- Фамилия отца?
      - Не знаю.
      - Как это - не знаете?
      - А при чем тут фамилия отца?
      - Моя дорогая, если известен отец, тогда нам нужно получить его согласие, так же как и ваше, прежде чем можно будет предложить ребенка для усыновления.
      - Вы в этом вполне уверены?
      - Боже мой, если я вам говорю, значит, знаю.
      В обед кто-то принес ей сандвич, но съесть его было некогда. В девять часов вечера, уставшая, проголодавшаяся и в значительной степени потрясенная некоторыми приобретенными ею знаниями, Анна шатающейся походкой возвратилась домой, выпила чего-то крепкого, поджарила яичницу с беконом и отправилась спать.
      - Я заеду за тобой завтра утром в восемь часов, - предупредила ее Лиз. - Ради Бога, будь готова.
      И с этого времени она оказалась на крючке.
      Все произошло очень быстро.
      Ей только это и нужно было с самого начала - интересная, трудная работа и множество проблем, которые требовалось решить, - чужих проблем, а не собственных.
      Работа была напряженная и подчас отнимала у нее все душевные силы, но Анне она не оставляла ни одной свободной минуты, и примерно через полтора года - мы перескакиваем прямо к настоящему времени - она вновь почувствовала себя более или менее счастливой. Ей становилось все труднее живо представить себе мужа, увидеть его таким, каким он был, когда взбегал по лестнице к ней навстречу или сидел по вечерам напротив нее за ужином. Не так легко уже было и вспомнить, как звучал его голос, да и само лицо, пока не взглянешь на фотографию, не так четко обрисовывалось в памяти. Она по-прежнему постоянно думала о нем, однако обнаружила, что делает это теперь без слез, и, оглядываясь назад, испытывала некоторое смущение при мысли о том, какой была раньше. Она начала следить за своей одеждой и прической, снова стала пользоваться губной помадой и брить волосы на ногах. Ела она с аппетитом и, когда ей улыбались, искренне улыбалась в ответ. Другими словами, она снова почувствовала себя в своей тарелке. Ей доставляло радость жить.
      Именно в этот момент Анна должна была по делам отправиться в Даллас.
      Обычно заведение Лиз не распространяло свою деятельность за пределы штата, но на этот раз случилось так, что пара, усыновившая с их помощью ребенка, выехала из Нью-Йорка и перебралась жить в Техас. И вот, спустя пять месяцев после переезда, женщина написала письмо, в котором сообщала, что ребенок ей больше не нужен. Ее муж, писала она, умер от сердечного приступа вскоре после того, как они прибыли в Техас. Сама она вскоре снова вышла замуж, и ее новый муж "счел невозможным привыкнуть к усыновленному ребенку...".
      Положение было серьезное, и, помимо благополучия самого ребенка, приходилось думать еще и об обязательствах, налагаемых законом.
      Анна вылетела в Даллас самолетом, который покинул Нью-Йорк очень рано утром, и прибыла до завтрака. Устроившись в гостинице, следующие восемь часов она занималась тем делом, ради которого прилетела. К тому времени когда она сделала все, что можно было сделать в этот день, было около половины пятого, и она чувствовала себя совершенно разбитой. В гостиницу она возвратилась на такси и поднялась в свою комнату. Она позвонила Лиз и рассказала ей о том, как обстоят дела, потом разделась и долго отмокала в теплой ванне. После этого, завернувшись в полотенце, легла на кровать и закурила.
      Все ее усилия насчет ребенка пока ни к чему не привели. Двое местных адвокатов обращались с ней с полным презрением. Как она их ненавидела! Ей ненавистны были их высокомерие и тихие, но откровенные намеки на то, что она не сможет сделать ничего такого, что имело бы хоть малейшее значение для их клиента. Один из них в продолжение всего разговора сидел положив ноги на стол. У обоих выступали складки жира на животе; жир, подобно какой-то жидкости, разливался у них под рубашками и огромными складками свисал над ремнями брюк.
      Анне много раз приходилось бывать в Техасе, но она никогда прежде не ездила туда одна. Она всегда сопровождала Эда в его деловых поездках; и во время этих поездок они часто говорили о техасцах вообще и о том, как трудно заставить себя их полюбить. Дело даже не в том, что они грубы и вульгарны. Вовсе не в этом. Но в этих людях, похоже, живет какая-то жестокость, есть в них что-то безжалостное, немилосердное и беспощадное, что простить невозможно. У них нет чувства сострадания, нет жалости или нежности. Этакая снисходительность - единственная их добродетель, и они без устали щеголяют ею перед незнакомыми людьми. Их от нее прямо распирает. Она обнаруживается в их голосе, улыбке. Но Анна всегда оставалась невозмутимой. Ее это не задевало.
      - Неужели им нравится быть такими напыщенными? - спрашивала она.
      - Просто они ведут себя как дети, - отвечал Эд. - Но это опасные дети, которые во всем пытаются подражать своим дедушкам. Их дедушки были пионерами. А эти люди - нет.
      Казалось, что ими, этими нынешними техасцами, движет лишь самомнение: проталкивайся вперед, и ничего, если и тебя толкнут. Проталкивался каждый. И каждого толкали. И пусть чужой человек, оказавшийся среди них, отступал и твердо говорил: "Я не буду толкаться и не хочу, чтобы меня толкали". Для себя они такое считали недопустимым. И особенно недопустимо такое было в Далласе. Из всех городов этого штата Даллас более других будоражил Анну. Это такой нечестивый город, думала она, такой хищный и нечестивый, он всегда готов стиснуть тебя в своих железных объятиях. Деньги развратили его, и никакой внешний лоск или показная культура не в состоянии скрыть тот факт, что огромный золотой плод внутри прогнил, что бы там ни говорили.
      Анна лежала на кровати, завернувшись в полотенце. В этот раз она была в Далласе одна. Теперь с ней не было Эда, который смог бы ее утешить; и, наверное, поэтому она вдруг начала ощущать легкое беспокойство. Она закурила вторую сигарету и принялась ждать, когда беспокойство покинет ее. Оно не проходило; ей становилось все хуже. Она почувствовала, как в груди образовался комок страха, разраставшийся с каждой минутой. Это было неприятное ощущение, из тех, которые испытываешь, когда находишься один в доме ночью и слышишь, или кажется, что слышишь, шаги в соседней комнате.
      Шагов в этом городе - миллион, и она слышала их все.
      Она поднялась с кровати и подошла к окну, по-прежнему завернутая в полотенце. Ее номер находился на двадцать втором этаже, и окно было открыто. Освещенный тусклыми лучами заходящего солнца, огромный город казался окрашенным в молочно-желтый цвет. Вся улица внизу была забита автомобилями. Тротуар был полон людей. Все спешили домой после работы, и при этом каждый толкался и каждого толкали. Она ощутила потребность в друге. Ей ужасно захотелось, чтобы в эту минуту можно было с кем-то поговорить. Больше всего ей захотелось пойти в дом, дом, в котором живет семья - жена, муж, дети, где есть комнаты, полные игрушек, и чтобы муж с женой схватили ее в объятия у двери и воскликнули: "Анна! Как мы рады тебя видеть! Сколько ты у нас пробудешь? Неделю, месяц, год?"
      Неожиданно, как это часто бывает в таких случаях, ее будто осенило, и она громко воскликнула: "Конрад Крюгер! Боже милостивый! Да ведь он в Далласе живет... по крайней мере, жил когда-то..."
      Она не видела Конрада с тех пор, когда они учились вместе в одном институте в Нью-Йорке. Тогда им обоим было лет по семнадцать и Конрад был ее возлюбленным, ее любовью, всем на свете. Больше года они не расставались и поклялись в вечной преданности друг другу, а в будущем собирались пожениться. Но потом в ее жизнь ворвался Эд Купер, и это, разумеется, положило конец любовной истории с Конрадом. Однако Конрад, кажется, и не очень-то горевал по поводу этого разрыва. А уж то, что он не был убит горем, это точно, потому что месяца через два он стал сильно приударять за другой девушкой из их группы...
      Как же ее звали?
      Это была крупная грудастая девушка с огненно-рыжими волосами и оригинальным именем, очень старомодным. Но вот каким? Арабелла? Нет, не Арабелла. Хотя имя начинается на "Ара"... Араминта? Да! Ну конечно же, Араминта! Больше того, не прошло, кажется, и года, как Конрад Крюгер женился на Араминте и увез ее к себе в Даллас, где он родился.
      Анна подошла к тумбочке возле кровати и взяла телефонную книгу.
      Крюгер Конрад, доктор медицины.
      Разумеется, это Конрад. Он всегда ей говорил, что будет врачом. В телефонной книге были и служебный, и домашний телефоны.
      Может, позвонить?
      А почему бы и нет?
      Она посмотрела на часы. Двадцать минут шестого. Она сняла трубку и назвала номер его служебного телефона.
      - Клиника доктора Крюгера, - ответил женский голос.
      - Здравствуйте, - сказала Анна. - Скажите, доктор Крюгер на месте?
      - Доктор сейчас занят. Позвольте узнать, кто его спрашивает?
      - Не могли бы вы передать ему, что ему звонила Анна Гринвуд?
      - Как?
      - Анна Гринвуд.
      - Хорошо, мисс Гринвуд. Вы хотели бы записаться на прием?
      - Нет, благодарю вас.
      - Чем-то еще я могу быть полезна?
      Анна попросила ее передать доктору Крюгеру номер своего телефона в гостинице.
      - Непременно это сделаю, - заверила ее ассистентка. - До свидания, мисс Гринвуд.
      - До свидания, - сказала Анна.
      Интересно, подумала она, вспомнит ли д-р Конрад П. Крюгер ее имя по прошествии стольких лет. Хорошо бы вспомнил. Она снова легла на кровать и попыталась припомнить, каким был Конрад. Необычайно красивый, вот каким он был. Высокий... стройный... широкоплечий... с почти абсолютно черными волосами.. и еще у него было красивое лицо... энергичное, с точеными чертами, лицо одного из этих героев - Персея или Улисса. Вместе с тем это был очень нежный юноша, серьезный, воспитанный и тихий. Много он ее не целовал - разве что прощаясь по вечерам. С нежностями никогда не лез, как это делали все другие. Когда в субботние вечера он привозил ее домой из кино, то обычно парковал свой старый "бьюик" возле ее дома и сидел в машине рядом с ней, без конца говоря о будущем, о ее будущем и своем, и о том, как он собирается вернуться в Даллас, чтобы стать знаменитым врачом. Его нежелание доставить себе удовольствие и пообниматься с ней и вообще заняться всей этой чепухой бесконечно ее поражало. "Он меня уважает, - говорила она про себя. - Он любит меня". И наверное, она была права. Во всяком случае, это был приятный молодой человек, приятный и добрый. И если бы не то обстоятельство, что Эд Купер был еще приятней и добрее, она наверняка вышла бы замуж за Конрада Крюгера.
      Зазвонил телефон. Анна взяла трубку.
      - Да, - сказала она. - Алло.
      - Анна Гринвуд?
      - Конрад Крюгер?
      - Моя дорогая Анна! Какой фантастический сюрприз! Боже мой! Столько лет прошло!
      - Немало, не правда ли?
      - Целая жизнь. Твой голос звучит как прежде.
      - Твой тоже.
      - Что привело тебя в наш прекрасный город? Ты надолго здесь?
      - Нет, завтра мне нужно возвращаться. Надеюсь, ты не против, что я тебе позвонила?
      - Черт возьми, нет, Анна. Я очень рад. Ты здорова?
      - Да, все в порядке. Теперь со мной все в порядке. Но какое-то время мне было плохо, после того как умер Эд...
      - Что?
      - Он погиб в автомобильной катастрофе два с половиной года назад.
      - Мне так жаль, Анна. Как это ужасно! Я... не знаю, что и сказать...
      - Ничего не нужно говорить.
      - Теперь ты в порядке?
      - Все замечательно. Вкалываю как рабыня.
      - Вот и умница...
      - А как... как поживает Араминта?
      - О, прекрасно.
      - Дети у вас есть?
      - Один, - ответил он. - Мальчик. А у тебя?
      - У меня трое, две девочки и мальчик.
      - Вот это да! Послушай-ка, Анна...
      - Слушаю.
      - Давай я заеду в гостиницу и угощу тебя чем-нибудь? Мне бы это доставило удовольствие. Клянусь, ты ничуть не изменилась.
      - Я выгляжу старой, Конрад.
      - Неправда.
      - Я и чувствую себя старой.
      - Может, тебе нужен хороший врач?
      - Да. То есть нет. Конечно нет. Мне больше не нужны врачи. Мне нужно лишь... как бы это сказать...
      - Да?
      - Мне здесь немного не по себе, Конрад. Наверное, мне нужно, чтобы рядом со мной был друг. Вот и все, что мне нужно.
      - Считай, что у тебя есть друг. Мне осталось осмотреть еще только одного пациента, и я свободен. Давай встретимся в баре... позабыл, как он там называется... в шесть часов, примерно через полчаса. Тебя это устроит?
      - Да, - сказала она. - Конечно. И... спасибо тебе, Конрад.
      Она положила трубку, потом поднялась с кровати и начала одеваться.
      Она чувствовала себя немного взволнованной. После смерти Эда она никуда не ходила и тем более не выпивала с мужчиной. Доктор Джекобс будет доволен, когда она расскажет ему об этом по возвращении. Поздравлять он ее не станет, но наверняка будет доволен. Он скажет, что это шаг в правильном направлении, что это начало. Она по-прежнему регулярно посещала его, и теперь, когда ей стало гораздо лучше, его туманные замечания сделались не столь туманными и он не раз говорил ей, что ее депрессии и тяга к самоубийству никуда не денутся, пока она физически "не заменит" Эда на другого мужчину.
      - Но ведь нельзя же развлечения ради заменить человека, которого любил, - сказала ему Анна, когда он в последний раз заговорил об этом. Боже милостивый, доктор, да когда в прошлом месяце у миссис Крамлин-Браун умер попугай - слышите, попугай, а не муж, - она была так шокирована этим, что поклялась никогда больше не заводить птицу!
      - Миссис Купер, - сказал доктор Джекобс, - с попугаем обыкновенно не вступают в сексуальные отношения.
      - Да... но...
      - Поэтому его не обязательно заменять. Но, когда умирает муж, а оставшаяся в живых жена еще деятельна и здорова, она обязательно, если это возможно, найдет ему замену. И наоборот.
      Секс. Наверное, это единственное, о чем думал этот доктор. У него на уме один только секс.
      Когда Анна оделась и спустилась вниз на лифте, было десять минут седьмого. Едва она вошла в бар, как из-за одного из столиков поднялся мужчина. Это был Конрад. Должно быть, он следил за дверью. Он пошел ей навстречу, нервно улыбаясь. Анна тоже улыбалась. В таких случаях всегда улыбаются.
      - Так-так, - проговорил он. - Так-так-так.
      И она, ожидая приличествующего ситуации поцелуя, подставила ему щеку, продолжая улыбаться. Однако она забыла, каким чопорным был Конрад. Он просто взял ее руку в свою и пожал - один раз.
      - Вот уж действительно сюрприз, - сказал он. - Проходи, садись.
      Бар ничем не отличался от бара в любой другой гостинице. Он был тускло освещен и заполнен множеством небольших столиков. На каждом столике стояло блюдечко с орешками, а вдоль стен тянулись кожаные кресла-скамьи. На официантах были белые пиджаки и темно-бордовые брюки. Конрад повел ее к столику, стоявшему в углу, и они сели лицом друг к другу. Официант уже стоял рядом.
      - Что ты будешь пить? - спросил Конрад.
      - Можно мне мартини?
      - Разумеется. С водкой?
      - Нет, с джином, пожалуйста.
      - Один мартини с джином, - сказал он официанту. - Нет, лучше два. Ты, наверное, помнишь, Анна, я не очень-то люблю выпивать, но, думаю, сегодня для этого есть повод.
      Официант удалился. Конрад откинулся в кресле и внимательно посмотрел на нее.
      - Ты очень хорошо выглядишь, - заметил он.
      - И ты очень хорошо выглядишь, Конрад, - сказала она ему.
      И это было действительно так. Удивительно, как мало он постарел за двадцать пять лет. Все такой же стройный и красивый, как и тогда, - по правде, даже более красивый. Его черные волосы были по-прежнему черными, взгляд - ясным, и, в общем, он выглядел как мужчина, которому не дашь больше тридцати.
      - Ты ведь старше меня, не так ли? - спросил он.
      - Это что еще за вопрос? - рассмеялась она. - Да, Конрад, я ровно на год тебя старше. Мне сорок два.
      - Я так и подумал.
      Он по-прежнему изучал ее с предельным вниманием, взгляд его скользил по ее лицу, шее и плечам. Анна почувствовала, что краснеет.
      - У тебя, наверное, просто замечательно идут дела? - спросила она. Ведь лучше тебя во всем городе нет врача?
      Он наклонил голову набок, так что ухо едва не коснулось плеча. Эта его манера Анне всегда нравилась.
      - Замечательно? - переспросил он. - В наше время у любого врача в большом городе дела могут идти замечательно - я имею в виду, в финансовом отношении. Но вот действительно ли я первоклассный специалист - это другое дело. Мне остается только надеяться и молиться, что это так.
      Подали напитки, и Конрад поднял свой бокал и произнес:
      - Добро пожаловать в Даллас, Анна. Я так рад, что ты мне позвонила. Приятно снова тебя увидеть.
      - И мне приятно тебя увидеть, Конрад, - сказала она, и это была правда.
      Он взглянул на ее бокал. Она сразу же сделала большой глоток, и бокал наполовину опустел.
      - Ты предпочитаешь джин водке? - спросил он.
      - Да, - ответила она.
      - Тебе нужно изменить свой вкус.
      - Почему?
      - Джин вреден для женщин.
      - Вот как?
      - И даже очень.
      - Наверняка он вреден и для мужчин, - сказала она.
      - По правде говоря, нет. Для мужчин он не так вреден, как для женщин.
      - А почему он вреден для женщин?
      - Да просто так, - ответил он. - Просто они так устроены. Чем ты занимаешься, Анна? И что привело тебя в Даллас? Расскажи мне о себе.
      - Почему джин вреден для женщин? - улыбаясь, спросила она.
      Он улыбнулся ей в ответ и покачал головой, но не ответил.
      - Говори же, - настаивала она.
      - Нет, оставим это.
      - Нехорошо недоговаривать, - сказала она. - Это нечестно.
      Помолчав, он произнес:
      - Что ж, если ты действительно хочешь знать, в джине содержится определенное количество масла, которое выжимают из ягод можжевельника. Это делается для того, чтобы придать напитку особый вкус.
      - И что же это масло делает в организме?
      - Много чего.
      - Например?
      - Нечто ужасное.
      - Конрад, не смущайся. Я уже взрослый человек.
      Это был все тот же Конрад, подумала она, все такой же застенчивый, щепетильный и скромный, как и раньше. Этим он ей и нравился.
      - Если этот напиток и правда делает нечто ужасное в моем организме, сказала она, - то с твоей стороны нехорошо не говорить мне, что это такое.
      Он слегка подергал мочку левого уха большим и указательным пальцами правой руки. Потом сказал:
      - Видишь ли, все дело в том, Анна, что можжевеловое масло непосредственно воздействует на матку.
      - Ну уж ты скажешь!
      - Я не шучу.
      - Чепуха, - сказала Анна. - Бабьи сказки.
      - Боюсь, что это не так.
      - Ты, наверное, имеешь в виду беременных женщин.
      - Я имею в виду всех женщин, Анна.
      Он перестал улыбаться и говорил вполне серьезно. Похоже, его тревожило ее здоровье.
      - В какой области ты специализируешься? - спросила она. - В какой области медицины? Ты мне так и не сказал.
      - Гинекология и акушерство.
      - Ага!
      - И давно ты пьешь джин? - спросил он.
      - О, лет двадцать, - ответила Анна.
      - Помногу?
      - Ради Бога, Конрад, перестань беспокоиться о моем здоровье. Пожалуйста, я бы хотела еще один мартини.
      - Разумеется.
      Он подозвал официанта и сказал:
      - Один мартини с водкой.
      - Нет, - сказала Анна, - с джином.
      Он вздохнул, покачал головой и произнес:
      - Нынче не прислушиваются к советам своего врача.
      - Ты не мой врач.
      - Это так, - согласился он. - Но я твой друг.
      - Поговорим лучше о твоей жене, - сказала Анна. - Она такая же красивая, как и раньше?
      Он помолчал какое-то время, потом ответил:
      - По правде говоря, мы разведены.
      - Быть не может!
      - Наш союз просуществовал целых два года. Но потребовалось много усилий, чтобы сохранить его даже на такое время.
      Анну это почему-то глубоко потрясло.
      - Но она же была такой прекрасной девушкой, - сказала она. - Что же произошло?
      - Все произошло, все, что только может быть плохого.
      - А как же ребенок?
      - Она забрала его. Женщины всегда так делают.
      В голосе его прозвучала горечь.
      - Она увезла его к себе в Нью-Йорк... Он приезжает повидаться со мной раз в год, летом. Ему сейчас двадцать лет. Он учится в Принстоне.
      - Хороший мальчик?
      - Замечательный, - сказал Конрад. - Но я его почти совсем не знаю. Все это не очень-то весело.
      - И ты так больше и не женился?
      - Нет. Но хватит обо мне. Поговорим о тебе.
      Он начал медленно и осторожно подталкивать ее к разговору о здоровье и о том, что ей пришлось пережить после смерти Эда. Она поймала себя на том, что без смущения говорит с ним обо всем.
      - Но что же заставляет твоего врача думать, будто ты не совсем выздоровела? - спросил он. - Ты мне не кажешься человеком, который собирается покончить с собой.
      - Я тоже думаю, что не способна на это. Хотя временами - не часто, имей в виду, а только иногда, когда я впадаю в депрессию, - у меня возникает чувство, что покончить счеты с жизнью было бы не так уж и сложно.
      - Что с тобой в таких случаях происходит?
      - Я направляюсь к ванной, где есть полочка.
      - А что там у тебя?
      - Ничего особенного. Обыкновенный прибор, который есть у всякой женщины, чтобы сбривать волосы на ногах.
      - Понятно.
      Конрад какое-то время внимательно всматривался в ее лицо, потом спросил:
      - Именно такое у тебя было состояние, когда ты мне позвонила?
      - Не совсем. Но я думала об Эде. А это всегда немного рискованно.
      - Я рад, что ты позвонила.
      - Я тоже рада, - сказала она.
      Анна допивала второй бокал мартини. Конрад переменил тему и начал рассказывать о своей работе. Она смотрела на него и почти не слушала. Он был так чертовски красив, что нельзя было не смотреть на него. Она взяла сигарету и протянула пачку Конраду.
      - Нет, спасибо, - сказал он. - Я не курю.
      Он взял со стола коробок и поднес ей огонек, потом задул спичку и спросил:
      - Эти сигареты с ментолом?
      - Да.
      Она глубоко затянулась и медленно выпустила дым к потолку.
      - А теперь расскажи о том, какой непоправимый вред они могут нанести всей моей половой системе, - сказала она.
      Он рассмеялся и покачал головой.
      - Тогда почему же ты спросил?
      - Просто интересно было узнать, вот и все.
      - Неправда. По твоему лицу вижу, что ты хотел мне сообщить, сколько заядлых курильщиков заболевает раком легких.
      - Ментол не имеет никакого отношения к раку легких, Анна, - сказал он и, улыбнувшись, сделал маленький глоточек мартини из своего бокала, к которому до сих пор едва притронулся, после чего осторожно поставил бокал на стол.
      - Ты мне так и не сказала, чем ты занимаешься, - продолжал он, - и зачем приехала в Даллас.
      - Сначала расскажи мне о ментоле. Если он хотя бы наполовину столь же вреден, как и сок ягод можжевельника, то мне срочно нужно об этом узнать.
      Он рассмеялся и покачал головой.
      - Прошу тебя!
      - Нет, мадам.
      - Конрад, ну нельзя же начинать о чем-то говорить и недоговаривать. Это уже второй раз за последние пять минут.
      - Не хочу показаться занудой, - сказал он.
      - Это не занудство. Мне это очень интересно. Ну же, говори! Не смущайся.
      Приятно было чувствовать себя немного навеселе после двух больших бокалов мартини и неторопливо беседовать с этим элегантным мужчиной, с этим тихим, спокойным, элегантным человеком. Наверное, он и не смущался. Скорее всего нет. Просто, будучи щепетильным, он был самим собой.
      - Речь идет о чем-то страшном? - спросила она.
      - Нет, этого не скажешь.
      - Тогда выкладывай.
      Он взял со стола пачку сигарет и повертел ее в руках.
      - Дело вот в чем, - сказал он. - Ментол, который ты вдыхаешь, поглощается кровью. А это нехорошо, Анна, потому что он оказывает весьма определенное воздействие на центральную нервную систему. Впрочем, врачи его иногда прописывают.
      - Знаю, - сказала она. - Он входит в состав капель для носа и в средства для ингаляции.
      - Это далеко не основное его применение. Другие тебе известны?
      - Его втирают в грудь при простуде.
      - Можно и так делать, если хочешь, но это не помогает.
      - Его добавляют в мазь и смазывают ею потрескавшиеся губы.
      - Ты говоришь о камфаре.
      - Действительно.
      Он подождал, что она еще скажет.
      - Лучше говори сам, - сказала она.
      - То, что я скажу, тебя, наверное, немного удивит.
      - Я к этому готова.
      - Ментол, - сказал Конрад, - широко известный антиафродизиак.
      - Что это значит?
      - Он подавляет половое чувство.
      - Конрад, ты выдумываешь.
      - Клянусь, это правда.
      - Кто его применяет?
      - В наше время не очень многие. У него весьма сильный привкус. Селитра гораздо лучше.
      - Да-да, насчет селитры я кое-что знаю.
      - Что ты знаешь насчет селитры?
      - Ее дают заключенным, - сказала Анна. - В ней смачивают кукурузные хлопья и дают их заключенным на завтрак, чтобы те вели себя тихо.
      - Ее также добавляют в сигареты, - сказал Конрад.
      - Ты хочешь сказать - в сигареты, которые дают заключенным?
      - Я хочу сказать - во все сигареты.
      - Чепуха.
      - Ты так думаешь?
      - Конечно.
      - А почему?
      - Это никому не понравится, - сказала она.
      - Рак тоже никому не нравится.
      - Это другое, Конрад. Откуда тебе известно, что селитру добавляют в сигареты?
      - Ты никогда не задумывалась, - спросил он, - почему сигарета продолжает дымиться, когда ты кладешь ее в пепельницу? Табак сам по себе не горит. Всякий, кто курит трубку, скажет тебе это.
      - Чтобы сигарета дымилась, используют особые химикалии, - сказала она.
      - Именно для этого и используют селитру.
      - А разве селитра горит?
      - Еще как. Когда-то она служила основным компонентом при производстве пороха. Ее также используют, когда делают фитили. Очень хорошие получаются фитили. Эта твоя сигарета - первоклассный медленно горящий фитиль, разве не так?
      Анна посмотрела на свою сигарету. Хотя не прошло еще и пары минут, как она ее закурила, сигарета медленно догорала, и дым с ее кончика тонкими голубовато-серыми завитками поднимался кверху.
      - Значит, в ней есть не только ментол, но и селитра? - спросила она.
      - Именно так.
      - И они вместе подавляют половое чувство?
      - Да. Ты получаешь двойную дозу.
      - Смешно это, Конрад. Доза чересчур маленькая, чтобы иметь хоть какое-то значение.
      Он улыбнулся, но ничего на это не сказал.
      - В сигарете всего этого так мало, что она и в таракане не убьет желания, - сказала она.
      - Это тебе так кажется, Анна. Сколько сигарет ты выкуриваешь в день?
      - Около тридцати.
      - Что ж, - произнес он. - Наверное, это не мое дело.
      Он помолчал, а потом добавил:
      - Но лучше бы это было не так.
      - А как?
      - Чтобы это было мое дело.
      - Конрад, ты о чем?
      - Просто я хочу сказать, что, если бы ты однажды не решила вдруг бросить меня, ни с тобой, ни со мной не случилось бы того, что случилось. Мы были бы по-прежнему счастливо женаты.
      Он вдруг как-то пристально посмотрел на нее.
      - Бросила тебя?
      - Для меня это было потрясением, Анна.
      - О Боже, - сказала она, - да в этом возрасте все бросают друг друга, и что с того?
      - Ну не знаю, - сказал Конрад.
      - Ты ведь не дуешься на меня за это?
      - Дуешься! - воскликнул он. - Боже мой, Анна! Это дети дуются, когда теряют игрушку! Я потерял жену!
      Она молча уставилась на него.
      - Скажи, - продолжал он, - ты, наверное, и не задумывалась, каково мне было тогда?
      - Но, Конрад, мы ведь были так молоды.
      - Я тогда был просто-напросто убит, Анна.
      - Но как же...
      - Что - как же?
      - Если для тебя это имело такое значение, как же ты взял и спустя несколько месяцев женился на другой?
      - Ты разве не знаешь, что женятся и разочаровавшись в любви, но на другой женщине? - спросил он.
      Она кивнула, в смятении глядя на него.
      - Я безумно любил тебя, Анна.
      Она молчала.
      - Извини, - сказал он. - Глупая получилась вспышка. Прошу тебя, прости меня.
      Наступило долгое молчание.
      Конрад откинулся в кресле, внимательно рассматривая ее. Она взяла из пачки еще одну сигарету и закурила. Потом задула спичку и бережно положила ее в пепельницу. Когда она снова подняла глаза, он по-прежнему внимательно смотрел на нее, хотя, как ей показалось, и несколько отстраненно.
      - О чем ты думаешь? - спросила она.
      Он не отвечал.
      - Конрад, - сказала она, - ты все еще ненавидишь меня за то, что я сделала?
      - Ненавижу?
      - Да, ненавидишь меня. Мне почему-то кажется, что это так. Я даже уверена, что это так, хотя и прошло столько лет.
      - Анна, - сказал он.
      - Да, Конрад?
      Он придвинул свое кресло ближе к столику и подался вперед.
      - Тебе никогда не приходило в голову...
      Он умолк.
      Она ждала.
      Неожиданно он сделался таким серьезным, что и она к нему потянулась.
      - Что не приходило мне в голову? - спросила она.
      - Что у тебя и у меня... у нас обоих... есть одно незаконченное дельце.
      Она неотрывно глядела на него.
      Он смотрел ей в лицо, при этом глаза его сверкали, точно две звезды.
      - Пусть это тебя не шокирует, - сказал он. - Прошу тебя.
      - Шокирует?
      - У тебя такой вид, будто я попросил тебя выброситься вместе со мной из окна.
      Бар к этому времени заполнился людьми, и было очень шумно. Впечатление было такое, будто был разгар вечеринки с коктейлями. Чтобы быть услышанным, приходилось кричать.
      Конрад напряженно, нетерпеливо смотрел на нее.