Вскоре инициатива перешла полностью на сторону республиканцев, и 18 марта они начали решительное наступление. Вот теперь темп движения частей итальянского корпуса действительно достиг 25 километров в сутки. Только двигались они не вперед, а назад - вдоль все того же Сарагосского шоссе. Через несколько дней итальянский экспедиционный корпус перестал существовать. Кстати, большой вклад в его разгром внесли итальянцы-интернационалисты батальона имени Гарибальди.
      Лично мне непосредственного участия в боях с итальянским экспедиционным корпусом принимать не приходилось. После Харамской операции меня назначили советником во 2-й мадридский корпус, командиром которого был полковник Альсугарая, старый офицер королевской армии, но честный человек, на совесть служивший Республике. А начальником штаба корпуса вскоре стал тот самый офицер, который впервые сопровождал меня на фронт под Мадрид, теперь уже подполковник, - Эстрада. Работали мы с ним дружно. Да и с Листером, с Лукачем не терял связи, наезжал к ним под Гвадалахару. Но все же дела заставляли почти неотлучно находиться в Мадриде. По этой причине так и не удалось мне свидеться со своим однокашником по академии имени М. В. Фрунзе полковником А. П. Фоминым, который запомнился мне скромным человеком и умным артиллеристом.
      Он прибыл под Гвадалахару в самый разгар боев. Я в это время был целиком поглощен Мадридом, только поговорил с ним по телефону и условился о встрече после боев. А полковник Фомин выехал на фронт. В деревне Трихуэке, наблюдая за ходом боя с колокольни, попал под бомбежку. И был убит. Такая печаль нахлынула, когда дошло до меня это известие!
      Война есть война, и скорбные, тяжелые вести обрушивались на нас довольно часто. Незадолго до гибели А. П. Фомина мы потеряли на Южном фронте прекрасного артиллериста полковника В. И. Димитрова, а позднее, уже на Арагонском фронте, на командном пункте генерала Вальтера был убит еще один наш прекрасный товарищ - полковник И. Г. Пидгола. Сложил голову за свободу Испанской республики легендарный генерал Лукач - Мате Залка. Тяжелые, невосполнимые жертвы...
      Итак - новое место работы. Появились иные заботы, нужно было привыкать к другим людям. Корпус вел в основном бои по обороне Мадрида. На некоторых участках, например перед Аравакой, мы без особых усилий улучшили свои позиции. Пробовали выбить фашистов из Университетского городка, однако сделать это республиканцам так и не удалось.
      Штаб нашего корпуса располагался в старом королевском дворце, сооружении столько же внушительном, сколько и знаменитом. Дворец этот знал на своем веку немало жестоких интриг, сопутствовавших всем поколениям испанских королей и описанных в свое время немцем Георгом Ф. Борном в известных "Тайнах. Мадридского двора", за достоверность которых, впрочем, трудно поручиться. Во всяком случае, для штаба корпуса удобнее помещение трудно было найти. Возведенный на высоком восточном берегу реки Мапсанарес, за которой раскинулся столичный парк; Каса-де-Кампо, дворец, образуя глубокий внутренний двор, наполовину уходил в землю, а наполовину возвышался над городом своими двухметровыми стенами, от которых фашистские снаряды отскакивали как горошины. Штаб корпуса находился на первом этаже, обращенном в сторону города. Наверху же было самое подходящее место для наблюдательных пунктов. Там они и располагались, защищенные мешками с песком, - артиллерийский, оперативного отдела, представителей авиации и службы ПВО.
      Со стороны города перед дворцом красовалась небольшая площадь, окруженная статуями королевских особ и утопающая в цветниках, а к ней примыкал оперный театр, превращенный в артиллерийский склад. Невдалеке площадь Пуэрта-дель-Соль. Обычно она кишела людьми, что привлекло к ней внимание фашистских артиллеристов. Когда сюда залетали снаряды, площадь моментально пустела, но через несколько минут снова заполнялась громкой и оживленной толпой.
      Своеобразно жил Мадрид. У стен его, обращенных в сторону противника, проходила передовая линия, и тут смерть косила людей, а несколько кварталов в глубь города - совершенно иная атмосфера: бойко торгуют магазины, вовсю работают кафе, кино, театр оперетты, спектакль "Мухерес де фуэго" ("Женщины огня") не сходит со сцены, и зал битком набит солдатами. Наплевать, что над головой зияет оставленная снарядом пробоина и в нее заглядывают крупные южные звезды, - вентиляция лучше!
      Дети играют на улицах в войну и посещают зоопарк, который никто и не думал закрывать. Разорвется снаряд - ребятишки шарахаются в подворотни, а потом снова выбегают, крича и жестикулируя. Бывало и так, что после артиллерийского обстрела какой-нибудь курчавый малыш со сбитыми коленками лежит в луже крови и его подбирают, как солдата в бою.
      На Гран-Виа - четырнадцатиэтажная "Телефоника". Это центр международной связи. Здесь вас могут соединить с Москвой, Лондоном, Парижем, Лиссабоном и даже Нью-Йорком.
      И здесь же, на "Телефонике", - командный пункт республиканской авиации. Когда фашистские бомбардировщики прилетают бомбить Мадрид, офицеры вызывают свои истребители, и над городом закипают жаркие бои. Отсюда же корректируется огонь республиканской дальнобойной артиллерии, отсюда изучает поведение противника оперативный наблюдатель штаба фронта.
      Так живет и воюет Мадрид. Работает метрополитен, но в его шахтах расположены и мастерские по изготовлению артснарядов. А в железнодорожных депо республиканцы наладили даже производство прожекторов для борьбы с авиацией фашистов. Помню, в какой восторг пришли рабочие, когда под лучами их прожекторов, проходивших испытание, загорелась толстая сосновая доска, а наш советский товарищ, интернационалист-зенитчик Н. Н. Нагорный дал прожектору высокую оценку.
      В штабе 2-го мадридского корпуса шла обычная боевая работа. Меня удивляло лишь, что никто не выезжал в войска и предпочитал наблюдать обстановку на участке корпуса из-за толстых стен дворца. Пробовал я говорить кое с кем по этому поводу, но мне невозмутимо отвечали:
      - Зачем же ездить, если и так все видно?
      Сдается мне, что я стал жертвой остроумия. Однажды я заметил, что офицер, вышедший из милисианос, не умел читать топографическую карту, и хотел объяснить ему, что к чему.
      - Помилуйте! - отшутился он. - Зачем мне фотография местности, если перед моими глазами оригинал?
      Исключение из офицеров корпусного управления составлял лишь комиссар корпуса Гонсалес Молина. Он часто, почти ежедневно, в компании со мной бывал в передовых траншеях. Возле Университетского городка, попав под минометный обстрел, комиссар был тяжело ранен.
      Живой достопримечательностью королевского дворца был дворецкий, вечно бродивший с огромной связкой ключей: комнат было неисчислимое множество, а доверить ключи кому-нибудь другому этот человек, носивший монашеское одеяние, не мог - службу нес исправно. Вспомнился он мне потому, что одно время по вечерам с верхнего этажа кто-то сигнализировал противнику азбукой Морзе с помощью фонаря, и мы должны были сначала искать дворецкого с его злополучными ключами, а потом того, кто подавал сигналы. В конце концов удалось обнаружить под крышей сигнальное устройство. От него шли два провода куда-то внутрь стены. Куда? Это, как мы шутили, осталось тайной мадридского двора. Провода перерезали, сигнализация прекратилась, а заниматься дальнейшими поисками злоумышленника было, откровенно говоря, некогда...
      В один из июньских дней 1937 года меня пригласил начальник Генерального штаба республиканской армии полковник Рохо. Мне не однажды приходилось встречаться с этим человеком, и он всегда производил на меня впечатление умного и храброго военачальника. Выходец из бедной семьи, Висенте Рохо посвятил себя военному делу. Преодолевая косность и рутину старой королевской армии, изучал стратегию, тактику, историю военного искусства и в свое время преподавал тактику в кадетском корпусе. А когда грянул фашистский мятеж, без колебаний встал на сторону Республики и во главе народных колонн храбро сражался на подступах к Мадриду, сражался с теми самыми дворянскими сынками, которым вдалбливал военную премудрость и которые обратили ее против своего народа. Можно ли удивляться тому, что Рохо, профессор кадетского корпуса, стал видным республиканским командиром и, будучи начальником штаба у бесславного Миахи, в сущности, возглавил героическую борьбу испанского народа за Мадрид.
      От души радовались мы, военные специалисты, при известии о назначении в мае 1937 года Висенте Рохо начальником Генерального штаба. Очень скоро мы почувствовали, что у кормила этого "мозгового центра" республиканской армии стоит дельный и очень нужный Испании человек...
      При встрече Висенте Рохо сразу же завел речь о положении на фронте.
      - Посмотрите, полковник Малино, - говорил Рохо, пригласив меня к большой настенной карте, - здесь от Сомосьерры до Харамы занимает фронт мадридский корпус мятежников. Это весьма сильный корпус - пятьдесят пять тысяч солдат, триста орудий, сто танков. Сто самолетов могут поддержать мятежников. К тому же в Толедо и Талавере - резервы в десять тысяч солдат, а где-то здесь, - Висенте Рохо очертил район юго-западной Эстремадуры, более крупные резервы, их численность нам пока неизвестна.
      Все, о чем говорил полковник, я отлично знал и невольно возникал вопрос: "Зачем он повторяет мне это?"
      - Правда, фронт мятежников не сплошной, состоит из отдельных опорных пунктов. Каждый обороняется одним-двумя батальонами. Ко всему прочему, и у нас сил немало, кое в чем мы даже превосходим противника...
      Все понятно: в голове полковника Рохо возникала идея новой операции.
      - Вы правы, - сказал я, продолжая мысль собеседника, - удар можно нанести из-под Мадрида на юг.
      Рохо оживился:
      - Мы, кажется, поняли друг друга. Не возьмете ли вы, советские военные специалисты, на себя труд разработать операцию? - И задумчиво произнес: - По-видимому, она будет называться Брунетской.
      В ту минуту я был очень признателен полковнику за доверие и от чистого сердца поблагодарил его за это.
      - Лишь небольшая просьба к вам, - заметил я как бы мимоходом. Позвольте нам не только разработать операцию, но и подготовить работу по сосредоточению войск.
      По лицу Висенте Рохо пробежала горькая усмешка:
      - Да, я понимаю, опыт Харамы... К сожалению, он ничему не научил наше командование. Вы имеете в виду, конечно, сохранение тайны? Что ж, согласен.
      Так началась подготовка к Брунетской операции. Вскоре окончательно сформировался ее замысел: два армейских корпуса, нанося главный удар из района северо-западнее Мадрида, прорывают фронт мятежников, наступают на юг, через Брунете, затем Навалькарнеро и обрушиваются на мадридский корпус с тыла. Еще два корпуса наносят вспомогательные удары из районов севернее Аранхуэса и юго-восточнее Мадрида навстречу главным силам Центрального фронта. В результате важнейшие коммуникации мадридского корпуса должны были быть перерезанными, а часть вражеских частей - окруженной. После этого уничтожить их уже не составляло бы особого труда.
      Мало-помалу начали сосредоточивать резервные соединения фронта в районе к северо-западу от Эль-Пардо, почти до Эль-Эскориала. Разумеется, такая крупная перегруппировка войск была замечена всеми в штабе Центрального фронта.
      - Что это вы там затеяли? - допытывался начальник штаба фронта Матальяна.
      - Проводим большие тактические учения, войска надо тренировать, отвечали ему.
      Матальяна, очевидно, оценил организованные мной ранее учения со штабами частей и бригад и поэтому успокоился.
      Каково же было его удивление, когда за сутки до начала операции он узнал правду. Темперамент испанца этого перенести не мог, и Матальяна взорвался бурным негодованием. Как, от него, начальника штаба фронта, скрыли операцию, которую он должен проводить!
      На помощь опять пришел Висенте Рохо. Основной удар он, как говорится, принял на себя, а всем вместе нам уже нетрудно было успокоить разъяренного Матальяна. Тем более что замысел операции пришелся ему по душе. В конце концов он пожал плечами и с улыбкой проговорил:
      - Что за выдержка у вас, русских!
      В ночь на 6 июля 5-й армейский корпус, а с утра 6 июля 18-й армейский корпус начали наступление, 11-я пехотная дивизия Листера, ночным маневром обойдя опорные пункты мятежников в Льянесе и Кихорне (не зря упирал Рохо iid прерывность обороны мятежников), на рассвете была в Брунете. Тяжелее сложилась борьба за остальные укрепленные пункты, и мне спешно пришлось убыть к месту боев.
      Утром 6 июля республиканцы приготовились к штурму Вильянуэва-де-Каньяда. Но атака не принесла успеха, и командир корпуса Хурадо недоумевал:
      - Ничего не могу понять. Все было сделано - и артиллерийская подготовка проведена, и самолеты ударили, а толку нет.
      Вскоре стали ясны причины неудачи. Здесь, под Вильянуэва-де-Каньяда, повторилась обычная ошибка, которую допускали республиканцы: слишком велика была пауза между артподготовкой и атакой. Мятежники успели оправиться от потрясения, покинуть укрытия и отбить республиканцев организованным огнем.
      - Очевидно, вы правы, - согласился со мной командир корпуса, когда я высказал ему эти соображения.
      Дело было, однако, не только в этом. Уже в ходе повторной атаки было видно, как плохо взаимодействовали пехота, танки, артиллерия и авиация. Пришлось заняться этим уже под вражескими пулями. К вечеру опорный пункт мятежников в Вильянуэва-де-Каньяда пал. На следующий день был взят Льянес, а 9 июля - Кихорна.
      Тем временем командование мятежников успешно подтянуло к месту прорыва резервы, в том числе снятые с Северного фронта лучшие дивизии. Фронт как бы застыл в форме мешка, который фашисты могли срезать фланговыми ударами. В этих условиях нужно было спешно принимать меры к устойчивой обороне. К счастью, враг не использовал выгоднейшей возможности окружения республиканских войск и 24 июля нанес фронтальный удар. Захват Брунете стоил ему больших жертв, и дальнейшее продвижение мятежников захлебнулось.
      Р. Я. Малиновский "Три сражения"
      * * *
      Много лет прошло с тех пор, как пробиралась я с испанскими партизанами по тылам фашистских мятежников, но и сегодня отчетливо помнятся подробности давних боевых походов, испытанная в те дни великая сила интернационального братства, которая роднила людей разных национальностей, возрастов, мировоззрений.
      Во время моего пребывания в Испании я была назначена переводчицей к И. Г. Старинову, военному советнику и инструктору в отряде специального назначения. Командовал отрядом Доминго Унгрия. Об этом первом в Испании партизанском отряде я и хочу рассказать.
      И. Г. Старинов, принявший в Испании имя Родольфо, приехал в Валенсию, когда отряда практически еще не существовало. Не было даже помещения, в штабах республиканской армии не верили в эффективность партизанской борьбы. Много пришлось потратить сил, чтобы подобрать и подготовить кадры для нового, малоизученного дела.
      Сначала стали обучать пять человек. Это были хорошие, преданные Республике люди, но уже пожилые, непригодные к военной службе: при быстрой ходьбе они задыхались. После встречи Старикова с Хосе Диасом и Долорес Ибаррури прислали еще 12 молодых, уже обстрелянных бойцов. Отряду выделили одну грузовую и две легковые автомашины, отвели дом в пригороде Валенсии, где была организована школа обучения тактике и технике партизанских действий.
      Во второй половине декабря 1936 года мы отправились на первое боевое задание в район Теруэля - сдавать экзамен на зрелость.
      В тыл противника вышли засветло; впереди проводники, за ними капитан Унгрия, Родольфо и я, за нами первый заместитель командира Рубио с ручным пулеметом и Антонио Буйтра-го, второй заместитель командира.
      На спине у каждого белые лоскутки с привязанными к ним гнилушками. Они светятся в темноте и помогают не терять из вида идущих впереди. Ночь в Испании наступает быстро, и если нет луны, то сразу становится темно.
      Подошли к лесу. Идем почти бесшумно, иногда останавливаемся. В ночной темноте, споткнувшись, падает Рубио. Останавливаемся. Все тихо. Опять вперед. Чем дальше углубляемся в тыл врага, тем увереннее идем.
      Часа через два остановились отдохнуть и закусить. Разрешено курить, но с соблюдением маскировки: укрывшись с головой куртками. Бойцы курили, а я в тревожном раздумье вспомнила свою семилетнюю дочь, оставшуюся в Москве. Как-то она там?..
      Через полчаса Родольфо шепчет:
      - Пора. - Я перевожу на ухо Доминго, он шепотом подает команду остальным.
      По дороге переходим ручей, альпаргатас - тряпичные туфли - промокли, ноги зябнут.
      Линия фронта далеко позади, но близость противника не чувствуется, мы полностью доверяем проводникам и потому идем спокойно.
      Только к трем часам ночи вышли к автомобильной дороге Теруэль Каламоча. Я с непривычки устала, заметно устали и другие. Дорога от нас всего метрах в ста. Показались огоньки, мимо пронеслась легковая машина.
      Небольшой отдых - и приступили к работе.
      Группа Доминго должна была разрушить связь и подорвать однопролетный железобетонный мост. Ширина дороги - около 10 метров, взрывчатки у партизан немного.
      - Что будем делать? - спросил Доминго, когда мы остановились под мостом.
      Родольфо ответил не сразу. Он измерял балки. Потом подвел капитана к опоре и сказал:
      - Минируйте так, как на занятиях по дороге Валенсия - Альбасете, только побольше камней поставьте для забивки.
      - Согласен, - ответил Доминго и добавил: - Здесь можно сделать хорошую забивку - камней вокруг много.
      Мы затаились. Промчался еще автомобиль. Группа Доминго приступила к работе, а мы, переждав еще одну машину, направились к железной дороге. Шли около 10 минут, часто прислушивались, но все было спокойно. У металлического моста длиной около восьми метров быстро установили приготовленные заряды, заминировали железную дорогу и принялись за столбы линии связи. Времени оставалось мало, спешили, не все ладилось. Наконец фитили подожжены, и мы стали поспешно отходить.
      - Легковая машина! - предупредил Рубио.
      Едва мы достигли шоссе, как яркая вспышка осветила все вокруг, раздался взрыв. За ним последовали другие. Мы пересекли автомобильную дорогу, прибавили шагу, спеша на сборный пункт. И вовремя.
      Большой огненный столб поднялся в ночное небо, потом донесся сильный взрыв. Было слышно, как ударились о землю падающие обломки разрушенного железобетонного моста. Люди ликовали.
      - Формидабле! Муй бьен{111}! - бурно выражали свой восторг наши проводники.
      И снова взрыв - теперь на железнодорожном мосту. Все радовались, позабыв, что находятся в тылу противника, который в любую минуту мог организовать поиски диверсантов.
      В обратный путь шли налегке, довольные удачей, не чувствуя усталости.
      На Теруэльском фронте мы провели еще несколько успешных операций. Наступил январь. Нам приказали срочно выехать на Южный фронт. Все обрадовались, особенно Доминго: он родился в тех местах и хорошо знал окрестности.
      В Альбасете наш отряд пополнили интербригадовцы - поляки, югославы, болгары, чехи, словаки, немцы, австрийцы, итальянцы, один американец, финны и французы. В отряде стало больше ста человек.
      Был среди интербригадовцев и югослав Иван Хариш, прославившийся в годы второй мировой войны на своей родине. За дерзкие диверсии в тылу оккупантов Хариша прозвали Ильей Громовником. После окончания войны Иван Хариш, народный герой Югославии, стал генерал-майором югославской Народной армии.
      Но все это было потом, а тогда, в январе 1937 года, мы готовились к выполнению нового задания и переходу линии фронта под Вильянуэва-де-Кордова.
      Переход группы Хариша в тыл противника был назначен на вечер. На командный пункт командира батальона прибыли засветло.
      - Все готово, - доложил комбат.
      Хариш был благодушно настроен. Шутил. Он мог шутить: у него все до деталей было продумано, предусмотрено.
      - Что же у вас так мало патронов? - спросил командир батальона у Хариша.
      - Но зато у нас много взрывчатки, - ответил Хариш. - Перестрелка нам невыгодна, помощи нам ждать не от кого. Противник своих раненых в госпиталь повезет, а мы должны нести. Когда же на нашей мине подорвется машина или упадет поезд с насыпи, то стрелять в нас уже будет некому.
      Начинало темнеть. Хариш отдавал последние приказания.
      - Дорогой мой капитан, - обратился Иван Хариш к комбату. Обязательно предупредите, чтобы при возвращении в нас не стреляли!
      Мы простились, и через несколько минут группа бесшумно исчезла в темноте. Изредка до командного пункта доносились одиночные выстрелы, потом все затихло. Часа через два возвратились проводники. Старший доложил капитану, что группа прошла мимо передовых постов франкистов.
      Первым известием об успехе партизан было сообщение от республиканских летчиков. В районе действий группы Хариша они обнаружили пущенный под откос эшелон с техникой и боеприпасами. Через трое суток Хариш со своей группой возвратился.
      Вылазки в тыл врага стали обычной работой партизан. Однако переход в тыл, особенно возвращение оттуда, были сопряжены с большой тратой времени, с риском быть убитым своими. Поэтому при первой возможности была создана скрытая база в тылу фашистов.
      Первой такой базой стал заброшенный маслодельный завод в 12 километрах северо-западнее Адамуса. Ее организовали по инициативе и с помощью командира роты республиканской армии.
      Он лично принимал участие в операциях нашего отряда. На базу доставили несколько сотен килограммов взрывчатки, запас боеприпасов и продовольствия. Оттуда совершали вылазки на коммуникации мятежников.
      Базу организовали в середине февраля, но я туда поехала позже, сопровождая очередную партию.
      Боеприпасы и продовольствие к исходу дня погрузили на мулов и сосредоточили на нашем переднем крае. В бинокль мы наблюдали передвижение вражеских патрулей, изучали расположение постов противника. С наступлением темноты двинулись вперед. Копыта животных были обернуты кусками фланелевых одеял. Обутые в альпаргатас, мы шагали бесшумно. Мулы, точно понимая опасность, тоже шли осторожно.
      Идти было тяжело. Пересекали канавы и ручьи, поднимались в горы, опускались в низины. Казалось, нашему походу не будет конца.
      Но вот впереди зашевелился светлячок. Через две-три минуты к нам подошли два партизана и повели на базу.
      Темные, низкие здания. Около одной из стен, на которой, как в сказке, навешаны светящиеся гнилушки и натянуты многочисленные провода, стояли часовые. Охрана ввела нас в закопченное помещение. Слабо горели дрова в камине. На полу спали человек двенадцать. Вокруг сидели караульные.
      Во дворе тихо, никаких признаков жизни. Доминго стал знакомить меня с базой. Первым делом он показал стену около часовых.
      - Но пасаран! - сказал капитан с гордостью. - Все эти проволочки, светлячки связаны с проводами и сигналами на подходах к базе. Свои знают, где и как можно пройти, как предупредить охрану. А тот, кто этого не знает, обнаружит себя. Тут много поработали Родольфо и интербригадовцы.
      С северо-запада доносился гул падающей воды.
      - Электростанция по прямой всего в двух с половиной километрах, но мы ее не тронем, - шептал мне капитан. - Для нас она отличное прикрытие. Фашисты и не подумают, что мы так близко от станции и не трогаем ее.
      Утром вернулись с задания группы Рубио, Яна Тихого и Алекса, единственного в нашем отряде американца.
      На базе больше 50 человек. Перемещение по ее территории строго ограничено. Ходить можно только так, чтобы не было заметно ни малейших признаков людей в полуразрушенном, забытом заводике, где до войны вырабатывалось оливковое масло.
      Заводик скрывала оливковая роща. С востока - крутой подъем, заросший деревьями. С запада и юго-запада - спуск в долину, по которой протекала небольшая река. На ней и были построены высокая плотина и гидростанция. В бинокль хорошо просматривались часовые на плотине.
      - Если фашисты нападут на нас до обеда, нам трудно будет продержаться до темноты. Если во второй половине дня - мы заставим их развернуться на дальних подходах, поставим мины замедленного действия и отойдем на запасную базу. А ночью уйдем через линию фронта к своим, - пояснял Доминго.
      Предстояла операция по крушению поезда и подрыву двух небольших, но высоких мостов на железной дороге, идущей к Кордове.
      Перед заходом солнца три группы направились на задание. Одна под командованием молодого моряка Руиса должна была подойти к железной дороге Монторо - Кордова с севера. С ним пошли Родольфо, Доминго, Ян Тихий и еще шесть человек.
      Наступила ночь. Я осталась на базе. Меня поражало полное спокойствие, уверенность людей в своей безопасности. Во дворе ходили парами часовые. Вечером в помещении с плотно занавешенными окнами ярко горел камин, партизаны слушали радио. А рядом гидростанция, охрана мятежников. Линия фронта - в десяти километрах.
      На базе остался со своей группой Хуан Гранде. Они должны были идти на задание на следующий день, а пока их черед нести охрану. Еще с вечера Хуан проверил всю систему сигнализации, проинструктировал людей.
      В ту ночь я не ложилась спать, и мы сидели и беседовали с Хуаном Гранде, настоящее имя которого было Иван Попович.
      Вдруг до нас донесся гул далекого взрыва.
      - А может, нам это только показалось, потому что мы ждем взрывов? спросила я черногорца.
      - Нет. Был взрыв, большой взрыв. Это не поезд, это на мосту.
      Утром вернулся Руис со своей группой. Все устали, но были довольны.
      - А где Доминго и Родольфо? - спросила я у Руиса.
      - Пошли прямо в Адамус. Товарный поезд упал, надо добивать.
      Перед обедом мы услышали взрывы со стороны Монторо.
      Поздно ночью вернулись на базу Доминго, Родольфо и Тихий. Они принесли радостную весть об успешном выполнении задания и о том, что удалось уничтожить вражеские машины, вывозившие боеприпасы из потерпевшего крушение воинского эшелона под Монторо.
      Следующей ночью Родольфо, Доминго, я и шесть человек сопровождающих покинули базу. Ехали на мулах. До предполагаемой линии фронта добрались без приключений. Но где именно находятся подразделения противника - этого мы не знали. Дальше решили идти пешком. Мулов повели за собой, благо животные они смирные.
      Вдруг где-то слева раздалась перестрелка. Значит, враг рядом, но близко и свои войска. Хосе, пожилой крестьянин, работавший до мятежа на том самом маслозаводе, где оборудовали партизаны базу, прекрасно знал местность. Он вывел нас к ручью, за которым накануне были республиканские войска. У нас был пароль, но кто мог гарантировать, что вместо отзыва не раздастся очередь из пулемета?..
      Пройдя около полукилометра, остановились. Проводник ушел в сторону. Минут через двадцать он возвратился с двумя республиканскими солдатами. Мы среди своих, в тылу республиканских войск...
      Группы отряда Доминго усиливали удары по тылам мятежников. Все успешнее выполнялись сложные задания: подрывались на минах автомашины, под откос летели поезда. На участке Кордова - Монторо и внутри сильно охраняемого туннеля по дороге Кордова - Пеньярроя были подорваны железнодорожные составы. Но самым большим успехом, достигнутым бойцами отряда, был взрыв поезда с итальянскими фашистами, среди которых было много офицеров. В газетах, издаваемых на территории, занятой мятежниками, им были посвящены пышные некрологи. Франкисты безуспешно терроризировали местное население, стараясь найти виновников этого дерзкого покушения, - правды они не дознались.
      После этого взрыва Доминго Унгрия вызвали с докладом к начальнику Генерального штаба Висенте Рохо, который подписал приказ о создании специального батальона для действий в тылу противника. Так Унгрия стал "хефе дель батальон эспесиаль" - командиром специального батальона.
      Успешное выполнение заданий в тылу врага доставило отряду Доминго не только много радостей, но и немало хлопот.
      На базу в Вильянуэва-де-Кордова началось паломничество корреспондентов. Из конспиративных соображений Доминго и Родольфо старались не попадаться им на глаза. Капитан внушил всем на базе, чтобы держали язык за зубами.
      Журналистов принимали гостеприимно, с ними беседовали, но на вопросы, кто и как осуществил диверсии, вежливо отвечали:
      - Война еще не кончилась. Рано рассказывать о средствах и способах, о людях.
      Одним из первых на базу приехал Илья Эренбург. Доминго показал Илье Григорьевичу свое хозяйство. Первым делом повез к конным диверсантам.
      - А это что за наездник? - удивленно спросил писатель, увидев восьмилетнего Антонио, сидевшего на породистом рысаке.
      - Это мой сын, - с гордостью ответил Доминго.
      Вечером в честь гостя был дан ужин. Илья Эренбург поинтересовался, все ли интербригадовцы знают испанский язык.
      - Два югослава, итальянцы и французы понимают, а другие, когда поступили в отряд, знали всего несколько десятков слов, а теперь уже все могут объясняться, - ответил Доминго.
      Обратившись к сидевшему рядом Хуану Гранде, Эренбург спросил:
      - Почему вы пошли в партизаны?
      - Потому что приехал в Испанию воевать против фашистов.
      - Но воевать можно на фронте, там фашистов тоже много и иностранцам проще: не обязательно знать язык, - допытывался Илья Григорьевич.
      - В тылу врага бьешь там, где он не ждет. Мятежники в поездах и машинах как змеи в клетках. Вот и бьем их, пока не выползли, - объяснял Хуан.
      Уезжая, Илья Григорьевич обещал:
      - Я напишу о вас с полным соблюдением конспирации.
      Очерк Ильи Эренбурга был опубликован в газете "Известия". Когда я перевела его Домин-го, он остался доволен: конспирация была на высоте.
      Возле Кордовы партизаны уничтожили 11 поездов. Возле Гранады они взорвали мост Пинос-Пуэнте. Железнодорожное сообщение между Гранадой и Малагой было прервано в течение 12 дней. Недалеко от Касереса партизаны разобрали путь. Эшелон итальянцев, направлявшийся в Саламанку, был уничтожен.
      Ночью партизаны нападают на заставы фашистов...