На нескольких последних фотографиях были похороны. И на них очень много людей. Сначала она подумала, что эти фотографии попали сюда случайно. Но потом… На одном снимке открытый гроб, возле него — двое солдат с винтовками. А в гробу лежит она, и стоит рядом генерал.
      Это последняя фотография в альбоме.
      Неожиданно вошла генерал. Аня почти испугалась, ведь она смотрела то, что может, смотреть и нельзя. Но генерал не сердится.
      — Она была очень хорошим человеком. — сказала она неожиданно — Очень. И она не была злой. А в нашем мире таким людям не выжить. Их просто не успеваешь защитить от зла, которого слишком много.
      — Вы были её мамой?
      — Да.
      — Как её звали? — очень тихо проговорила девочка. Почему-то ей казалось, что генерал не захочет отвечать.
      Но она ответила.
      — Как меня. Марина. И ещё Лиза.
      — А что стало с её подругой и маленькой?
      — Рэтерн и сейчас жива. Она замужем и у неё свои дети уже старше тебя. А Дины больше нет.
      — Они были сёстрами?
      — Двоюродными. А с Рэтерн они просто дружили. Её ты может, скоро увидишь, они иногда приходят сюда. И она свою дочь назвала в её честь. А Дина меня звала матерью, хотя я ей не была.
      Аня взглянула на генерала. Что бы про неё не говорили, а она была просто очень усталой женщиной. И очень одинокой. Ребёнок, наконец, набралась смелости, и сказала ей.
      — А можно я вас так буду называть…
      — Как?
      — Мама.
      Что-то дрогнуло на невозмутимом лице генерала. Что мелькнуло в стальном взгляде зелёных глаз. Какие струны души зацепил этот вопрос? Что дрогнуло в почти уже каменном сердце? И она неожиданно тихо ответила:
      — Можно.
      М. С. ведь тоже человек, пусть с крутым характером, очень недобрый и жестокий, но человек. И ещё не до конца разучилась чувствовать. И девочка сама сказала то, в чём М. С. себе не признавалась. Человеческого тепла хотелось железной М. С… Тепла и любви.
      Разбрызгивают грязь танки, вязнут в ней машины. Императорская колонна на полной скорости несётся по имперской дороге.
      Саргон грустно усмехнулся собственным мыслям.
      Императорская колонна! Развалюхи, подобранные на полях отгремевших сражений и кое-как отремонтированные. Да большей части этих машин место в доменной печи! Другое дело, что взять её негде, эту самую печь.
      Имперская дорога! В своё время просёлочные дороги и то лучше попадались.
      А по такой 'магистрали' не едешь, а ползёшь. Скорость-то километров 25 в час.
      И он, император. Пугало он огородное, а не император. Всего-то что в нём от прежнего — мундир. Всё в игрушки играют, наиграться не могут. Император, генералы, офицеры, солдаты. Армия! Бандиты с большой дороги!
      Сидят в… М. С. говорит опорные пункты, он сам — блокпосты, в столице — форты. А по сути — в малинах.
      Сидят, пугают до смерти местное население и выколачивают из них то, что может сами понадобиться.
      Но в столице ныне возможна только салонная оппозиция. Подняться в открытую против неё даже не попытаются. Главным образом, из-за врождённой трусости. У многих ещё крепко приправленной столь же врожденной тупостью.
      А здешние солдаты её обожают. Популярность М. С. в армии на запредельных высотах. И как-то грустнеет, когда попадается на глаза словосочетание 'солдатский император' . Как-то сама-собой под это словосочетание чья-то фотография напрашивается. Такая знакомая!
      Столица ведь уже давно не там, где стоит кружок на карте. Столица давно уже здесь, в этой грязи, в этих болотах. Там, где М. С., короче. В столице пытаются возрождать какой-то довоенный уклад жизни, стремятся жить так, словно никогда не было эпохи М. С… Ну- ну, успехов в дёрганье тигра за усы. И не говорите потом, что вас не предупреждали.
      Последние несколько месяцев сообщения с этой границы приходили такого содержания… В переводе с казённо-матерного, ещё одного из языков освоенного ей в совершенстве, смысл всех сообщений точнехонько укладывался в название романа из другого мира: 'На Западном фронте без перемен' .
      Это у М. С. — то без перемен! Саргон не верит уже давно. Парламент поверил только недавно и уполномочил его. Как никак, а он формальный глава государства.
      Что же до доклада правительству и парламенту, то Саргон уже давно понял — что бы он здесь не высмотрел, а принять какие-либо меры будет невозможно. Добыча сырья — у неё, самые плодородные области управляются назначенными ей губернаторами, армия почти на 90% подконтрольна ей. (Хотя лично император стеснялся называть этот как попало вооруженный сброд армией).
      Колонна подъезжала к городу. Хм. Саргон и не знал, что, кроме всего прочего М. С. занимается ещё и дорогами. Последние километров 50 машины шли по довольно-таки приличному асфальту, а сейчас он вообще стал просто превосходным, превосходным настолько, что императору стало почти стыдно за свои колымаги.
      Добрую половину из них составляли бывшие тяжёлые грузовики, на которых вместо кузовов был сооружён короб из лёгкой брони короб с бойницами. На некоторых машинах эта конструкция дополнялась парой турелей с крупнокалиберными пулемётами, на других — миномётом. По саркастическому замечанию М. С. эти машины являлись 'тачанками времён вьетнамской войны' .
      Когда-то почти все эти машины доставили с севера во время подавления спровоцированного кэртерцами восстания в недавно присоединенных землях. После подавления обратно их М. С. почему- то не затребовала, и они достались императорским гвардейцам… Гвардейцы, мать их.
      В столице о них давно уже гуляла такая фраза: 'Пьяный эмэсовец- страшнее танка, пьяный гвардеец страшнее пьяного эмэсовца' .
      Хотя за время восстания Саргон видел только одного пьяного эмэсовца — саму М. С., но смысл шутки всё равно оставался верным, ибо о дисциплине гвардия вспоминала только во время спец операций. В остальное же время…
      Почти на каждом заседании парламента кто-либо сообщал императору о похождениях его 'орлов' . (Невольно вспомнилось сравнение как-то раз по пьяни брошенное М. С. 'Мои гвардейцы- орлы, твои — тоже орлы, но из породы стервятников. Мои бьют дичь, твои — рвут падаль' ). А император единственный человек, имеющий в гвардии хоть какое-то подобие авторитета. Подчинённые парламенту части и полиция гвардейцев попросту боятся.
      Конечно, внешним видом это сборище двухметровых лбов может нагнать страху, ибо кроме всего прочего, гвардейцы славятся и полнейшим пренебрежением к форме одежды.
      Кожаные куртки или жилеты у одних, старая форма или её подобие у других, новый пятнистый камуфляж М. С. — овцев у третьих, кое у кого — даже мундиры чужаков, любимейший товар контрабандистов.
      Кепи, фуражки, каски, пилотки, просто пиратские повязки на головах у одних, волосы до плеч и даже ниже у других, хохол на макушке у третьих, петушиный гребень красного или зелёного цвета у четвёртых. У многих к тому же татуировки на руках, телах и головах.
      Ну и солдаты! Вполне под стать им и машины. Камуфляжная окраска 'гвардейцами' воспринималась только как фон для своих пьяных художеств. Тематика — довольно проста — девочки, по возможности минимально одетые и не выдерживающие никакой цензуры надписи.
      На корме одного из бронетранспортеров красовалось изображение огромной задницы, и подпись 'Здесь мы все сидим' . На крыше командирского джипа изображение дублировалось. Выполнено с претензией на натурализм с тщательным выписыванием всех деталей, не иначе для лучшего опознания с воздуха. Изображения эти ещё из разряда самых целомудренных.
      Дисциплину вне боевой обстановки 'гвардейцы' презирают, а так как в центральном регионе главным источником беспокойства они и выступают, то и дисциплины в гвардии не прибавляется.
      Говорить о постоянных пьянках — бессмысленно, гвардейцы попросту не просыхают буквально круглый год. Случались и поножовщины. Люди боялись жить ближе, чем в километре от их казарм. А в казармах лёгко можно было найти и торговца наркотой, и скупщика краденного, и девиц нетяжелого поведения. А от Саргона парламент добился обещания не увольнять в город больше 500 человек за раз.
      Впрочем, и этих обычно хватало. Вся полиция (численностью раз в двадцать больше), только тем и занималась, что за ними следила.
      Саргон уже не раз (обычно будучи при этом сильно нетрезвым) грозился на построениях. ' Вот погодите, сволочи! Возьмусь я за вас. Разгоню всех к такой-то матери. На ваше место М. С. — овцев вытребую' .
      Эта фраза всегда встречалась оглушительным хохотом, ибо половина из них и была когда-то
      Эмэсовцами но именно была.
      При подавлении восстания столичный гарнизон понёс страшные потери. Набрать новые пополнения в столице было практически невозможно. Не потому что в столице не было молодёжи, её то как раз хватало. Дело было в другом. А на вопрос М. С. 'Почему? ' Саргон ответил 'Римскую чернь в пятом веке легче было поднять на защиту родного города, чем это быдло' .
      Насчёт быдла, М. С. полностью согласилась. Но и выделять что-либо стоящее для праздной жизни в столице она не собиралась. Так… выделила по принципу: возьми боже, что нам негоже- свои штрафбаты и дисциплинарные батальоны в полном составе.
      При наличии крепкого командования, это могли бы быть вполне неплохие части. Но М. С. — то прекрасно знало, какое 'блестящее' в столице офицерство. Это не её ледяные генералы. А ни одного офицера в переводимых в столицу частях она не оставила, все уехали вместе с ней обратно на север, туда отправились и сержанты. Осталось то, что осталось. В общем, презент от М. С. по сути дела являлся изощрённой местью императору и парламенту за все их старые дела и делишки. С появлением в столице этой 'гвардии' криминальная обстановка в городе резко ухудшилась. М. С. умывала руки.
      Тем временем, подъехали к городу. Если поначалу асфальт был просто хорошим, то теперь он стал просто превосходным.
      А вот и опорный пункт. Врытые в землю танки, несколько дотов. Кругом воронки. Что-то эта картина не вяжется с сообщениями М. С… А сразу за дотами — какое-то застеклённое строение и шлагбаум перед ним. А ведь это не опорный пункт — вдруг догадался Саргон. Это- мемориал. Точно, вон на одном из дотов и бронзовая табличка висит.
      Машины теперь шли довольно быстро, прочесть её император не успел. 'Она уже за памятники взялась. Что же будет дальше? ' — подумал Саргон.
      Город вовсю строился. Кругом котлованы, леса, подъёмные краны, бульдозеры и прочее. Ничего удивительного, город этот с недавнего времени считался неофициальной столицей. И народ из центрального региона в больших количествах перебирался сюда. Кто за большими деньгами, кто за возможность нормально работать и жить. В этом регионе было просто намного спокойнее, чем в центре, хотя здесь и шли постоянные драчки на границах.
      Саргон знал, что в своей новой столице М. С. обустраивается капитально, но такого размаха он не ожидал. Судя по всему, сейчас они ехали по тому, что вскоре должно было стать центральным проспектом. Вскоре по обеим сторонам должны были встать очень монументальные здания. Пока почти все они в лесах, но габариты уже чувствуются. Да и ширина улицы — под двести метров наводит на определённые размышления.
      Потом показались почти что законченные здания. Ну, естественно, новый классицизм в чистом виде, любимый архитектурный стиль М. С… Имперский стиль, как она его сама называет. Колонны, лепнина, статуи на крышах. Только в орнаменте к лавровым листам вполне гармонично приплетаются стволы автоматов. И статуи изображают не только древних героев, хотя есть и они, но и живых людей.
      Над куполом одного из зданий развивается флаг. Саргон ждал, что они остановятся у него, но сопровождавшая их машина М. С. — овцев проехала дальше. Проспект заканчивался гигантской площадью, явно предназначенной для военных парадов. Слева Саргон успел заметить ряды трибун. Откуда-то грянул парадный марш. Саргон взглянул направо.
      И чуть не провалился сквозь землю от стыда за себя и за своих людей. Давненько он, пусть номинальный, но всё-таки глава страны не чувствовал себя таким идиотом.
      Ибо в парадном строю вдоль площади застыли шеренги солдат. И это стоит армия. Не тот полу бандитский табор, что у него, а самая настоящая армия.
      Зелёная парадная форма пехоты, камуфляж десантников, чёрная танкистов, тёмно-синяя лётчиков. Сияют золотом погоны, блестят штыки карабинов солдат и шашки офицеров. Шелестят знамёна. Гремит марш. По-батальонно стоят части. Стоят почти во всём своём довоенном блеске. А за батальонами стоит техника. И много, и что именно — лучше не вглядываться, ибо и так заметно, что не хлам, подобный тому, на котором прикатил.
      Умеет М. С. удивлять, ничего не скажешь.
      А они… Саргон только сейчас заметил, что пиратские повязки его охранников куда-то исчезли. 'Императорская колонна' наконец остановилась. Марш смолк. А затем грянул старый имперский гимн.
      Солдаты М. С. взяли 'на караул' . 'Солдаты' императора торопливо повскакивали. Теперь они предстали во всей красе. Весёленький видик, ничего не скажешь. По сравнению со стоящими на площади — почти огородные пугала. И что хуже всего, и сам себя пугалом ощущаешь. А сам хоть и в парадном мундире, но на фоне своих солдат и техники — дурак — дураком.
      После гимна наступила тишина. 'Ну, что она там ещё задумала? ' — с плохо скрываемым раздражением подумал Саргон.
      Это 'что' появилось с другого конца площади. Белый конь с всадником.
      Конь просто великолепен. Жеребец знаменитой грэдской породы. А всадник-то генерал, причём неизвестный Саргону. Подскакав к императорской машине, отсалютовал шашкой. И произнёс стандартный в таких случаях рапорт. Другое дело, что таких рапортов император уже давненько не слышал, ибо его уже почти 30 лет никто так не встречал.
      Ну, хоть тут-то срамиться не пришлось. Памятью своей Саргон всегда гордился, поэтому и ответил генералу именно так, как полагалось в подобных случаях.
      Потом был парад. Как себя ощущали уже к его середине 'гвардейцы' догадаться не сложно: Да сквозь брусчатку готовы были провалиться от стыда вместе со своими колымагами. Не исключено, что кое-кто увидел в проходящих колоннах бывших знакомых. Идёт армия, та армия, в которой все они на бумаге числятся. Но они-то от бандитов мало отличаются. Да и сам император выглядит почти разбойничьим атаманом, напялившим на себя сворованный неизвестно где, мундир. Но они вытерпели унижение до конца. Сами почти свиньями стали, ну так и нечего обижаться, что те, кто остались людьми напомнили вам о том, кто вы есть. Свиньи и есть. Только не хрюкаете.
      Затем императору подали представительскую машину. Вместе с ним, в машину сел тот кавалерист. Император с плохо скрываемым раздражением (хотя злиться не на кого, кроме как на самого себя) спросил у него.
      — А после парада, что банкет намечается?
      Генерал ответил совершенно серьёзно.
      — О банкете распоряжений не поступало.
      — А куда же мы, в таком случае едем?
      — К командующему военным округом. Она примет вас частным порядком.
      ''Хоть это радует '- думает Саргон. — 'Скромная наша, огромным государством правит, а командующим себя числит. Маршалов человек двадцать, генералов армии пятьдесят, а она всё генерал-полковником себя числит. Просто потрясающе скромная. А кто к кэртэрцам чуть ли не на половине флота катался? И ведь никто не знает, до чего она там с ними допереговаривалась. Хорошо хоть о самом факте переговоров известить соизволила '.
      За площадью снова начался район строек. Его проехали не останавливаясь. Императорская колонна свернула к выделенным им казармам.
      Саргон поехал дальше. Начались какие-то участки за высокими оградами, очевидно, тут жили высшие чины администрации этого региона. Вскоре они въехали за совершенно не примечательные ворота, за которыми находился внешне совсем не примечательный дом.
      Перед входом — двое часовых. Дежурный офицер доложил, что его ждут, и предложил подняться на второй этаж в личные покои.
      Покои — покоями, а обстановочка вовсе не дворцовая.
      Личные помещения отличаются от всех прочих главным образом тем, что в них всюду — на полу, на столах, на подоконниках валялись бумаги неслужебного содержания, главным образом письма адресованные М. С… Самое интересное то, что в кажущемся бардаке есть своя система, и М. С. чётко помнит, что читала, а что нет. И ответы давались на все. И притом довольно быстро. Ибо через фильтры её канцелярии к ней попадали только действительно важные.
      Так было в столице, так было на севере, так было и здесь. В первой же комнате Саргон обнаружил лежащий на столе листок. Машинально глянул в него — похоже на страницу из школьной тетради, исписанную незнакомым детским почерком. 'А это-то как сюда попало? '- с удивлением подумал император. На письма с детским лепетом на лужайке обычно отвечает канцелярия. Есть даже специальные бланки с воспроизведённой подписью М. С… Щенячий восторг обеспечен. Хотя, если здраво разбираться, это не самый глупый пропагандистский ход. Да и позаимствованный из императорского арсенала к тому же.
      В следующей комнате листков уже несколько, в соседней — целый ворох, и кроме того вытащенные из книжных шкафов книги. Саргон провёл рукой по подоконнику — так и есть, пыль. М. С. в своём репертуаре — терпеть не может, когда кто-то касается её бумаг и книг.
      Посреди следующей комнаты, пол которой уже полностью завален бумагами, стоит кресло- кровать, в котором возлежит, никто иная, как её высочество из двух букв, частенько также именуемая хозяйкой, а за глаза ещё и просто ведьмой, то есть попросту М. С…
      Не опуская книги, которую читает, или делает вид, осведомляется:
      — Явился? — таким тоном, словно вчера расстались.
      — Да — отозвался Саргон — выставлять меня и моих людей дураками было обязательно?
      На этот раз книга слегка опустилась, из-за неё показывается макушка М. С., затем два зелёных глаза и раздаётся насмешливый вопрос.
      — Я что ли виновата в том, что ты не следишь за внешним видом и моральным обликом своих солдат?
      — Нет, конечно… — начал было император, но М. С. обрывает.
      — А раз 'нет' , то и помалкивай. Выкладывай, зачем прикатил.
      ''Что это с ней? Пять лет назад была железка железкой, только уставными понятиями и выражалась' .
      — Правительство уполномочило меня… — М. С. его снова прервала.
      — Провести инспекционную поездку и представить им доклад. Так?
      — Да так. Но…
      — Тоже мне, подотчётный император. Вон на окне лежит. — М. С., наконец, соизволила опустить книгу и кивнуть в сторону одного из окон.
      — Что на окне? — не понял Саргон.
      — Как что? Доклады правительству в пятнадцати вариантах. Правды в каждом — не более 10% составлены группой молодых генштабистов в период пребывания их на губе, куда все они попали после излишне веселого дня рождения одного из них. Вместо положенных десяти суток, каждый из них сидел ровно столько, сколько писал свой вариант доклада. В среднем, от трёх до пяти.
      Дурака она валяет или серьёзно говорит? Этого в её речи никто никогда не мог понять, и Саргон в исключениях не числился. И кстати говоря, откуда разнюхала о цели поездки? Хотя с другой стороны, в этом городе дураков, словно по ошибке именуемому столицей, сохранить что-либо в секрете невозможно в принципе.
      — Забирай все, заправляй машины и уматывай. По дороге слепишь из них свой собственный. А то у меня уже от твоих 'гвардейцев' голова болит.
      — А если я не испытываю такого желания?
      — Грузись в машину, дуй в выделенные тебе апартаменты, распаковывай чемоданы, и делай, что в голову взбредёт, только в мои дела не лезь.
      — Вообще-то меня послали сюда как раз за этим.
      — А мне вообще-то плевать, зачем тебя прислали.
      ''С ней точно что-то не так. На человека стала похоже, выглядит куда здоровее и разговаривает… Точно, как довоенная М. С… Только её перерождения нам всем и не хватало. Если она в своём нынешнем состоянии заявится в столицу, то лучше я это время проведу где-нибудь в другом месте. Так полезнее для здоровья будет' .
      — Кстати, — продолжила между тем М. С. — мне уже неоднократно доносили о художествах твоих… гвардейцев — последние слово сказано с редкостно ядовитой интонацией — Так что запомни, и им передай. Появятся пьяными или обкуренными в городе — дисбат на два года, вздумают к женщинам на улицах приставать — тоже. Шлюх у нас здесь нет. Доведи это до сведения своих кобелей. И вообще, ты приволок с собой слишком много бездельников. Я терпеть это не намерена. Либо пусть займутся делом, либо три четверти пусть завтра же уматывают в столицу. И других предложений не последует. Так что думайте до завтрашнего утра. Вздумаете поработать — обращайся к генералу Розенгерду.
      — Это к тому кавалеристу с парада что ли?
      — Это не тот кавалерист с парада, как ты выразился, а командующий войсками гарнизона этого города.
      — Я не об этом. Я просто не помню, когда он генерала получил.
      — Склероз у тебя, он при подавлении восстания дивизией командовал, вскоре после восстания генерала и получил.
      — Мне как-то больше интересно то, что представления на генерала должны утверждаться в военном министерстве в столице и подписываться мной. А я такого не помню.
      — Ну и что? Мне надоела ваша волокита. Аттестационную комиссию я и сама собрать в состоянии, да и подписать я что угодно смогу. К тому же, мне отсюда элементарно виднее, кто чего достоин.
      — А столицу можно даже не извещать?
      — Человек двадцать наберётся, пошлю представление, но не раньше. Чем с вами конфликтовать, гораздо проще вас просто не извещать.
      — Что-то ты злая сегодня.
      — А с чего бы мне такою не быть? С вашего восстания вкалывала как неизвестно кто. Наконец, только нашла время, чтобы отдохнуть — и на тебе является проблема, да ещё какая!
      — Нечего сказать, активно ты отдыхаешь — сказал Саргон, окинув взглядом царящий в комнате бардак.
      — Да уж по другому не умею, а теперь и учиться поздно.
      В дверь тихонько постучали.
      — Входи.
      Дверь открылась. Саргон сидит к ней спиной.
      — Что там у тебя, проходи. — сказала М. С. на удивление тихим голосом.
      — Мама, к тебе можно — слегка испуганный детский голос.
      Саргон буквально опешил. Он никогда не думал, что кто-нибудь скажет М. С. это слово. Давно уже нет на свете людей, которые могли её так называть. Этого просто не могло быть. Он резко обернулся.
      В дверях стоит худенькая девочка лет 10—12. Совершенно не похожая на М. С., это сразу бросилось императору в глаза.
      Она тоненькая и светловолосая. И императора поразил её взгляд. Он ещё не позабыл легенды об ангелах. Но он разбирался в людях, и знал, что часто за ангельской внешностью скрывается чернейшая душа. Внешность ангельской не была. Но взгляд, одновременно и светлый, и немного печальный, и словно переполненный каким-то нездешним разумом… Какой-то добротой и любовью ко всему живому. Почему-то император решил, что она уже видела в своей жизни зло. И не малое. Но она не озлобилась на людей. И не сможет этого сделать никогда. Потому что… Потому что у неё такой взгляд.
      Именно так, и только так мог бы смотреть ангел. В подобных существ император не верит. В обычных ситуациях. Но в таких…
      Саргон перевёл взгляд на М. С. — и опешил ещё больше, ибо с её лица куда-то пропала и злоба, и спесь, и презрение ко всем и вся, и даже знаменитая змеиная ухмылочка.
      ''М. С. с лицом Мадонны. Похоже, один из нас спятил. И я не знаю кто именно.
      — Аня знакомься, это император Саргон.
      Вот так. Без чинов и званий.
      — Здравствуйте — тихо сказала девочка.
      Он в ответ пробурчал что-то невнятное. Способность соображать вернулась ещё не до конца.
      — Что там у тебя, давай.
      Девочка расстегнула принесённую с собой папку и достала какой-то лист.
      — Вот. Мне в школе дали я лучшая в классе.
      Ничего от гордости или зазнайства не было в её словах. Просто было сказано то, что есть и с чем не поспоришь
      — Ты умница, так и дальше учись. — сказала М. С. рассматривая лист
      — Мама, ты занята сегодня? Мне бы хотелось с тобой поговорить.
      — Сейчас да, но к вечеру я освобожусь и приду к тебе. У тебя завтра свободный день?
      — Да.
      — У меня тоже.
      Когда девочка ушла, Саргон с трудом выдавил из себя
      — К-к-кто это?
      М. С. довольно долго с усмешкой его разглядывала, а потом заявила.( 'Глупо я сейчас наверное выгляжу' — подумал в этот момент Саргон)
      — С точки зрения закона Анна моя дочь, и это всё, что тебе о ней надо знать.
      — Закон-то он как дышло.
      — Заткнись и не лезь не в своё дело. Ты не знаешь её судьбы, а я знаю. Её судьба в своё время была похуже моей. Понял!
      Бешенная М. С… Прежняя. Влип ты, похоже. Пора задний ход давать. Пока не засосало.
      — Извини.
      — Бывает.
      Саргон видел многих подручных М. С., но этот превзошёл всех. В смысле своей нечеловеческой сущности. Питомник у неё тут что ли по выращиванию подобных монстров? Или это у М. С. такой специфический вкус на мужскую привлекательность? Хотя нет, это-то вряд ли. Она ведь почти всю жизнь одна. Да и этот субъект, похоже, тоже. От него словно за версту веет каким-то замогильным холодом. Свирепость и звериная жестокость буквально впиталась в поры кожи. Короткие волосы почти полностью седые, хотя он не особенно стар. Единственный глаз тяжелым взглядом смотрит исподлобья. Вместо второго повязка и багровый шрам уходит под неё. Чёрная перчатка скрывает левую руку.
      Когда он вошёл, тяжело ступая подкованными ботинками, то комнату словно обдало ледяным ветром. Больше всего этот человек походит на ожившее изваяние какого-то языческого бога войны. И очень кровожадного бога.
      Проходя мимо императора, человек слегка небрежно козырнул ему. Саргон невольно поёжился.
      Ни об одном из фактов, упомянутых М. С. и генералом, Саргон решительно ничего не знает. А факты того… довольно неоднозначные. Какие-то тяжёлые бомбардировщики (и где она их взяла?), переговоры с колонистами, горнострелковые дивизии неясного подчинения, да и сам генерал ему вовсе не известен.
      Версия о параллельном государстве вырисовывается всё чётче и чётче.
      — Этот урод тоже плод твоего самоуправства?
      А значит что-то для неё этот урод. Чуть дёрнулось лицо, когда так назвал он генерала. Чувств скрыть не смогла. Многое говорящий признак. Кто же этот человек? Видел его император, точно видел. И не раз.
      — Никак нет, он утверждён тобой. — редкостно скучный и безразличный тон объясняет многое.
      — Когда это? Что-то не помню, такую рожу я бы не забыл. Хотя знаком он мне вроде бы…
      — Утверждён вскоре после подавления последнего восстания. Дретт Орденот. За особые заслуги.
      — Имя вспомнил. Подписывал. Но лично его я тогда не встречал, однако помню откуда-то лицо… Он давно ранен был?
      — Глаза года два назад лишился, на испытаниях ранило, а руки уже давно нет.
      Саргон в задумчивости обхватил подбородок. Всё-таки знакомое лицо. И из давнего прошлого.
      — Я его раньше знал. Намного раньше, почему-то я в этом уверен.
      Точно не пустое место для неё. Вон, как лицо перекосило. Неспроста.
      — Дретт Орденот — это фамилия. — медленно цедит сквозь зубы. В голосе — весь яд, на какой только способна — А у него ещё и имя есть. Короткое! Прекрасно тебе известное. Его и попытайся вспомнить.
      Бесится. И готова взорваться. Давно уже не видал её до такой степени на взводе.
      — Хватит говорить загадками. Я не могу его вспомнить.
      М. С. передёрнуло. Барабанит пальцами по столу. Того и гляди щепки из-под ногтей полетят.
      — Имя его тебе надо? Ну, так могу и сказать. Полное имя его Хьюгертентор. — пауза. Император непонимающе смотрит на неё. Лицо М. С. опять передёргивает, и она с плохо скрываемой ненавистью кричит. Как от боли… хотя нет, от боли она кричать не станет — Сокращённо — Хьюг!
      Императора словно ударили. Даже лицо дернулось.
      — Тот самый!
      — Да, тот самый…
      Оба замолчали. Каждому вспомнилось своё. И есть у этих воспоминаний имя. Марина. Та, которой навеки осталось двадцать четыре года. Само воплощение красоты. И всего лучшего, что есть в этом мире. Её силу духа можно сравнить с материнской. Только не было в ней её ярости и ненависти. И она была красива. Не ослепительной красотой двоюродной сестры, красотой хищницы, наряду со всем прочим оружием, мастерски использующим ещё и это.
      Нет, иной была её красота, красота просто доброго к людям человека. Наверное, доброта так влияла на внешность. Ибо она была очень похожа на мать, но ту лучший друг не назвал бы красавицей.
      Но было у неё то обострённое чувство справедливости, которое Саргон помнил у той девочки, которая сначала была его дочерью. И только потом стала М. С…
      ''Игла' — кратко сказала про неё М. С. в узком кругу. Пожалуй, это так и было.
      Иглой называли возвышающуюся в одном из самых старых грэдских городов ещё более старую стальную колонну метров тридцати высотой. Она очень древняя. И стояла на этом месте ещё до того, как пришли грэды. И те, кто жили здесь до них, тоже говорили, что она очень древняя. Она круглой формы. И довольно тонкая. И не имеет никаких украшений. И сужается к верху, заканчиваясь остриём. Идёт дождь или снег. Проносятся ураганы. Текут века, гремят войны, сменяются народы. А она всё стоит. Она, холодная и прямая игла. Проходят столетия. Но всё так же она блестит. Не берёт её ржавчина. И никогда не попадают в неё молнии. И давно она уже стала символом чего-то неизменного, Гордого и непоколебимого. Того, над чем не властны никакие бури. И того, что было и будет всегда. Масса легенд сложена про Иглу. Масса. И в легендах гордость, и ярость, и даже любовь. Только счастья в них не бывало никогда.
      В старину перед иглой давали клятвы. Сейчас к ней приходят молодожёны. А она всё стоит. И почему-то многим кажется, что смотрит она на тебя. И видит насквозь.