Я честно попыталась вспомнить, заходила ли я куда-нибудь по пути. Все возможно, раз не помню, как ехала, могла и зайти куда-нибудь и тоже не помнить, слишком уж оглушили меня два трупа на Вилловой. Но ничего решительно не вспоминалось. Я подсознательно торопилась на улицу Батуты, там меня уже ждали, машину припарковала у магазина, до дома шла пешком… Ага, пока шла, могла и зайти. Нет, не помню!
      – Вроде бы по дороге в тот дом никуда я не заходила, – не очень уверенно ответила я. – Знакомых по дороге у меня в том районе нет, только Мачек, о нем я вам уже рассказала. Правда, на соседней улице живет одна знакомая, но если бы я к ней зашла, это заняло бы у меня не меньше пятнадцати минут, да и то, если бы я к ней и от нее бегом бежала. Да нет, с чистой совестью могу вас заверить – никуда я по дороге не заглядывала.
      – Это вы так утверждаете…
      Вот те на! Тут я первый раз внимательно глянула на этого холерного Тирана и поразилась. Надо же, какой интересный мужчина! Хорошо, что я лет на десять старше его… И какая твердость во взгляде, какая суровость в обращении, хотя и вежлив он до омерзения. Сразу видно – не понравилась я ему. Не говоря уже о возрасте, наверное, я не в его вкусе…
      А может, он вообще баб не выносит? Антифеминист…
      И все-таки было в нем что-то хорошее. Может, именно вот эта непреклонность по отношению к преступным элементам, потому что я не почувствовала раздражения, напротив, испытала что-то вроде симпатии к этому не вызывающему симпатии типу.
      – Ну ладно, – весело согласилась я, – это я так утверждаю. Но ведь именно со мной, пан капитан, вы в данный момент беседуете, кому же еще утверждать? И наверняка мои ответы имеют для вас какую-то ценность, иначе не стали бы вы тратить на меня свое бесценное время. Вы спрашиваете, я отвечаю. И утверждаю, что отправилась прямиком в дом на улице Батуты, а уж ваше дело поверить мне или нет. Если не верите – проверяйте, возможно, вам повезет, и вы найдете каких-нибудь баб, которые меня там видели. Вернее, видели мой плащ. Мужчин можете не беспокоить…
      – На Вилловой вы заходили в кухню! – заявил Тиран ни с того ни с сего.
      Спятил он, что ли?
      – Ни в какую кухню я не заходила! – твердо заявила я. – На пороге кухни лежал труп женщины, а я не люблю ходить по трупам. Такие уж у меня причуды, извините…
      – А сколько весило золото из шкатулки?
      – Не знаю. Зависит от того, сколько его там было.
      Если полная шкатулка, могло весить и двадцать килограммов. Многовато для меня, я не тяжеловес.
      А если уж меня там какие-то свидетели видели, пусть скажут, тащила ли я какие тяжести. Может, до земли склонялась и кряхтела…
      – Будьте любезны, сообщите фамилии тех двух мужчин, с которыми вы разговаривали в квартире на улице Батуты.
      Во мне что-то екнуло. Ох, не понравилась я этому капитану, очень не понравилась. Вон как взялся за меня, похоже, решил прикончить во что бы то ни стало! Ну откуда мне знать фамилии тех двух извращенцев? Они мне не представились, а у меня создалось впечатление, что они не хозяева квартиры, только пользуются ею по принципу – полить цветочки, проветрить комнаты… Тут я сообразила, что, кроме них, никто меня в их квартире не видел, Мачека я встретила уже на лестнице, я могла вообще ни в какую квартиру там не входить и тем самым получала дополнительные полчаса для сокрытия золотого запаса. Спятить можно! Нет, ничего удивительного, что этот дотошный капитан так в меня вцепился, подозрительная я личность… А если еще у него пунктик на почве всяких привилегированных личностей…
      Пропала моя головушка! Не поверит он мне ни за что!
      – Тех мужчин я не знаю! – как можно тверже заявила я. – И вижу, что ничто меня не спасет, разве что объявится настоящий преступник. И заявляю вам со всей ответственностью, что лично возьмусь за розыски подлеца! Из-за вас, милостивый государь!
      – Очень приятно! – вежливо ответил этот непреклонный страж законности и закончил допрос.
      Как будто он только и ждал, чтобы я приняла такое решение.
      Черт бы их всех побрал! Другого выхода у меня нет, надо обязательно найти преступника, иначе надо мной так и будет висеть подозрение. Не хватало еще, чтобы ко мне в квартиру полезли грабители в поисках проклятых четырех миллиардов! Не остается ничего другого, как энергично браться за расследование…

* * *

      Придя домой, я выслушала записанное на автоответчике нечленораздельное сообщение о том, что со мной жаждет увидеться какая-то из моих читательниц. Глянула на часы – еще вполне рабочее время – и позвонила в издательство.
      – Нам оборвала телефон какая-то девочка, ваша горячая почитательница, – сказали мне. – Ей во что бы то ни стало надо с вами увидеться, а она не может ходить, что-то с ногой. Умоляла дать ей ваш телефон. Зовут ее… минуточку… зовут ее Иола. Иола Рыбинская.
      Я сразу же вспомнила, кто такая Иола Рыбинская, слава богу, склероза у меня еще нет.
      – А у этой Иолы телефон есть?
      – Да, она его нам оставила.
      – Говорите, записываю…
      Иола Рыбинская подняла трубку после первого же гудка, словно ждала у телефона.
      – Боже! – взволнованно произнесла она. – Это и в самом деле вы? Я имею в виду – были тогда у нас на этаже? Ну, в том доме, где я живу, на улице Вилловой? Уважаемая пани Иоанна, мне обязательно, непременно надо увидеться с вами! Так это были вы?!
      Догадываясь, в чем дело, я подтвердила – это действительно была я.
      Задыхающимся от волнения голосом девочка проговорила:
      – Я просто не знаю, что делать! Я видела тогда еще кое-что, и возможно, это вам пригодится, но не уверена. Мне надо непременно с вами увидеться!
      Я бы обязательно пришла к вам, но пока не могу еще ходить, доктор запретил, велел еще недели две посидеть дома, вот я и не знаю…
      – А по телефону ты не можешь мне этого сказать? Ведь нас никто не слышит.
      – Да, но я так надеялась… Думала, заодно уж…
      И тут не понадобилось большого ума, чтобы догадаться, в чем дело.
      – Ну хорошо, так и быть, я сама приеду к тебе и оставлю автографы на всех моих книгах, которые у тебя есть, а ты мне расскажешь, что же ты такое еще там видела. Только, пожалуйста, не созывай всех своих подружек, у меня совсем нет времени.
      Перед отъездом я заглянула к Янушу, но не застала его дома. Оставила ему на всякий случай записку, куда еду, и велела ждать моих сообщений.
      Возможно, имело смысл разыскать по телефону Болека, чтобы и ему сообщить, да времени действительно было в обрез, к тому же я сгорала от любопытства – что же такое видела Иола?
      Девочка, похоже, все время после нашего разговора не отходила от глазка в двери, потому что открыла дверь прежде, чем я позвонила.
      Рассказывала Иола очень эмоционально, щеки девочки горели от волнения.
      – Я уже поняла, что в той квартире что-то произошло, ведь приехала полиция, вот и стала подсматривать. И увидела, как на лифте приехал какой-то мужчина и тоже в ту квартиру направился, да перед дверью вдруг остановился и прислушался. Даже ухо к двери приложил, а потом как кинулся бежать вниз по лестнице! И хоть мчался быстро, совсем не топал, вроде как на цыпочках бежал. А когда он только пришел, я дверь приоткрыла, чтобы на него не в глазок, а через щель посмотреть, дверь наша открывается бесшумно, он и не услышал. Сама не знаю, зачем я так сделала… Ну ладно, из любопытства, ясно.
      – И как же он выглядел? – сурово поинтересовалась я.
      – Среднего роста, не очень худой, но совсем не толстый. Ведь я как подумала, проше пани? Раз подслушивает у двери квартиры, в которой шуруют полицейские, значит, надо его запомнить, так ведь? Вы сами учили… То есть, не вы, в ваших книжках я столько начиталась о преступлениях и многому научилась.
      – Умница, рассказывай же.
      И окрыленная Иола продолжала:
      – Вот я и постаралась его как следует рассмотреть, а потом еще, пока вы не пришли, про себя несколько раз повторила его приметы. К сожалению, особых не было. Очень жаль! А так все обыкновенное: волосы темные, до ушей, лицо худое и даже такое… костлявое, очень как-то выделялись щеки и нижняя челюсть. Глаза и брови обыкновенные, а вот нос… нос не то чтобы кривой, а какой-то такой… кривой не кривой… нет, немного все-таки кривоватый. Бритый, без усов и без бороды. Одет был в кожаную куртку. На нем была кожаная куртка. Коричневая, расстегнутая, из-под нее виднелась белая рубашка в бежевую полоску. На ногах черные ботинки.
      На то, чтобы организовать официальный допрос свидетельницы Иолы Рыбинской, у меня ушло не более получаса. Мне не пришлось разыскивать поручика Болека, достаточно было позвонить Янушу, который уже оказался дома, и остальное все сделал он.
      Неизвестный худощавый мужчина явился в тот момент, когда в квартире покойницы Наймовой вовсю работала следственная бригада. Услышав ее из-за двери, незнакомец отказался от намерения войти в квартиру и предпочел бесшумно удалиться. На месте капитана Тиранского я попыталась бы его разыскать…
      Не буду утверждать, что утренний допрос я перенесла безболезненно. Нет, никаких претензий к Тирану у меня не было, и я не удивлялась тому, что он так в меня вцепился. Даже если в убийствах меня не подозревали, оставалась ведь еще кража. Как они говорят – хищение в особо крупных размерах. Кто поручится, что я не позарилась на такую кучу золотых монет? Их владельцу они и так уже были без надобности, а меня вполне могли соблазнить. Теоретически бесхозные четыре миллиарда могли соблазнить любого. Правда, до сих пор я никогда не проявляла склонности к присвоению чужой собственности, но ведь Тиран мог об этом и не знать… Это во-первых.
      А во-вторых, я не крала у живых, а тут имела дело с неживыми. Ну, и в-третьих. Можно сказать, ничейное сокровище, неожиданная находка.
      Господи, да о чем это я думаю? Не крала я золота, будь оно хоть и на самом деле ничейное! Ведь видел же меня тот пенсионер в холле, когда я выбежала из лифта. Выбежала! Мои физические возможности ограничиваются шестнадцатью килограммами, больше мне не поднять. Двадцать пришлось бы уже волочить по полу. А я ничего не волокла, не сгибалась под тяжелой ношей, не сопела от сверхъестественных усилий! Есть свидетель, что я не бежала с двадцатью килограммами похищенной добычи, и уже одно это должно снять с меня подозрение!
      Хотя… Я могла поступить по-другому. Размотать с шеи косынку, насыпать в нее монеты, оттащить этот тючок в лифт… Нет, меня бы непременно увидела в глазок Иола Рыбинская. Тогда, может, лучше спуститься по лестнице на один этаж, там сесть в лифт и подняться в нем на последний этаж. Интересно, что там, на последнем этаже? Надо будет посмотреть. Так вот, я могла поступить следующим образом: тючок с золотом припрятать в укромном уголке где-нибудь в доме – не в квартире! Припрятать, значит, в доме, самой выйти налегке, а потом выбрать подходящий момент и вернуться за добычей. Может, она до сих пор лежит где-нибудь на чердаке.
      Интересно, пришло полиции в голову обыскать чердак, если он вообще там есть?
      Все эти гениальные мысли пронеслись в голове между четвертым и первым этажами, когда я спускалась в лифте после визита к своей читательнице. И тючок с золотом так отчетливо видела я в своем воображении, что не выдержала и решила проверить тут же все, не покидая дома.
      Насмерть забыв о том, что я сама же вызвала полицию к Иоле и каждую минуту кто-то из следователей появится в доме, не выходя из подъезда я вернулась в лифт и нажала на последнюю кнопку.
      Выяснилось, что в доме не только есть чердак, но и что до этого чердака ходит лифт – редчайший случай! С глубоким волнением ступила я на площадку чердачного этажа. Чердак вполне культурный, приспособленный для сушки белья. Очень рационально продумано – женщине, желающей просушить выстиранное белье, не надо, сопя, взбираться с тяжелым тазом или узлом свежевыстиранного белья по лестнице, можно с удобствами подняться на лифте. Очень, очень культурно и гуманно. И чердак был неплохо освещен, небольшие оконца пропускали достаточно света.
      Войдя в чердачное помещение, я осмотрелась.
      Слева за незапертой дверью находилось второе помещение, вправо далеко тянулся открытый коридор.
      Для начала я ознакомилась с помещением за дверью. Видимо, это оно и было сушилкой, хотя я лично ни за что не развесила бы там свое свежевыстиранное белье, уж очень все тут было запыленным. И, похоже, пыль тут скапливалась веками, если не тысячелетиями, такой толстый слой ее покрывал все вокруг. Узкая, не очень удобная, но довольно прочная лесенка вела к люку на крышу. Естественно, сразу же мелькнула мысль о возможности привязать гипотетический тючок с золотом к веревке и спустить его с крыши в какую-нибудь печную трубу, но пока я не стала проверять эту гипотезу. Осторожно ступая, я двинулась в глубь чердака.
      Люди тут бывали, это точно. Ни одна живая душа, кроме человека, не оставляет после себя пустых бутылок, окурков, скомканных пачек из-под сигарет и тому подобного мусора. Валялось какое-то тряпье, обломки старой мебели, рассохшееся деревянное корыто и дырявый таз. В углу – большая кипа рассыпанной макулатуры. За ней тоже можно припрятать тючок. Или нет, лучше вон за теми досками, которые в стародавние времена были комодиком.
      Тючок можно припрятать и в любом из отдаленных углов. Судя по следам, вернее, по отсутствию оных, туда уже много лет никто не заглядывал.
      Я сама себе кивнула головой, подтверждая собственные предположения. И в самом деле, вполне реальные предположения, ничего не стоило похитителю добычи припрятать ее на чердаке, а самому выйти из дома с пустыми руками. Надо на всякий случай осмотреть и коридор, тянущийся в другую сторону.
      Так же осторожно и неторопливо двинулась я по чердачному коридору. Там обнаружила две запертые двери, одну – на висячий замок, вторую – просто на ключ. Попробовала – двери не открывались. А вот и третья дверь. Эта не только была незапертой, но и вообще сорванной с петель. Я осторожненько заглянула за нее.
      И тут вдруг что-то затрещало, зашумело, шмыгнуло перед моим носом. Я замерла и от неожиданности закрыла глаза.
      Сердце еще отчаянно билось, когда я все-таки осмелилась их открыть. Никого не видно. Крысы, наверное, или, наоборот, кошка. К счастью, крыс я не боюсь, кошек тем более, поэтому не пустилась в паническое бегство, а прислушалась. Вроде бы теперь трещало и шелестело где-то дальше, в следующем чердачном отсеке, куда отсюда вела не столько дверь, сколько дверной проем. Там, за ним, царила темнота и там что-то таинственно и подозрительно шевелилось.
      Заставив себя сдвинуться с места, я набрала полную грудь воздуха, сделала несколько шагов и просунула голову в проем. А могли бы и стукнуть, думать надо, прежде чем высовываться! И даже следовало стукнуть по голове, раз она такая дурацкая. Помещение за дверным проемом плохо просматривалось, было совсем темным, но можно было понять, что оно небольшое. Такая темная комната на чердаке. И, похоже, в этой комнате кто-то обитал, ибо в углу сгрудилась поломанная мебель, а на полу устроено было жалкое ложе. Я сделала еще один шаг вперед.
      И тут снова что-то скрипнуло, на сей раз у меня за спиной, в коридоре. Ага, пол в коридоре из досок, и скрипели они. Нет, это не кошка и не крыса… Кто-то околачивался здесь, на чердаке, не я одна. Возможно, кто-то из его нелегальных жильцов, оставивших после себя бутылки и окурки. Ладно, сделаю вид, что я – легальный жилец, в отличие от них, нелегальных, пусть они боятся, а не я! Впрочем, я уже увидела, что хотела, могу возвращаться.
      Развернувшись, я решительно направилась к выходу, не соблюдая осторожности. Теперь и под моими ногами отчаянно скрипели старые доски пола.
      И я разглядела, как к выходу из чердачного коридора метнулась человеческая фигура – невысокая, худощавая, в брюках. Девушка или парень, никакой не верзила-громила. Чувствовалось, человек молодой, ловкий. Мелькнула в выходных дверях и исчезла.
      Я кинулась следом, сама не зная зачем.
      Когда я выскочила на лестничную площадку, молодой человек сбегал уже по лестнице этажом ниже.
      А лифт, как по заказу, шел вверх. Пока я спускалась в нем на первый этаж, в голове опять крутились всевозможные криминальные версии: если я припрятала добычу на чердаке, если мою квартиру уже обыскали, я могу спокойно забрать золото и принести его домой. А я возвращаюсь без всякого золота, хотя был удобный случай его забрать. И хорошо бы, если бы меня увидел кто-нибудь из свидетелей – вот, возвращаюсь опять с пустыми руками, хотя были все возможности унести и припрятать краденое. И хорошо бы, чтобы свидетелем был не какой-нибудь пенсионер, а, например, кто-то из полиции… И еще я думала о том, что худощавый молодой человек, которого видела Иола, и худощавый силуэт, мелькнувший на чердаке, очень подходят друг к другу. Может, стоит все-таки попытаться его догнать?
      Так и не решив, что же делать, вышла я внизу из лифта. Судьба решила за меня. У лифта стоял Болек, приехавший лично допросить Иолу. Вот и исполнилось одно мое пожелание – свидетель-полицейский.
      Я очень обрадовалась, велела Болеку внимательно оглядеть меня, не объясняя, зачем это нужно. Болек послушно оглядел, по-моему недостаточно тщательно, но он пояснил, что очень торопится к свидетельнице Рыбинской. Я не стала его больше задерживать, он сел в лифт и поехал учинять Иоле допрос, а я выскочила на улицу.
      У подъезда я остановилась, ибо в голову пришло новое соображение: совсем недостаточно свидетельства одного Болека. Болек знает меня, с давних пор испытывает пиетет к моему творчеству, к тому же я любимая женщина его кумира Януша… Нет, Тиран может не поверить его свидетельству. Вот если бы еще кто меня увидел… Я оглянулась – вокруг ни души.
      И в этот момент из того же подъезда быстрым шагом вышла молодая женщина в юбке мини. Стройные ножки, сама стройная и очень красивая. Под мышкой она держала какой-то сверток, который очень походил на тючок, столько раз всплывавший в моем воображении. К тючкам я испытывала повышенную чувствительность, поэтому с чрезвычайным вниманием осмотрела его.
      Тючок под мышкой красивой девушки не производил впечатления особо тяжелого. Напротив, красавица небрежно прижимала его к себе одной рукой, локтем. Двадцати килограммов так она ни в коем случае не смогла бы нести!
      Я одернула себя – становлюсь уже ненормально подозрительной, а все из-за этого проклятого Тирана. Черт с ним, пусть придирается, если ему так хочется. Отказавшись от попытки показаться еще одному свидетелю, я пожала плечами и пошла к своей машине, которую припарковала по ту сторону улицы. А девушка быстрым шагом направилась в сторону Пулавской и вскоре скрылась из глаз.

* * *

      С очередной порцией новостей Болек явился к нам только после девяти вечера. Точнее, не к нам, а к Янушу, а я как раз была у него в квартире.
      – Сделали вскрытие, – вздыхая, известил он нас. – Мы попросили поскорей, они не тянули.
      И получилось что-то совсем непонятное. Мы знаем, из-за чего умер Райчик.
      – Ну и от чего же? – спросили мы с Янушем в один голос.
      Опять тяжело вздохнув, Болек пожал плечами, и у меня создалось впечатление – с трудом удержался от того, чтобы не сплюнуть с отвращением.
      Хорошие манеры не позволили ему сделать это.
      – Мухоморы! – гробовым голосом известил он.
      – Что?!
      – Мухоморы. Грибочки такие.
      – Он слопал мухоморы? – не поверил своим ушам Януш и невольно бросил взгляд на банку с маринованными шампиньонами, которую мы только что вскрыли, ожидая дорогого гостя. Из-за него и с ужином подзадержались.
      – Можно и так сказать. Слопал. Точнее – принял внутрь. В жидком виде. И вероятнее всего, не подозревая о том, что это мухоморы.
      – А объяснить по-человечески ты не можешь?
      – По-человечески трудно, уж очень по-дурацки все это выглядит. Похоже, его кто-то отравил, может, и покойница-хозяйка, а может, одна из тех двух баб. Очень сильная концентрация ядовитой жидкости, так сказать, экстракт из мухоморов. Мы обнаружили его на кухне в бутылочке с пробочкой, в кофейнике, в одной из чашек с остатками кофе и в покойнике. Покойница кофе не пила, в ее чашке была заварена лечебная травка. Для себя она заварила шалфей с мятой и ромашкой.
      – А в коньяке что было?
      – А в коньяке и того хуже. В бутылке – только коньяк, без всяких посторонних добавок. А в одной из рюмок – с люминалом. А может, и другое какое средство, экспертиза установила лишь, что сильное снотворное.
      – И кто выпил это снотворное?
      – Никто.
      Новости малость нас ошарашили. Мы потребовали разъяснений, хотелось также услышать мнение следственных властей. Болек сел за стол, раскопал вилкой шампиньон покрупнее, извлек его из банки, оглядел с некоторым сомнением, но съел. Чтобы успокоить человека, я извлекла второй и, сев напротив, тоже съела. Похоже, я поступила правильно, потому что он пристально смотрел мне в рот. Потом начал рассказывать:
      – Вот и получается, что чертов щенок опять оказался прав. Ведь он с самого начала вцепился в кухню, и пожалуйста… Мы попытались воссоздать ход событий, и у нас получилось следующее: пришел Райчик с бутылкой коньяка, сидели они вдвоем за столом в комнате и пили коньяк, кофе и травки…
      Естественно, до этого кто-то должен был кофе сварить и приправить мухомором, по всей вероятности, это сделала хозяйка, ибо на кофейнике только ее пальчики. На бутылке с мухомором чьи-то еще, старые и запыленные. Никак не определишь, кто кому приготовил коньяк со снотворным, потому что рюмки оба брали в руки, и рюмку со снотворным в руках держали и он и она. После того, как в мужике обнаружили мухомор, особо заинтересовались содержимым желудка бабы. И ничего! Может, она заметила, как он ей что-то подсыпал в рюмку, и не стала пить. Потом она убрала со стола, не все сразу унесла в кухню, подноса у нее не было. Вынесла, значит, в кухню часть посуды, но вымыть ничего не успела, наверное, хотела пойти за остальной в комнату, тут он и угостил ее молотком. Он же отнес в кухню бутылку с остатками коньяка, ее пальцев на бутылке не было. Сахарница осталась на столе.
      – Для того чтобы отнести в кухню коньяк, ему пришлось перелезть через нее, – осуждающе заметила я.
      – Пришлось! – подтвердил Болек. – Перелез, сделав такой большой шаг, и обратно таким же манером. После чего тут же принялся за работу. Она не сразу померла, с полчаса еще была жива, с этой своей разбитой головой. А его мухомор прихватил в тот момент, когда он поднимался с пола, держа в руках обнаруженный клад. А до этого он извлек шкатулку из тайника и, стоя на коленях, открыл ее с помощью маленькой отмычки. Мы ее нашли. Наверное, открыл, увидел, что в ней, закрыл крышку, встал со шкатулкой в руках и упал. Шкатулка брякнулась на пол, крышка отскочила, и содержимое шкатулки рассыпалось по полу.
      – А почему вы думаете, что он не запер ее? – спросил Януш.
      – Не мог запереть, мы проверили. Он с большим трудом ее отпер, при этом отмычка погнулась, и запереть уже было нельзя. Вот и получается, что время смерти у обоих совпадает, значит, они убили друг дружку, дай-то бог, аминь. В таком случае, не придется искать убийцу, но неясности все же остаются.
      Еще бы! Неясности просто нахально лезли на первый план. Разлетевшееся по комнате золото так и должно было там лежать, рядом с трупом, но ведь его же там не оказалось, а само оно уйти не могло!
      Двери в квартиру я застала приоткрытыми, а ведь трудно представить, чтобы эта милая парочка сначала угощалась при открытых дверях, а потом, не позаботившись о том, чтобы прикрыть двери, Райчик ударом молотка размозжил хозяйке квартиры голову. Нет, там непременно был еще кто-то. И далее вопрос с убийством Наймовой нельзя считать до конца выясненным, ибо, используя потом молоток для того, чтобы разбить стену, Райчик стер все следы, которые могли бы оказаться на ручке. Возможно, мухомором воспользовался кто-то третий. Многочисленные женские отпечатки пальцев могли свидетельствовать также и о наличии у Райчика сообщницы. Они вместе могли разработать план убийства Наймовой. Сначала попытались ее усыпить, а когда не вышло, стукнули несчастную молотком. А потом сообщница избавилась от сообщника с помощью грибочков. Она могла и за столом с ними сидеть, могла тоже что-то пить, а потом, когда оба уже были мертвы, свою посуду вымыла и спрятала, оставив остальное на месте, чтобы ввести в заблуждение полицию.
      А потом забрала сокровища и смылась с ними, оставив без внимания двери.
      – Племянница, – проговорил Януш. – Вы уже ее нашли?
      – Как же, нашли! – раздраженно ответил Болек. – Мы тоже не лыком шиты, тоже допускаем ее участие, но вот найти ее оказалось совсем непросто.
      Никто не знает, где она живет. Никто даже фамилии ее не знает. Имя известно – Катажина. А вот фамилии не знаем.
      Мы с Янушем дружно возмутились – как это можно не знать фамилии ближайшей родственницы человека, которого все в доме знали? Ведь и племянница долго жила в той же квартире.
      Болек отважно ел грибочки. Я правильно рассчитала – они очень подходили к зразам. Немного подкрепившись, поручик пояснил:
      – Не так все просто. Лет двадцать назад покойница прописала у себя внучку сестры, причем прописала под своей фамилией, хотя ни о каком удочерении и речи не было. А поскольку Наймова была вдовой и Найма – фамилия ее усопшего мужа, то вычислить фамилию ее сестры нам не удалось. И в школе девочка училась под фамилией Наймова. Катажина Наймова. Кое-кто в школе смутно припоминал, что, кажется, перед получением аттестата зрелости девушка предъявила свою метрику и в аттестате была проставлена ее настоящая фамилия, но сделала это секретарь педагогического совета, одна из учительниц, с которой девушка особенно сдружилась, но она уже в школе не работает и вообще выехала за границу.
      А больше никто в школе настоящей фамилии Катажины не знает. Девушка покинула квартиру Наймовой два года назад, кажется, где-то учится, где – тоже неизвестно. Возможно, вышла замуж, возможно, тоже уехала из Варшавы, кто знает…
      – Вы в школе пытались все это узнать?
      – И в школе тоже. Там нам и сказали, что секретарь педсовета, та самая учительница, с которой Катажина была дружна, уже в школе не работает, уехала куда-то за границу.
      – Уехавшая учительница проживала в Варшаве?
      У нее могут быть здесь родные?
      – Могут. Мы пытаемся их разыскать и через них узнать заграничный адрес учительницы. Пока не разыскали. Говорят, это по ее настоятельной просьбе в аттестат зрелости Катажины вписали ее настоящую фамилию. И у нее никого из родных в Варшаве нет, это мы уже проверили. Но адрес, по которому учительница проживала, в школе нам сказали. Конопяк уже там побывал, но ничего не смог узнать. В ее квартире никого не застал.
      – Неужели никто из соседей ничего не знает?
      – Соседка там такая вредная баба, что не приведи господь! Вообще не пожелала с нами разговаривать. Работа у нее домашняя, наверняка что-то знает, но на все расспросы Конопяка один ответ: ничего не знаю и вообще у меня нет времени на пустые разговоры. Конопяк сказал – сущая мегера, у него было сильное желание за патлы притащить вредную бабу в комендатуру и там допросить с пристрастием. Она просто-напросто вытолкала его за дверь! Мы сами понимаем, племянница – первая в списке подозреваемых. А даже если бы ее и не подозревали, все равно следовало бы ее отыскать, как ближайшую родственницу погибшей. Сами посудите – все говорят, навещала она тетку довольно часто, и вдруг исчезла, как сквозь землю провалилась.
      – Да ведь всего два дня прошло со дня гибели ее тетки! Девушка может не знать об этом, возможно, скоро сама объявится, – сказала я.
      Болек не разделял моего оптимизма.
      – Сомневаюсь и не очень надеюсь на чудо. Избавила бы нас от лишней работы. Представляете, ведь теперь мы станем разыскивать ее через Бюро общегосударственного учета населения, исходя из имеющихся в нашем распоряжении всего-то данных: имя девочки и дата ее рождения, девичья фамилия матери – Кочинская, в домоуправлении узнали. Вот и все.
      – Как все? А фамилия ее родителей? В Записи актов гражданского состояния их района должны быть такие данные, – удивился Януш.
      – Должны-то должны, но сотрудники этого загса в полном составе два года назад посажены за решетку за нелегальную распродажу пустующих помещений, квартир и комнат.
      Я все-таки не верила, что в квартире покойной не обнаружилось никаких документов, бросающих свет на анкетные данные ее приемной племянницы.
      – Не обнаружилось! – вздохнул Болек. – Правда, в том бардаке, что царит в ее квартире, сам черт ногу сломит, но уж мы очень тщательно все обыскали. Может, уезжая от тетки, племянница все забрала с собой? И самое смешное – мы не нашли ни одной фотографии!
      – Фотографии племянницы?
      – Не только. Вообще ни одной фотографии.
      – Спрятала, наверное. Похоже, у покойницы Наймовой была страсть или мания все прятать…
      – Где она могла спрятать фотографии? Зашила в матрас? Я понимаю – золото и драгоценности, но бумаги?…
      – Поищите в школе, – посоветовала я.
      – Мы и сами догадались, – обиделся Болек. – Конопяк попросил показать ему фотографию выпускного класса, в котором училась Катажина. И на большой групповой фотографии все девочки как девочки, а драгоценная Кася как раз нагнула голову, лица не разглядишь. И за подругу спряталась, только кусочек головы высовывается.
      Януш поинтересовался:
      – Знакомых жертвы порасспросили?
      По мере наших расспросов поручик Пегжа утрачивал остатки былого оптимизма и ответил совсем уже мрачно:
      – Да не было никаких знакомых у этой проклятой бабы! Ни родных, ни знакомых, а с соседями она вообще старалась не поддерживать никаких дружеских связей. Но соседи есть соседи, не встречал еще таких, чтобы ничего не знали. Вот и здесь, одна из соседок вспомнила, что раньше довольно много людей бывало у Наймовой, а в последнее время – только один мужчина и еще какая-то баба. Ну, мужчина – мы вычислили, что покойный Райчик, другая соседка тоже его как-то раз видела, а вот что касается бабы…