Раз в неделю, по вторникам, она писала письма своему мужу - милые непосредственные письма, полные новостей и сплетен, и они всегда кончались словами: "Не забывай вовремя поесть, дорогой, хотя, боюсь, именно этого ты, наверное, и не станешь делать, пока меня нет с тобой".
      Когда шесть недель миновали, все огорчились, что ей нужно возвращаться в Америку, к мужу. То есть все, кроме нее самой. Удивительно, но она, сверх ожидания, против этого ничего не имела, и, когда со всеми прощалась, что-то в ее поведении и словах указывало на возможность ее возвращения в не столь отдаленном будущем.
      Однако, будучи преданной женой, она не задержалась дольше положенного времени. Ровно через шесть недель она отослала телеграмму мужу и села в самолет на Нью-Йорк.
      Прибыв в Айдлуайлд, миссис Фостер с интересом обнаружила, что никто ее не встречает. Это показалось ей забавным. Однако она была необычайно спокойна и не переборщила с чаевыми носильщику, который помог ей отнести багаж к такси.
      В Нью-Йорке было холоднее, чем в Париже, и в сточных канавах вдоль улиц лежали кучи грязного снега. Такси подкатило к дому на Шестьдесят второй улице, и миссис Фостер уговорила шофера отнести два ее тяжелых чемодана на лестницу. Потом она рассчиталась с ним и нажала на звонок. Она подождала, но на звонок никто не откликался. На всякий случай она позвонила еще раз и услышала, как звонок пронзительно звенит далеко в буфетной. А к двери так никто и не подошел. Она достала свой ключ и сама отперла дверь.
      Первое, что она увидела, войдя внутрь, это груду писем на полу, лежавших там, где они выпали из щели почтового ящика. В доме было темно и холодно. Дедушкины часы были по-прежнему накрыты накидкой от пыли. Атмосфера царила гнетущая, и в воздухе чувствовался какой-то слабый странный запах, прежде незнакомый.
      Миссис Фостер быстро пересекла холл и на мгновение исчезла слева за углом. Что-то было нарочитое в этом ее действии; у нее был вид женщины, которая отправилась проверить слухи или утвердиться в подозрении. А когда она вернулась несколько секунд спустя, на лице ее слабо светилось удовлетворение.
      Она постояла в холле, точно размышляя, что же предпринять дальше. Затем повернулась и пошла в кабинет мужа. Взяв адресную книгу на письменном столе, она неторопливо полистала ее, потом подняла трубку и набрала номер.
      - Алло, - сказала она. - Говорят из дома девять по Шестьдесят второй улице... Да-да. Не могли бы вы прислать кого-нибудь побыстрее? Да, кажется, он застрял между вторым и третьим этажами. Во всяком случае, мне так кажется... Сейчас приедете? О, это очень любезно с вашей стороны. Видите ли, мне уже тяжело подниматься по лестнице с моими ногами. Большое вам спасибо. До свиданья.
      Она положила трубку и так и осталась сидеть за письменным столом мужа, дожидаясь рабочего, который должен был скоро прийти, чтобы починить лифт.
      ЧЕТВЕРТЫЙ КОМОД ЧИППЕНДЕЙЛА
      Мистер Боггис медленно вел машину, удобно откинувшись на сиденье и выставив локоть в открытое окно. Какие красивые места, думал он, как приятно снова видеть первые приметы лета. Особенно примулы. И боярышник. Боярышник расцветал вдоль изгородей белыми, розовыми и красными цветами, а примулы росли то там то сям под ними, и это было прекрасно.
      Он убрал руку с руля и закурил. Самое лучшее сейчас, сказал он про себя, это попасть на вершину Брилл-хилла. Он видел его в полумиле впереди. А это, должно быть, деревня Брилл - вон то скопление домов среди деревьев на самой вершине. Замечательно. Нечасто в ходе воскресных вылазок ему доставалась столь отличная точка обзора.
      Мистер Боггис въехал на холм, немного не добравшись до вершины, и остановил машину на окраине деревни. Выйдя из машины, он огляделся. Внизу на несколько миль расстилалась огромным зеленым ковром сельская местность. Великолепное зрелище! Он достал из кармана блокнот и карандаш, прислонился к задней дверце машины и натренированным взглядом неторопливо осмотрел пейзаж.
      Внизу справа он увидел фермерский дом средних размеров, стоявший в дальнем конце поля. С дороги к нему тянулась колея. За ним - дом побольше. Был еще один дом, окруженный высокими вязами, на вид - времен королевы Анны {Анна (1665 - 1714) - английская королева (с 1702 г). В архитектуре для эпохи королевы Анны характерны здания из красного кирпича}, а слева стояли два фермерских дома, похожих друг на друга. Итого пять объектов в этом направлении.
      Мистер Боггис набросал примерный план в блокноте, пометив расположение каждого дома, чтобы легко можно было найти их, когда он спустится вниз, после чего снова сел в машину и поехал через деревню на другую сторону холма. Там он отметил для себя еще шесть интересных объектов: пять ферм и большой белый дом в георгианском стиле {то есть времени первых четырех Георгов (с 1714 по 1830 г). В архитектуре этот стиль выражался в классической строгости}. Он осмотрел его в бинокль. Дом имел опрятный зажиточный вид, да и сад хорошо ухожен. Жаль. Он сразу же вычеркнул его из списка. Какой смысл заходить в зажиточный дом?
      Значит, в этом квадрате, на этом участке, всего десять объектов. Десять - отличное число, сказал про себя мистер Боггис. Именно столько можно, не спеша, осмотреть за день. Сколько сейчас времени? Двенадцать часов. Для начала хорошо бы выпить пинту пива в трактире, однако в воскресенье до часа не откроют. Ладно, пива можно выпить и потом. Он пробежал глазами свои записи в блокноте и начать решил с дома в стиле королевы Анны, с того, что окружен вязами. В бинокль он казался ветхим, но не утратившим своей прелести. Быть может, тем, кто там живет, не помешают лишние деньги. Ему, впрочем, всегда везло с домами в стиле королевы Анны. Мистер Боггис опять забрался в машину, отпустил ручной тормоз и, не заводя мотор, стал медленно съезжать с холма.
      Если не считать того, что он был переодет священником, ничего особенно мрачного в облике мистера Сирила Боггиса не было. По профессии торговец старинной мебелью, он имел собственный магазин и демонстрационный зал на Кингз-роуд в Челси. Помещения, которыми он владел, были невелики, в работе он старался не переусердствовать, и поскольку всегда покупал дешево, очень, очень дешево, а продавал очень, очень дорого, то умудрялся каждый год иметь вполне приличный доход. Он был талантливым коммерсантом и, покупая или продавая какую-нибудь вещь, легко приспосабливался к клиенту. С пожилыми мог быть серьезным и обаятельным, с богатыми - подобострастным, с благочестивыми - сдержанным, со слабовольными - властным, с вдовыми легкомысленным, со старыми девами - лукавым и беспечным. Он отлично понимал, каким даром владеет, и беззастенчиво пользовался им по любому поводу; частенько, по окончании какого-нибудь особенно удавшегося выступления, он с трудом удерживался от того, чтобы не повернуться к зрительному залу и не поклониться публике, приветствовавшей его громом аплодисментов.
      Хотя мистер Боггис имел склонность к лицедейству, дураком он не был. О нем кто-то сказал, что едва ли кто другой в Лондоне знает лучше него французскую, английскую и итальянскую мебель. У него был на редкость хороший вкус, он быстро подмечал недостаток изящества и в таких случаях отвергал предмет, самый что ни на есть подлинный. Его истинной любовью были, естественно, произведения великих английских мастеров восемнадцатого столетия - Инса, Мейхью, Чиппендейла, Роберта Адама, Манваринга, Иниго Джонса, Хепплуайта, Кента, Джонсона, Джорджа Смита, Лока, Шератона и других,
      Уильям Инс (1760-е?) - английский конструктор мебели.
      Томас Мейхью (годы жизни неизвестны) - английский конструктор мебели. Работал вместе с У. Инсом.
      Роберт Адам (1728 - 1792) - английский архитектор и конструктор мебели.
      Роберт Манваринг (1760-е) известен главным образом как конструктор стульев; современник Чиппендейла.
      Иниго Джонс (1573 - 1652) - английский архитектор.
      Джордж Хепплуайт (? - 1786) - английский мебельный мастер.
      Уильям Кент (1685 - 1748) - английский архитектор, дизайнер, садовый мастер.
      Томас Джонсон (1714 - 1778) - английский конструктор мебели.
      Джордж Смит (годы жизни неизвестны) - английский мебельный мастер.
      Матиас Лок (годы жизни неизвестны) - английский мебельный мастер. Работал вместе с Чиппендейлом.
      но даже и тут он иногда бывал разборчив. Он ни за что, к примеру, не мог допустить того, чтобы у него в салоне появился хотя бы один предмет, относящийся к китайскому или готическому периоду Чиппендейла. Таким же было и его отношение к тяжеловесным итальянским композициям Роберта Адама.
      В последние несколько лет мистер Боггис добился значительного уважения среди своих друзей по профессии в силу своей способности находить необычные и часто весьма редкие предметы с поразительной регулярностью. Полагали даже, что у него был почти неистощимый источник снабжения, что-то вроде частного хранилища, и казалось, что ему оставалось лишь съездить туда раз в неделю и взять то, что нужно. Всякий раз, когда его спрашивали, где он достал такую-то вещь, он понимающе улыбался, подмигивал и бормотал что-то насчет того, что это маленький секрет.
      В основе маленького секрета мистера Боггиса лежал нехитрый замысел, а сама мысль пришла ему в голову как-то воскресным днем, почти девять лет назад, когда он отправился за город.
      В то утро он поехал в Севноукс, чтобы навестить свою престарелую мать, и по пути назад в его машине лопнул приводной ремень. Мотор мог перегреться, а вода выкипеть. Мистер Боггис вышел из машины и направился к ближайшей фермерской постройке, ярдах в пятидесяти от дороги. У женщины, открывшей ему дверь, он попросил кувшин воды.
      В ожидании, когда она принесет воду, мистер Боггис случайно заглянул в гостиную и там, ярдах в пяти от того места, где он стоял, узрел нечто, что привело его в такое волнение, что даже на макушке у него выступил пот. Это было солидное дубовое кресло. Нечто подобное он видел только раз в жизни. Оба подлокотника, как и спинка, опирались на ряд из восьми великолепно вырезанных опор. Сама спинка была инкрустирована весьма тонким растительным орнаментом, а половину длины каждого подлокотника занимала вырезанная из дерева голова утки. Боже мой, подумал он, да это же конец пятнадцатого века!
      Он просунул голову подальше в дверь, а там, по другую сторону камина, ей-богу, стояло еще одно такое же кресло!
      Точно он не мог сказать, но оба кресла должны стоить в Лондоне по меньшей мере тысячу фунтов. И до чего же хороши!
      Когда женщина вернулась, мистер Боггис представился и без обиняков спросил, не хотела бы она продать кресла.
      О господи, сказала она. Да зачем ей продавать кресла? Совсем незачем, разве что он хорошо за них заплатит. Сколько он даст? Они, конечно, не продаются, но так, из любопытства, шутки ради, сколько бы он дал?
      Тридцать пять фунтов.
      Сколько-сколько?
      Тридцать пять фунтов.
      Боже праведный, тридцать пять фунтов. Так-так, очень занятно. Она всегда думала, что они представляют собой ценность. Они ведь очень старые. А удобные какие. Нет, без них ей не обойтись, никак не обойтись. Нет-нет, они не продаются, но все равно спасибо.
      Не такие уж они и старые, сказал ей тогда мистер Боггис, да и продать их будет нелегко, а у него есть клиент, которому такие вещи нравятся. Можно было бы накинуть еще пару фунтов. Пусть будет тридцать семь. Так как?
      Они поторговались с полчаса, и, разумеется, в конце концов мистер Боггис заполучил кресла, согласившись заплатить ей что-то раз в двадцать меньше их стоимости.
      В тот же вечер, когда он возвращался в Лондон в своем старом фургоне с двумя сказочными креслами, аккуратно уложенными в задней части машины, мистера Боггиса неожиданно поразила идея, показавшаяся ему поистине замечательной.
      Да ты сам подумай, сказал он про себя. Если есть хорошие вещи в одном фермерском доме, почему бы им не быть и в других? Почему бы ему не поискать? Почему бы не прочесать сельскую местность? Он мог бы делать это по воскресеньям. Работе это никак не помешает. К тому же он просто не знал, чем занять себя в воскресенье.
      И мистер Боггис купил карты - масштабные карты всех графств вокруг Лондона - и тонким пером поделил их на ряд квадратов. Каждый квадрат в натуре занимал площадь пять миль на пять - примерно с такой территорией, по его подсчетам, он мог справиться за одно воскресенье, если тщательно ее прочесывать. Города и крупные деревни его не интересовали. Более или менее изолированные места, большие фермерские дома и в меру обветшалые родовые усадьбы - вот что ему было нужно. Таким образом, если обследовать один квадрат за воскресенье, пятьдесят два квадрата в год, можно постепенно осмотреть все фермерские дома графств вокруг Лондона.
      Однако нужно было предусмотреть и кое-что еще. Деревенские жители народ подозрительный. Не станешь же бродить вокруг, звонить в двери и ждать, что они поведут тебя по своим домам, стоит их только попросить. Нет, так и порога не переступишь. Но как же тогда добиться приглашения? Может, лучше всего вовсе не говорить им, что он торговец? Можно представиться телефонным мастером, водопроводчиком, газовым техником. Даже священником...
      Постепенно план принимал практические очертания. Мистер Боггис заказал превосходного качества карточки, на которых был выведен следующий текст:
      Его преподобие
      Сирил Уиннингтон Боггис
      Президент общества по сохранению редкой мебели
      В сотрудничестве с музеем Виктории и Альберта
      Отныне каждое воскресенье он будет перевоплощаться в любезного пожилого священника, который проводит свободное время в трудах из любви к обществу, путешествует, составляет опись сокровищ, которые хранятся в недрах деревенских домов Англии. И кто осмелится вышвырнуть его вон, услышав такое?
      Да никто.
      Но потом, как только он попадет в дом, где ему случится углядеть что-нибудь эдакое, то, что нужно, потом... Ему были известны сто различных способов, как действовать дальше.
      К немалому удивлению мистера Боггиса, план сработал. Да и дружелюбие, с каким его принимали в сельских домах, с самого начала вызывало смущение даже у него. Кусок холодного пирога, стаканчик портвейна, чашка чаю, корзинка слив, даже полный воскресный обед со всем семейством - все это постоянно навязывалось ему. Случались, конечно, и кое-какие досадные инциденты, однако девять лет - это больше чем четыреста воскресений, да еще нужно прибавить огромное количество домов, которые он посетил. В целом же предприятие оказалось интересным, волнующим и выгодным.
      И вот как-то в воскресенье мистер Боггис оказался в графстве Бакингэмшир, в одном из самых северных квадратов на его карте, милях в десяти от Оксфорда. Съезжая с холма и направляясь к ветхому строению в стиле королевы Анны, он чувствовал, что этот день станет для него весьма удачным.
      Он оставил машину ярдах в ста от ворот и остаток пути решил проделать пешком. Он не хотел, чтобы видели его машину, покуда сделка не завершена. Добрый старый священник и вместительный пикап почему-то не сочетаются. К тому же прогулка давала ему время внимательно осмотреть недвижимость снаружи и напустить на себя вид, приличествующий случаю.
      Мистер Боггис живо шагал по дорожке. Это был человечек невысокого роста, толстоногий и с брюшком. Лицо у него было круглое и розовое, весьма подходящее для его роли, а карие выпуклые глаза на розовом лице производили впечатление кроткого тупоумия. Он был одет в черный костюм с обычным для священника высоким стоячим воротником. На голове - мягкая черная шляпа. В руке он держал старинную дубовую трость, что придавало ему, по его мнению, довольно непринужденный и беззаботный вид.
      Приблизившись к парадной двери, мистер Боггис позвонил в звонок. Раздался звук шагов в холле, дверь открылась, и перед ним или скорее над ним возникла гигантская женщина в бриджах для верховой езды. Он почуял сильный запах конюшни и конского навоза, хотя она и курила сигарету.
      - Да? - спросила женщина, подозрительно глядя на него. - Что вам угодно?
      Мистер Боггис, ожидавший, что она вот-вот негромко заржет, приподнял шляпу, слегка поклонился и протянул ей свою карточку.
      - Прошу прощения за беспокойство, - сказал он и умолк, рассматривая ее лицо, пока она читала написанное.
      - Не понимаю, - сказала она, возвращая ему карточку. - Что вам угодно?
      Мистер Боггис объяснил, чем занимается "Общество по сохранению редкой мебели".
      - Это, часом, не имеет какого-нибудь отношения к социалистической партии? - спросила она, сурово глядя на него из-под бледных кустистых бровей.
      Дальше было просто. Тори {член консервативной партии} в бриджах для верховой езды, будь то мужчина или женщина, - легкая добыча для мистера Боггиса. Он потратил минуты две на бесстрастное восхваление крайне правого крыла консервативной партии, потом еще две - на осуждение социалистов. В качестве решающего довода особо упомянул законопроект о запрещении охоты в стране, который социалисты однажды внесли на рассмотрение, и далее сообщил своей слушательнице, что рай, в его представлении - "только не говорите об этом епископу, моя дорогая", - это место, где можно охотиться на лис, оленей и зайцев со сворами неутомимых собак с утра до вечера каждый день, включая воскресенья.
      Глядя на нее, он видел, как по мере того, как он говорит, происходят удивительные вещи. Женщина начала ухмыляться, демонстрируя мистеру Боггису ряд огромных пожелтевших зубов.
      - Сударыня, - вскричал он, - прошу вас, умоляю, не заставляйте меня говорить о социализме.
      В этот момент женщина разразилась хохотом, подняла громадную красную руку и с такой силой хлопнула его по плечу, что он едва не опрокинулся.
      - Входите! - вскричала она. - Не знаю, что вам нужно, но входите!
      К несчастью, во всем доме не оказалось ничего сколько-нибудь ценного, и мистер Боггис, никогда не тративший время попусту на бесплодной почве, скоро стал извиняться и раскланиваться. Весь визит занял меньше пятнадцати минут. Больше и не надо, говорил он про себя, усаживаясь в машину и направляясь дальше.
      Ближайший фермерский дом находился в полумиле вверх по дороге. Это было здание солидного возраста, наполовину деревянное, наполовину кирпичное, и почти всю его южную стену закрывало великолепное грушевое дерево, еще в цвету.
      Мистер Боггис постучал в дверь. Подождал, но никто не отзывался, снова постучал, опять без ответа. Он обошел дом, намереваясь поискать фермера в коровнике, но и там никого не было. Он решил, что все еще в церкви, и принялся заглядывать в окна с намерением увидеть что-нибудь интересное. В столовой - ничего такого. В библиотеке тоже. Он заглянул еще в гостиную и там, прямо у себя под носом, в нише, образуемой окном, увидел прекрасную вещь - полукруглый карточный столик красного дерева, богато декорированный, да еще в стиле Хепплуайта, работы примерно 1780 года.
      - Так-так, - громко произнес он, сильно прижимаясь лицом к стеклу. Молодец, Боггис.
      Но это не все. Там же стоял и один-единственный стул, и если он не ошибается, стул был еще более тонкой работы, чем столик. Еще одно произведение Хепплуайта? И какая прелесть! Ажурная спинка с круглым орнаментом искусно вырезана из жимолости, ножки весьма изысканно изогнуты, а две задние имели тот особый наклон вперед, который так ценен. Изящная вещь.
      - И вечер не наступит, - мягко проговорил мистер Боггис, - а я уже буду иметь удовольствие сидеть на этом прекрасном стуле.
      Он никогда не покупал стул, не посидев на нем. Это было его любимым занятием, и всегда увлекательно было видеть, как он осторожно опускается на сиденье, испытывая его на "пружинистость", со знанием дела оценивая бесконечно малую степень усадки, которую годы нанесли пазам и шипам.
      Однако не нужно спешить, сказал он про себя. Он вернется сюда потом. Впереди целый день.
      Следующая ферма располагалась едва ли не в поле, и, чтобы убрать свою машину из поля зрения, мистер Боггис оставил ее на дороге и прошел пешком около шестисот ярдов по прямой колее к заднему двору фермы. Объект, как заметил он приближаясь, был гораздо меньше предыдущего, и Боггис не возлагал на него особых надежд. Строения были грязны, а служебные постройки явно нуждались в ремонте.
      В углу двора тесной группой стояли трое мужчин. Один держал на поводке двух черных гончих псов. Когда мужчины увидели, что к ним направляется мистер Боггис в черном костюме с воротничком священника, они умолкли, неожиданно напряглись и как бы оцепенели; их лица подозрительно повернулись в его сторону.
      Старший был коренастым мужчиной с широким лягушачьим ртом и маленькими бегающими глазками; его звали Рамминс - хотя мистер Боггис этого и не знал, - хозяин фермы.
      Высокого юношу рядом с ним (у него, похоже, был поврежден глаз) звали Берт. Он был сыном Рамминса.
      Низкого роста человек с плоским лицом, узким сморщенным лбом и непомерно широкими плечами - по имени Клод - зашел к Рамминсу в надежде получить у него кусок свежего мяса от свиньи, которую закололи накануне. Клод знал о смерти свиньи - слух разнесся по полям - и знал также, что официального разрешения на это у Рамминса не было.
      - Здравствуйте, - сказал мистер Боггис. - Не правда ли, хороший денек?
      Никто из троих не пошевелился. В ту минуту они думали только об одном: наверное, этот священник не из местных и подослан, чтобы сообщить о том, что выведает, властям.
      - Какие красивые собаки, - сказал мистер Боггис. - Сам я, должен признаться, никогда не охотился с собаками, но, глядя на них, сразу видно порода отличная.
      Ответное молчание не прерывалось, и мистер Боггис быстро перевел взгляд с Рамминса на Берта, потом на Клода, потом опять на Рамминса и заметил, что у всех, судя по тому, как они кривили рот и морщили нос, было одно и то же характерное выражение на лице, нечто среднее между презрительной усмешкой и вызовом.
      - Могу я узнать, не вы ли хозяин? - бесстрашно спросил Боггис, обращаясь к Рамминсу.
      - Что вам угодно?
      - Прошу простить, что беспокою вас, особенно в воскресенье.
      Мистер Боггис протянул свою карточку. Рамминс взял ее и поднес близко к лицу. Двое других не двигались, однако скосили глаза, пытаясь что-то разглядеть.
      - А что вам, собственно, нужно? - спросил Рамминс.
      Второй раз за утро мистер Боггис подробно объяснил цели и идеалы "Общества сохранения редкой мебели".
      - Нет у нас никакой мебели, - сказал ему Рамминс, выслушав объяснение. - Напрасно теряете время.
      - Одну минутку, сэр, - сказал Боггис, подняв палец. - Последним, кто мне это говорил, был старый фермер из Сассекса, а когда он впустил меня в дом, знаете, что я обнаружил? Грязный на вид старый стул в углу на кухне, и оказалось, что стоит он четыреста фунтов! Я научил его, как продать стул, и на эти деньги он купил себе новый трактор.
      - Да будет вам! - сказал Клод. - Не бывает стульев, которые стоят четыреста фунтов.
      - Простите, - с достоинством произнес мистер Боггис, - но в Англии много стульев, которые стоят больше чем в два раза. И знаете, где они? Стоят себе на фермах и в простых домах по всей стране, а хозяева используют их вместо лестниц - встают на них в подбитых гвоздями башмаках, чтобы достать банку джема с верхней полки или повесить картину. Я правду вам говорю, друзья мои.
      Рамминс беспокойно переступил с ноги на ногу.
      - Вы хотите сказать, что все, что вам нужно, это войти в дом, встать посреди комнаты и оглядеться?
      - Именно, - ответил мистер Боггис. Он начал догадываться, что их тревожит. - Я вовсе не собираюсь заглядывать в ваши шкафы или в кладовку. Просто хочу взглянуть на мебель, и если случайно увижу какие-нибудь сокровища, то смогу написать о них в журнале, который издает наше общество.
      - Знаете, что я думаю? - спросил Рамминс, устремив на него плутоватый взгляд. - Думаю, вы тут затем, чтобы самому что-нибудь купить. Стали бы вы иначе этим делом заниматься.
      - Боже упаси! Да у меня и денег-то нет! Конечно, если бы я увидел что-нибудь такое, что бы мне понравилось и было бы по средствам, я мог бы войти в искушение... Но, увы, такое редко случается.
      - Что ж, - сказал Рамминс, - думаю, большого вреда не будет, если вы заглянете в дом, раз уж вам только это и нужно.
      Он первым направился через двор к черной двери фермерского дома, и мистер Боггис последовал за ним; следом шли Берт и Клод с двумя собаками. Они миновали кухню, где единственным предметом мебели был дешевый сосновый стол с лежавшей на нем мертвой курицей, и оказались в просторной и чрезвычайно грязной гостиной.
      Ну и ну! Мистер Боггис тотчас же увидел его и, замерев на месте, издал легкий вздох восхищения. Стоял он так по меньшей мере пять, десять, пятнадцать секунд, как идиот, с выпученными глазами, не в силах поверить, не осмеливаясь поверить в то, что видел перед собой. Да этого просто не может быть! Но чем дольше он смотрел, тем сильнее убеждался, что то, что он видит, существует. Предмет стоял у стены. И разве можно ошибиться на сей счет? Пусть он выкрашен белой краской, все равно. Какой-то дурак выкрасил. Но краску легко снять. Однако вы только посмотрите на него! Да еще в таком месте. О боже!
      Тут мистер Боггис вспомнил о трех мужчинах - Рамминсе, Берте и Клоде, которые стояли у камина и внимательно за ним наблюдали. Они видели, как он застыл, открыл рот от изумления и уставился на то, что было перед его глазами. И, должно быть, видели, как лицо его покраснело, а может, и побелело, но в любом случае они видели слишком много и нужно было срочно что-нибудь предпринять. Мистер Боггис мгновенно схватился за сердце, пошатываясь дошел до ближайшего стула и, тяжело дыша, рухнул на него.
      - Что с вами? - спросил Клод.
      - Ничего, - с трудом ответил Боггис. - Сейчас все будет в порядке. Прошу вас стакан воды. Сердце.
      Берт принес воды, подал ему и так и стоял рядом, бессмысленно поглядывая на него сверху вниз.
      - Мне показалось, будто вы что-то увидели, - сказал Рамминс.
      Его широкий лягушачий рот чуточку раздвинулся в лукавой ухмылке, обнажив остатки разрушенных зубов.
      - Нет-нет, - сказал мистер Боггис. - Вовсе нет же. Просто прихватило сердце, простите меня. Это у меня бывает. Но быстро проходит. Через минуту все будет хорошо.
      Нужно подумать, сказал он про себя. И еще важнее успокоиться, прежде чем он произнесет хоть одно слово. Спокойнее, Боггис. И что бы ты ни делал, сохраняй невозмутимость. Эти люди могут быть невежественны, но они не такие глупые. Они подозрительны, недоверчивы и хитры. А если это действительно правда... нет, этого не может быть, не может быть...
      Он прикрыл рукой глаза - этот жест должен был изображать страдание - и потом осторожно, незаметно раздвинул два пальца и украдкой посмотрел между ними.
      Ну конечно же, вещь по-прежнему стояла на месте. Он был прав с самого начала! Никакого сомнения! Просто невероятно!
      За то, что он увидел, любой знаток отдаст немало, лишь бы только заполучить. На неспециалиста вряд ли он произвел бы сильное впечатление, будучи покрыт грязной белой краской, но перед мистером Боггисом сияла мечта его жизни. Он знал, как знает всякий торговец в Европе и Америке, что среди самых знаменитых и вожделенных образцов английской мебели восемнадцатого века, какие только существуют, есть три предмета, известные как "комоды Чиппендейла". Он знал всю их историю - первый обнаружили в 1920 году в каком-то доме в Моретон-ин-Марше и в том же году продали на аукционе Сотби; два других появились в тех же аукционных залах годом спустя, оба поступили из Рейнхэм-холла, графство Норфолк. Все они ушли за огромные деньги. Точную цифру за первую вещь и даже за вторую он не помнил, но знал наверняка, что за последний комод выручили три тысячи девятьсот гиней. И это в 1921 году! Сегодняшняя цена наверняка составит десять тысяч фунтов. Кто-то - мистер Боггис не мог вспомнить кто - относительно недавно осмотрел эти комоды и доказал, что все три из одной и той же мастерской, сделаны из одного и того же бревна и в конструкции их использованы одни и те же шаблоны. Счета за них не были найдены, но эксперты сошлись в том, что эти три комода могли быть исполнены самим Томасом Чиппендейлом, его собственными руками, в самый вдохновенный период его творчества.
      А здесь, без конца повторял про себя мистер Боггис, подглядывая сквозь пальцы, здесь стоял четвертый комод Чиппендейла! И это он его нашел! Он станет богатым! Да еще и знаменитым! Каждый из трех получил в мире мебели особое название: Часлтонский комод, Первый Рейнхэмский комод, Второй Рейнхэмский комод. Этот же войдет в историю как комод Боггиса! Только представьте себе, как вытянутся лица там, в Лондоне, когда кое-кто увидит комод завтра утром! А какие предложения, ласкающие слух, будут поступать от воротил отовсюду из Вест-Энда - от Фрэнка Партриджа, Моллета, Джетли и прочих! В "Таймс" появится фотография, а под ней будет написано: "Изумительный комод Чиппендейла, недавно обнаруженный мистером Сирилом Боггисом, лондонским торговцем мебелью..." Боже милостивый, ну и шуму он наделает!
      Тот, что стоит здесь, думал мистер Боггис, почти в точности похож на Второй Рейнхэмский комод. (Все три - комод из Часлтона и два Рейнхэмских отличались незначительными деталями.) Эта впечатляющая вещь, исполненная Чиппендейлом во французском стиле рококо в период Директории {1795 - 1799 годы}, представляла собою толстый комод, покоящийся на четырех резных желобчатых ножках {для чиппендейловской мебели характерны резные массивные ножки, обычно в виде лапы, опирающейся на шар}, которые поднимали его на фут от пола. В нем шесть ящиков - два длинных посередине и два покороче по сторонам. Волнообразный спереди, комод замечательно декорирован сверху, с боков и снизу, а сверху вниз между рядами ящиков тянулась замысловатая резьба в виде гирлянд, завитков и кистей. Медные ручки, хотя и заляпанные белой краской, были великолепны. Вещь, безусловно, тяжеловесная, однако исполнена настолько элегантно и изящно, что тяжеловесность отнюдь не отталкивает.
      - Как вы себя сейчас чувствуете? - услышал мистер Боггис чей-то голос.
      - Спасибо, спасибо, мне гораздо лучше. Это быстро проходит. Мой врач говорит, что волноваться в таких случаях не стоит, нужно лишь отдохнуть несколько минут. Да-да, - прибавил он, медленно поднимаясь на ноги. - Так лучше. Теперь все в порядке.