- Ничего не выйдет. С татуировкой у меня ничего не получится. Давай лучше я просто нарисую ее портрет на твоей спине, и носи его сколько хочешь, пока не примешь ванну. А не будешь больше никогда мыться, так он всегда будет с тобой, до конца твоих дней.
      - Нет, - сказал Дриоли.
      - Да. И в тот день, когда ты решишь принять ванну, я буду знать, что больше ты не дорожишь моей картиной. Пусть для тебя это будет испытанием ценишь ли ты мое искусство.
      - Мне все это не нравится, - сказала молодая женщина. - Он так высоко ценит твое искусство, что не будет мыться много лет. Пусть уж лучше будет татуировка. Но обнаженной позировать не буду.
      - Пусть тогда будет одна голова, - сказал Дриоли.
      - У меня ничего не получится.
      - Да это же невероятно просто. Я берусь обучить тебя за две минуты. Вот увидишь. Сейчас сбегаю за инструментами. Иглы и тушь - вот и все, что нам нужно. У меня есть тушь самых разных цветов - столько же, сколько у тебя красок, но несравненно более красивых...
      - Повторяю - это невозможно.
      - У меня есть самые разные цвета. Правда, Жози?
      - Правда.
      - Вот увидишь, - сказал Дриоли. - Сейчас принесу.
      Он поднялся со стула и вышел из комнаты нетвердой, но решительной походкой.
      Спустя полчаса Дриоли вернулся.
      - Я принес все, что нужно! - воскликнул он, размахивая коричневым чемоданчиком. - Здесь все необходимое для татуировщика.
      Он поставил чемоданчик на стол, раскрыл его и вынул электрические иглы и флакончики с тушью разных цветов. Включив электрическую иглу в сеть, он щелкнул выключателем. Послышалось гудение, и игла, выступавшая на четверть дюйма с одного конца, начала быстро ходить вверх-вниз. Он скинул пиджак и засучил рукава.
      - Теперь смотри. Следи за мной, я покажу тебе, как все просто. Сначала нарисую что-нибудь на своей руке.
      Вся его рука, от кисти до локтя, была уже покрыта разными синими рисунками, однако ему удалось найти маленький участок кожи для демонстрации своего искусства.
      - Прежде всего я выбираю тушь - возьмем обыкновенную, синюю... окунаю кончик иглы в тушь... так... держу иглу прямо и осторожно веду ее по поверхности кожи... вот так... и под действием небольшого моторчика и электричества игла скачет вверх-вниз и прокалывает кожу, чернила попадают в нее, вот и все. Видишь, как все просто... вот смотри, я нарисовал на руке собаку...
      Юноша заинтересовался.
      - Ну-ка, дай попробую. На тебе.
      Гудящей иглой он принялся наносить синие линии на руке Дриоли.
      - И правда просто, - сказал он. - Все равно что рисовать чернилами. Разницы никакой, разве что так медленнее.
      - Я же говорил - ничего здесь трудного нет. Так ты готов? Начнем?
      - Немедленно.
      - Натурщицу! - крикнул Дриоли. - Жози, иди сюда!
      Он засуетился, охваченный энтузиазмом, и, пошатываясь, принялся расхаживать по комнате, делая разные приготовления, точно ребенок в предвкушении какой-то захватывающей игры.
      - Где она будет стоять?
      - Пусть стоит там, возле моего туалетного столика. Пусть причесывается. Хорошо, если бы она распустила волосы и причесывалась - так я ее и нарисую.
      - Грандиозно. Ты гений.
      Молодая женщина нехотя подошла к туалетному столику с бокалом вина в руке.
      Дриоли стащил с себя рубашку и вылез из брюк. На нем остались только трусы, носки и ботинки. Он стоял и покачивался из стороны в сторону; он был хотя и невысок ростом, но крепкого сложения, а кожа у него была белая, почти лишенная растительности.
      - Итак, - сказал он, - я - холст. Куда ты поставишь свой холст?
      - Как всегда - на мольберт.
      - Не валяй дурака. Холст ведь я.
      - Ну так и становись на мольберт. Там твое место.
      - Это как же?
      - Так ты холст или не холст?
      - Холст. Уже начинаю чувствовать себя холстом.
      - Тогда становись на мольберт. Для тебя это должно быть делом привычным.
      - Честное слово, это невозможно.
      - Ладно, тогда садись на стул. Спиной ко мне, а свою пьяную башку положи на спинку стула. Да поживее, мне не терпится начать.
      - Я готов.
      - Сначала, - сказал юноша, - я сделаю набросок. Потом, если он меня устроит, займусь татуировкой.
      Он принялся водить широкой кистью по голой спине Дриоли.
      - Эй! - закричал Дриоли. - У меня по спине бегает огромная сороконожка!
      - Сиди спокойно! Не двигайся!
      Юноша работал быстро, накладывая краску ровным слоем, чтобы потом она не мешала татуировке. Едва приступив к рисованию, он так увлекся, что, казалось, протрезвел. Он наносил мазки быстрыми движениями, при этом рука от кисти до локтя не двигалась, и не прошло и получаса, как все было закончено.
      - Вот и все, - сказал он Жози, которая тотчас же вернулась на кушетку, легла на нее и заснула.
      А вот Дриоли не спал. Он следил за тем, как юноша взял иглу и окунул ее в тушь; потом он почувствовал острое щекочущее жжение, когда игла коснулась кожи на его спине. Заснуть ему не давала боль - неприятная, но терпимая. Дриоли развлекал себя, стараясь представить себе, что делалось у него за спиной. Юноша работал с невероятным напряжением. Судя по всему, он был полностью поглощен работой инструмента и тем необычным эффектом, который тот производил.
      Наступила полночь, но игла жужжала, и юноша все работал. Дриоли вспомнил, что, когда художник наконец отступил на шаг и произнес: "Готово", за окном уже рассвело, и слышно было, как на улице переговаривались прохожие.
      - Я хочу посмотреть, - сказал Дриоли.
      Юноша взял зеркало, повернул его под углом, и Дриоли вытянул шею.
      - Боже мой! - воскликнул он.
      Зрелище было потрясающее. Вся спина, от плеч до основания позвоночника, горела красками - золотистыми, зелеными, голубыми, черными, розовыми. Татуировка была такой густой, что казалось, портрет написан маслом. Юноша старался как можно ближе следовать мазкам кисти, густо заполняя их, и удачно сумел воспользоваться выступом лопаток, так что и они стали частью композиции. Более того, хотя работал он медленно, ему каким-то образом удалось передать свой стиль. Портрет получился вполне живой, в нем явно просматривалась вихреобразная, выстраданная манера, столь характерная для других работ Сутина. Ни о каком сходстве речи не было. Скорее было передано настроение, а не сходство; очертания лица женщины были расплывчаты, хотя само лицо обнаруживало пьяную веселость, а на заднем плане кружились в водовороте темно-зеленые мазки.
      - Грандиозно!
      - Мне и самому нравится.
      Юноша отступил, критически разглядывая картину.
      - Знаешь, - прибавил он, - мне кажется, будет неплохо, если я ее подпишу.
      И, взяв жужжащую иглу, он в правом нижнем углу вывел свое имя, как раз над почками Дриоли.
      И вот старик, которого звали Дриоли, стоял, точно завороженный, разглядывая картину, выставленную в витрине. Это было так давно, будто произошло в другой жизни.
      А что же юноша? Что сделалось с ним? Он вспомнил, что, вернувшись с войны - первой войны, - он затосковал по нему и спросил у Жози:
      - А где мой маленький калмык?
      - Уехал, - ответила она тогда. - Не знаю куда, но слышала, будто его нанял какой-то меценат и услал в Серэ писать картины.
      - Может, еще вернется.
      - Может, и вернется. Кто знает...
      Тогда о нем вспомнили в последний раз. Вскоре после этого они перебрались в Гавр, где было больше матросов и работы. Старик улыбнулся, вспомнив Гавр. Эти годы между войнами были отличными годами: у него была небольшая мастерская недалеко от порта, хорошая квартира и всегда много работы - каждый день приходили трое, четверо, пятеро матросов, желавших иметь картину на руке. Это были действительно отличные годы.
      Потом разразилась вторая война, явились немцы, Жози убили, и всему пришел конец. Картины на руке больше никому были не нужны. А он к тому времени стал слишком стар, чтобы делать что-нибудь еще. В отчаянии он отправился назад в Париж, смутно надеясь на то, что в этом большом городе ему повезет. Однако этого не произошло.
      И вот война закончилась, а у него нет ни сил, ни средств, чтобы снова приняться за свое ремесло. Не очень-то просто старику найти себе занятие, особенно если он не любит попрошайничать. Но что еще остается, если не хочешь помереть с голоду?
      Так-так, думал он, глядя на картину. Значит, это работа моего маленького калмыка. И как при виде ее оживает память! Еще несколько минут назад он и не помнил, что у него расписана спина. Он уже давным-давно позабыл об этом. Придвинувшись поближе к витрине, он заглянул в галерею. На стенах было развешано много других картин, и, похоже, все они были работами одного художника. По галерее бродило много людей. Наверное, это была персональная выставка.
      Повинуясь внезапному побуждению, Дриоли распахнул дверь галереи и вошел внутрь.
      Он оказался в длинном помещении, на полу лежал толстый ковер цвета красного вина, и - боже мой! - как же здесь красиво и тепло! Вокруг, рассматривая картины, бродили люди - холеные, с достоинством державшиеся, и у каждого в руке был каталог. Дриоли стоял в дверях, нервно озираясь, соображая, хватит ли у него решимости двинуться вперед и смешаться с этой толпой. Но не успел он набраться смелости, как за его спиной раздался голос:
      - Что вам угодно?
      Это спросил коренастый человек в черной визитке с очень белым лицом, дряблым и таким толстым, что щеки свисали складками, как уши у спаниеля. Он подошел вплотную к Дриоли и снова спросил:
      - Что вам угодно?
      Дриоли молчал.
      - Будьте любезны, - говорил человек, - потрудитесь выйти из моей галереи.
      - Разве мне нельзя посмотреть картины?
      - Я прошу вас выйти.
      Дриоли не двинулся с места. Неожиданно он почувствовал прилив ярости.
      - Давайте не будем устраивать скандал, - говорил человек. - Сюда, пожалуйста.
      Он положил свою жирную белую лапу на руку Дриоли и начал подталкивать его к двери.
      Этого Дриоли стерпеть не мог.
      - Убери от меня свои чертовы руки! - крикнул он.
      Его голос разнесся по длинной галерее, и все повернули головы в его сторону. Испуганные лица глядели на того, кто произвел этот шум. Какой-то служитель поспешил на помощь, и вдвоем они попытались выставить Дриоли за дверь. Люди молча наблюдали за борьбой, их лица почти не выражали интереса, и, казалось, они думали про себя: "Все в порядке. Никакой опасности нет. Сейчас все уладят".
      - У меня тоже, - кричал Дриоли, - у меня тоже есть картина этого художника! Он был моим другом, и у меня есть картина, которую он мне подарил!
      - Сумасшедший.
      - Ненормальный. Чокнутый.
      - Нужно вызвать полицию.
      Сделав резкое движение, Дриоли неожиданно вырвался из рук двоих мужчин, и не успели они остановить его, как он уже бежал по галерее и кричал:
      - Я вам сейчас ее покажу! Сейчас покажу! Сейчас сами увидите!
      Он скинул пальто, потом пиджак и рубашку и повернулся к людям спиной.
      - Ну что? - закричал он, часто дыша. - Видите? Вот она!
      Внезапно наступила полная тишина. Все замерли на месте, молча, в каком-то оцепенении глядя на татуировку на его спине. Она еще не сошла, и цвета были по-прежнему яркие, однако старик похудел, лопатки выступили, и в результате картина не производила столь сильного былого впечатления и казалась какой-то сморщенной и мятой.
      Кто-то произнес:
      - О господи, да ведь он прав!
      Все тотчас пришли в движение, поднялся гул голосов, и вокруг старика мгновенно собралась толпа.
      - Да, тут никакого сомнения!
      - Его ранняя манера, не так ли?
      - Просто удивительно!
      - Смотрите-ка - она еще и подписана!
      - Ну-ка, наклонитесь вперед, друг мой, дайте картине расправиться.
      - Вроде старая, когда она была написана?
      - В тысяча девятьсот тринадцатом, - ответил Дриоли, не оборачиваясь. Осенью.
      - Кто научил Сутина татуировке?
      - Я.
      - А кто эта женщина?
      - Моя жена.
      Владелец галереи протискивался сквозь толпу к Дриоли. Теперь он был спокоен, совершенно серьезен и вместе с тем улыбался во весь рот.
      - Мсье, - сказал он. - Я ее покупаю.
      Дриоли увидел, как складки жира на лице хозяина заколыхались, когда тот задвигал челюстями.
      - Я говорю, покупаю ее.
      - Как же вы можете ее купить? - мягко спросил Дриоли.
      - Я дам вам за нее двести тысяч франков.
      Маленькие глазки торговца затуманились, а крылья широкого носа начали подрагивать.
      - Не соглашайтесь! - шепотом проговорил кто-то в толпе. - Она стоит в двадцать раз больше.
      Дриоли раскрыл было рот, собираясь что-то сказать. Но ему не удалось выдавить из себя ни слова, и он закрыл его. Потом снова раскрыл и медленно произнес:
      - Но как же я могу продать ее?
      В его голосе прозвучала безысходная печаль.
      - Вот именно! - заговорили в толпе. - Как он может продать ее? Это же часть его самого!
      - Послушайте, - сказал владелец галереи, подходя к нему ближе. - Я помогу вам. Я сделаю вас богатым. Мы ведь сможем договориться насчет этой картины, а?
      Дриоли глядел на него, предчувствуя недоброе.
      - Но как же вы можете купить ее, мсье? Что вы с ней станете делать, когда купите? Где будете ее хранить? Куда поместите ее сегодня? А завтра?
      - Ага, где я буду ее хранить? Да, где я буду ее хранить? Так, где же я буду ее хранить? Гм... так...
      Делец почесал свой нос жирным белым пальцем.
      - Мне так кажется, - сказал он, - что если я покупаю картину, то я покупаю и вас. В этом вся беда.
      Он помолчал и снова почесал свой нос.
      - Сама картина не представляет никакой ценности, пока вы живы. Сколько вам лет, друг мой?
      - Шестьдесят один.
      - Но здоровье у вас, кажется, не очень-то крепкое, так ведь?
      Делец отнял руку от своего носа и смерил Дриоли взглядом, точно фермер, оценивающий старую клячу.
      - Мне все это не нравится, - отходя бочком, сказал Дриоли. - Правда, мсье, мне это не нравится.
      Пятясь, он попал прямо в объятия высокого мужчины, который расставил руки и мягко обхватил его за плечи. Дриоли оглянулся и извинился. Мужчина улыбнулся ему и рукой, затянутой в перчатку канареечного цвета, ободряюще похлопал старика по голому плечу.
      - Послушайте, дружище, - сказал незнакомец, продолжая улыбаться. - Вы любите купаться и греться на солнышке?
      Дриоли испуганно взглянул на него.
      - Вы любите хорошую еду и знаменитое красное вино из Бордо?
      Мужчина все улыбался, обнажив крепкие белые зубы с проблеском золота. Он говорил мягким завораживающим голосом, не снимая при этом руки в перчатке с плеча Дриоли.
      - Вам все это нравится?
      - Ну... да, - недоумевая, ответил Дриоли. - Конечно.
      - А общество красивых женщин?
      - Почему бы и нет?
      - А гардероб, полный костюмов и рубашек, сшитых специально для вас? Кажется, вы испытываете некоторую нужду в одежде.
      Дриоли смотрел на этого щеголеватого господина, ожидая, когда тот изложит свое предложение до конца.
      - Вы когда-нибудь носили обувь, сделанную по вашей мерке?
      - Нет.
      - А хотели бы?
      - Видите ли...
      - А чтобы вас каждое утро брили и причесывали?
      Дриоли смотрел на него во все глаза и ничего не говорил.
      - А чтобы пухленькая симпатичная девушка ухаживала за вашими ногтями?
      Кто-то в толпе захихикал.
      - А чтобы возле вашей постели был колокольчик, с помощью которого вы утром вызывали бы служанку и велели ей принести вам завтрак? Хотели бы вы все это иметь, дружище? Вам это кажется заманчивым?
      Дриоли молча смотрел на него.
      - Видите ли, я владелец гостиницы "Бристоль" в Каннах. И я приглашаю вас поехать туда и жить там в качестве моего гостя до конца жизни в удобстве и комфорте.
      Человек помолчал, дав возможность своему слушателю сполна насладиться столь радостной перспективой.
      - Единственной вашей обязанностью - могу я сказать - удовольствием?.. будет... проводить время на берегу в плавках, расхаживая среди гостей, загорая, купаясь, попивая коктейли. Вы бы хотели этого?
      Ответа не последовало.
      - Ну как вы не поймете - все гости таким образом смогут рассматривать удивительную картину Сутина. Вы станете знаменитым, и о вас будут говорить: "Глядите-ка, вон тот человек с десятью миллионами франков на спине". Вам нравится эта идея, мсье? Вам это льстит?
      Дриоли взглянул на высокого мужчину в перчатках канареечного цвета, по-прежнему не понимая, шутит он или нет.
      - Идея забавная, - медленно произнес он. - Но вы серьезно об этом говорите?
      - Разумеется, серьезно.
      - Постойте, - вмешался делец. - Послушайте меня, старина. Вот как мы разрешим нашу проблему. Я куплю картину и договорюсь с хирургом, чтобы он снял кожу с вашей спины, а вы сможете идти на все четыре стороны и тратить в свое удовольствие те громадные деньги, которые я вам за нее дам.
      - Без кожи на спине?
      - Нет-нет, что вы! Вы меня неправильно поняли. Хирург заменит вам старую кожу на новую. Это просто.
      - А он сможет это сделать?
      - Здесь нет ничего сложного.
      - Это невозможно! - сказал человек в перчатках канареечного цвета. - Он слишком стар для такой серьезной операции по пересадке кожи. Его это погубит. Это погубит вас, дружище.
      - Погубит?
      - Естественно. Вы этого не перенесете. Только картине ничего не сделается.
      - О господи! - вскричал Дриоли.
      Ужас охватил его; он окинул взором лица людей, наблюдавших за ним, и в наступившей тишине из толпы послышался еще чей-то негромкий голос:
      - А если бы, скажем, предложить этому старику достаточно денег, он, может, согласится прямо на месте покончить с собой. Кто знает?
      Несколько человек хихикнули. Делец беспокойно переступил с ноги на ногу.
      Рука в перчатке канареечного цвета снова похлопала Дриоли по плечу.
      - Решайтесь, - говорил мужчина, широко улыбаясь белозубой улыбкой. Пойдемте закажем хороший обед и еще немного поговорим. Ну так как? Вы, верно, голодны?
      Нахмурившись, Дриоли смотрел на него. Ему не нравилась длинная шея этого человека и не нравилось, как он выгибал ее при разговоре, точно змея.
      - Как насчет жареной утки и бутылочки "Шамбертэна"? - говорил мужчина. Он сочно, с аппетитом выговаривал слова. - Или, допустим, каштанового суфле, легкого и воздушного?
      Дриоли обратил свой взор к потолку, его губы увлажнились и отвисли. Видно было, что бедняга буквально распустил слюни.
      - Какую вы предпочитаете утку? - продолжал мужчина. - Чтобы она была хорошо прожарена и покрыта хрустящей корочкой или...
      - Иду, - быстро проговорил Дриоли. Он схватил рубашку и лихорадочно натянул ее через голову. - Подождите меня, мсье. Я иду. - И через минуту он исчез из галереи вместе со своим новым хозяином.
      Не прошло и нескольких недель, как картина Сутина, изображающая женскую голову, исполненная в необычной манере, вставленная в замечательную раму и густо покрытая лаком, была выставлена для продажи в Буэнос-Айресе. Это наводит на размышления, как и то, что в Каннах нет гостиницы под названием "Бристоль". Вместе с тем не остается ничего другого, как пожелать старику здоровья и искренне понадеяться на то, что, где бы он ни был в настоящее время, при нем состоят пухленькая симпатичная барышня, которая ухаживает за его ногтями, и служанка, приносящая ему по утрам завтрак в постель.
      ЗМЕЯ
      Было, должно быть, около полуночи, когда я возвращался домой. У самых ворот бунгало я выключил фары, чтобы свет не попал в окно спальни и не потревожил спящего Гарри Поупа. Однако беспокойство было напрасным. Подъехав к дому, я увидел, что у него горел свет - он наверняка еще не спал, если только не заснул с книгой в руках.
      Я поставил машину и поднялся по лестнице на веранду, внимательно пересчитывая в темноте каждую ступеньку - всего их было пять, - чтобы нечаянно не ступить лишний раз, потом открыл дверь с сеткой, вошел в дом и включил в холле свет. Подойдя к двери комнаты Гарри, я тихонько открыл ее и заглянул к нему.
      Он лежал на кровати и не спал. Однако он не пошевелился, даже не повернул голову в мою сторону, а только тихо произнес:
      - Тимбер, Тимбер, иди сюда.
      Я распахнул дверь и быстро вошел в комнату.
      - Остановись. Погоди минутку, Тимбер.
      Я с трудом разбирал, что он говорит. Казалось, каждое слово стоило ему огромных усилий.
      - Что случилось, Гарри?
      - Т-сс! - прошептал он. - Т-сс! Тише, умоляю тебя. Сними ботинки и подойди ближе. Прошу тебя, Тимбер, делай так, как я говорю.
      Я вспомнил Джорджа Барлинга, который, получив пулю в живот, прислонился к грузовику, перевозившему запасной двигатель самолета, схватился за живот обеими руками и при этом что-то говорил вслед немецкому летчику тем же хриплым шепотом, каким сейчас обращался ко мне Гарри.
      - Быстрее, Тимбер, но сначала сними ботинки.
      Я не мог понять, зачем нужно снимать их, но подумал, что если он болен - а судя по голосу, так оно и было, - то лучше выполнить его волю, поэтому нагнулся, снял ботинки и оставил их посреди комнаты. После этого я подошел к кровати.
      - Не притрагивайся к постели! Ради бога, не притрагивайся к постели!
      Он лежал на спине, накрытый лишь одной простыней, и продолжал говорить так, будто был ранен в живот. Пижама в голубую, коричневую и белую полоску вся взмокла, он обливался потом. Ночь была душная, я и сам вспотел, но не так, как Гарри. Лицо его было мокрым, подушка вокруг головы пропиталась потом. Я решил, что его сразила малярия.
      - Что с тобой, Гарри?
      - Крайт {Род змей. Наиболее известен ленточный крайт длиной до 180 сантиметров}, - ответил он.
      - Крайт? О господи! Он тебя укусил? Когда?
      - Помолчи, - прошептал он.
      - Послушай, Гарри, - сказал я и, наклонившись к нему, коснулся его плеча. - Нужно действовать быстро. Ну же, говори скорее, куда он тебя укусил.
      Он по-прежнему не двигался и был напряжен, точно крепился, дабы не закричать от острой боли.
      - Он не укусил меня, - прошептал он. - Пока не укусил. Он лежит у меня на животе. Лежит себе и спит.
      Я быстро отступил на шаг и невольно перевел взгляд на его живот, или, лучше сказать, на простыню, которая закрывала его. Простыня в нескольких местах смялась, и невозможно было понять, что под нею.
      - Ты правду говоришь, прямо сейчас на твоем животе лежит крайт?
      - Клянусь.
      - Как он там оказался?
      Глупый вопрос, потому что, конечно, Гарри не валял дурака. Лучше было попросить его помолчать.
      - Я читал, - Гарри заговорил медленно, с расстановкой, выдавливая из себя слова и стараясь не двигать мышцами живота. - Лежал на спине и читал и вдруг почувствовал что-то на груди, за книгой. Будто меня кто-то щекочет. Потом краем глаза увидел крайта, ползущего по пижаме. Небольшого, дюймов десять. Я понял, что лучше мне не шевелиться. Да и не мог я этого сделать. Просто лежал и смотрел на него. Думал, что он проползет по простыне.
      Гарри умолк и несколько минут не произносил ни слова. Взгляд его скользнул по простыне к тому месту, где она прикрывала живот, и я понял, что он хотел убедиться, не потревожил ли его шепот того, кто там лежал.
      - Там была складка, - проговорил он еще медленнее и так тихо, что я вынужден был наклониться. - Видишь, вот она. В нее он и забрался. Я чувствовал, как он ползет по пижаме к животу. Потом он перестал ползти и теперь лежит там в тепле. Наверное, спит. Я тебя уже давно жду.
      Он поднял глаза и посмотрел на меня.
      - Как давно?
      - Уже несколько часов, - прошептал он. - Уже несколько, черт побери, часов. Я не могу больше не шевелиться. Мне хочется откашляться.
      В том, что Гарри говорит правду, не приходилось сомневаться. Вообще-то на крайтов это похоже. Они ползают вокруг человеческих жилищ и любят тепло. Странно только то, что змея до сих пор не укусила Гарри, а укус у нее смертельный. Ежегодно в Бенгалии, главным образом в деревнях, крайты убивают довольно много людей.
      - Хорошо, Гарри, - заговорил я тоже шепотом. - Не двигайся и ничего больше не говори без надобности. Ты же знаешь - если его не пугать, он не укусит. Сейчас мы что-нибудь придумаем.
      Неслышно ступая, я вышел из комнаты, взял на кухне маленький острый нож и положил его в карман брюк на случай, если что-то произойдет, пока мы обдумываем план действий. Вдруг Гарри кашлянет, пошевелится или сделает что-нибудь такое, что испугает змею, и она его укусит, тогда я надрежу место укуса и высосу яд. Я вернулся в спальню. Гарри по-прежнему был недвижим, и пот струился по его лицу. Он следил за тем, как я иду по комнате к кровати, ему не терпелось узнать, что я затеял. Я остановился возле него в раздумье.
      - Гарри, - зашептал я, почти касаясь губами его уха, - лучшее, что я могу сделать, - это очень осторожно стянуть с тебя простыню. А там посмотрим. Мне кажется, я смогу это сделать, не потревожив змею.
      - Не будь идиотом.
      Голос его прозвучал бесстрастно. Каждое слово он произносил медленно и осторожно и фраза не прозвучала грубо.
      - Но почему?
      - Она испугается света.
      - Тогда, может быть, быстро сдернуть простыню и сбросить змею, прежде чем она успеет укусить тебя?
      - Почему бы тебе не пригласить врача? - спросил Гарри.
      Его взгляд выражал то, о чем я бы и сам мог догадаться.
      - Врача? Ну конечно. Вот именно. Сейчас вызову Гандербая.
      Я на цыпочках вышел в холл, разыскал в телефонной книге номер Гандербая и попросил телефонистку побыстрее соединить меня с ним.
      - Доктор Гандербай? - сказал я. - Это Тимбер Вудс.
      - Хэлло, мистер Вудс. Вы еще не спите?
      - Послушайте, не могли бы вы немедленно приехать? И захватите сыворотку от укуса змеи.
      - Кто укушен?
      Вопрос был задан так резко, будто у меня выстрелили над самым ухом.
      - Никто. Пока никто. Гарри Поуп в постели, а на животе у него лежит змея и спит - прямо под простыней.
      Секунды три в трубке молчали. Потом медленно и отчетливо Гандербай произнес:
      - Передайте ему, чтобы он не шевелился. Он не должен ни двигаться, ни разговаривать. Вы понимаете?
      - Разумеется.
      - Сейчас буду!
      Он положил трубку, и я отправился назад, в спальню. Гарри следил за тем, как я приближаюсь к нему.
      - Гандербай сейчас приедет. Он сказал, чтобы ты не шевелился.
      - А что он, черт побери, думает, я тут делаю?
      - Слушай, Гарри, и еще он сказал, чтобы ты не разговаривал. Вообще не разговаривал. Да и я тоже.
      - Почему бы тебе тогда не заткнуться?
      Пока он говорил, уголок его рта быстро дергался, и продолжалось это, даже когда он замолчал. Я достал платок и очень осторожно вытер пот на его лице и шее, чувствуя, как под моими пальцами подергивается та мышца, которая служит для выражения улыбки.
      Я выскользнул на кухню, достал лед из морозилки, завернул его в салфетку и принялся разбивать на мелкие кусочки. Мне не нравилось, что у него дергается уголок рта. Да и то, как он разговаривал, мне тоже не нравилось. Я вернулся в спальню и положил на лоб Гарри мешочек со льдом.
      - Так тебе будет лучше.
      Он сощурил глаза и, не раскрывая рта, резко втянул в себя воздух.
      - Убери, - прошептал он. - У меня от этого начинается кашель. - Мышца снова задергалась.
      По комнате скользнул луч света. Это Гандербай повернул свою машину к бунгало. Я вышел встретить его с мешочком льда в руках.
      - Как дела? - спросил Гандербай и, не дожидаясь ответа, прошествовал мимо меня; он прошел через веранду, толкнул дверь с сеткой и ступил в холл. - Где он? В какой комнате?
      Оставив свой чемоданчик на стуле, он последовал за мной в комнату Гарри. На нем были мягкие тапочки, и передвигался он бесшумно и мягко, как осторожный кот. Скосив глаза, Гарри наблюдал за ним. Дойдя до кровати, Гандербай посмотрел на него сверху и улыбнулся со спокойной уверенностью, кивком головы дав Гарри понять, что дело тут простое и не о чем беспокоиться, а нужно лишь положиться на доктора Гандербая. Затем он повернулся и вышел в холл, а я последовал за ним.
      - Прежде всего попытаемся ввести ему сыворотку, - сказал он и, раскрыв свой чемоданчик, занялся необходимыми приготовлениями. - Внутривенно. Но мне нужно быть осторожным. Он не должен дрогнуть.
      Мы прошли на кухню, и он прокипятил иглу. Взяв в одну руку шприц, а в другую - небольшой пузырек, он проткнул резиновую пробку пузырька и начал набирать бледно-желтую жидкость. Потом протянул шприц мне:
      - Держите его, пока он мне не понадобится.
      Он взял чемоданчик, и мы вернулись в спальню. Глаза Гарри были широко раскрыты и блестели. Гандербай склонился над Гарри и очень осторожно, будто имел дело с кружевом работы шестнадцатого века, закатал ему до локтя рукав пижамы, не пошевелив руку. Он проделал все это, не касаясь кровати.
      - Я сделаю вам укол, - прошептал он. - Это сыворотка. Вы почувствуете слабую боль, но постарайтесь не двигаться. Не напрягайте мышцы живота.
      Гарри взглянул на шприц.
      Гандербай достал из чемоданчика красную резиновую трубку и обмотал ею его руку выше локтя, затем крепко завязал трубку узлом. Протерев небольшой участок кожи спиртом, он протянул мне тампон и взял у меня шприц. Поднеся его к свету, он, сощурившись, выпустил вверх тоненькой струйкой какую-то часть желтой жидкости. Я стоял возле него и наблюдал. Гарри тоже не спускал с него глаз; лицо его блестело от пота, точно было намазано толстым слоем крема, который таял на коже и стекал на подушку.
      Я видел, как на сгибе руки Гарри, стянутой жгутом, вздулась голубая вена, а потом увидел над веной иглу, причем Гандербай держал шприц почти параллельно руке, втыкая иглу через кожу в вену, втыкая медленно, но так уверенно, что она входила мягко, словно в сыр. Гарри закатил глаза, закрыл их, потом снова открыл, но не шелохнулся.
      Когда все кончилось, Гандербай склонился над ним и приставил губы к уху Гарри.
      - Даже если теперь она вас и укусит, все будет в порядке. Но только не двигайтесь. Прошу вас, не двигайтесь. Я сейчас вернусь.