепость, взять ее силой, чтобы достичь своей цели.
      Но один Тариель бессилен что-либо сделать. И вот к нему является друг Автандил, который помогает ему в достижении цели. Этот друг является не сам от себя – он послан на его розыски Тинатин, и когда он находит Тариеля, Тинатин вторично посылает его помочь Тариелю найти Нестан-Дареджан. Тот идеальный образ Тамары, который дан автором в лице Тинатин, заставляет его приписать поиски Тариеля и помощь ему инициативе Тинатин.
      Самой привлекательной фигурой поэмы является Автандил. Под этим именем изображено лицо, близкое к царской семье, активно участвующее во всех описываемых событиях. Он верный друг Тариеля, человек, пением которого заслушивалась природа; он любит жизнь, женщин, веселье, и его рассуждения часто поразительно совпадают с авторскими отступлениями…
      В лице Автандила Шота по всем данным изображает самого себя; и если отрешиться от того, что Автандил – военачальник, все остальные черты рисуют его как человека свободной профессии, не связанного ни с чем и могущего всецело отдаться помощи своему другу.
      Обстановка, среда, в которой развивается действие поэмы, показывают ее национальный характер еще более, чем самый сюжет; это подтверждает каждая мельчайшая деталь описания, хотя поэма изобилует наименованиями негрузинских местностей и стран, отчасти вымышленных, отчасти же и существовавших в действительности.
      Поэма начинается с того, что царь Аравии Ростеван провозгласил свою дочь Тинатин царицей; по этому поводу происходит торжество. Такое торжество могло произойти только в столице Аравии. Какую же Аравию имеет в виду автор: собственно Аравию, Аравийский полуостров или историческую Аравию, арабский халифат? Если Аравийский полуостров, то в описаниях этой страны, покрытой пустынными песками, где-нибудь должны были промелькнуть хотя бы намеки на эту особенность Аравии. Но в описаниях охоты, устроенной во время торжеств, мы видим, что местность кругом столицы Ростевана изобилует лесами и дичью. Это природа не собственно Аравии.
      Допустим, что автор имеет в виду современную ему Аравию, иначе говоря Арабский халифат, столицей которого был знаменитый город Багдад. Здесь, конечно, природа не пустынна, но ведь и сам Автандил и его герои не сидят только в столице, а предпринимают отдаленные путешествия, и все же в поэме нигде нет даже намеков на эти специфические арабские пустынные ландшафты.
      Но вот Автандил прибыл в Гуланшаро, где празднуют Навруз – мусульманский новый год. Он попадает к Фатман – жене первого купца этого города – Усена. Имена этих лиц безусловно мусульманские. Но Фатман – мусульманка – принимает мужчин в отсутствие мужа, рассказывает, как она бывает при дворе и, как бы предвосхищая на семьсот почти лет пушкинскую Татьяну, пишет Автандилу письмо с признанием в любви. Все это еще может иметь место, если не в действительности, то в поэтическом произведении. Но чтобы мусульманин напился во дворце своего повелителя до положения риз – этого не могло быть даже в арабской сказке. А Фатман рассказала Автандилу, как ее муж Усен в пьяном виде проговорился во дворце, что у него в доме скрывается Нестан-Дареджан.
      Вместе с тем, описывая встречу багдадских купцов с Автандилом, автор вкладывает в их уста слова: «Мы багдадцы, купцы, исповедники мусульманской религии, никогда не пившие вина». Противоречие явное, но вполне понятное, если учесть, что автор описывает, в сущности, события, происходящие не в Аравии, а у себя на родине, и вымышленную среду ом берет только для маскировки.
      Хотя Индию Шота описывает меньше, чем Аравию, все же интересно проследить как отражается в поэме эта страна, особенности которой известны всем. Ни о магах и иогах, ни о боевых слонах, этой особенности тогдашних войск Индии, автор не упоминает. Описания двух таких противоположных стран, как Аравия и Индия, сходны в мельчайших деталях и, что удивительнее всего, обе эти страны поразительно похожи на Грузию. Горы, леса, реки, зелень – такова природа, которую сочными красками описывает Шота.
      Но какие страны имеет в виду автор, когда он изображает царство морей, Мулганзанзарес, Гуланшаро, Хатаетокое царство и крепость «каджей»? Под царством морей, без сомнения, надо понимать Византию, Константинополь, который лежит действительно в центре «всех» морей, игравших такую роль в древности – Черного и Средиземного. Под Мулганзанзарским царством надо, очевидно, понимать Трапезундское царство или пограничную с ним область, находившуюся под властью Грузии. Гуланшаро – это черноморское побережье Грузии, по всей вероятности, область, примыкающая к реке Риону при впадении его в море. Реки в древности играли огромную хозяйственно-экономическую роль, и, возможно, в устьях Риона действительно был расположен цветущий грузинский город.
      Из географических мест, описываемых Руставели, основное внимание привлекает Каджетская крепость. В нее заключена похищенная Нестан-Дареджан. Крепость берут открытой силой Тариель, Автандил и Придон, чтобы освободить пленницу. Находилась ли в действительности где-либо Каджетская крепость или это аллегория, образ? Под «Каджетией» автор безусловно подразумевает не крепость в прямом смысле, а тех лиц, те социальные группировки, которые окружили, вернее, опутали царицу Тамару, когда она после смерти отца сделалась самостоятельной правительницей Грузии.
      Надо отметить еще пещеру, где проводил время Тариель. Он завладел ею после ожесточенной борьбы с «дэвами» – сказочными гигантами. После победы над ними ему достались огромные сокровища. Эти сокровища и оружие Тариель с Автандилом и Придоном используют для борьбы с каджами. Что это – простой вымысел или нечто подобное могло иметь место?
      В Грузии популярно предание о том, что где-то в пещерах под Казбеком спрятаны несметные богатства, когда-то скрытые здесь грузинскими царями, спасавшимися от врагов во время бесчисленных нашествий на Грузию. Возможно, что эти пещеры, эти сокровища и имел в виду автор, создавая поэтическую обстановку жизни Тариеля, ушедшего от людей.
      Нельзя не остановиться на заглавии поэмы. Как это ни странно, но и его перевод на русский язык порождает некоторые сомнения. «Вепхис ткаосани» – грузинское название поэмы Руставели – по установившейся традиции переводят как «Барсову кожу» или «Витязь в барсовой (тигровой) шкуре». Но этот перевод неточен. «Вепхи» – по-грузински означает и барса и тигра, «ткави» – означает и кожу и шкуру. Но дело не только в слове «ткави». Автор употребляет не «ткави», а «ткаосани». Слов, подобных этому, в грузинском языке немного. «Хелосани» – ремесленник, «цхеносани»– всадник, «мандилосани»—мудрец, «джадосани» – кудесник и др., – все они обозначают какую-либо профессию. По аналогии, «ткаосани» должно означать «кожевник». Повидимому, в этом смысле и употребляет Руставели это слово, придавая ему совершенно особое значение. Автор имел в виду, конечно, не то, что его герой Тариель является кожевником. Смысл этого названия заключается в том, что Тариель обладает такой силой и ловкостью, таким мужеством и неустрашимостью, что даже встреча с таким хищником как барс, вызывающая у всякого другого неминуемое желание искать спасение в бегстве, для Тариеля – только счастливый случай убить хищного зверя и снять с него шкуру. Таким образом, «Вепхис ткаосани» в точном переводе по смыслу должно было бы означать не «Барсову кожу», а скорее «Победителя барсов».
      Но возникает вопрос, почему «вепхи» переводят барс, а не тигр? Конечно, формально и тот и другой перевод был бы правилен. Но автор, видимо, придавал очень большое значение названию «вепхи»; Тариель прямо говорит Автандилу, что «вепхи» напоминает ему любимую им Нестан-Дареджан, и потому шкура барса служит ему платьем, которое ему шьет Асмат. Мы укажем в дальнейшем, какое значение имеют эти слова; здесь же надо отметить, что Руставели под словом «вепхи» имеет в виду только барса, который при встрече с человеком принимает самые угрожающие позы, но никогда по своей инициативе не нападает на него. Автор не без умысла выбрал именно это название, необходимое для характеристики главной героини. Таким образом, все существующие переводы неточны. Но в них и нет особенной необходимости и правильнее было бы, подобно «Гайявате», «Шах-Наме» и др. сохранить на русском языке за поэмой ее грузинское заглавие «Вепхис ткаосани».

РАССКАЗ ТАРИЕЛЯ О СЕБЕ

      Поэма Руставели не только не оторвана, как мы установили, от национальной почвы Грузии – она полное отражение окружавшей автора действительности. В основу ее положено описание той политической борьбы, которая завязалась в конце XII века в Грузии между старой родовой знатью и высшими представителями церкви, с одной стороны, и новой служилой знатью – с другой. Борьба эта сконцентрировалась вокруг трех лиц: Тамары, Сослана и Демны – вождей существовавших группировок.
      Даже не зная, о ком идет речь в поэме, и следуя только за художественными образами автора, читатель сразу входит в жизнь изображаемых героев, и их переживания делаются его переживаниями. Когда же из-за фигуры Тариеля на вас смотрит Давид Сослан или за Тинатин и Нестан-Дареджан скрывается сама Тамара; когда вы узнаете, что бесконечно привлекательный образ Автандила, так бескорыстно и преданно помогающий своему другу Тариелю – это сам Руставели; что Придон – это русский князь Юрий, первый муж Тамары, – тогда перед вами открывается подлинная история, претворенная гением Руставели в художественно совершенную поэму, прославившую в веках и самого автора и грузинский народ.
      Шота не уклонился от происходившей борьбы, он не стал уединяться и искать вдохновения для своего гения вне окружавшей его действительности.
      Наоборот, он принял в этой борьбе самое деятельное участие не только в качестве политического борца, но и как художник, преломивший сквозь призму своего гения и людей и события. Он хорошо знал силу художественного слова, и когда он писал, что природа и звери внимали пению Автандила, и даже камни выходили из воды, чтобы слушать его, то имел в виду воздействие, которое должна оказать его лира на течение и исход происходившей борьбы.
 
Витязь пел. И, слыша пенье, звери в чары удивленья
Приходили. С негой мленья камни встали из волны.
И дивились, и внимали. Плакал – плакали в печали.
Песню грустную качали волны, тихие, как сны.
 
      Сослан был затравлен и вычеркнут из жизни, и мы не должны удивляться, что симпатии Шоты всецело на его стороне. Тариель – это Сослан. Его Шота сдалал главным героем и ему посвятил свою поэму, как он сам пишет в ее заключительных строфах.
      К достижению своей цели Руставели стремится очень простыми средствами: художественной передачей правды. Во всей поэме, при самых строгих требованиях, мы не найдем ни одного ложного положения, ни одной фальшивой строфы. Шота прибегает к вымыслу, фантастическим положениям, к выдуманной обстановке, но лишь только он касается людей, их переживаний, их тайного-тайных, – он становится правдив, реалистичен, как может быть правдив тончайший художник-реалист, умеющий находить в своих героях те черты, благодаря которым они вырастают в вечные, неумирающие образы.
      В целях маскировки Шота строит сюжет своей поэмы крайне сложно. Сначала он дает картину торжества по случаю коронования Тамары, а затем, показав Тариеля на охоте, он устанавливает через него связь между событиями, происшедшими до этого коронования и последовавшими за ним.
      При анализе поэмы и раскрытии смысла описанных в ней событий удобнее следовать не порядку изложения, принятому автором, но тому течению событий, которое имело место в политической жизни Грузии, чтобы легче установить их внутреннюю связь с поэмой.
      Такой порядок важен тем, что, зная действительные события, мы лучше поймем приемы маскировки, использованные Шотой, чтобы затушевать побочные факты и сосредоточить основное внимание на самых важных узловых моментах происходившей политической борьбы.
      Хронологически рассказ Тариеля охватывает события, имевшие место в царской семье еще до воцарения Георгия III. Тариель говорит, что Индия состоит из семи царств, причем седьмое царство принадлежит его отцу, добровольно присоединившему его к Индии и назначенному за это главнокомандующим всеми военными силами государства. Сам Тариель воспитывался при дворе индийского царя и считался его приемным сыном. Легко установить, что Индия в XII веке не состояла из семи царств, и этот рассказ относится, конечно, не к Индии, а к Грузии, которая в XII веке включала в себя Карталинию, Кахетию, Самцхе (Сатабаго), Сомхетию, Абхазию, Имеретию и Осетию. Рассказ Тариеля и относится к Осетии, царевичем которой был Давид Сослан. Летописец Тамары, начиная описание ее самостоятельного царствования после смерти Георгия III, прямо говорит, что с'ехались представители семи царств, из которых состояла Грузия.
      Здесь характерны даты. Тариель говорит, что ему было пять лет, когда у царя родилась дочь. Мы знаем, что Тамара родилась в 1156 году и в том же году на престол вступил Георгий III. Значит, присоединение Осетии к Грузии произошло еще при отце Георгия – царе Дмитрие, и состоялось, очевидно, на определенных условиях с предоставлением царю Осетии амирспассаларства (главенства) над грузинскими войсками. Выходит, что Сослан родился еще при царе Дмитрие и был взят на воспитание в царскую семью. Теорий III, очевидно, принял по-наследству обязательство отца в отношении осетинского царя.
      Но в словах Тариеля имеется неточность. Его не могли усыновить до Георгия III при дворе Дмитрия, – у последнего было два сына, – и тем более не могли воспитывать на мысли, что в будущем он сможет занять трон Грузии. Все это было позднее, и эта маленькая неточность вносится автором, видимо, сознательно, чтобы затушевать действительность.
      Тариель говорит, что, когда умер его отец, ему было около пятнадцати лет, и царь назначил его спассаларом армии, – должность, которая перешла к нему как бы по наследству от отца. Он воспитывался вместе с царской дочерью, но, когда она стала подрастать, царь построил ей особый дворец.
 
Царь воздвиг дворец. Как чара, в нем чертог из безоара,
Из рубинового жара гиацинтов вырезных
Для нее. А перед домом – садик малый с водоемом.
Розы в зеркале знакомом длили пламень грез своих.
 
      Тамара действительно имела в Исани свои дворец, но, конечно, она жила не изолированно.
      Характерно в рассказе Тариеля указание, что он рос с мыслью, что трон Индии должен перейти к нему.
 
Мне пятнадцать лет уж было. Сердце было полно пыла.
Воля царская взрастила, как царевича, меня.
 
      Очевидно, при дворе Георгия III создались группировки, которые хотели противопоставить законному претенденту на грузинский трон, царевичу Демне, росшему в семье Орбелиани, Давида Сослана, и эта мысль крепко засела в голове последнего.
      Это надо иметь в виду для понимания той сцены, когда Тариель рассказывает Автандилу о потрясении, которое он пережил при встрече с Нестан-Дареджан. Однажды он – Тариель, вернувшись вместе с царем с охоты, стоял у входа в покои царевны. Увидев ее сквозь раздвинувшиеся шторы, он был так поражен ее красотой, что упал в обморок. Он болел долго, у его изголовья совещались умнейшие люди страны, погруженные в чтение священных книг; наконец, он стал постепенно поправляться.
      Эту сцену не следует понимать в прямом смысле. Здесь Шота, очевидно, имеет в виду совершенно другие обстоятельства. Не мог, в самом деле, Тариель, росший вместе с Нестан-Дареджан, быть пораженным ее красотой настолько неожиданно, что это явилось причиной обморока и послужило переломным моментом в его жизни.
      Значение этой сцены в ином. Сослан рос с мыслью о возможности в будущем занять трон Грузии. Его увлечение Тамарой могло протекать в полной гармонии с его честолюбивыми замыслами, и потрясение, пережитое им, вызвано было, очевидно, вовсе не тем, что он был поражен красотой подруги своего детства.
      По мере того как подрастал Демна, для всех становилось ясным, что наступает момент, когда он заявит свои права на трон. И прежде всего это было ясно самому Георгию III. Между ними были возможны и столкновения и компромиссы, и нет сомнения, что прежде, чем решиться на крайности, обе стороны искали выхода в компромиссе. Известно честолюбие Тамары и ее мечты о троне, и неудивительно, что в числе выходов из сложного положения был намечен также брак Тамары с Демной. Сослана могло потрясти так сильно именно это обстоятельство. В один далеко не прекрасный для него день перед ним раскрылась завеса, – кто-то приподнял ее, – и Сослан был поражен этим известием так сильно, что оказался на краю гибели.
      Он терял все, – и трон и любимую женщину. Ничто не могло уже помочь ему, и вся надежда была на мудрость людей, погруженных в священные писания. Это очень характерно. У изголовья Тариеля именно в этих книгах искали способы его исцеления. Очевидно, брак Тамары и Демны, двоюродных брата и сестры, мог быть разрешен только церковью. Чтение священных книг продолжалось довольно долго, и это свидетельствует, что борьба велась долгая и упорная. Наконец, настал день, когда Тариелю предрекли выздоровление. Спор кончился, и не в пользу неожиданно всплывшего брачного проекта.
      После того, как Тариель оправился, он жил уже не во дворце, а у себя дома. Характерная деталь. Если бы причиной болезни была любовь, то меньше всего могло помочь Тариелю удаление из дворца. Наоборот, он стремился бы находиться ближе к своей возлюбленной, Но. очевидно, причина его болезни была иной, и ему пришлось почти демонстративно покинуть дворец.
      Как ни серьезны были обстоятельства, вызвавшие его болезнь, он все же имел еще время, чтобы обдумать свое положение и принять решение. Пока же он взял себя в руки и предался охоте, верховой езде, играм и веселью.
      Болезнь Тариеля, виновницей которой была царевна, не помешала ей поддерживать с ним отношения, основанные на дружбе и даже любви. Она пишет Тариелю через Асмат, что и раньше не была против замужества с ним, но находит, что время для этого еще не наступило. Обещав, таким образом, ему все, но ничего не предлагая в данное время, царевна призывает его забыть тоску и больше думать о ратных делах. Она тут же сообщает, что ей доставляют много забот «хатаеты», которые задумали отказаться от платежа дани и хотят начать враждебные действия. И она предлагает Тариелю предупредить это выступление и привести данников к покорности.
      Характерно, что, постоянно встречаясь с царем и состоя амирспассаларом войск, Тариель узнал о намерении «хатаетов» не от царя и не сам пришел к выводу о необходимости выступления против них, хотя по должности обязан был заботиться о безопасности государства; он получил указания об этом от юной царевны, которая уже тогда не только обнаружила знание государственных дел, но приняла решение обуздать данников и предложила Тариелю его выполнить.
      Что это за народ «хатаеты», против которых предлагает выступить Тариелю царевна? Под «хатаетами» обычно понимают население Китая, но удивительно точное определение этого дает в своей поэме Руставели. «Хатаетс мкопни квелани чвени мохарджениа» – «Все пребывающие в Хатаетах являются нашими данниками». Более точно определить область, о которой идет речь, – трудно. Это граничащие с Грузией степи Караяз, Мугани, Ширака, куда заходят кочевники; их-то и предлагает Тамара привести к покорности.
      Расчет царевны оказался правильным. Тариель написал письмо Рамазу, хатаетскому царю; тот отказался выполнить его требования. Тариель этого только и ждал. Он быстро двинулся в Хатаетию, ворвался с маленьким отрядом конницы в центр войск Рамаза и, разбив их, вернулся на родину победителем.
      Интересная деталь: в боях с Тариелем в Хатаетии неприятель «применял дым». Некоторые, ссылаясь на этого момент, пытаются доказать, что Руставели было известно употребление пороха. Это, конечно, не так: в те времена употребление огнестрельного оружия еще не было известно. Целое столетие оставалось до его изобретения. Говоря о дыме, Шота имеет в виду не огнестрельное оружие, а способ сигнализации, принятый в старину в степных районах для предупреждения о приближении врага. Русские при приближении степных татар тоже зажигали столбы, обложенные соломой, давая этим знать об опасности, о необходимости привести войска в боевую готовность.
      Вернемся, однако, к Тариелю. Он взял в плен Рамаза и с триумфом возвратился домой.
      Казалось, недоразумение, возникшее в царской семье, уже изжито. Тариель исполнил желание царевны. Она дозольна победой, одержанной Тариелем над непокорными данниками. Если она и обладает честолюбивыми замыслами, то теперь нет препятствий посвятить в эти замыслы и Тариеля.
      Она ведь писала ему: «Шенган чемиса крмобиса цинасац викав мдомниа» – «Я и раньше хотела выйти за тебя замуж» и, значит, нет причин, которые могли бы их раз'единить. Разве только несогласие отца? Но с этой стороны не может быть никаких неожиданностей. Ведь Тариель воспитывался при дворе как будущий властелин, ему внушали мысль, что трон должен перейти к нему, и царь и царица смотрели на него и свою дочь с упованием, как на будущих своих преемников. Повидимому, все шло к благополучному концу.
      До сих пор мы излагали отдельные, мелкие эпизоды из рассказа Тариеля. Перейдем к тому месту поэмы, которое является основным – к убийству жениха. С этого события начались все несчастья действующих лиц. Тариель бежал. Нестан-Дареджан была похищена. Автандил отправился искать сначала Тариеля, потом Нестан-Дареджан.
      Кто же такой этот жених и почему он так неожиданно появился? Оказывается, он наследник престола Хварезмского царства. Удивительный прием у Шоты! Описывая царскую семью Георгия III, он для маскировки выбирает не какие-нибудь вымышленные страны, а исторически существующие государства – Индию, Аравию – и описывает царствующих в них лиц. Шота точно отсылает читателя в эти страны, чтобы проверить описываемые события, хотя, конечно, заранее можно сказать, что ни в Индии, ни в Аравии ни единого элемента из сюжета поэмы обнаружить нельзя.
      Этот прием историчности Шота применяет и в отношении жениха, неожиданно всплывшего на поверхность грузинской политической жизни. Хварезмское царство – не выдумка, а действительно существовавшее в Средней Азии государство. Когда автор говорит, что наследник Хварезмского царства выступил претендентом на руку царской дочери и, тем самым, на престол Грузии, создается впечатление, что этот исторический факт поддается проверке, его можно установить по летописям и Грузии и Хварезма. На самом деле таких летописных данных не существует и не существовало, и для современников ясно, что речь идет не о «хварезмском женихе». Вымышленный характер этой фигуры устанавливается в поэме и обстоятельствами решения вопроса о браке. Царь вызывает к себе Тариеля и говорит ему, что он не имеет наследников и хочет выдать дочь замуж, чтобы передать трон ее мужу, а самое главное, чтобы не прекратился его род: «Роме мивцет тахти чвени, сахет чвенат гамовсахот, самепоса вапатронот, сахелципо шевинахот, ар амовцхдет». Последнее выражение ясно говорит, о каком женихе идет реч. «Ар амовцхдет!» – «Чтобы род не прекращался!» Но разве мог Георгий III выдать дочь замуж за хварезмского царевича, зная, что род Багратидов тогда прекратится и начнется уже род хварезмов? Следовательно, речь идет об особом женихе, о котором царь решает поговорить прежде всего с Тариелем и убедить его в неизбежности этого «брака».
      Он воспитывает в своей семье приемного сына, Тариеля, который, как он недавно убедился, любит его дочь. Он не скрывает ни от Тариеля, ни от окружающих, что, не имея сыновей, воспитывает Тариеля как своего будущего преемника. Однако он не идет на этот последний и единственно правильный при таких условия шаг.
      Он созывает совещание и прямо ставит вопрос о необходимости брака с хварезмским женихом. Больше того. Получается так, что брак этот неизбежен. Казалось, лишь только Тариель узнает об этом, он должен со всей силой протестовать против матримониальных планов царя. Они для него не что иное, как полная катострофа.