Постаравшись кастрюли, горшки и прочую посуду расставить в шкафу на полках так же, как вся эта посуда стояла, я заперла пустой тайник и кухонный шкаф.
      Нет, я поехала не домой, а на кладбище. Единственное место, куда мне следовало ехать в таком настроении. Села на скамеечку у нашего фамильного склепа, который нашла с помощью администрации кладбища. Тетка и его скрывала от меня. А я еще собиралась и ее похоронить здесь. Теперь не сделаю этого.
      Около двух часов просидела я на кладбище, читая письма и записи в тетради. Это не был дневник в полном смысле слова, бабушка не записывала в тетради событий и происшествий, а только свои мысли.
      Видимо, не с кем ей было делиться ими, поэтому записывала для себя. События же и факты содержались в письмах, которые она получала и с которыми я вот теперь могла ознакомиться.
      Из них я узнала, что ее родная сестра, та самая проклятая «тетка», страстно влюбилась в молодого парня, младше ее на тридцать лет. И впала в бешенство, когда этот молодой человек женился на ее родной племяннице, дочери моей бабушки. Тетка люто возненавидела обоих. Молодым человеком, предметом ее безумной любви, был мой отец.
      Факт свадьбы скрыли от тетки. Узнав об этом постфактум, она впала в такую ярость, что опасались за ее рассудок, врачи настаивали на помещении ее в психлечебницу. То-то мне казалось, что она ненормальная… Из записей бабушки следует, что вскоре тетка немного успокоилась, решили не класть ее в больницу. Бабушка надеялась, что с сестрой все будет в порядке, время возьмет свое, залечит душевную рану. Пять лет прошли относительно спокойно, только тетка совершенно отделилась от семьи.
      Через пять лет мои родители погибли в автокатастрофе. Я осталась сиротой. Бабушка отдавала себе отчет в том, что очень больна, что ее дни сочтены.
      Пришлось обратиться к сестре, единственному близкому человеку. Бабушка была уверена, что ее безумная страсть к моему отцу давно остыла, и в любом случае она позаботится о ребенке некогда любимого человека. Да еще если при этом наследует очень большое состояние. Судя по записям бабушки, сестра ее обманула, притворившись заботливой и внимательной сестрой, сделав вид, что от прошлого не осталось и следа. И все-таки бабушка инстинктивно не доверяла сестре полностью. Пожилая и тяжело больная женщина, потеряв единственную дочь, оставляла теперь маленькую внучку на милость сестре, в порядочности которой была далеко не уверена. Душа ее изболелась из-за меня, эта неуверенность в моем будущем раньше времени свела ее в могилу.
      Может, оно и лучше, что бабушка не знала, какую судьбу мне уготовила. Ненависть тетки к моим родителям с годами не ослабела, а только усилилась, и она перенесла ее на меня. Только теперь я поняла, почему она так издевалась надо мной, почему уничтожала все фотографии родителей, любую вещь, связанную с ними, почему назвала меня своей фамилией, и я долгие годы не знала своей настоящей фамилии, пока пани Кристина не просветила меня. Пясковский – это была фамилия моего отца, которого по-страшному возненавидела тетка. Отнять у меня всякую память о моих родителях – вот в чем заключалась ее страшная месть.
      Сорок восемь лет было тогда тетке, когда она влюбилась, когда сходила с ума по молодому парню, совсем юноше. Самый критический возраст для женщины. Она никогда не была не только привлекательной, но просто молодой, она и в молодости выглядела старообразно, неудивительно, что не пользовалась успехом у мужчин, никогда в жизни никто не влюбился в нее. Через пять лет он женился на моей матери, а еще через пять они оба погибли. И он оказался для нее навеки потерян. Мстить она смогла лишь мне, его дочери, и делала это с патологической жестокостью.
      Повзрослев, я вырвалась от нее, временно поселилась в квартире своей учительницы рисования. Нет, тетка не смирилась с этим. После ее смерти я поняла, какую страшную вещь она задумала, вот и полиция подтвердила, что квартиру она собиралась продать и свалиться мне на голову перед самым возвращением пани Яжембской. Что бы я смогла сделать?
      Не впустить ее в квартиру? Она бы устроила скандал на лестнице, подняла крик на весь дом, убедила бы всех, какая я бесчувственная, неблагодарная скотина, оставляю на улице старую беспомощную тетку. Впустить ее в квартиру? Как потом объясню пани Яжембской, ведь я не имела права никого поселять в ее квартире, квартира была оставлена мне, мне доверили, а я… Что я? Искала бы другую квартиру?
      За какие деньги? Не умри тетка, не было бы у меня ни гроша, ведь знала же я о ее патологической ненависти ко мне и жадности. Я бы металась в поисках денег, сняла бы комнату, работала из последних сил, живя с ней в одной комнате, а она с мстительной радостью наблюдала бы за моими мучениями. Какое счастье, что ей не удалось продать квартиру, а все из-за той же жадности. Не поднялась рука заплатить немалую сумму за ремонт, а снизить цену за такую квартиру, как есть, не позволила жадность. Если бы не эта жадность, она до сих пор была бы жива, глядишь, еще меня бы пережила, а сейчас сидела бы на моей шее…
      Как хорошо, что я не знала о теткиных планах, иначе сама бы сошла с ума или просто покончила с собой, ведь понимала, что дальнейшей жизни с нею мне просто не вынести.
      Нет, совесть не станет меня мучить. Наверняка я могла спасти ей жизнь и не сделала этого. Она сама виновата, ее слепая ненависть ко мне рикошетом отозвалась и во мне ненавистью к ней, да и могла ли я не возненавидеть ее? А наказание я отбыла авансом, пятнадцать лет моральной каторги – вполне достаточный срок. Доведись второй раз… Я поступила бы так же. И в третий раз тоже! И в сто двадцать пятый!
      И гори все огнем, не стану я мучиться угрызениями совести!

* * *

      Когда вечером поручик Болек пришел к нам, на его лице было какое-то странное выражение, которое немного изменилось к лучшему при виде свиной грудинки с маринованными сливами. Недаром я столько сил затратила на ее приготовление, блюдо было рассчитано на полную потерю бдительности со стороны вкусившего, а я ведь знала, что в тот день состоялся допрос Каси. Похоже, Януш уже успел перекинуться парой слов с Тираном, потому что домой вернулся поздно и какой-то задумчивый. Мне, как всегда, не выдал служебную тайну, вся надежда была на Болека да вот на эти отбивные.
      И все-таки Болек поначалу угрюмо молчал. Заговорил только после того, как отведал закусок в виде спаржи под майонезом и маслин без косточек.
      – Ну и погодка! – заговорил поручик. – И не скажешь, что дождь, а так, не пойми что… Сырость. Не холодно, и ветра почти нет, а висит какая-то мразь в воздухе, чтоб ей… Может, ночью похолодает немного и тучи развеются, ведь сейчас же полнолуние, должна быть хорошая погода, такая имеет право быть, лишь когда идет к новолунию…
      – Идет, идет, и никак не может дойти, – пробормотал Януш, осуждающе поглядев на младшего коллегу.
      – Да вы поешьте! – подсунула я свои деликатесы.
      Болек оставил в покое погоду и решился отведать закусок. Лицо его прояснилось после первого же кусочка спаржи.
      – Ладно, скажу, – решился он. – Тиран сразу же пустил в ход тяжелую артиллерию. Разложил перед девушкой увеличенные фотографии отпечатков пальцев, в руку ей сунул лупу и велел внимательно рассмотреть фотографии, заметив еще, что она как художница наверняка разберется в этих произведениях искусства. Слышали бы вы, каким тоном он это изрек! Лед! Айсберг! Северный полюс!
      – А Кася что? – не выдержала я, потому что Болек замолчал, явно вновь переживая ту самую сцену, замораживающую кровь в жилах.
      – Осмотрела. Очень внимательно осмотрела. Потом столь же внимательно осмотрела Тирана, правда, невооруженным глазом, и ни слова не произнесла.
      Молчала, как камень! Гранит! Пришлось заговорить Тирану. Он спросил ее: одинаковые ли, по се мнению, отпечатки?
      – И что Кася?
      – Кася ответила, что в отпечатках она не очень разбирается, но, на ее взгляд, нет разницы, она, Кася, читала детективы, понимает значение отпечатков и полагает, они принадлежат одному и тому же лицу. То есть взяла быка за рога! Тирану это понравилось. Он спросил, не догадывается ли она – какому именно лицу.
      Риторический вопрос, ответила Кася, откуда, мол, ей знать. Тогда я вам скажу, ответил Тиран. И сказал.
      Вот эти самые пальчики обнаружены в ее квартире и на вилле в Константине. Не знает ли она случайно, что именно происходило в той самой ветеринарной лечебнице в Константине? Кася совершенно хладнокровно ответила: знает в общих чертах, он, Тиран, должен знать лучше ее, так какой смысл ей ему об этом рассказывать? И Тиран был такой довольный, что даже не стал психовать, а тут же сделал второй выстрел из своего дальнобойного орудия: в вашей квартире, уважаемая, сказал, бывает лишь только ваш парень, как вы сами нам сообщили, так не будете ли столь любезны просветить нас, что именно ваш парень делал на вилле в Константине? Признаюсь вам, я от этой девушки всего ждал. Вот сейчас скажет: отнес моего котеночка к ветеринару, но нет! Посмотрела она этак спокойненько на Тирана и ровным голосом ответила: меня при этом не было, откуда мне знать. Значит, поймал ее на слове Тиран, вы знали, что он там был? Знаю, ответила. А зачем он туда пошел? – спросил Тиран. А затем, чтобы добраться до прадедушкиного клада, – ответила она.
      До сих пор я не понимаю, как удалось поручику, не прерывая своего рассказа ни на минуту, прикончить всю мою спаржу. Вот теперь он сделал перерыв, передохнул и пододвинул к себе маслины.
      – Я бы на твоем месте не стал так опрометчиво наедаться, – предостерег коллегу Януш. – Ведь тебя еще ждет грудинка. Мне дали кусочек попробовать, говорю тебе – нечто потрясающее!
      Болек понимающе кивнул и смел со своей тарелки добавку маслин. Пожалуй, воздержусь пока от подачи жаркого, а то отвлечется. Болек покосился на сковороду на плите и продолжил рассказ:
      – Тиран был малость ошарашен, но постарался взять себя в руки и потребовал разъяснений. Подумав, Кася пояснила: о прадедушкиных кладах она узнала от пани Крыси, где конкретно он их прятал – не знала, но они с Бартеком решили проверить бывший прадедушкин дом в Константине. Они оба очень нуждались в деньгах, откуда ей было знать, что тетка сыграет в ящик и она, Кася, неожиданно разбогатеет?
      Тогда бы не пришлось стены разбирать и полы сдирать. Вот, значит, они и решили, что Бартек поищет клад на вилле в Константине. Ну и что там произошло, поинтересовался Тиран. И ничего не узнал, потому что Кася решительно отказалась отвечать на этот вопрос. Он, Тиран, сам знает, что Бартек никого не убивал, так что ее, Касю, нельзя обвинить в том, что она покрывает убийцу, вот она пока и помолчит, она не болтливая, ей помолчать – одно удовольствие. Остальное он в свое время узнает от самого Бартека…
      Я заметила, что Болек стал повторяться и вроде бы терять нить повествования, причем уже не отрывал жадного взгляда от сковороды на плите. Больше тянуть было нельзя, пришлось поставить грудинку на стол и подать все, что приготовила к ней. Предупредив, что из слив тоже вынуты косточки – а то ведь не заметит и не оценит! – я предложила приступить к трапезе, но не торопиться, ибо мясо с пылу, с жару.
      Грудинка и в самом деле оказалась очень горячей, и хотя Болек, не вняв предупреждениям, набросился на нее, все равно вынужден был есть по маленькому кусочку, получив тем самым возможность в перерывах продолжить рассказ.
      Тиран сохранил самообладание и ознакомил Касю со статьей уголовно-процессуального кодекса, которая предусматривает даже принудительную доставку в полицию коронного свидетеля, а сокрытие оного вполне может быть приравнено к сокрытию убийцы.
      Ей, Касе, возможно, известно, что в Константиновской ветеринарной клинике в злополучную ночь погиб человек. Такой натиск нелегко было выдержать, но Кася выдержала. И вовсе она никого по скрывает, заявила Кася, и Бартек вовсе не прячется, а тяжко работает. Так, может, тогда она, Кася, хоть фамилию этого Бартека назовет? Хорошо, ответила, завтра назову. А если пану капитану до завтра никак ждать нельзя, ради Бога, пусть пан капитан ее, Касю, хоть сейчас посадит за решетку. Она, Кася, даже специально так распределила свою работу, что пару дней может не появляться в фирме. И еще добавила: за то, что не называет фамилию Бартека, вряд ли уголовно-процессуальный что-либо предусматривает, а в истории уже не раз случалось, что девушка и юноша, без памяти влюбляясь друг в друга, не только фамилий друг друга не знали, но даже и имен.
      Вот и она может запросто не знать фамилии своего Бартека. Что оставалось делать Тирану? Правда, автоматически предупредил свидетельницу, что за дачу ложных показаний свидетелю может грозить наказание до пяти лет лишения свободы, но как-то эти пять лет Касю не испугали. И лопнуть мне на этом месте, если когда еще Тирану попадался такой свидетель! Эти пять лет Касю просто-таки обрадовали, вроде бы она ждала чего-то в этом роде, потому что с улыбкой ответила: в нашей стране еще никогда и никого не присуждали к такой мере наказания за дачу ложных показаний, она специально узнавала, прежде чем идти на допрос, так что она будет первой, а это, согласитесь, большая честь. Я во все глаза уставился на Тирана – как он воспримет такое?
      Ничего, выдержал. А я вам говорю, ее любой суд оправдает, женщина судья или мужик, ведь девушка действовала из самых благородных побуждений. Ну и Тиран, должно быть, тоже это прекрасно понимал.
      – И что же, отпустил ее на все четыре стороны? – удивился Януш.
      – Не совсем. За решетку не посадил, но опекуна к ней приставил.
      – Очень правильно сделал.
      Я потребовала разъяснений, почему они считают такое решение правильным. Мне разъяснили: изолировать Касю никак нельзя, сплошной вред расследованию. Во-первых, парень встревожится и может дать деру. Во-вторых, не имея контактов со своим возлюбленным, Кася не будет знать, когда он закончит работу, и может молчать дольше, чем это вызвано необходимостью. Так что лучше незаметно понаблюдать за девушкой, а возможно, и подслушать телефонный разговор, который, есть надежда, не сведется к паническому Касиному предостережению: «Немедленно смывайся!» – В общем-то, на мой взгляд, Тирану не так уж и нужен этот ее Бартек, – высказал свое мнение поручик, – хватило бы нам и Доминика, тот не знает об отсутствии свидетеля и по-прежнему горячо отстаивает свою концепцию вынужденной обороны.
      Правда, все еще остается много неясностей, да и для нас стыд и позор не найти этого парня.
      – Я и то удивляюсь… – начал было Януш.
      Болек нетерпеливо перебил его:
      – А чему тут удивляться? Не судимый, в картотеке его пальчики не значатся, можем их на гвоздике в нужнике повесить, знаем только, что высокий и с веснушками. Даже кем работает не знаем! Может, чернорабочий, а может, и летчик-испытатель. Уж Кася очень старалась ни одного лишнего словечка о нем не проронить из своих восхитительных губок. Тиран уже сообразил, что подстерегать возлюбленного Каси следует у дверей всех квартир, где девушка вообще появляется. Ведь как получается? Когда тот пинками выгонял Доминика из квартиры на Вилловой, его поджидали на Граничной и наоборот. Но теперь уж Тиран не даст себя провести. Есть люди, нет людей – за Касей найдется кому присматривать.
      – А родители его?
      – Фамилии не знаем, как найти родителей? Впрочем, может, он тоже сиротинка, как и Кася. Возраста его Кася тоже предусмотрительно не называла, так что разыскивать его в институтах Варшавы мало толку, может, он на десяток лет ее старше? А если бы не Яцусь, мы бы вообще о нем ничего не узнали. Знаешь, где он отыскал в Касиной квартире отпечатки его пальцев? В жизни не догадаешься. У нее там такая чистота, ни пылинки. Так вот, на спинке кресла.
      Верх спинки деревянный, она ее протирала, но только поверху, а снизу ей в голову не пришло провести тряпкой. Он же, видимо, кресло переносил и обхватил деревянный край спинки кресла ладонью. Нет, скажу я вам, вампира проще найти, чем этого парня!
      – Ну ладно, я поняла, он ее выпустил. Рассказывай, что было потом.
      – Ничего особенного. Кася сначала на лекции в своей Академии помчалась, три часа отсидела, а потом в рекламную фирму, где подрабатывает. Ну, и уже вечером отправилась к себе на Вилловую, наверное, до сих пор там находится. Вот почему мы особое внимание сейчас уделяем квартире на Граничной, и, поверьте, туда и муха не пролетит. На Вилловой тоже дежурим. Ага, по дороге домой Кася закупила продукты.
      – Ты упоминал о неясностях.
      – Да, много тут неясностей. Вот, например, незапертая дверь, чтоб ей… Минутку, о незапертой двери только вы одна нам и сказали, пани Иоанна?
      И Болек так пронизывающе уставился на меня, что я непременно должна была подавиться куском грудинки. Странно, не подавилась, благополучно проглотила… С какой радостью отказалась бы я от своих показаний, но как бы я тогда вошла в квартиру на Вилловой, если бы дверь была заперта? Неохотно подтвердила: все правильно, дверь была не только не заперта, но даже приоткрыта, этого я не выдумала. Могу на Библии поклясться…
      – Вот именно. Тогда куда же делось золото?
      Лабораторный анализ подтвердил: золото там было.
      Тирану надо как-то объяснить его исчезновение.
      Может быть, Кася все-таки принимала участие в отравлении?
      – И ее парень подтвердит этот факт? – съязвила я. – За руку ее держал?
      – Кое-что наверняка прояснит, – спокойно ответил Болек. – Даст показания, возможно, мы сумеем из них сделать кое-какие выводы. Не исключено также, что и Кася сама кое-что расскажет, а в том, что она не обо всем нам рассказала, никто не сомневается. Всю дорогу какие-то дополнительные сложности возникают в этом деле!
      В раздражении поручик Болек не заметил, как уничтожил дополнительную порцию свинины.
      – Твой второй след, так ты выразился? – неожиданно обратился он к Янушу. – Сколько он нам крови испортил, холера!
      Януш проигнорировал явный выпад по своему адресу. В конце концов, не он оставил этот второй след…

* * *

      – Не нравится мне все это, – угрюмо заявила я после ухода Болека. – Кася из-за чего-то очень мучается и переживает, а я успела полюбить девушку. Да и как не полюбить, ведь жизнь у нее была адская, и она самостоятельно, заметь – самостоятельно, без всякой помощи выкарабкалась из пропасти! И заслужила нормальную, спокойную жизнь, а она получается не очень-то спокойная, сплошная нервотрепка. Хорошо было бы успеть мне поговорить с ней до того, как Тиран изловит ее парня.
      Я и не заметила, как забила мойку грязной посудой, а тут еще Януш притащил пепельницы.
      – Оставь, я сам вымою, – благородно предложил он.
      – Отвяжись, не мешай думать! Вымою, ничего со мной не сделается. Горячая вода есть, так что не проблема. Вот интересно, почему это на Западе такой шум поднимают из-за того, что женщины, которым приходится посуду мыть, несчастные создания? Каторжная жизнь и прочие галеры. Ничего особенного. Впрочем, если хочешь помочь, наведи порядок в комнате.
      Зная меня, Януш не стал настаивать на посуде, предоставил ее мне, быстренько навел порядок в комнате, и не успела я и глазом моргнуть, как опять оказался рядом со мной в кухне. Ему тоже хотелось поделиться своими соображениями и услышать мои.
      – Я бы ничего против не имел, – продолжая наш разговор, задумчиво сказал он. – Наверняка Кася больше расскажет тебе, чем Тирану. Только вот если ты опять что-то попытаешься скрыть от меня…
      – Не попытаюсь, – заверила я, продолжая мыть посуду. – А девушке явно хочется поделиться с кем-то тем, что ее мучит, она сама об этом сказала. В крайнем случае кто-нибудь один из них отсидит свое, и дело с концом. Я намерена уговорить ее довериться мне, ведь так и для них будет лучше. И знаешь, готова сама позвонить Касе, только вот не знаю, как там с телефонами, ведь они наверняка прослушиваются, дурак Тиран заловит меня и опять прицепится.
      – Если ты будешь говорить не более трех минут, тебя не засекут, – заверил Януш.
      – Думаешь? – не поверила я.
      – Знаю! В Мокотове старая подстанция, так что наш район не опасен. В Центральном районе, у Каси, тоже. Ее телефон, возможно, уже прослушивается…
      – Возможно?
      – Ну ладно, прослушивается, без «возможно». Твой – нет. В крайнем случае, услышат то, что ты ей скажешь, но могут не догадаться, кто звонил.
      – Скорее Кася не догадается… Как ты себе представляешь наш разговор? Ведь мне же надо будет сказать девушке, кто звонит, и где-то назначить встречу. Ну и меня сразу засекут! А если так: позвоню, уверюсь, что она там, сразу же к ней поеду…
      – …и наблюдатель Тирана перехватит тебя у ее дверей.
      Я жутко разозлились.
      – В таком случае катитесь вы все к черту! Позвоню и открытым текстом приглашу девушку к нам. А ты делай, что хочешь, но добейся, чтобы ее выпустили. Ведь Тиран тоже в этом кровно заинтересован! А Касе скажу – пусть приезжает со своим парнем, и пусть все это наконец завершится!
      – Хорошо, но звони из своей квартиры…
      Прервав мытье посуды на полтарелке, я закрутила кран и, на ходу вытирая руки, бросилась к себе.
      – Телепатия какая-то, – вот первые слова, что мне сказала Кася. – Я звоню и звоню вам, а там все отвечает автоответчик. Можно ли сейчас… Не согласились бы вы… Мне так надо с вами посоветоваться!
      Я уже говорила вам, вы согласились, а сейчас самое время: не могу я больше.
      – И я такого же мнения, – ответила я Касе. – Только не стоит по телефону, надо бы встретиться…
      – О, я понимаю!
      – А ваш парень? Он как, уже закончил работу?
      – Да! – почти радостно ответила девушка, во всяком случае в ее голосе явно слышалось огромное облегчение. – Сегодня. И даже деньги ему заплатили сегодня же. И он намерен добровольно сдаться, только мы не знаем, как это сделать. Пойти в полицию? Позвонить? И когда, еще сегодня же вечером или можно завтра утром?
      Задала она мне задачку! Врожденная нетерпеливость толкала меня к немедленным действиям, но я не очень хорошо разбиралась в побуждениях Тирана, хотя и была убеждена: уж он-то ждет с нетерпением. В голове мелькнуло: а если парень появится у Каси, его тут же схватят и не дадут возможности добровольно явиться в полицию, что, как известно, является смягчающим обстоятельством. Если же я вот сейчас намекну девушке на то, что у ее дома ждут люди Тирана, Тиран убьет меня.
      – Подождите минутку у телефона, – попросила я.
      Бросив трубку телефона на кресло, я помчалась к Янушу. Тот уже заканчивал мыть сковороду, наиболее ненавистный предмет из грязной посуды, молодец, вон как отдраил! Не успела я и слова вымолвить, как у него зазвонил телефон, и Януш бросился к нему. Я помчалась следом.
      – Ага, ты все слышал! – сказал Януш в трубку. Неужели на том конце Тиран? Точно он, потому что Януш, выслушав, что ему сказали, обратился ко мне:
      – Сегодня. А где он?
      – Кто? – не поняла я.
      – Касин парень.
      – Не знаю, и какое это имеет значение? Пусть даже на Гонолулу, лишь бы успел, так ведь?
      – Так. Скажи, чтобы явился немедленно.
      Я рысью кинулась к себе, передала Касе «мой» совет и опять помчалась к Янушу. Кажется, во время этих перебежек вообще не закрывала дверей обеих квартир.
      – Не сделает же он такой подлости? – крикнула я Янушу.
      – Какой? И кто?
      – Тиран твой! Не вцепится же он так, с ходу, в парня мертвой хваткой? Ведь не такая же он свинья… закаменелая?!
      – Нет, не такая.
      – Ну вот, видишь, а мне так хотелось лично услышать, что он станет говорить.
      – Считай, услышишь. Я успел позвонить Болеку, он туда уже мчится. Думаешь, мне не интересно?
      Думаю, наконец-то покажется то самое, второе дно…

* * *

      Еще в первой половине дня поручик Болек напросился на ужин. Что же такое приготовить на сегодня, чтобы перещеголять вчерашнюю грудинку? Пожалуй, это по плечу только гусю. К счастью, стояла осень, с гусями проблемы не было. Вот только на то, чтобы его запечь, требовалось много времени. Запекала я его в духовке Януша, так что с полудня не была в своей квартире. И оказалось, это просто судьба меня хранила…
      Поручик ворвался к Янушу с улыбкой от уха до уха и с пленкой в руке, потрясая ею над головой, словно цыганка бубном. И застыл в дверях, вдохнув наполнивший всю квартиру запах гуся.
      – Неужели гусь? – пожелал убедиться он. – То-то я еще на лестнице почуял… да не смел надеяться…
      – И никаких салатов! – твердо заявила я. – Гуся надо есть горячим, прямо с пылу, с жару. Внимание!
      Бухнула на стол тяжелую гусятницу и торжественно объявила:
      – Начинается представление «Свет и звук»! Свет на столе! Теперь, пожалуйста, дайте звук!
      Сам сияя сверхъестественным светом, впитывая не только носом, но и всем собой сверхъестественные запахи, Болек исполнил мое желание. Торжественный ужин начался под аккомпанемент звуков, которые для меня во сто крат были милее цыганской музыки.
      – Если вы не против, я начну с самого начала, – послышался, как мы догадались, голос Бартека. – Можно?
      – Конечно, конечно, – немедленно отозвался голос Тирана.
      Затем мы услышали тяжелый-претяжелый вздох допрашиваемого и после продолжительной паузы его голос:
      – Начать надо с того, что я легковерный кретин.
      Во всяком случае, был им до самого недавнего времени. Попался на удочку, поверил на слово авантюристам…
      В полном молчании, внимательно и сочувственно слушали мы исповедь парня, повествующего о своих денежных проблемах, о безвыходной ситуации, в которую попал из-за излишней доверчивости, и о выходе, указанном ему Касей. Не гарантировал он стопроцентного успеха, но ведь утопающий и за соломинку хватается…
      – И я решил все сделать сам, – рассказывал Бартек, – избавить Касю от возможных неприятностей, догадывался, что без них дело не обойдется, зачем девушку впутывать. Хоть это для нее сделать… С Касей мы и так решили пожениться, ее деньги или мои – нам без разницы, а у меня уже, почитай, петля на шее, так что деньги прадедушки той самой соломинкой и считались… По правде говоря, я и тогда не знал, поступаю ли по закону, и сейчас не знаю, но иного выхода у меня не было. Вот я и принялся околачиваться в Константине как лицо без определенных занятий, этакая таинственная личность, задница в форточке, извините за выражение… Вот я и того… холера… незаконно проник в ветеринарную клинику с целью грабежа. Сколько мне за это положено?
      – Теоретически от года до десяти лет, – радостно удовлетворил его любопытство Тиран.
      – Черт побери! Ну да ладно, раз начал, все расскажу. Проник, значит, пес не пикнул, меня вообще собаки любят, к тому же я вкусной косточкой для него запасся. Он с благодарностью принял ее. Должен тут отметить, что проникал в дом три раза. Подобрал отмычку и три ночи потратил на то, чтобы внимательнейшим образом тщательно простучать стены и полы, ведь мы понятия не имели, в каком месте прадедушка свои сокровища припрятал. И в результате разведочных работ я наметил два места: одно в стене и рядом, под полом, другое. И в последнюю ночь пришлось мне переставить шкафчик с лекарствами и инструментами, он как раз стоял на том самом, перспективном, участке пола. Я понимал, что в моем распоряжении только одна ночь, ведь раздолбаю стену и вскрою пол, такое незаметно не пройдет, следы останутся. Вот и пришлось спешить, в спешке я не очень аккуратно раздолбал стенку, но старался все-таки напортить как можно меньше. И принялся отдирать паркетины. Вот тут меня кто-то и огрел по затылку, подкрался сзади неслышно и незаметно, я ничком повалился на кучу кирпича и отключился. Сколько времени лежал без сознания – не знаю. Постепенно сознание стало возвращаться, я еще не мог пошевелиться, но голова уже работала. Услышал человеческие голоса, сообразил, что лежу у стенки в том самом месте, где свалился. И тут до меня дошел смысл разговора двух мужчин.
      Голова еще плохо соображала, но я понял, что они переговаривались, занимаясь работой. Видимо, именно они стукнули меня, так как из их разговора понял, что стал для них конкурентом. Понял, они ищут то же самое, что искал и я, – ценности, запрятанные Касиным прадедушкой. Из двух мужчин один был главным искателем, другой только его помощником. Понял: тут они что-то нашли. Лежал я ничком, лицом вниз, осторожненько повернул голову, чтобы взглянуть на них. Один был постарше, другой молодой. И они страшно ссорились. Тот, что постарше, кричал: его обманули, он и не думал, что это уголовное дело, теперь только получил доказательство и не желает принимать в нем участия. Второй пытался смягчить ссору, обещал хорошую долю от найденного имущества. А первый не соглашался. От слов перешли к делу, чуть ли не врукопашную схватились, что-то опрокинули в комнате, на кирпичах и досках пола спотыкались… Если хотите, могу описать, как они выглядели, я их хорошо рассмотрел.
      Тиран, естественно, ухватился за это предложение, и мы с Янушем выслушали описание внешности Доминика и библиотекаря, очень подробное и точное. Тиран попытался сбить свидетеля вопросом, как тому удалось увидеть то, что происходило у него за спиной, коли лежал ничком, Бартек пояснил, что потихоньку все сильнее поворачивал голову и смог хорошенько рассмотреть обоих преступников, тем более что те были целиком поглощены ссорой.
      – Ссорились они, значит, – продолжал Бартек, – оба злые, как черти. Потом гляжу, тот, что старше, оттолкнул молодого и кинулся к выходу, крича, что с него достаточно и он приведет полицию. Тогда молодой схватил обломок кирпича и врезал по затылку, должно быть, так же, как и меня оглушил.
      А кирпич там был клинкерный, особой прочности, из него не только фундамент, но и цоколь до самого пола был выложен. Пожилой упал, не знаю, живой или мертвый, а я не мог ни рукой, ни ногой пошевелить. Молодой явно был настроен решительно, ему что один труп, что два – без разницы, ну я и решил притвориться мертвым. Впрочем, особенно и притворяться не было необходимости, и в самом деле опять сознание потерял, когда попытался на руку опереться, чтобы подняться. Потом уже выяснилось, она была вывихнута, а тогда я от боли опять потерял сознание.
      – Вы видели, что именно преступники извлекли из пробитой вами дыры в стене? – задал вопрос Тиран.
      – Да, видел, на полу стояла большая сумка, старая, вроде из кожи.
      – А что дальше было?