Тут позвонил телефон. Кася подняла трубку. Чувствовалось, что разговор девушку волнует, хотя она постаралась и сохранить спокойное выражение лица.
      Выдал ее яркий румянец на щеках. Наверняка ее парень.
      – О, это ты! Наконец… Да, конечно, я к тому времени буду дома. Нет, не успею… Хорошо…
      Девушка положила трубку и стала еще более рассеянной, если это только можно. И я поняла – для девушки самое важное в жизни то, что связано вот с этим, который только что говорил с ней по телефону. А смерть тетки и все прочие преступления ее нисколько не волнуют и ни в одном из них она не замешана. Ничего удивительного: девушка была влюблена. Удивило бы меня скорее обратное – если бы на такую девушку никто из молодых людей не обратил внимания.
      Я оставила Касю с ее проблемами и распрощалась, напомнив ей о необходимости позвонить поручику Пегже.
      Шустрая Владька, любимая женщина покойного Райчика, знала намного больше того, что сообщила полиции в своих официальных показаниях. Как уж Янушу удалось расколоть ее – не знаю, все мои расспросы он ухитрился пропустить мимо ушей. Думаю, пустил в ход личное обаяние и пол-литра ликера. Владька, судя по ее внешнему виду, была неравнодушна и к первому, и ко второму. Я не стала проводить свое личное расследование, удовлетворилась тем, что Януш сам счел нужным мне сообщить. А Владькин рассказ он передал мне полностью. Правда, у меня создалось впечатление, что состоит он из кусочков. Наверное, Владька делала перерывы, прикладываясь к рюмочке, причем с каждой рюмочкой ее рассказ становился все красочнее.
      Оказывается, и в самом деле у Райчика был дядя-каменщик, от которого он якобы получал сведения о тайниках в стенах домов. Хотя какой он там дядя, седьмая вода на киселе, к тому же на редкость вредный мужик. О тайниках он много рассказывал, с три короба наплел, у Ярослава, бывало, аж слюнки текли, но ни словечка, падла, не проронил о том, где же эти клады спрятаны. Уж Ярек так и так, бывало, его расспрашивает, так просит, а эта мразь только издевательски хохочет в ответ. Иногда, правда, по пьяной лавочке, сболтнет что-нибудь такое, что Ярека на след наведет. Ну, к примеру, фамилию тех, кто потом в этих домах жил. Ярек потом из ипотеки по одному документу раздобывал, и уже с их помощью сам искал клад. А как же, два раза нашел. Один раз настоящий клад, а второй – смех сказать, бумажонки да тетрадки исписанные. Вроде как научная работа или там историческая. Кому это нужно?
      И помощника я тоже знала, рассказывала Владька ну не совсем знала, видела раза два, не больше, оба они с Райчиком не хотели, чтоб их вместе видели, но знаю, зовут его Доминик. А узнала случайно, приглянулся он одной моей товарке, вот она и прицепилась к мужику, а из этого получился только инцидент, и ничего больше.
      Инцидент Владька расписала в деталях и с явным наслаждением. Раз эта товарка заявилась к Райчику на дом: «Доминик у тебя?» А тот вроде бы с Домиником не имеет ничего общего. «Нет у меня никакого Доминика, не знаю я никакого Доминика».
      Ну и пинками прогнал настырную бабу. А тут немного спустя черти и принесли этого Доминика.
      Оказалось, нахальная баба никуда не ушла, а поджидала его во дворе и опять к нам ворвалась. Как набросится на Доминика, с того только клочья волос летели. Не знаю уж, что у них там стряслось, с чего она так лютовала. Ярок только взглянул на Доминика, и тот сразу увел свою полюбовницу, не то бы она весь дом на ноги подняла.
      Конечно, она, Владька, знает, как зовут скандальную бабу. «Тощая Баська» все ее кличут. Если честно, она не совсем Владькина товарка, Владька не такая, у нее в тех сферах нет знакомых. Откуда имя знает? Да кто-то при ней отозвался об этой Баське, а кой толк с нее? Кожа да кости, пугало рыжее.
      И точно, уж страшнее быть не может. И еще передние зубки в разные стороны торчат. Я так поняла, что этой рыжей уродине Доминик кое-что лишнее сболтнул, так уж Ярослав из-за этого из себя выходил – вспомнить страшно! «Трепло собачье», – орал. Когда это было?
      Да уж года два… Да, почитай, два года прошло.
      И тут Януша словно кольнуло что. Меня всегда приводила в изумление его профессиональная память. У некоторых бриджистов бывает такая, только куда им до Януша! Именно эти слова – худая, рыжая и зубки торчат – слышал он еще в бытность свою полицейским, года полтора назад. Дело так и осталось нераскрытым, Тиран потерпел тогда сокрушительное поражение. В малонаселенной местности недалеко от озера Черняковского был обнаружен труп женщины. Причина смерти – удар твердым предметом по голове. Предмета не нашли, преступника установить не удалось. Первым подозреваемым считался, естественно, хахаль женщины, но у хахаля оказалось железное алиби: в момент убийства он находился на крестинах в городе Млаве. Это обстоятельство следственная группа проверила особенно тщательно. Сомнений никаких. Хахаль был крестным отцом новорожденного, держал этого новорожденного на руках во время обряда. Данное обстоятельство подтвердили ксендз, крестная мать, другие свидетели, а самое главное, среди этих других оказался сержант млавской полиции, родной брат матери младенца.
      И на крестинах сержант сидел за пиршественным столом рядом с крестным отцом. Нет, алиби железное! А раз не хахаль – дело гиблое, больше подозреваемых не оказалось. Вернее, не так – подозревать можно было все местное жулье и многочисленных клиентов из более отдаленных мест. Януш сам этим делом не занимался, но помнил, что коллеги говорили – тощая и рыжая, и зубки в разные стороны торчат. Звали убитую женщину Барбара Дорна, рыжей она была от природы…
      – Связь между треплом собачьим и устранением свидетеля напрашивается сама собой, – сказала я твердо. – И по-моему, дело было так: Доминик с Райчиком договорились, специально подгадали, чтобы совпало с крестинами, один поехал крестить, а другой бабой занялся. В подозреваемые Райчик не попал, оно и понятно, ведь Баськи он не знал. Та же Владька на Библии поклянется, что их знакомство ограничилось тем одним-единственным разом, когда Райчик пинками выгнал Баську из дому.
      – Ты права, – подтвердил Януш мое заключение. – Насколько я помню, тогда Ярослав Райчик вообще не фигурировал в документах следствия.
      Погоди, никак не вспомню фамилию этого Доминика. Вроде, какая-то птичья…
      – Пегжа, – услужливо подсказала я.
      – Спасибо. Как же его фамилия? Вертится в голове… Срока… Срочка… Кажется, Срочек.
      – Да не ломай голову, наверняка найдутся материалы дела. И самого Доминика не так уж трудно будет разыскать.
      – Я тоже думаю – нетрудно. Но это еще не все.
      От разговорчивой Владьки я узнал, что тот самый вредный дядюшка умер, но осталась его вдова, а, по словам Владьки, она ничего в квартире не трогала, ничего не выбрасывала, в том числе и бумаги, которыми Ярослав Райчик уж так интересовался! Из кожи лез, чтобы их заполучить, и в некотором смысле заполучил-таки. Видимо, среди бумаг были старые счета за выполненные когда-то строительные работы, а на счетах наверняка фигурировали фамилии заказчиков и, очень возможно, их адреса. Улавливаешь? Следующим шагом стала ипотека…
      – Да, немалую работку провернул ты для Болека, – заметила я. – Вряд ли Болеку удалось бы вытянуть из Владьки столько сведений, ведь она знает, что Болек – глина. И вообще, полицейский на пенсии на порядок выше обычного полицейского, это я уже по личному опыту знаю. Во-первых, никакой ответственности, во-вторых, никто его не будит среди ночи, в-третьих, имеет право поделиться тайнами следствия со своей любимой. Представляешь, что бы со мной было, если бы ты сейчас ничего мне не рассказал?!
      – Может, и сейчас я бы тебе словечка не пикнул, если бы ты была как-то связана с Домиником, – нахально отозвался мой личный полицейский. – А поскольку ты с ним не связана… Или я ошибаюсь?
      – Нет, не ошибаешься.
      – А поскольку ты не связана, имею право все рассказать тебе. Тем более что знаю – ты не из болтливых. Что это так чудесно пахнет? Очередная приманка для Болека? Может, приступим к ужину, не обязательно же каждый раз его дожидаться.
      – Хорошо, подождем еще последние десять минут, и, если не явится, приступим.
      Нет, я всегда говорила – у полицейских есть какое-то особое чутье! Болек заявился ровно через десять минут, в тот момент, когда я вытаскивала утку из духовки. Уже на пороге он потянул носом, бросил испытующий взгляд на деликатес, и дотоле нахмуренное его озабоченное лицо просияло.
      Без приглашения садясь за стол, он заметил с трогательной простотой:
      – Моя бывшая жена, которая выдержала со мной только два года, совсем не умела готовить. Если бы не вы, я бы наверняка помер с голоду, совсем нет времени поесть. Хорошо, по крайней мере, мне хоть ужин обеспечен…
      – Закуски пойдут на второе, потому что утку следует есть горячей, – распорядилась я, поставив посередине стола утку в огромной утятнице. Она заняла весь стол, но никто не был в обиде, уж очень приятно было смотреть на отлично запеченную птицу с пылу, с жару.
      Мы с Янушем не изверги, дали Болеку возможность спокойно заморить червячка, так что утку он ел в свое удовольствие, не отвлекаясь на разговоры.
      Да и служебный обмен мнениями начали не с расспросов. Болек еще дожевывал последний кусок утки, когда Януш принялся информировать его о своем частном расследовании. Правильно, гуманно мы поступили, ибо Януш не закончил еще говорить о Владькиных откровениях, как Болек, не дожевав утку, уже кинулся к телефону.
      – Порядок! – сообщил он, садясь на свое место за столом. – Я распорядился, Доминика поищут в наших архивах и, отыскав, примутся за поиски в натуре. Ну и что скажешь? Опять чертов щенок оказался прав со своим ясновидением, хоть и не очень членораздельно предсказывал…
      С подачи кошмарного Яся анализ микроследов в ветеринарной клинике был на сей раз сделан с особой тщательностью. И, ко всеобщему отчаянию, подтвердились предвидения проклятого ясновидца. Конечно же кровь, обнаруженная на штукатурке и обломках кирпичей рядом с покойным библиотекарем, принадлежала не библиотекарю, а кому-то другому. Вот четвертый и обнаружился. Выяснилось, что таинственный четвертый какое-то время топтался у стены на выдранных из пола паркетинах, истекая кровью. Не слишком сильно истекая, не смертельно. Проклятый Ясь уверяет, что он там полежал себе немного, а потом удалился на собственных ножках, живой и почти здоровый, никто его не волок. Принимал ли он участие в разгроме помещения? По словам Яся, чтоб ему пусто было, кое-какое принимал. Опять же лабораторный анализ подтвердил наличие под собранным паркетом чего-то кожаного, вероятнее всего старой охотничьей сумки.
      Ягдташ, наверное? Кожа довоенная, высший сорт.
      У меня тоже было что порассказать. Свои откровения я приберегла на десерт. Начала с вопроса: звонила ли Кася Болеку?
      – А кто ее там знает, – рассеянно отозвался Болек, всецело поглощенный салатом из цикория с дарами моря. – Ведь меня целый день не было в кабинете. А, и в самом деле! Мне сказали, обзвонилась какая-то женщина, даже фамилию сообщила. Пясковская, ну конечно же, это Кася. А что?
      – Она изъявила желание кое-что дополнить в своих показаниях. Могу сказать, в чем дело, не стану вас томить…
      Оба полицейских в молчании выслушали мой рассказ. Им я поведала всю правду и предупредила, что Тирану поведаю не всю, поскольку, как мне кажется, этот тип не в состоянии понять самых элементарных человеческих чувств. Вот почему предпочитаю скорее предстать перед ним идиоткой, страдающей провалами в памяти, чем чистосердечно рассказать обо всем, что знаю. Не скажу, что поручик Болек полностью согласился со мной.
      – Ну, раз уж вы так решили, пани Иоанна, – с некоторым сомнением произнес он. – Дело ваше, но тогда хорошенько продумайте, что именно станете ему врать, он на такие вещи знаете какой чувствительный? Малейший нюансик почует, не хуже радара. Как, например, вы объясните свой визит к Касе?
      – Да очень просто. Я вся измучилась, думая о той встрече с ней, вот и помчалась выяснять.
      – Что ж, это на вас похоже…
      – А что еще известно о четвертом? – перебил наш разговор Януш. – Он до сих пор не всплывал в материалах расследования?
      – В том-то и дело, никогда! Да и библиотекарь тоже. Непонятно, откуда он взялся, почему его убили.
      – Есть у вас какая-то версия?
      – Одни предположения. Логично предположить, что, если после смерти Райчика поисками кладов занялся Доминик и это он там копался, мог подключить к делу помощника. А почему этот помощник, истекая кровью, лежал у стеночки, холера знает…
      – Притомился и отдыхал, – язвительно заметил Януш. – Стену долбать – работка не из легких.
      – Пьяный, – выдвинула я свою версию. – Хватил немножко для бодрости…
      – Бутылок из-под водки мы там не обнаружили, – серьезно ответил Болек. – Скорее покалечился, взламывая стену. Мы нашли кирпич, которым прикончили библиотекаря, с прекрасными отпечатками. Если это сделал Доминик, считайте, преступление раскрыто. Спасибо электронике, действительно, способна совершать чудеса.
      – А библиотекаря почему убили? – спросила я.
      Вот уж глупее не придумала вопроса, ведь только что Болек признался, что следствие не располагает никакими убедительными версиями, но мне хотелось знать и о неубедительных.
      – Ничего конкретного, одни предположения, – раздраженно ответил Болек.
      Раздражение вызвал не мой глупый вопрос, а отсутствие у следствия достоверных мотивов убийства.
      Поэтому я не рассердилась на поручика, а с пониманием отнеслась к их трудностям.
      – Самый очевидный мотив: нежелание делиться с ним трофеями, – продолжал Болек. – Но тогда, на их месте, я бы и труп припрятал, и кирпич. И собака не выла бы, а так, глядите, как все осложнилось. Так что, возможно, эта версия отпадает. Хотя не совсем.
      Не исключено, все так и было, только помощник, что у стеночки кровью истекал, не мог помочь Доминику, а у него самого не хватило сил унести труп. Ведь еще и сокровища несли, ягдташ-то был. Впрочем, еще не установлено, был ли Доминик…
      – В архивных документах наверняка имеется его фотография, – заметил Януш. – Сравните с фотороботом, а еще лучше, покажите фотографию Иоле.
      – Я уже распорядился, – отмахнулся от него Болек.
      – А что в Рыбенке?… – поинтересовалась я. – Проверяли?
      К этому времени Болек уже передохнул после салата и охотно принял из моих рук тарелочку с куском орехового рулета со взбитыми сливками. Я очень надеялась, что оба полицейских справятся с рулетом без моей помощи, и тогда я хоть в какой-то степени удержусь в рамках своей диеты для похудания. Ни за что не стала бы для себя покупать этот рулет! Не поскупилась, отрезала гостю огромный кусок и с ножом в руках ждала, пока он его прикончит, чтобы тут же подложить еще.
      – Насчет Рыбенка пока нет точных данных, – справившись и с добавкой, ответил поручик Болек.
      – Дом мы обнаружили, уцелел. Двухэтажный особняк, в хорошем состоянии и очень густо заселен.
      После войны селился в нем кто ни попадя, компания та еще подобралась, за эти годы сжились друг с другом, но не очень-то разговорчивые. О том, что происходит в особняке, знаем в основном из полицейских протоколов, патрульная машина, почитай, там днюет и ночует, дня не обходится без скандала или драки. Я пообщался с местными полицейскими властями, попросил порыться в этих их протоколах, объяснив, что мы ищем. Кое-что выудили. И в самом деле, появлялся там какой-то посторонний мужик, главное, неизвестно зачем, потому как водку не пил, а только мозги пудрил. О чем-то расспрашивал, но тамошний контингент не мог членораздельно пояснить, о чем именно. Во всяком случае, до сих пор в том доме никаких кирпичных работ не производилось, но я считаю, надо лично пообщаться с каждым жильцом по отдельности. Шесть семей там сейчас проживают. Одна ванная на всех, вторую давно превратили в чулан.
      – Ну как, едем? – спросила я Януша и тоже положила ему на тарелку кусок рулета.
      – Можем съездить, – согласился Януш. – Тем более, у тебя найдется предлог, ведь в детстве ваша семья снимала там комнату на лето.
      – И вовсе я не уверена, что снимала в этом доме, – возразила я. – Ведь точно не знаю…
      – Какая разница? Они тоже не знают.
      Подняв голову от тарелки, Болек посмотрел на нас с надеждой.
      – Неофициальному лицу они больше скажут, – поощряюще заметил он. – Прекрасная идея! Экскурсия на природу, ничего, что осень на дворе, грибочки еще в лесах можно пособирать. Не обязательно мухоморы…
      Януш возмутился:
      – Понравилось? Думаешь, всю работу за тебя проверну?
      – Так тебе ведь самому нравится, ну что притворяешься? Да и не преувеличивай, вовсе не всю, на Грошовицкой уже наш человек действует, там тоже кое-что вырисовывается.
      – Едем! – закончила я дискуссию. – Осень стоит чудесная, можем завтра же ехать.
      Слава богу, с рулетом они справились без меня и даже не заметили, что мне ни кусочка не досталось.
      Если бы хотела, запросто могла бы их обоих отравить…

* * *

      Боже, как он выглядел! Под глазом синяк, на голове шишка, рана на щеке заклеена пластырем. Правую руку держал за пазухой, она почти не действовала, обнял меня левой. Конечно, не мешало бы держать ее на перевязи, сказал, но не хотелось бросаться в глаза. Неважные дела, любимая.
      Было уже одиннадцать ночи, когда он пришел ко мне. Сидел какой-то потерянный и невидящим взглядом смотрел в черноту за окном. Я не знала, что делать. Принесла все, что было в доме: вино, коньяк, кофе. Хорошо, сказал он, откроем вино. Я вот сижу и думаю, говорить тебе или нет, может, тебе лучше не знать, но, с другой стороны, как я могу не сказать тебе? Так что, пожалуй, скажу, ты тоже, если потребуется, расскажи все, ничего не скрывай. Без капитана, видно, не обойтись.
      Вино принялась раскупоривать я сама, теперь такие хорошие стали делать штопоры, паралитик откупорит. А он сидел и так смотрел, что я оставила бутылку в покое и кинулась целовать эти мои драгоценные веснушки. Сердце разрывалось, только теперь я поняла, как же его люблю. Кажется, и он это понял, даже улыбнулся, нам обоим стало легче. Да что там, сказал, ради тебя я не только готов сидеть – и на каторгу пойду. Пообещай мне, что на первый вопрос ты ответишь подробно, хотя, может, они и не разнюхают и никаких вопросов не зададут.
      Я пообещала, хотя и не была уверена, что обещание сдержу.
      Пошел я, значит, к этому ветеринару, начал он рассказывать, до этого я там все разведал, несколько раз приезжал, то на автобусе, то на велосипеде, такой я умный, старался, чтобы никто там меня не приметил. Дом капитальный, довоенный, особого ремонта там никогда не делали, стен не переставляли, паркет не перестилали. Я уже знал часы работы клиники, знал, когда дом остается пустым, ну и выбрался туда с отмычками…
      Я слушала, не перебивая, и старалась казаться совсем спокойной. Бартек рассказал мне все. Езус-Мария, что теперь нам делать? Ему и мне? Ведь он же из-за меня… Ясно, что я никому словечка не пророню, но ведь они же сами могут выйти на него!
      Очень хорошо, тогда пусть и на меня выходят!
      И я тоже все ему рассказала, ведь Бартек же ни о чем не знал. Домом в Константине занялся без моего ведома, чтобы не ставить меня под удар. Смешно. Так смешно, что плакать хочется. Он тоже слушал меня молча и спокойно, причем его спокойствие не было притворным, он не пришел в ужас. Ничего себе влипли мы оба, сказал он, когда я закончила.
      Надо подумать…
      Я постаралась убедить Бартека хотя бы в том, что он должен вернуть свои долги. Восемьдесят миллионов лежали рядом, стоило лишь руку протянуть.
      Пусть хотя бы это спадет с его совести, вернет долги, у тех, кто давал ему в долг, полиция не станет отбирать. Так что совесть его будет чиста, а дальше… а там что Бог даст. Кажется, мне достанется имущество после тетки, нет, не теткино, мое собственное, так что в случае чего из него можно будет возместить эти восемьдесят миллионов. Когда я второй раз приходила в тот дом, меня уже никто там не заметил, хорошо, что у меня словно предчувствие какое было и я все сделала так, как сделала. Просто чудо! А второе чудо – компаньон хозяина рекламной фирмы, в которой я подрабатываю, захотел купить мою нумизматическую коллекцию и заплатил столько, сколько я запросила.
      Наверняка принял меня за девицу легкого поведения, которой срочно понадобились деньги. И об этом я рассказала Бартеку, оправдываясь тем, что наверняка сама была не своя, обратившись с таким предложением к этому отвратному типу. Я боялась, что Бартеку будет неприятно слышать об этом, а он, наоборот, развеселился и принялся смеяться. Коханая, сказал он мне, за кого ты меня принимаешь? Зачем оправдываться? За кретина недоразвитого? Так внешность обманчива, я всегда знал, что ты клевая девушка, с тобой хоть коней красть! И меня беспокоит только одно: до того, как меня посадят, сделать для тебя хоть немного из того, чего ты заслуживаешь. И надеюсь, что я тебе тоже хоть немного дорог. Послушай, а не пожениться ли нам?
      Господи, если можно бы было расписаться с ним немедленно! Как жена я по закону имею право не давать показаний, которые могут обернуться против мужа.
      Я не так боялась за себя, как за него, и опять пришлось соврать, но, видно, с теткой я прошла неплохую школу, потому что он мне поверил. Как я ненавижу ложь!
      Если бы произошло еще одно чудо, если бы все это закончилось как-то благополучно, клянусь, ни за какие сокровища никогда больше не стану лгать!
      Мы с Бартеком договорились, что теперь с нас хватит. Черт с ними, с остальными прадедушкиными сокровищами. Того, что добыли, с нас достаточно, и он, и я работать умеем, начинать могли бы даже с нуля. И если бы еще мне и квартиру возвратили… Ведь через три месяца возвращается пани Яжембская, мне придется освободить ее квартиру, а Бартеку и вовсе негде жить, мотается между отцом и матерью, которые давно развелись и которым наплевать на сына. При виде сыночка мать каждый раз кривится, отец недвусмысленно дает понять, что охотно не виделся бы с ним вообще, чудесные родители…
      Конечно, я заставила Бартека сходить к врачу.
      К счастью, никакого перелома нет, рука просто вывихнута в локтевом суставе, ему тут же, на месте, в частной клинике, ее вправили, через два дня все будет в порядке. А травмы такого характера, что ни у кого не вызвали подозрений, мог запросто слететь с лестницы и разбиться, никто ничего не заподозрит.
      Ну вот, сказала я, а теперь затаимся и сидим тихо.
      Никому ничего не говорим, ничего больше не предпринимаем. Бартек согласился со мной.
      И несмотря ни на что я все-таки счастлива, раз могу его любить. Наконец-то, первый раз в жизни, я могу любить человека и не бояться, что любовь мне боком выйдет…

* * *

      Господи боже мой, какая же это была развалюха!
      Некогда прекрасный особняк, просторный, двухэтажный, с террасами, с балконами, был превращен просто в хлев. Да еще не всякая свинья выжила бы в таком. Сердце болело при виде мерзости и запустения, царящих здесь.
      – Езус-Мария, и они называются людьми! – с ужасом произнесла я. – Правду говорят – каждая страна имеет такой общественный и государственный строй, какого заслуживает. Вот из-за таких свиней мы и живем по шею в дерьме!
      – Ты думаешь, дом еще можно привести в порядок? – с недоверием поинтересовался Януш.
      – Конечно, можно. Дерево сгнило, но кирпичные стены крепкие. Посмотри сам. Столярка уже никуда не годная, лестницы тоже, а также террасы, ну да их восстановить – нет проблем. Возьмем крышу… не знаю, как там стропила, покрытие надо менять. От водосточных труб, видишь, одно воспоминание осталось. Могу не глядя сказать, что от паркетных полов в доме – тоже, ну и, естественно, сан-оборудование и вся канализация нуждаются в замене. Ремонт большой, но все можно привести в нормальный вид, фундамент еще века простоит, а местность не влажная, так что он от сырости, по всей вероятности, не пострадал…
      Сев на своего строительно-архитектурного конька, я еще долго могла бы говорить, но Януш меня перебил:
      – К делу. Итак, придерживаемся твоей версии: ты жила здесь ребенком, тебя замучила ностальгия по прошлому, вот и явилась посмотреть, как тут сейчас… Если возникнет необходимость, придумаем наследника бывшего владельца, который сейчас проживает в Америке и просил нас съездить посмотреть на его бывшую собственность. В общем, будем действовать по обстоятельствам.
      Первым жильцом разоренного особняка, с которым мы познакомились, оказалась весьма агрессивная старушка. Видимо, заметила нас в окно, вышла на террасу и принялась нас подозрительно разглядывать.
      Я вежливо обратилась к ней:
      – Простите, вы живете в этом доме?
      – А что? – опять же подозрительно спросила она.
      В порыве творческого вдохновения я произнесла длинную речь, базируясь на нашем запасном варианте.
      Рассказала старушке о владельце дома, с которым была знакома в доисторические времена. Пришлось прибавить себе с десяток лет, не страшно, я имела право хорошо сохраниться. Старушка слушала жадно, не пропуская ни словечка. Приходилось мне встречать таких старушек, интуиция подсказывала: взаимопонимание очень легко наладить, протянув в прошлое нить воспоминаний, особенно если это прошлое столь интересно и о нем потом долго можно будет рассказывать соседкам с собственными комментариями.
      «Нить»! Ха-ха! Какая там нить, корабельный канат или, еще вернее – трос, способный вытянуть тяжелый танк! Старушка не обманула моих ожиданий, пусть даже упорно обращалась не ко мне, а к Янушу, хотя тот стоял молча, а воспоминаниями делилась я. Нет, она меня полностью игнорировала, ну да я не обижалась, уже привыкла, Януш с первого взгляда очаровывал женщин, независимо от их возраста. Еще бы, чего стоила одна его обаятельная улыбка! Вот он стоял молча и лишь улыбался, а старушка только с ним и разговаривала. Ведь она тоже была женщиной…
      Старушка пригласила нас зайти в ее квартиру.
      Жила она на первом этаже, что позволяло отслеживать всех входящих в дом и выходящих из него.
      А кого в окно не успела заметить, вычисляла по скрипу ступенек лестницы. Скрипела лестница по-страшному, наверное, каждый раз по-особому.
      При слове «ремонт» старушка оживилась чрезвычайно, вся расцвела. И принялась сама рассказывать, а мы с Янушем теперь только слушали. Много чего узнали. Ну, во-первых, ремонт здесь ох как нужен, все рушится, краны текут, канализация то и дело выходит из строя. Во-вторых, тут такая рвань и дрянь живет, что сил никаких нет. Одного так током ударило, что весь дом затрясся, и грохот, и огонь, страшное дело, «скорая помощь» приезжала. Правда, мы не поняли, какая именно помощь – к пострадавшему жильцу или электрики восстанавливали проводку в доме.
      Благодаря разговорчивой старушке мы узнали обо всей пьяни и рвани, проживающей в доме, и осторожненько поинтересовались, а не появлялись ли тут какие посторонние. Оказалось, посторонних тут прорва.
      – Без конца ошиваются, проше пана, – рассказывала старушка Янушу, – потому как Татрак, что живет на втором этаже, самогон гонит, вон там, на огородах, я могу показать, и продает его, так к нему целые процессии являются, ни днем ни ночью покою нет. А еще к Анусе мужики таскаются, знаете такая, уличная, ни стыда ни совести, не стану же я в полицию жаловаться, гостей все имеют право принимать, а какие там гости, известно зачем к ней приходят. Ко мне тоже как-то зашел один незнакомый, приличный человек. «Пани! – сказал. – Как вы в таких условиях вообще здесь можете жить?» Хороший человек, порядочный. И в самом деле, в таких условиях… Глядите, пол провалился, паркетины все сгнили, все надо ремонтировать, вон шкаф сам по себе открывается, перекосился. И знаете, что он мне сказал? «Уж так мне вас жалко, пани Амелия, так жалко, что я готов для вас бесплатно тут кое-что подремонтировать. Раз другие никак между собой не договорятся о капитальном ремонте, то лично для вас, пани Амелия, сделаю, что могу». Вы, часом, не от него?
      Вопрос прозвучал неожиданно, но Януша всегда отличала быстрая реакция. И тут он не подкачал.
      – Конечно, потому мы и пришли, – ответил он. – И теперь сами, собственными глазами видим – ремонт и в самом деле необходим.
      – А с квартирой как будет?
      – Что вы имеете в виду?
      – Ну как же, я еще пока не склеротичка, все помню. Пан Ярослав пообещал, что на время ремонта меня переселят в однокомнатную квартиру в один из тех новых домов, что сейчас на главной улице построили, уж он сам займется хлопотами, дай Бог ему здоровья, и шепнул на ушко, что, возможно, меня там и на постоянно оставят, он сам постарается об этом.
      Если в нашем доме возьмутся за общий ремонт и потом дом захочет кто-то купить, так по закону он обязан бывшим жильцам предоставить другие квартиры, есть такой закон. Выбрасывать людей на улицу никому не позволено! Пан Ярослав все мне разъяснил. И тогда бы у меня была моя собственная кухня, а то ведь…
      Что? А как же, знаю, и с соседями тоже об этом вел разговоры, теми, что дверь в дверь со мной живут, по ту сторону от лестницы. Но они, проше пани, хотят получить трехкомнатную. У них четверо детей, так, говорят, меньше, чем на трехкомнатную, не согласны. Пан Ярослав потом еще мне здесь потихоньку жаловался. Двухкомнатную для них он может обеспечить, а вот трехкомнатную не гарантирует. И так он из-за этих многодетных расстраивался, так расстраивался, что и сказать нельзя. Ведь мог бы здесь, на первом этаже, уже сразу начинать ремонт, а из-за этих жадюг все откладывается, возможно, из-за них нам всем придется на первое время в барак переехать, буквально на пару дней, потом мне обязательно предоставят однокомнатную на главной улице в новом доме. Трехкомнатную им захотелось! Такую нелегко выбить…
      Собственно, мы узнали все, что хотели. Услышав про пана Ярослава, мы с Янушем с трудом удержались от того, чтобы переглянуться. Впрочем, намного больше труда понадобилось для того, чтобы закончить разговор с разболтавшейся старушкой. Наверное, выбить трехкомнатную было бы легче… Еще немного и старушка предложит нам переночевать, чтобы наутро снова продолжить разговор. Никак не хотелось обижать пожилую женщину, невежливо обрывая сердечную беседу, но как-то ведь надо закончить визит. И тут судьба сжалилась над нами. Помогла сама старушка.