Дело в том, что партия «нового типа» была создана вовсе не на II съезде РСДРП. Знаменитая ленинская работа «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», в которой был сделан вывод о том, что большевизм как политическая партия существует с 1903 года, во многом предвосхитила не менее знаменитую сталинскую «О некоторых вопросах истории большевизма». В обеих – доминировал образ врага по отношению к небольшевистским социалистическим группировкам и течениям, обе искажали реальную историю российской социал-демократии. В действительности же большевики существовали до 1917 года лишь как левая фракция в социал-демократическом движении, в котором рассечены внутренними распрями зачастую были лишь штабы, в то время как значительная часть низовых организаций являлась объединенной. Сложные коллизии осуществления февральской революции внесли коррективы в этот процесс, в борьбе с непоследовательной и неумелой, но все же демократией начинает выкристаллизовываться фактически новая партия, меняющая идею эволюционного (на базе развития буржуазно-демократической революции) движения к социализму на авантюрный скачок в коммунистическое будущее. Партия, не скрывающая ни претензий на политическую власть, ни откровенного нежелания делиться таковой в случае победы. В дискуссиях со «старыми большевиками» (Богдановым, Луначарским) – интеллектуальной частью большевизма – Ленин постепенно меняет свое окружение. Ему нужны не столько теоретики, это он мог успешно делать и делал сам, сколько исполнители-организаторы, верные и дисциплинированные, готовые пойти на все ради провозглашенной революционной социалистической доктрины. Именно такими стали Свердлов, Сталин и, в какой-то мере, Молотов. Наглядную демонстрацию политической благонадежности тот обнаружил уже в первой серьезной схватке партии за фактически единоличную политическую власть. Речь шла об «однородном социалистическом правительстве», когда социалистическим и демократическим партиям, не принимаемых большевизмом (в том числе и за их неприятие большевизма по причине узурпации им власти), было отказано в законном праве на политическое руководство страной. Большие колебания по этому вопросу были и во ВЦИК и в ЦК большевистской партии, но на уступки Ленин и его ближайшее окружение не пошли. Именно по предложению Молотова на заседании Петроградского комитета РСДРП была принята резолюция, отвергающая какие-либо уступки «соглашателям».

Власть в итоге перешла не к народу, а в руки одной политической партии, постепенно ставшей партией-государством. Таким образом, народные массы, боровшиеся за Советскую власть, получили, по выражению видного большевистского деятеля А. Лозовского, власть «чисто большевистскую, объявившую войну революционной демократии». Непосредственно с этим связано и установление однопартийной системы. Разгон большевиками Учредительного собрания – не просто реакция на «упрямство» этого политического института, большинство в котором свободной волей избирателей получили оппозиционные большевикам партии. Речь шла о принципиально различных моделях политического устройства. В одной – выражаясь современным языком, политический плюрализм, соревнование программ, ответственность партий и их лидеров за ошибки. Этот вариант был решительно отвергнут. Ленин, по словам Молотова, «никакую оппозицию терпеть бы не стал». И речь здесь шла, наверное, не просто об амбициях или капризах. Партия большевиков по сути своей не была приспособлена для работы в демократическом государстве, она не имела ни научно разработанной программы, ни профессиональных политиков и в условиях действительно демократической республики могла просто не выдержать соревнования с другими политическими силами, опирающимися не на идеологемы, а на реалии, и быть законным путем отстранена от власти. А вот в атмосфере перманентной социальной войны, нагнетании режима политической чрезвычайщины она чувствовала себя превосходно. Устранив насильственным путем своих политических оппонентов, ликвидировав оппозицию, партия Ленина выдала себе, как казалось до последнего времени, бессрочный карт-бланш на право властвования без права отвечать за его результаты.

Если внимательно перечитать такие крупные ленинские работы, как «Очередные задачи Советской власти», «Детская болезнь «левизны» в коммунизме» и ряд других, то ясно видно, что лейтмотивом через них проходит идея закрепления руководящей роли партии в общественной жизни страны. Вождь большевиков настаивал на осуществлении «диктатуры партии», оперируя понятием «большевистская пролетарская власть». Попытки некоторых своих коллег освободить советские и хозяйственные органы от прямого партийного вмешательства рассматривались им как угроза «пролетарскому государству» как таковому. Отбросив «на свалку истории» политический плюрализм в государственной области, Ленин последовательно повел атаку на инакомыслие в собственных рядах.

Выигрыш в гражданской войне был пирровой победой большевиков. Страна находилась на пороге новой войны – прежде всего с крестьянами и квалифицированными рабочими. Партия, вставшая у власти, не выполнила своих обещаний в социально-экономической сфере, как не захотела сделать хоть шаг в сторону создания механизмов реального народовластия. Не случайно, что «антисоветский» лозунг «Власть не партиям, а Советам» был столь популярен среди широких масс.

Переход от войны к гражданскому миру становился единственным выходом из сложившейся ситуации. И он требовал серьезной коррекции не только курса большевистской партии, но и всей системы внутрипартийных отношений. Дело в том, что партия, встав у власти, все более явственно демонстрировала свой облик «ордена меченосцев», когда жесткая дисциплина и безусловное подчинение высшему партийному начальству являлись непременным условием членства в этой организации. Так, еще в 1919 году, выступая на VIII партийной конференции РКП(б), Г. Зиновьев заявил, что право каждого члена партии «свое суждение иметь» не вяжется с ее историей. Одновременно отношение к политике правящей партии становится мерилом гражданской благонадежности. В том же 1919 году ЦК РКП(б) рассылает всем губернским и уездным комитетам инструкцию, в которой исключение из партии рассматривается не только как тягчайшая мера наказания для коммунистов, но и как гражданская и политическая смерть для исключенного, ибо каждая партийная организация должна была принять меры к тому, чтобы исключенный из партии не мог не только занять ответственный пост, но и получить простую работу в советском учреждении.

В партии начинается все более громкий разговор о «верхах» и «низах», о необходимости борьбы с бюрократизмом, демократизации внутрипартийной жизни. Словом, новая ситуация нуждалась в творческом осмыслении.

Но Ленин, который, как пишет В. Молотов, «строгий был… в некоторых вещах строже Сталина… упрекал Сталина в мягкотелости и либерализме», принимает решения, не ослабляющие, а наоборот, в чем-то даже ожесточающие казарменный устав правящей структуры. Попытки группы «Демократического централизма» и «Рабочей оппозиции» (кстати, ограничивающих понятие демократии ее рабочей ипостасью и ставящих целью лишь либерализовать режим большевистской диктатуры) были оценены им крайне негативно. Ленин не захотел ввести партийный нэп, и вспыхнувшая профсоюзная дискуссия была им однозначно промаркирована как «роскошь». Между тем, речь шла о том, чтобы если не изменить, то хоть как-то модифицировать тип партии, открыв возможности вырабатывать оптимальные решения на основе консенсуса, учета различных мнений.

Речь шла, конечно, не о том, чтобы поделиться властью с другими политическими организациями. Нет, лишь о намерении укоротить дистанцию между руководством и рядовыми партийцами, дать возможность последним в чем-то почувствовать себя субъектом партийной деятельности. В этой связи на X съезде РКП(б) «оппозицией» был поднят целый пласт вопросов, связанных с реальным состоянием демократии в партии. С трибуны съезда раздавался протест против явного усиления чисто административных тенденций в деятельности Оргбюро ЦК РКП(б), критиковались такие инструменты этой политики как назначенчество и перемещение «нужных» руководящих кадров. Высказывались и замечания в адрес ЦК партии за навязывание его указаний низовым партийным организациям с помощью «зубодробительных методов». Коллонтай прямо заявила о том, что за инакомыслие ЦК отсылает коммунистов «в отдаленные края». Шляпников и другие коммунисты говорили об оторванности аппарата от партийных масс.

В период продекларированного гражданского мира сама логика выработки подходов к строительству нового общества требовала не отсекать, а аккумулировать оппозиционные предложения. Ибо «оппозиционеры» «подбрасывали» тот веер идей, с учетом которых только и можно было выстроить действительно рациональный механизм народной власти. Речь идет, конечно, и о предложениях, идущих не только из большевистской среды. Но оппозиция была ошельмована. К сожалению, и сегодня такое отношение к политической оппозиции сохранилось – ее поиски нередко оцениваются как «подбрасывание» горючего материала в практику перестройки.

И Ленин и его сторонники на уступки идти категорически не желали. Особенно явственно это проявилось при обсуждении резолюции «О единстве партии». Ленин предложил «поставить пулеметы» в отношении инакомыслящих в партии. По его инициативе был принят секретный, седьмой, пункт резолюции, в котором речь шла о праве исключения из партии за принадлежность к фракциям. Несколько позже с позиций этого пункта был открыт сначала пулеметный, а затем пушечный огонь по оппозиционерам.

А на каком-то этапе партия превратилась в своего рода инквизиторский застенок, где с еретиками расправлялись решительно и беспощадно. Так уже в 1950 году в Москве была создана «особая тюрьма» КПК при ЦК ВКП(б), которую организовал Секретарь ЦК Г. М. Маленков (о котором Молотов упоминает лишь как об ограниченном чиновнике-«телефонщике», а не о палаче с партийным билетом в кармане). Следственные дела в ней вели работники аппарата ЦК ВКП(б), и «партийный контроль» осуществлялся методом пытки, истязания и нередко заканчивался физическим уничтожением обвиняемых.

Вопрос о фракциях особо показателен. И вот почему. В условиях борьбы с царизмом, когда социал-демократы работали в тяжелейшей политической обстановке, Ленин вел активную фракционную борьбу, если ему было необходимо, решительно шел на раскол РСДРП. Он теоретически обосновал правомерность существования партийных фракций, писал: «Фракция же не есть партия. Партия может заключать целую гамму оттенков, из которых крайние могут даже резко противоречить друг другу… В партии фракция есть группа единомышленников, составившаяся с целью влиять прежде всего на партию в определенном направлении».

После Октябрьского переворота Ленин, не раздумывая, прибегал к фракционной деятельности и понятия «партийная дисциплина», «руководящие органы» становились для него фикцией. Когда шла борьба по вопросу однородного социалистического правительства, он считал возможным, не обсудив с ЦК, приглашать к себе его членов и настойчиво предлагать подписать составленный им ультиматум.

В экстремальной ситуации Брестского мира Ленин оставлял за собой право бороться с большинством ЦК, несмотря на формальные положения Устава партии. И в других случаях он не раз навязывал партии свою точку зрения.

И факт, который приводит В. Молотов, по существу ставит точку над «i». По его свидетельству, уже на XI съезде появился «список десяти» – фамилии предполагаемых членов ЦК, сторонников Ленина. Ленин лично организовал фракционное собрание десятки, нашел для этого специальную комнату и провел соответствующий инструктаж, где объяснял, почему оппозиционеров-троцкистов, рабочую оппозицию, децистов нельзя выбирать в высший партийный орган. «А ведь Ленин на X съезде запретил фракции», – с долей недоумения замечает Молотов.

Приведенный им случай более чем похож на правду, ибо многое в деятельности руководства этой партии с момента ее основания зиждилось на стандарте двойной морали. Для масс – одно, а для посвященных – иное. И попробуй пойти против.

На XI съезде Ленин действительно подверг резкой критике одного из лидеров «Рабочей оппозиции» А. Шляпникова, откровенно сожалея, что в ходе работы специально созданной комиссии не хватило трети голосов для исключения его из партии. Исключить рабочего-металлиста, старого партийца только за собственную позицию? Данным фактом впоследствии ловко воспользуется Сталин в борьбе с оппозицией.

Для понимания проблемы фракционной деятельности внутри правящей партии необходимо обратиться к ленинскому письму к Молотову от 26 марта 1922 года. Сегодня в очень многих работах, посвященных анализу истоков сталинизма, делается акцент на высказанные в нем мысли, что «в настоящее время пролетарская политика нашей партии определяется не ее составом, а громадным, безраздельным авторитетом того тончайшего слоя, который можно назвать старой партийной гвардией. Достаточно небольшой внутренней борьбы в этом слое, и авторитет его будет если не подорван, то, во всяком случае, ослаблен настолько, что решение будет уже зависеть не от него». Интерпретируется это ленинское высказывание в плане его заботы об укреплении единства партии. Но здесь может быть и иная трактовка.

Давайте задумаемся. Что же это за партия трудящихся, авторитет которой зависит от поведения десятка лидеров? Ведь настоящая партия сильна связью с массами. Здесь же – и явное признание отсутствия этой связи, и опасение, что не группа людей будет руководить всей партией, а наоборот – партия может вмешаться в собственные дела. И что же за «единство» без «внутренней борьбы». Ведь это и есть тот монолит единомыслия, который мы инкриминируем почему-то только сталинскому видению партии.

Ясно, что и в данном случае мы имеем верхушечный вариант фракционности, так сказать по вертикали. Наверное, не случайно еще в дискуссии 1921 года в первичных партийных организациях раздавались голоса, рассматривающие ЦК РКП(б) как фракцию. И здесь необходимо еще одно пояснение. До сих пор понятие фракции трактуется по ленинско-сталинскому политическому словарю – пособию по охоте на инакомыслящих. И «борьбу с фракционностью» считаем чуть ли не одним из позитивных уроков нашего политического опыта. Думается, что такие суждения весьма спорны. И вот почему.

После того, как были разрушены варианты действительного политического плюрализма, партия фактически перестала быть таковой. Она стала не только партией-государством, но и при отсутствии альтернативных политических структур впускала в свои ряды людей неодинаковых (или не совсем одинаковых) политических убеждений. И если бы внутри ее были бы действительно оформлены фракции, то это в какой-то мере могло бы компенсировать отсутствие реальной политической демократии. Причем вовсе не обязательно было бы иметь свою особую дисциплину. Возможно было бы создание фракций, например, по социальному признаку. Скажем, крестьянской фракции, ибо интересы сельского труженика Коммунистическая партия никогда не выражала (отсюда многолетняя, «контрреволюционная», как это значилось в оперативных сводках, его тоска по «крестьянскому союзу»). Но ничего подобного не произошло. Фракция стала бранным словом партийного лексикона

А вот «вертикальная» фракция была. И не просто была, а благоденствовала. Еще бы – ведь она и только она обладала реальной властью, собственным пониманием дисциплины, своей моралью, своим обслуживающим штатом: от официальных статистиков до личного парикмахера. Власти предержащие и были в партии до самого последнего времени такой фракцией. Никакие демократические нормы к этой структуре просто неприменимы. Вспомним, как члены сталинской «тройки» не только утверждали повестку дня заседаний Политбюро, но и договаривались о том, как тот или иной вопрос должен быть решен на предстоящем заседании. «Семерка», в которую входили члены Политбюро за исключением Троцкого, не случайно имела псевдоним «руководящий коллектив» и действовала как исполнительный орган фракции Пленума. В 30-е годы Сталин принимал решения единолично в узком кругу уже неравных ему «советников», включавшем Молотова, Ворошилова, Кагановича. В последние годы жизни «отца народов» туда входили Хрущев, Маленков, Берия, Булганин. Образовывался как бы тройной круг: большой по числу лиц Президиум ЦК КПСС, своего рода внезаконное, не предусмотренное Уставом бюро Президиума и, наконец, «пятерка» во главе со Сталиным. Все это очень напоминало принципат в Древнем Риме, когда, начиная со времен Октавиана Августа, формально продолжает существовать республиканское устройство, но на деле его якобы правящие институты принимают номинальный характер. И выборы в них, и их деятельность регулируются первым лицом в государстве – принцепсом.

Подобный механизм власти вел к тому, что максимально суживалось число лиц, которые в случае смерти или удаления первого лица от власти могли занять его место. После смерти Сталина таковых было трое – Маленков, Берия, Хрущев. Брежнев был, пожалуй, фигурой, наиболее адекватной тоталитарной системе: олигархический орган, именуемый Политбюро ЦК КПСС, мог при нем спокойно осуществлять «коллективное руководство» партией и страной, хотя и тогда имелось нечто типа «интимного кабинета» Александра I – малочисленная группа пользующихся особым доверием лиц, принимавшая, скажем, решение о вводе советских войск в Афганистан.

Но вернемся назад… Так почему же Молотов в 1921 году очутился в кресле Секретаря ЦК? Ответ прост – он и ему подобные были нужны Системе и ее творцам. Необходимо было так осуществлять политический курс, чтобы не только не ослабить, но и усилить «руководящую роль партии».

Молотов с очевидной антипатией отзывается о своем предшественнике – Н. Крестинском. Он «имел мало большевистского», и вообще был «сволочь, безусловно». Последний эпитет часто будет встречаться в молотовских оценках людей, которых он знал. Это, в общем, неудивительно и как раз вполне вписывается в менталитет большевизма. Не наш – значит сволочь. Именно так Ленин в свое время обозвал ликвидаторов, весь «сволочизм» которых заключался в желании разработать концепцию легальной партии.

Молотов, правда, «забыл» об одном факте. Как мужественно вел себя Николай Крестинский на политическом аутодафе – процессе по делу «антисоветского правотроцкистского блока». Он оказался единственным, кто сказал «нет» фальсифицированному обвинению. Нельзя не восхититься мужеством этого человека, но невозможно не сказать и о том, что Крестинский был по образу мыслей и действий типичным большевистским деятелем. Молотов, передавая свой разговор при назначении его Секретарем ЦК, говорит, что Ленин при этом будто бы сказал: «Был у нас до сих пор Секретарь ЦК Крестинский, так он был управделами, а не секретарь, вы же должны заниматься политической работой». Если эта беседа в действительности имела место, то с рядом моментов согласиться нельзя.

Дело в том, что фактически с самого начала Секретариат ЦК РКП действительно превращается в ведомство по управлению и государством, и партией, а секретари – в управляющих делами. Это была как раз политическая работа, ибо ставила своей целью подчинение политической линии партии всех сфер жизни общества. На посту Ответственного секретаря ЦК партии Н. Крестинский эту задачу исполнял добросовестно и инициативно. В его обязанности входили и организационные вопросы. Показательно, что именно Н. Крестинский обратил внимание на организационные способности молодого партийного руководителя Л. Кагановича В марте 1920 г. он шлет тому в Воронеж телеграмму, в которой просит «обогатить» теоретический арсенал партийного строительства. Каганович немедленно направляет проект структурной реорганизации аппарата ЦК, в частности, придания организационно-инструкторскому отделу ЦК статуса Наркомвнутдела партии, то есть полицейско-сыскных функций. Не удивительно, что автор проекта вскоре оказался в ЦК, сам и возглавив этот отдел.

А вот какое «демократическое» наследие оставляет Крестинский своему преемнику. 17 марта 1921 года, когда ему оставались считанные дни партийной карьеры, Крестинский вместе с М. Калининым направляют следующую совершенно секретную телеграмму в адрес губкомов, губисполкомов и губчека: «В связи с усилением новой волны контрреволюционного движения и для своевременной информации советских и партийных организаций устанавливается порядок взаимной информации мест и центра через органы ВЧК, для чего необходимо: первое – усилить ваш информационный аппарат, который должен проникнуть в толщу рабочих и крестьянских масс, обратив особое внимание на аппарат губчека, который при необходимости усилить работниками губкома и губисполкома… Организация указанной информации в общереспубликанском масштабе даст возможность местам своевременно учитывать положение других губерний и тем самым предупредить своевременно принятыми мерами могущие возникнуть события».

При кадровых перемещениях речь шла отнюдь не о смене базовых политических ориентации. Просто Н. Крестинский по каким-то вопросам был более строптивым, иногда «взбрыкивал», обнаруживал собственное мнение, приняв, в частности, участие на стороне Троцкого в профсоюзной дискуссии. А ситуация требовала максимального партийного «единства», укрепления правящего положения РКП(б). И здесь и Молотов, и Каганович были просто необходимы. В дело партийной расправы с Советской властью они внесли законную лепту. Строго говоря, термин «антисоветчик» прежде всего применим к почти всем видным функционерам Ленинской партии.

Молотов говорит истинную правду, свидетельствуя, что роль Советов фактически была принижена при Ленине. И объясняет по-своему (по-большевистски) вполне логично: власть должна быть сосредоточена в одних руках. На этой ниве Вячеслав Михайлович поработал совсем неплохо.

Выступая в мае 1921 года с докладом по организационному вопросу на секции X Всероссийской партийной конференции, Молотов говорит о необходимости усилить воздействие партийного аппарата на организацию жизни государства. В декабре этого же года на заседании Политбюро ЦК РКП(б) Молотов и Калинин докладывают о порядке проведения предстоящего съезда Советов, фактически предопределяя и повестку дня и ход его работы.

Можно вполне законно задать вопрос: как же так, разве еще в 1919 году на VIII съезде партии не была принята по ленинскому предложению резолюция, размежевывающая функции советских и партийных органов? Была, но на деле выходило по тому анекдоту: у меня на сарае … написано, а там дрова лежат.

Проблема разделения функций декларировалась почти на всех партийных форумах. Но мало ли что там декларировалось. Хотя справедливости ради следует сказать, что в партийных кулуарах кое-какие игрища в этой области велись.

Так, 22 марта 1922 года В. Молотов представляет Ленину справку следующего содержания: «Вопрос о разграничении функций между партийными и советскими органами …выдвинут был одновременно 10 марта независимо друг от друга в записке т. Троцкого и в письменном предложении тт. Каменева и Сталина, присланном из загородного санатория». Но оба документа были не идентичны. В предложении Сталина и Каменева речь шла о необходимости закрепления партийных работников за целыми отраслями советской и профессиональной работы и воздержания от мелкой административной опеки. Троцкий ставил проблемы гораздо серьезней. Без освобождения партии от функций непосредственного управления, считал он, нельзя очистить ее от бюрократизма, а хозяйство – от распущенности. «Такая политика, – негодовал Троцкий, когда на заседаниях губкома мимоходом решаются вопросы о посевной кампании губернии, о сдаче или несдаче в аренду, является пагубной. Но она нисколько не становится лучше в уездном комитете или центральном. Такой метод есть пропаганда действием против серьезной специализации, против ответственности, против изучения вопроса на деле, против уважения к специальным познаниям, против серьезной, преемственной, правильно организованной работы». Но и Троцкий оставлял за партией право «твердо устанавливать, что можно и чего нельзя».

Молотову ближе был, конечно, сталинский вариант, который давал большую возможность утвердить все прерогативы власти за партией коммунистов. Неслучайно, что через год он, выступая на секции ХII съезда РКП, открыто призвал отказаться от политики разграничения функций как изжившей себя и усилить партийное вмешательство во все области экономики и политики. Но чтобы не было никаких иллюзий, необходимо знать, что на деле этого разграничения никогда и не происходило. Имеется целый ряд партийных циркуляров самого разного уровня, призванных контролировать работу советских и хозяйственных учреждений через коммунистов. Партийные фракции и были институтом, жестко осуществлявшим диктатуру партии. Партия бесцеремонно распоряжалась государственным бюджетом как собственным. Достаточно сказать, что ленинский набор (а он был в действительности именно «набором» послушных и преданных), в организации которого активное участие принял и В. Молотов, финансировался из средств резервного фонда СНК.

Нет, нет – кадры молотовского типа позарез нужны были Системе и ее «отцу-основателю». Не рассуждать, а работать на грядущее светлое будущее. Мог ли подозревать Ленин, что любимая им поговорка «Благими намерениями вымощена дорога в ад» будет обращена иронией истории против него самого.

Кстати, не мы только задним умом крепки. Суть кадровой политики своего лидера понимали и некоторые его соратники. Так, в конце 20-го года В. Осинский подготовил тезисы по поводу очередных задач партии. В них имелось рассуждение о личных свойствах вождей, играющих крупную роль в деле ускорения или замедления режима «пролетарского единодержавия». Отдавая должное личности Ленина, В. Осинский замечал о характерной для вождя большевиков тенденции окружать себя «политически надежными и послушными» людьми, что приводит к ситуации, когда эта «надежность» противоречит порядочности. Еще более определенно по данному вопросу высказался Ю. Лутовинов, направивший 30 мая 1921 года на имя Ленина письмо из Берлина. До этого у него была с Лениным достаточно резкая полемика, в которой Лутовинова бесцеремонно поставили на место. «…У меня сделалось впечатление такое, – пишет Ю. Лутовинов, – что Вас можно только слушать и не возражать, а не то попадешь в опалу и прослывешь сумасшедшим, клеветником и сплетником». Ленина особо возмутило замечание Лутовинова, что дело не только в лицах, окружавших Ленина, сколько в начинающей складываться системе партийного протекционизма. «…Одно дело сердиться, – продолжает Лутовинов, – а другое опровергнуть неопровержимое. Из всего Вашего ругательного письма, при самом внимательном чтении, я не нашел ни одной фразы, которая бы косвенно опровергала нашу неприглядную действительность… нужно доказать, что протекционистская система не существует… Кто такой Каменев, которого ЦК из кожи лез, вытягивая в председатели Московского Совета? Это типичнейший ленивый и никуда не пригодный бюрократ, влияние которого равняется нулю, а пролетарская масса без скрежета зубовного не может слышать его имени. Почему же он вновь очутился на посту председателя и членом ЦК, за какие такие заслуги? Потому что Каменев имеет гибкий позвоночник, никогда не имеет своего мнения и послушный батрак во всех отношениях, особенно при голосовании. Посмотрите повнимательнее, да подальше, выйдя из замкнутого круга бюрократов. Вы просто мало верите в творческие силы пролетариата»… На письме – налет субъективности, но о «гибких позвоночниках» сказано верно. Твердые хребты Система ломала беспощадно, ей нужны были служки и исполнители.

Читая текст бесед, видишь, что В. Молотов не очень лестно отзывается о Г. Чичерине и Л. Красине. Ленин, отмечает он, ценил их как специалистов, но в ЦК не пускал, ибо не стояли те на крепких большевистских позициях. Ну что же – еще один характерный штрих в общую картину.

Когда в январе 1922 года Чичерин предложил Ленину за солидную компенсацию от США пойти на маленькое изменение Конституции, согласившись на представительство в Советах владельцев частной собственности, то Ленин, в раздражении написав «сумасшествие!!!», порекомендовал отправить Чичерина на лечение. «Мы будем дураками, если тотчас и насильно не сошлем его в санаторий». Случай с Чичериным особо показателен для менталитета Ленина и его окружения. Большевик, настоящий марксист, в его понимании, не может быть нормальным человеком, коль у него зародилась мысль о возможности предоставления каких-то политических прав эксплуататорам. Такой человек подлежит лечению и изоляции.

Ну а как мог Ленин относиться к Л. Красину, получив от него в марте 1922 г. письмо, в котором тот резко критиковал некомпетентное вмешательство Политбюро ЦК РКП в дела внешней торговли. «Что же это за несчастная страсть калечить, «переорганизовывать» всякое учреждение… Вместо того чтобы совершенствовать наши, конечно еще плохие, аппараты упорным, постепенным накоплением опыта, осторожными, обдуманными мерами, мы перетряхиваем все по три раза в год до основания и еще удивляемся, что дело идет плохо», – сетовал Красин. Такое недоверие к авторитету высшей партийной инстанции вряд ли могло прийтись по душе вождю.

Одним из важнейших элементов формирования тоталитарной Системы явилось укрепление и сращивание с партийным аппаратом репрессивных органов. Сегодня, наблюдая за прениями в Верховном Совете СССР, диву даешься попыткам некоторых парламентариев, которые, будучи профессиональными историками, пытаются на печальном опыте отечественной истории доказать, что разгул репрессий был связан с «департизацией» органов внутренних дел. Мол, стоило только на каком-то этапе НКВД обособиться от влияния партийных организаций, начался шабаш беззакония, полилась кровь. С такими суждениями трудно согласиться. Факты доказывают, что с момента своего создания органы ВЧК–ГПУ выполняли роль карательного отдела ЦК партии. В. Молотов не случайно дает положительную характеристику Ф. Дзержинскому как «хорошему большевику». Утверждение большевизма на троне новой «красной империи» во многом связано с его деятельностью. Множеством видимых и невидимых нитей его ведомство было соединено со своим партийным «штабом». Кому же, как не Молотову, знать об этом правду.

Уже в июне 1921 года Дзержинский посылает в адрес губкомов директиву об усилении войск ВЧК коммунистами. В декабре 1922 года, в связи с 3-й годовщиной ВЧК, он же предлагает всем местным организациям обсудить вопрос об усилении связи между органами ГПУ и партии.