Американцы знали о существовании довольно слабого немецкого подполья, состоявшего из армейских офицеров и некоторых гражданских лиц, которые никак не могли решить, следует ли убить Гитлера или же просто арестовать, после чего начать мирные переговоры с союзниками. Среди заговорщиков были также представители старого немецкого дворянства, ремесленники и политики. Незнакомец мог, конечно, принадлежать к их кругу, но для выяснения этого нужно было соответствующее подтверждение.

– Мы не знаем, – прервал его рассказ Даллес, – не являетесь ли вы агентом-провокатором.

– Вы были бы слишком наивными, – согласился немец, – если бы у вас не возникло никаких подозрений. Сейчас я не могу доказать, что таковым не являюсь. Однако если бы я был провокатором, то вряд ли сумел бы представить вам такое количество секретной документации. Согласитесь, для отвода глаз вполне хватило бы двух-трех бумаг.

Он немного помолчал и откашлялся. Доктор Браун глянул на курьера и сказал:

– Если мой друг не станет возражать, я приведу одну фразу, которую он произнес вчера при нашей встрече. Он провозгласил тост: «Недостаточно сжимать руку в кулак в кармане, надо, чтобы он мог нанести удар».

Эти слова произвели на американцев благоприятное впечатление. Тем не менее они подумали: может быть, за этим все же что-то скрывается, скажем, предоставление документов в обмен на освобождение немецких военнопленных или что-либо другое.

Доктор Браун усмехнулся, как бы прочитав их мысли:

– Должен признаться, что мы сначала обратились в британское посольство. Там меня немного знают. Когда же меня спросили о финансовых условиях, а я ответил: «Никаких» – то меня не стали принимать всерьез, а попросту высмеяли, сказав, что это все не более как шутка и к тому же глупая.

– Каковы же ваши условия? – спросил Мейер. Курьер посмотрел сначала на него, потом на Даллеса и медленно проговорил:

– Господа, я ненавижу нацистов. Для меня они – враг номер один. По отношению к большевикам я испытываю то же самое. И те и другие представляют опасность для мира. Но ведь идет война, а страдает народ. Попробуйте поверить, что я действительно – немецкий патриот, человек с совестью, и таких людей в Германии довольно много. Все, что мы просим в качестве оплаты за наши услуги, сводится к оказанию нам помощи и поддержки после войны как в моральном, так и в материальном плане.

– Сейчас трудно предугадать, что будет после войны, – заметил Даллес. – Сначала ее надо выиграть. – Нагнувшись вперед, он постучал костяшками пальцев по столу.

Было уже три часа ночи. Немцы по соображениям безопасности оставаться дольше не могли. Да и курьеру предстояло выехать в Берлин утренним поездом. Следующую поездку он, по-видимому, сможет предпринять в Швецию. Конечно, необходимо какое-то время, чтобы проверить переданную им информацию. И еще. Для того чтобы ему легче было установить контакт с американским посольством в Стокгольме, необходим псевдоним для идентификации.

Потом уже никто не мог вспомнить, откуда и почему появилось имя Джордж Вуд. Может, какую-то роль сыграло постукивание Даллеса по крышке стола. Но как бы то ни было, на этом имени и остановились, восприняв это как хорошее предзнаменование. При прощании мужчины крепко пожали друг другу руки, и Джордж Вуд и доктор Браун бесшумно спустились по лестнице,

Даллес и Мейер после ухода немцев до самого рассвета занимались сортировкой документов. Обменявшись мнениями, пришли к выводу, что стоит рискнуть пойти на предложенную игру и сообщить обо всем в Вашингтон. В течение дня составили обстоятельную депешу с изложением данных о Вуде и просьбой об ускоренной их проверке.

А Вуд в это время сидел в вагоне поезда, мчавшегося в Берлин, уютно устроившись в углу купе. Хотя за истекшие четверо суток он почти не спал – подушки в номере «Терминуса» были едва помяты, – он не чувствовал усталости. Он испытывал такое же радостное волнение, как и после прыжка на лыжах, совершенного им однажды после длительной тренировки, хотя американцы не дали ему никаких доказательств их доверия, а риск, ожидавший его, был очень велик. Как бы то ни было, ему удалось-таки совершить после длительного выжидания первый шаг.

Незаметно он задремал, а когда проснулся от толчка поезда, за окном уже пробегали пригороды Берлина. Хотя день клонился к вечеру, он сразу же поехал на работу на Вильгельмштрассе, чтобы доложиться и посидеть за своим письменным столом. С этой минуты он должен стать еще более осторожным, чем когда-либо, отгородиться от всех стеной молчания, делая вид, что поглощен лишь работой. Самым тяжелым для него было то, что он не мог ни с кем поделиться своими секретами, хотя у него были друзья и знакомые, тоже по-своему не принимавшие нацизм.

За исключением участившихся бомбардировок Берлина жизнь в городе протекала относительно спокойно. Но когда он шел по улицам с вокзала, дома показались ему более серыми и обветшавшими.

На его письменном столе лежала записка с пометкой «Срочно!». Развернув ее, он прочитал: «Немедленно явитесь к чиновнику по вопросам безопасности».

Страх так и пронизал его. Неужто им удалось что-либо уже обнаружить?

. Чиновник оказался человеком с бледным лицом и глубоко запавшими глазами, подозрительно сверлившими собеседника. Когда Вуд зашел в его кабинет, он сидел, насупившись, за столом с телеграммой в руках, которую держал как готовое вот-вот развалиться пирожное.

– Вы ездили в Берн в качестве курьера? – спросил он. Голос его звучал глухо.

– Так точно.

– До нас дошло, что вы почти всю ночь с 23-го на 24-е провели вне стен «Терминуса».

– Да, это так, – ответил Вуд, натянуто улыбнувшись. – Человеку иногда хочется отвлечься. Да вы и сами знаете, как возникает желание побродить по улицам в чужом городе, выпить пару рюмок шнапса в каком-нибудь баре и поболтать с молоденькой девушкой…

– Очень неосторожно с вашей стороны, – прервал его чиновник. – К тому же сказанное вами может не соответствовать истине.

– Должен признаться, что потом я тоже оценил свой поступок как несколько легкомысленный, – согласился Вуд, – и поэтому принял кое-какие меры.

Достав из портмоне небольшую бумажку, он протянул ее ретивому службисту. Тот быстро просмотрел ее. Это была справка бернского врача о том, что Буду утром 24 августа был сделан профилактический укол и произведен анализ крови.

– Все в порядке, – хмыкнул чиновник. – Но в будущем постарайтесь проводить свое время благоразумнее.

Несколько недель Вуд работал как одержимый. Очень часто на его письменный стол ложилась весьма важная и срочная информация, которую он, к сожалению, не мог передать союзникам. Прибытие подкреплений Кессельрингу в Италию, например, было отмечено на фронте 5-й американской армии еще до того, как он сумел передать приказ об этом Даллесу и Мейеру во время своей следующей поездки.

Несмотря на принимаемые им меры безопасности, любой непредвиденный случай мог перечеркнуть все его усилия. Однажды вечером у него появился старый школьный друг, сын зажиточных родителей, ставший лейтенантом вермахта, в гражданской одежде.

– А где же твоя форма? – изумленно спросил Вуд.

– Осталась в казарме, – беззаботно ответил тот. – Я удрал оттуда.

Потом разрыдался и обратился к Вуду с просьбой помочь ему бежать в Швейцарию. Достав из кармана золотые часы, добавил, что за них можно получить достаточно денег.

– Да ты – идиот! – взорвался Вуд. – Разве ты не знаешь, что каждый метр на границе охраняется пограничниками с собаками? Такая попытка равносильна самоубийству.

Попытавшись немного успокоить отчаявшегося офицера, он отвез его в казарму, пока никто ничего не заметил, даже не думая о возможных последствиях, если бы их остановил патруль и проверил документы.

На работе Вуд засиживался допоздна, делая иногда заметки по прочитанным документам. Он не имел права долго задерживать у себя бумаги с грифом «совершенно секретно», однако не возвращал их, пока не снимал копию. Такой материал он не держал ни дома, ни в своем письменном столе, а постоянно носил с собой.

В конце октября у него появились данные о событиях в Испании и Ирландии, которые надо было бы срочно передать союзникам. Поэтому он рискнул обратиться с просьбой о новой поездке. Ему повезло, так как почта направлялась в Берн, а фрейлейн Мария не возражала.

В ночь перед отъездом в Берн он едва не погиб. Вуд ненавидел бомбоубежища, чувствуя себя там как в ловушке. Как сотрудник министерства иностранных дел, он получил удостоверение, с которым мог свободно передвигаться по городу даже во время воздушных налетов авиации союзников. Вечером он навестил знакомого и возвращался в министерство, когда завыли сирены воздушной тревоги. На город посыпался град тяжелых авиабомб с британских самолетов.

Когда он поворачивал с Унтер-ден-Линден на Вильгельмштрассе, его остановил патруль. Полицейский принялся тщательно рассматривать его удостоверение при свете карманного фонарика, и вдруг метрах в ста пятидесяти от них разорвалась бомба, ударной волной их сбило с ног. Через несколько секунд они поднялись, засыпанные пылью, но невредимые. Вуд поблагодарил полицейского за то, что тот остановил его и тем самым спас ему жизнь, угостил гаванской сигарой, оставшейся у него от последней поездки в Швейцарию, и, обходя еще дымившуюся воронку, пошел к себе на работу.

Подготовка к поездке ставила перед ним те же задачи, что и в августе. Привязывать отобранные секретные материалы к ноге Вуд не решился: это было не совсем удобно, да и небезопасно. Зная, что курьерская почта контролю не подвергается, он вложил полученный от Марии конверт в пакет несколько больших размеров вместе со своей документацией и опечатал пакет сургучной печатью со свастикой. Получился своеобразный чемодан с двойным дном.

Ранним утром он выехал с Анхальтского вокзала. Обычно поездка длилась восемнадцать часов, но из-за налетов авиации времени уходило гораздо больше. Улучив момент, он отозвал проводника в сторонку и, дав щедрые чаевые, попросил предупредить его в случае появления самолетов. Он не столько боялся бомбежек, сколько хотел иметь время, чтобы избавиться в случае опасности от компрометирующих материалов.

Часа в четыре утра проводник постучал в дверь его купе, крикнув: «Воздушная тревога!» – и побежал дальше. Поезд остановился. Вуд, не раздевавшийся на ночь, схватил конверт и дорожную сумку и выпрыгнул из вагона на край железнодорожной насыпи.

Они находились в лесу, судя по всему, где-то между Франкфуртом и Карлсруэ. Слабый лунный свет поблескивал на рельсах. Другие пассажиры тоже стали выпрыгивать из вагонов. Плакал ребенок, мужчина, не нашедший в темноте своего чемодана, громко ругался.

Вуд, услышав приближавшийся рев самолетов, сиганул в придорожную канаву. Летевший на бреющем полете английский бомбардировщик дал несколько очередей из пулемета по локомотиву. Ответный огонь открыт не был, так как только специальные поезда имели зенитные установки. Самолет исчез, и тут же на некотором удалении, на повороте дороги, раздался оглушительный взрыв, сопровождавшийся ярким всполохом пламени. Хотя прямого попадания бомбы не было, колею все же повредило. Поезд смог продолжить путь только во второй половине дня. Больше налетов авиации не было, однако Вуд потерял почти целый день.

В Базеле пассажиров подвергли таможенному и паспортному контролю сначала немцы, а потом и швейцарцы. Хотя Вуд и не терял самообладания, он все же испытывал определенный страх, сердце бешено колотилось, а в голове пульсировала мысль: «Ведь с тобой материал, который будет стоить тебе головы, если его обнаружат». Внешне совершенно спокойный, он небрежно держал смертельно опасный пакет в руке. Пограничник, внимательно посмотрев на Вуда, кивнул, разрешив идти.

На вокзале он поспешил в туалет, разорвал внешний пакет и рассовал свою документацию по карманам. Сам пакет сжег, а пепел спустил в унитаз. Взяв такси, перебрался через Рейн к Швейцарскому вокзалу, где сел в поезд, шедший на Берн.

Прибыв к месту назначения, Вуд сначала сдал конверт в посольстве, после чего позвонил Брауну. Встретились через два часа за кружкой пива, доктор сообщил ему, что американцы ждут его уже давно и готовы принять вечером. Мейер встретит его на своей автомашине, английском «триумфе», в половине двенадцатого ночи на мосту Кирхенфельд, идущем через Аару.

Поскольку на мосту будет темно, условились, что на переднем бампере остановившейся автомашины загорится синяя лампочка. Вуд выскочил из укрытия и сел в машину.

– Я очень рад, что вам удалось снова сюда выбраться, – приветствовал его Мейер. – Встретимся у Даллеса, но пойдем туда поодиночке.

Подъехав к пешеходной тропинке, он высадил Вуда, объяснив ему, как пройти к нужному дому через сады. Сам же уехал и зашел позже в дом с другой стороны.

Войдя в кабинет Даллеса, Вуд достал свои трофеи. Немецкая миссия в Дублине, используя нелегальный радиопередатчик, устраивала радиопомехи, сбивавшие корабли союзников с курса. После протеста госдепартамента ирландская полиция конфисковала важнейшие детали передатчика, вынудив его замолчать. Вуд представил телеграмму, в которой немецкий посланник запрашивал необходимые запчасти, которые предполагалось доставить контрабандным путем.

Парижский посол Абетц направил в Берлин план, разработанный Лавалем, по которому родственники людей, перешедших к Де Голлю, подлежали аресту и даже расстрелу в целях устрашения участников движения Сопротивления.

Немецкий посол из Мадрида докладывал:

– Корабли с грузом апельсинов будут по-прежнему отправляться в соответствии с планом.

Буду удалось установить, что Франко, в нарушение договоренностей с союзниками, продает Германии вольфрам, упакованный в ящики из-под апельсинов.

Перед самым отъездом Вуда из Берлина поступило сообщение от немецкого посла в Буэнос-Айресе о том, что из американского атлантического порта в ближайшее время в Европу выйдет большой конвой кораблей.

Это было очень своевременное извещение, план выхода конвоя в море изменили, и запланированные атаки немецких подводных лодок сорваны. За нелегальный экспорт вольфрама на Испанию было наложено эмбарго в поставках нефти.

Вуд предложил присылать в период между поездками небольшие безобидные посылочки с закодированными сообщениями на адрес «шурина» доктора Брауна в Цюрих. Систему кодирования он придумал сам во время вагнеровского концерта в Берлине, будучи страстным любителем музыки.

Чтобы оповестить, дошли ли сведения до адресата, можно было бы, по его мнению, высылать ему от лица этого шурина продовольственные посылочки с рыбными консервами, маслом, кофе и другими продуктами. Кофе класть только тогда, когда информация получена.

Перед уходом Вуд попросил две вещи: небольшой фотоаппарат с высокой разрешающей способностью и оружие.

– Фотографирование документов сэкономило бы уйму времени, – сказал он. – Я мог бы пересылать вам непроявленные пленки или привозить их сам.

Мейер смог передать ему фотоаппарат уже на следующий день, но иметь оружие отсоветовал, так как в случае ареста оно явилось бы отягчающим обстоятельством.

– Впрочем, – рассмеялся Вуд, когда они пожали друг другу руки на прощание, – я могу обзавестись пистолетом и в Германии. Весь вермахт я из него не перестреляю, но он нужен мне на крайний случай – для себя самого.

За всю зиму только в двух продовольственных посылочках от «шурина» доктора Брауна кофе не было вложено.

Буду удалось восстановить отношения со старым другом, вместе с которым они работали в Испании и который теперь был курьером. (В министерском аппарате имелись люди, настроенные против нацистов, но не рисковавшие что-либо предпринять. Некоторые даже подчеркивали свою некоторую оппозиционность, однако правая рука у них не знала, что делает левая. Тем не менее и от них была определенная польза.) Курьер, например, согласился передавать иногда приветы цюрихскому «шурину».

Вуд воспользовался и услугами вышедшего на пенсию по возрасту коллеги, который перебрался на жительство в небольшой домик в Форарльбергских Альпах у Боденского озера. Его звали Вернер, и он ухитрялся переправлять почту в Швейцарию, не интересуясь ее содержанием и предназначением. В штормовые дни конца войны он даже предоставил Вуду убежище.

Однажды Вуд ухитрился переправить в Цюрих микрофильмы, спрятав их в корпус наручных часов. В то время отремонтировать испортившиеся часы в Германии было практически невозможно, так что его просьба к одному из курьеров передать их «шурину» для ремонта была вполне убедительной.

Вашингтон и Лондон интересовались объемом производства военной продукции, чтобы оценить результативность воздушной войны. И Вуд неоднократно представлял такие данные, сопровождая их выводами о моральном настроении населения.

Однажды Берн получил указание из Вашингтона о необходимости уделить больше внимания информации о Японии. Поскольку об очередном прибытии Вуда судить было трудно, а направлять ему шифровку опасно, Мейера осенила блестящая идея. Из Цюриха Вуду послали почтовую открытку с горным пейзажем, текст которой гласил:

«Дорогой друг! Может, ты еще помнишь моего маленького сынишку. У него скоро день рождения, и я хотел бы подарить ему какую-нибудь оригинальную японскую игрушку, которые до недавнего времени были у нас во всех магазинах, а сейчас исчезли. Если они еще, конечно, есть в Берлине…»

Вскоре Вуд сам приехал в Берн и привез подробную информацию о японцах, в том числе и о вооружении японского флота. (Данные эти подтвердили правильность раскодирования японского военно-морского шифра.) Ранней весной 1944 года в Берне стало известно о готовящемся в кругах немецких заговорщиков покушении на Гитлера. Никаких связей с ними Вуд не имел, но через друзей и знакомых узнал о некоторых подробностях. К тому же ему удалось переправить в Берн подробную информацию о характере и месте нахождения штаб-квартиры фюрера на Восточном фронте. Исходя из этого, у союзников возникла идея разбомбить ее с воздуха, но до осуществления этого плана дело так и не дошло.

20 июля 1944 года во время обсуждения обстановки на фронте в деревянном бараке «Волчьего логова» в Восточной Пруссии однорукий полковник граф фон Штауффенберг21 подложил под стол, на котором были развернуты карты, бомбу с часовым механизмом, заложенную в его портфель. Взрыв бомбы произошел, но каким-то чудом Гитлер отделался легкими царапинами. Самый значительный и хорошо подготовленный антинацистский заговор провалился22.

От Вуда долгое время не было никаких известий, и Мейер даже подумал, что прокатившаяся волна арестов и «процессов» захлестнула и его. Только в конце сентября выяснилось, что Вуд жив. С того времени и до самого конца войны поток информации из министерства иностранных дел Германии, весьма ценной для союзников, не прекращался.

Хотел бы сказать несколько слов о своих личных впечатлениях о Вуде, которые помогут читателю разобраться в его характере и вместе с тем покажут трудности, с которыми приходится сталкиваться даже в работе с таким идеалистом, как он.

В конце 1943-го или начале 1944 годов – точно не помню, – во всяком случае задолго до покушения на Гитлера, во время своего очередного приезда в Швейцарию Вуд пожелал переговорить со мною с глазу на глаз. То, что он предложил, и удивило, и обеспокоило меня. Он намеревался прекратить свою и так чрезвычайно опасную нелегальную деятельность в министерстве и стать «полноправным членом» немецкого Сопротивления.

Джордж опасался, что демократическое правительство заклеймит его как пособника нацистов, если он продолжит свою службу. Признание же его «сопротивленцем» обеспечит ему политическое реноме в новой Германии.

Это наивное и тоже безумно опасное решение означало бы ликвидацию для нас источника ценнейшей информации. К тому же над многими участниками Сопротивления нависла серьезная угроза. Приходилось опасаться, что СД уже проникла в их ряды. Так что Вуд не только потерял бы свою ценность для союзников, но и поставил бы собственную жизнь на карту.

Мне пришлось прибегнуть к искусству убеждения, чтобы втолковать ему, что своей нынешней деятельностью он приносит наибольшую помощь антигитлеровскому фронту и что он фактически незаменим. Желавших влиться в ряды противников гитлеровскому режиму хватало, быть же агентом и одновременно принимать активное участие в подпольной деятельности, направленной на свержение Гитлера, просто невозможно.

Убедить Джорджа было нелегко, и мы дебатировали с ним в течение нескольких часов. В конце концов он согласился продолжать свою миссию. С моего сердца, признаюсь, упал камень. Но я пообещал ему, что сделаю все, что в моих силах, чтобы еще до полного разгрома Германии он смог вступить в контакт с друзьями-сопротивленцами (что и было реально достигнуто).