И свою жизнь Дина прожила очень ярко. Только никто не знал, что это была яркость подобная яркости падающей звезды, метеора, несущегося по ночному небу. Дина была обречена с детства, с той великой войны, превратившей в руины почти весь мир. Никто об этом даже не догадывался.
      Но жила бы по-прежнему, даже знай о своем приговоре и отмеренном ей сроке.
      А слава Дины росла и крепла с каждым днём.
      Саргон чувствовал, что М. С. готовит из Дины приемника. И наследник будет достойным!
      Настолько, что все сложнейшие интриги последних лет можно смело запихивать в долгий ящик. Ибо и вправду будет Дина V!
      Незадолго до болезни Дины от М. С. пришло представление на звания генерал-майора. Имя Дины в списке было первым. Через звание решили перескочить. А он тогда решил немного подействовать им обеим на нервы. Конечно, представление он бы рано или поздно подписал, никуда бы не делся. Но вполне мог себе позволить потянуть с этим пару месяцев.
      А Дина в это время заболела. И вскоре выяснилось, что безнадежно. Император её всё-таки утвердил, но дочь Софи отказалась от звания, сказав при этом 'Не всё ли равно, кем кормить червей, подполковником или генералом?
      Так же как и мать, Дина была ослепительно красива. И этим оружием тоже владела мастерски.
      Но теперь от красоты мало что осталось. Самым подходящим, что сейчас можно сказать — гниёт заживо.
      Огромные мешки под глазами, полубезумный взгляд воспалённых глаз, хриплое дыхание, вылезающие волосы, экзема. И даже заполнивший весь кабинет аромат дорогих духов не может перебить сильнейшего запаха гниющей плоти.
      Поражённый видом Дины, Саргон не сразу обратил внимание на то, что в другое время сразу бы бросилось в глаза.
      Дина в полной парадной форме даже в шлеме с плюмажем и мечом у бедра. И это та самая Золотая Змея. Впервые вот так надетая Диной.
      Это Дина-то, всегда славившаяся полным презрением к уставной форме одежды, в обычное время изо всей формы носившая только погоны, которые на её любимых кожаных жилетах смотрелись просто нелепо.
      Привычки никогда не меняет. И вдруг нате! Единственное, что на ней сейчас не по форме — длинные белые перчатки.
      — Тебе что-нибудь нужно — по возможности неофициальным тоном спросил Саргон?
      Дина криво ухмыляется в ответ.
      — Стакан водки. И быстро.
      — Есть только коньяк. Тебе не вредно пить?
      В ответ — очередная кривая усмешка.
      — Не всё ли равно? Мне осталось жить от силы два месяца. Так что…
      Даже фразочку эту от неё позаимствовала. Достойная наследница была бы… Почему была? Ведь она ещё здесь… Да нет, она считай уже там. И прекрасно знает. Но вовсе не хочет уходить. И знает, что не сделать уже ничего.
      — Так что же тебе нужно?
      Дина как-то странно принялась рассматривать его одним глазом. Император только сейчас заметил, что на второй она похоже, уже ослепла. Слишком уж странный цвет, и зрачок словно кровью заполнен. 'А ведь она уже наркоманка — подумал император — при таких болях назначают сильнейшие наркотики. Это ведь словно вид раковой опухоли. Но хуже. Облегчать такие боли… Своеобразный гуманизм. Она существует на дозах. И если ей суждено будет выжить… Впрочем, нет этого-то ей как раз не суждено' .
      — Сам догадайся!
      — Его я вам не отдам. — совершенно ровно и спокойно сказал. Пусть этот человек его ненавидит. И Дина его тоже теперь ненавидит. Но они Линка не получат. Ни та, ни другая. И пусть они, словно мать и дочь, одним миром мазаны. Но не получат они Линка. И псов своих за ним не пустят, когда он на свободу выйдет. Пусть хоть в нём какая-то частица Софи — Елизаветы будет жить. Пусть хоть в нём. Даже в нём. Софи только догадывалась, откуда взялось её второе имя. Но он-то об этом знал. И в Линке для него сосредоточена память. И о гениальной старшей дочери… И о той женщине издалека. Той, на которую по какой-то невероятной прихоти судьбы была похожа Софи. Память о ней. Елизавете. Лизе.
      А в Дине он сейчас не видел ничего от матери. А видел в ней только кипящую Еггтовскую ненависть и ярость. И простую человеческую боль. Но ничего от Софи. А вот от бешеной Марины очень даже много в ней сейчас.
      — А я и не за этим и пришла! — она явно начинает заводится.
      А вот этого-то император и не ждал вовсе. Ибо не мог он представить себе никакого иного повода, зачем он мог понадобиться той, которую все вокруг звали Чёрной Диной. Только за ЭТИМ, за смертью своего брата могла прийти к нему она. Так он думал. Но… Не зря говорят, о том, насколько темна чужая душа. Хотя эта-та душа и не темна вовсе. А попросту черна самой чёрной чернотой. Безжалостная душа молодого хищника, волею судьбы умирающего в капкане. Но клыки ещё крепки. И вполне могут лязгнуть, если слишком подойдёшь близко. Пусть говорит, что хочет. С ней держи ухо востро.
      Не зря её хотели видеть наследницей. Не зря. Достойна была бы пресловутой шапки. Только… Жалости вот не имела. Это факт. И хитра. И это тоже факт. Держи ухо востро! Не позволяй себе пожалеть её. Она на это и рассчитывает. Что ты расслабишься, может и сопли распустишь. И тогда держись! На последний бросок у неё ещё есть силы. Только какова цель этого броска?
      — Рэтерн.
      — Что Рэтерн?
      — Она не простит никогда. Если хоть раз их дороги пересекутся… Она может быть страшной.
      — Как и любой из нас.
      — С меня хватит!!!
      Совесть перед смертью что ли замучила? Вряд ли. Нет у Дины такого качества. Император уверен. Но зачем же всё-таки пришла? От М. С. Линка вряд ли спасёшь. Если она захочет с ним расправиться. Если захочет.
      — Что с ней? Надежды нет?
      — Ни малейшей. Она, по всей видимости, облучилась ещё в столице. Тогда… Я только примерно представляю, что с ней. Контакты с колонистами не помогут. Я делал запросы…
      — Опять создали яд без противоядия?
      — Да. Какие-то опытные излучатели. Применялись ограниченно. Признаны неэффективными. Они у себя уже выявили всех аборигенов, попавших под это дело. Все мертвы. Умерли и немногие колонисты, попавшие под излучатели. Она последняя. Лекарства нет и быть не может. У неё поражено всё: кровь, кости сердце, печень. Нарушены все функции, и в первую очередь, репродуктивная. Она — гибрид. И только потому не мертва.
      — До чего же гибриды живучи! Это ведь наше проклятие — умирать так!
      — Она будет только мучаться… Ты меня понимаешь?
      — Прекрасно. Но… Я не могу предложить такого. А сама она… Очень сильна. И живёт назло. Назло всему. И гордая она. Не попросит.
      — Мы словно виноваты перед ней чем-то…
      — Не будем ворошить прошлое.
      — Человек бы уже умер. Чистокровный… когда надежды нет. В таких ситуациях смерть принято ускорять. У нас так считают гуманным.
      — Она женщина двадцати семи лет. Совсем ещё молодая женщина.
      — Она воин. Как ты. Как я.
      — Она ещё и женщина. Совсем молодая.
      Некоторое время они молчат. Два могущественных государственных деятеля. Способных очень на многое. И совершенно бессильных в сложившейся ситуации. Они властны на жизнью. И способны пригласить к человеку безносую. Но не в их силах отсрочить визит.
      — Рэтерн… — глухо проговорил Кэрт.
      — Что Рэтерн?
      — Не отходит от неё… Может поговорить с ней… Пусть повлияет на неё… Видеть не могу, как она мучается. Хорошо знаю, как она страдает.
      — Подбери сопли, Элендиэленделииванкэреналандалинделиетинэртинден. Не баба. Мне тоже тяжело. Но не попросит она. Даже не намекнёт. Сражаться будет до конца. Хотя и знает — всё бесполезно.
      — Рэтерн…
      — Что опять?
      — Она как на врагов смотрит. На меня. На тебя даже. Словно виноваты мы чем-то.
      — Может, и так. И она права.
      — Может, и так…
      — Вот был человек. Жила, воевала, вроде бы даже любила. И вот ушла, а что от неё осталось? Неужели только новые пули, пистолет и взрывчатка, принятые на вооружение? Это что, память о человеке? Она была молода, может быть даже слишком молода. А какой у неё была жизнь? Вряд ли слишком лёгкой. Её звали Чёрной Диной. А была ли у неё настолько черна душа, как о ней слишком многие говорили? Теперь мы этого никогда уже не узнаем. Будем ли её помнить? А давайте попробуем быть честными! Звёзды сгорают мгновенно. И она из таких и была. А вряд ли её будем помнить. Слишком мало она жила. И слишком плохо мы её знали. И лучше уже не узнаем никогда. Она называла меня своей сестрой. А я только незадолго перед концом смогла понять, какой же она на деле была. Зачем она прятала так глубоко свою доброту и нежность? Мы не видели этой её стороны, зато слишком хорошо знали другую. Как удобно видеть чужую броню, и не замечать, что под ней. И мы словно виноваты перед Диной, что много не разглядели в её душе.
      — Ты понимаешь, что фактически послужил причиной смерти Марины и Дины, и М. С. до сих пор хочет тебя убить, и жизнью своей теперь ты целиком и полностью обязан мне?
      Он медленно произнёс в ответ:
      — Жизнью я обязан только своей матери и отцу, тем что не умер в этом году — только тому, что промазали люди гораздо лучшие меня или вас. Лучше бы было, чтобы одна из них не промазала. А что до смерти Дины, так в этом есть и ваша вина, ибо это вы способствовали её смерти, тем, что не дали ей прикончить меня.
      Сама М. С. не обвиняла императора в подобном, хотя их последний разговор был довольно нервным, и чуть не кончилась вызовом реаниматоров… Вопрос только, к кому. Инфаркта у бессмертного быть не может, а вот инсульт — вполне. Да уж, сыночек Софи-Елизаветы, жесток ты. Под стать потомку Чёрной Дины, и Дине по прозвищу Чёрная.
      Да, парень не слаб, хотя, если без эмоций разбираться, и не чета Дине. К счастью. Или нет? Император ведь и сам раньше задумывался о сказанном им сейчас. И ни к какому выводу не пришёл. Вернее, не захотел додумывать до конца. Хотя и так всё было понятно, и М. С. вероятно, думает тоже самое, что её персональный враг.
      — Ты я вижу, вовсе свою жизнь не ценишь? Я ведь могу просто вот так щёлкнуть пальцами, и ты исчезнешь.
      Линк ухмыльнулся в ответ. Саргон уже видал такие усмешки у людей, которым всё равно, будут они жить или умрут. У фанатиков. Или висельников. Но Линк-то ни к тем, ни к другим теперь не относится.
      Да, совсем позабыл, ещё М. С. умеет ухмыляться подобным образом. А вот язвительная мать этого типа так не умела.
      — В стране всё уже давно решается щелчками вовсе не ваших пальцев. Она ведь если захочет, без труда достанет меня даже там, где я нахожусь. И никто не сможет ей помешать. Она с вами, а не со мной в кошки-мышки играет.
      — А как ты думаешь, далеко ты пройдёшь по улице, если я тебя сейчас выпущу? Они ведь тебя может, там уже стерегут.
      — Это их право, а если постановление об амнистии не отменено, то вы и так обязаны выпустить меня не сегодня завтра.
      — Допустим. И что же ты будешь делать на… свободе?
      — Я не смогу теперь забыть, кто я. Просто постараюсь жить, как человек. Только и всего. Я ведь не только стрелять умею. В политику точно никогда больше лезть не буду. Во! Налазился в неё по уши! Хватит! С меня достаточно. Слишком уж это дело грязное. И крови слишком много проливается бессмысленно. Ничьим оружием я быть больше не желаю. Одни меня использовали несколько лет, теперь другие хотят того же самого. Только я этого уже не хочу совершенно. Тебе врёт лучший друг, и говорит правду злейший враг. Значит, таков ваш мир огненных людей. Мир, где зачастую проще сгореть, чем понять, где свой, где чужой. Ну и горите вы и сжигайте друг друга. Только без меня. С меня хватит! Не для меня тот мир, где живёте все вы, и все ваши враги. Вообще, не для людей он. А для зверей двуногих. Я был кем-то вроде одного из этих зверей. И больше быть им не желаю. Может, злы не мы, а заполнен злом мир изначально. Не знаю. Но ведь и мы меняем мир, и он меняет нас.
      — Посмотрим, далеко ли ты от нашего мира сможешь уйти. Когда тебя выпустят — закончил он со значением.
      Всё как во сне. И вправду выпускают. Именно по тому указу, в истинность которого он не верил. Только не несёт свобода радости.
      Они сдержали слово. Все сдержали.
      Заполняют документы. Спрашивают фамилию. Об этом он уже думал. Материнской ему не носить. И сам считает, что не достоин. И уверен — не позволят. Какой из него Еггт или Саргон. Так, название одно больше. Придумывать что-либо с потолка тоже не стал.
      Фамилию отца помнит. Её и назвал. Пусть в нем продолжится род. Из другого мира отец пришёл. Здесь нашёл и любовь, и смерть.
      Но Линк сейчас не думает о будущем. И о настоящем. Только о прошлом. Машинально отвечает на вопросы. Машинально подписывает бумаги.
      Документы и тонкая пачка денег в кармане.
      Через двор впервые идёт один. Проходит КПП. Они только сверились с какой-то бумагой. Дверь захлопнулась за спиной.
      И всё.
      Свободен!
      Она открыла сейф. В последний раз. Больше не понадобиться. Кончился великий род. Кончились Еггты. Она последняя. Ничья рука больше не коснётся Золотой Змеи. Ничья. И никогда. Сбылось старинное пророчество. Даже дважды сбылось. Всегда. Уже несколько сотен лет Глаз Змеи менял владельца при жизни того, у кого была Золотая Змея. Глаз Змеи по-прежнему у неё… И останется при ней до конца.
      Была Младшим Еггтом… А стала последним. Всему на свете есть предел.
      Сейф изнутри обделан бархатом. И в бархатных креплениях покоится она. Дине, как и матери не пришлось использовать прославленный меч в бою. Но клинок знал их руки. И бывал в боях, пусть и не появляясь из ножен. Алмазный глазок на рукояти словно подмигнул М. С… Прощаясь.
      Кто знает, есть ли у такой вещи душа? А если есть, то что она чувствует? Клинок пробуждается, когда его берут в руку. А так словно спит. И сну продолжаться вечно. Никто больше не коснётся рукояти.
      Достойным Еггтом была последняя хозяйка клинка. Пусть и взбалмошной немного, но всё равно достойной. А теперь осталась только ты. Последний Еггт. Последний Младший Еггт. Одна на всём белом свете.
      Жизнь. Просто жизнь ушла из стен этого дома вслед за Диной. Ушло веселье, пусть и довольно сумбурное. Ушла молодая энергия. Больше не звучать задорному смеху этой довольно ветряной красавицы. И никогда больше не раздастся в этих стенах детский смех. И не затопают ничьи маленькие ножки.
      Она ведь говорила незадолго перед болезнью: 'Не знаю, как насчёт замужества, а ребёнок в ближайшие два года у меня будет' . М. С. не возражала. Пусть жизнь идёт своим чередом. И появится ещё одна Дина. В чём-то похожая на мать, а в чём-то и очень отличная. И пусть в доме вновь начнётся полный бедлам. Только по вине уже другой Дины.
      У Еггтов почти всегда так: первый ребёнок — девочка. И называют её обычно в честь матери. Дина не особенно жаловала традиции, но этой бы стала придерживаться. И забегала бы по дому новая Дина.
      Которой теперь никогда не будет.
      Мечты- мечты. Сама ведь тоже устала. В империи незачем убивать императора. Грозный старик… или старуха умрёт и сама. Подождать только надо. Бить надо наследного принца. Или надеяться, что тот сам свернёт себе шею. А дело рухнет после смерти императора. Сколько раз уже так бывало. Пока уходить не собираешься… Теперь уже и не сможешь. Дело оставить не на кого. Теперь не на кого. И тащить ношу эту теперь предстоит до самого конца. Тяжёл, до чего же тяжел этот лёгкий и тоненький трёхзубый венец с голубым камнем. И снять его теперь можно только с головой.
      Не передать венец Дине. И нет даже близко кого-то иного. Все только исполнители. Кто с мозгами. А кто без, но с амбициями. Как всегда.
      Сколько жизней ушло вместе с ней? Одна… может, две или три. Что теперь думать о пустом? Ничего уже не изменишь. И ничего не вернёшь.
      Дина! Потух тот вечно живой огонь. Озорной, немного дурашливый, а временами, как и любое пламя, смертоносный. И как всякое пламя, притягательный.
      Сильно обезобразила болезнь лицо и тело. Но когда прощались, она снова казалась прекрасной. Словно спит она. Подобные рукам древних богинь руки лежали на мече. Том самом, с гардой из рыбок. 'Не думал, что таков будет конец этого оружия, уверен был что меч будет жить дольше, чем я' — сказал Кэрт.
      Народу пришло много — в основном те, кто служил вместе с ней или учился. Многие привели детей. И залпы последнего салюта. И Рэтерн с абсолютно одеревеневшим лицо. Она до самого конца рядом с Диной. А та до последних мгновений находилась в сознании. И могла говорить. И довольно много говорила. Пока оставались силы. Она умерла на рассвете. А всем казалось — конец будет предыдущим вечером.
      Та ночь… Последний бой Чёрной Дины. За то, что бы увидеть зарю нового дня. Какие остатки сил ей пришлось приложить. Что бы держаться. И не умереть. И всё-таки увидеть, как забрезжит восток. И выигран этот бой.
      И очень ярким оказался тот день.
      Хоронили её утром следующего. Всё уже подготовлено заранее. Давно уже знали — конец предрешён. Кладбище. Та березовая аллея. В начале которой лежит Кэрдин. В основном на ней старая гвардия. Но есть и молодые. Венков и цветов легло очень много на свежий могильный холм. А на фотографии она улыбается. Это одна из её любимых фотографий. Ей тогда восемнадцать лет. Хотя и не очень удачен снимок. У Дины всё-таки немного крупноватый рот, и белозубая улыбка кажется наклеенной. Но лихим огоньком пылают глазки из под длинной чёлки. Раздувает волосы свежий ветер. На берегу моря сделан снимок. В начале пятого месяца. Ей очень нравился этот снимок. И плевать, что такая жизнерадостность неуместна в таком месте. Правильно сделала Рэтерн, взяв такую фотографию. Не умела Дина предаваться унынию. И пусть её такой и запомнят.
      Завтра будет лучше, чем вчера. Так она думала. Так и жила. Неслась по жизни с грохотом и треском. Как метеор по небу. И подобной полёту метеора и оказалась её жизнь. А прозывали её Чёрной Диной. В чём-то за дело. А в чём-то и нет. Только трудно оказалось разглядеть в ней другую сторону. Зачем так глубоко прятать доброту? Теперь уже никто не даст ответа.
      Сейф заперт. Навеки.
      Ещё одна страница жизни перевёрнута. И так будет не хватать кого-то на следующей! В который уже раз хоронишь верных соратников и друзей. Давно уже потерян счёт. Почему? Нет ответа…
      Подбери сопли. Скоро придут с докладами министры. А завтра прием кэртерского посла. И не разобраны бумаги. Дел масса. И все срочные. И все неотложные. И всё надо решить как можно скорей. На чувства уже нет времени. Дела не ждут.
      Но в дверях развернулась, и взглянула на сейф.
      Всё-таки жалко Дину. Очень жалко. И стыдно перед памятью Софи-Елизаветы. Не уберегла ты её детей. Никого из дорогих тебе людей уберечь не смогла. И не твое ли пламя всех их сожгло? Нет, и не будет ответа.
      Рэтерн вошла. М. С. сидит за тем самым столом в том самом знаменитом кабинете. И внешне она снова прежняя. Только Рэтерн не забыть, какой она была на похоронах. Лопнул стержень. Надломлена М. С… Не ослабела. Но надломлена. Устало посмотрела на Рэтерн. Хоть перед ней можно не изображать всезнающую машину.
      — Скульптор. Очень известный. Я у многих бывала. Смотрела работы. Но только он показал мне кое-что… Вызовите его. Он уже не молод. И был знаком с её матерью. И сам думал о памятнике. Ей. Софи-Елизавете. Но согласился, что таким может быть и памятник её дочери. Ибо они обе были прекрасны. Пусть покажет эскизы и модель. Это нечто. Если создаст что-то подобное. Это не памятник. Не статуя будет. Чудо! Просто чудо! И в веках останется такая Дина. И её Мама. И будут вечными. И всегда о них будут помнить люди. Ибо скульптор гений. И замысел этот нечто. Богиня весны. Короткой и вечной. Достоин её будет такой памятник.
      М. С. кивнула. Память о Дине должна остаться. И она останется. Только… Почему вновь и вновь уходят лучшие? И нет ответа на этот вопрос.
      Скользнул взгляд по фигуре. И в который раз уже зацепился за 'Лунный цветок' , так и не спасший свою хозяйку. Единственная вещь Марины, которую кэртерка взяла себе. Не по прихоти. По древнему обычаю. Мечом убитого подло должна быть свершена месть. Старший член рода должен назначить мстителя. Так это звучало на их языке. Хотя мститель должен был в первую очередь найти убийцу, и либо покарать его сам, либо сообщить главе клана. И тот требовал выдать убийцу у главы враждебного клана. Чаще всего выдавали. Ибо иначе клан шел войной на клан. А в такой войне не щадили никого.
      Но убийца мог остаться и безымянным. И долг мстителя оставался невыполненным…
      Когда-то в сущности ещё девчонка взяла ни разу ни обнаженный в бою клинок. Взяла, чтобы забрать жизнь только одну жизнь. И теперь она знает, чью.
      Сумбур в голове у дитя двух культур. Ей четвертый десяток, у неё дети. Она зрелая женщина. С одной точки зрения. Но есть и другая. И по ней перед М. С. стоит просто взбалмошная девчонка, конечно, искренне переживающая о двух погибших сестрах. Но не дело ребенку играть с оружием.
      Насколько знает М. С., кэртерки редко заводят детей раньше пятидесяти. Не из-за физиологии. Из-за моральной неготовности.
      Рэтерн не найти Линка. Слишком уж велика страна. Кэрт ей не скажет, даже если узнает… Хотя поди разберись, насколько перепутались обычаи разных времен и разных народов.
      Но столкнись она с Линком — и молнией вылетит из ножен 'Лунный цветок' . И пусть Рэтерн фехтовальщик куда слабее М. С., но сильна у кэртерки воля. М. С. не запрещала ей охоты. Ибо знает — бесполезно.
      Рэтерн не станет кружить по свету в поисках врага. Но рано или поздно столкнется с ним. И никто. Даже М. С. не смогут воспрепятствовать рвануть из ножен 'Лунный цветок' .
      Линк медленно идет по городу. Так он бродит уже, наверное, часа три. Точнее не знает, а на часы не смотрит. Не до того. Слишком уж много мыслей зараз крутится в голове. Это тот самый огромный, и не только по нынешним временам, город. Тот самый город, который он сам в пропагандистских выступлениях, называл бывало, сердцем зла. Это и было одно из сердец, только не зла, а просто мира, жившего по другим законам. Однажды он здесь уже бывал… Только лучше не вспоминать об этом. Хорошей памяти по себе он тогда не оставил… Саргоновцы его и вправду выпустили. Как и обещала М. С. несколько месяцев назад. Только вот слишком много всего произошло за эти месяцы. Он уже не был прежним. Слишком круто несколько раз за этот год менялась его жизнь. Лидер повстанцев, военнопленный, перевербованный агент, личный враг главы этого государства, почему-то пощажённый ей, и наконец, просто человек, пытающийся начать обычную жизнь. Только дадут ли ему это сделать?
      Профессиональные навыки оставались при нём, и вскоре после того, как железные двери захлопнулись за его спиной, он понял, что за ним следят. И 'пасут' его вовсе не пресловутые люди в штатском. Они все в форме. Парадной. И разных родов войск. И они, похоже, и стремились, чтобы он их заметил. Они словно ждали от него чего-то. Какого-то действия, после которого они и сами смогут начать действовать.
      Желают свести старые счёты? Может быть. Больше-то им всё равно ничего не может быть нужно от него. Император его предупреждал, но он сам выбрал свою судьбу. Дурак! Он ещё на что-то надеялся, что-то даже планировал. У него в кармане лежала довольно приличная пачка денег. Пособие амнистированному, не имеющему иных средств к существованию. Три месяца на эти деньги можно вполне прилично жить. А дальше — иди работай, благо отказать в приёме тебе не имеют права. Власть тебя простила.
      Власть — может быть. А вот люди — далеко не все. Как вот эти пятеро. Что же, пора бросать делать вид, что ты их не замечаешь. В этих районах города хватает пустынных улочек. Если они хотят свести с ним счёты, лучшего места не найти. Что же, покончим с этим поскорее. Он свернул в одну из таких улочек, и пошёл помедленнее. Пусть догоняют. Весь день за ним бегают. И остановился, буквально как вкопанный. Многое, очень многое изменилось за эти годы. Но у него прекрасная память. И полдня он просто не отдавал себе отчёта в том, куда его несут ноги. А принесли сюда… Он уже был здесь много лет назад!!!
      Это ТА САМАЯ улица. И она упала вон там, у того серого бетонного забора. На том месте растут цветы. Кто-то отметил это место. И не трогают их люди. Они знают, они помнят о ней. И проклинают его. Цветы ещё не успели отцвести. Они смотрятся таким противоречием на фоне грязного асфальта и серого забора. Каким она сама была противоречием всему этому жестокому миру. А он стоял почти там же, где и сейчас… Что же, прошлое пришло и за ним.
      На той стороне улицы остановился военный грузовик. Из него выходят ещё двое. Интересно, это их приятели, или как? Судя потому, как уверенно двинулись точно посередине улицы, и прямо на него, неспроста их машина здесь остановилась.
      Они остановились метрах в пяти от него. Два капитана. Судя по виду — его ровесники. Один — в форме безопасности. Другой — артиллерист. И лицо словно судорогой сведено. Он тоже остановился. Никаких сомнений — они знают, кто он, и чего им от него надо. Он тоже догадывается. И спокоен. Линк давно уже знает, что вряд ли умрёт своей смертью. Эти семеро решили стать посланцами Безносой. И не хуже его знают, что это за улица. И наверняка думают- есть какая-то справедливость в том, что столкнулись с ним именно здесь. И каждый из них очень жалел, что тогда не оказался здесь. Любой бы принял пули, предназначавшиеся ей. Впрочем, окажись тогда здесь любой из них, всё бы пошло по иному… Да один, похожий на них, тогда и успел. Почти.
      Дуракам счастье — почему-то вспомнилось Линку. Хотя они были не дураками, а считали себя передовым отрядом борцов за новый мир. А были просто слепцами. И только Линку и суждено было прозреть. Только, слишком поздно. И какую за это пришлось заплатить цену!
      Он считал, что смерти тех, кого он считал своими друзьями, по крайней мере, окажутся не напрасными. Ибо им, пусть ценой жизни удалось свершить действительно, нечто значительное. Убить саму М. С.! Но…
      Тогда он так и не понял, кого убил, ибо просто не знал, что у М. С. есть дочь. Ему сказали, что это была какая-нибудь обманутая женщина, слепо подражавшая своему кумиру. Случайная жертва великой борьбы! Так ему сказали тогда… Он ответил… Тогда он ничего не ответил, ибо послышалась ему в этих словах ложь. Много позже Линк понял — они поняли, кого он убил. И промолчали. Но именно тогда закралось в душу сомнение. Твёрдокаменной была уверенность. Но появилась в ней крошечная трещинка, которая потом расколола и обрушила всё. Он подумал тогда 'Может, я и борец за великое дело. Но я не в коей мере не убийца беззащитных женщин' . Он и потом старался быть именно борцом.
      Теперь он думал, что лучше бы было с этой самой проклятой уверенностью тогда и повалиться лицом в грязь на этой улице с чьей-либо пулей в сердце.
      Каким-то звериным чутьём он почувствовал, что подошли и те пятеро. И стоят у него за спиной, чего-то выжидая. Он решил, что тот, из безопасности, главный у них. И он сказал, обращаясь к нему.
      — Делайте, что должны. Я не побегу. Только скажите одно. Кто послал? Старшая? Или это последняя воля младшей? От чьей руки я умру.
      Некоторое время было тихо. Потом раздался голос у него за спиной.
      Он резко обернулся. Смерть лучше встретить в лицо. Говорит молодой майор. А рядом стоит подполковник явно старше любого из них лет на десять- пятнадцать. Линк почему-то подумал, что именно подполковник ненавидит его больше всех. И стрелять будет первым. Что-то во взгляде у него такое… Но пока говорит майор.
      — Слушай сюда — он сделал паузу, похоже, с огромным трудом далось ему не заполнить эту паузу словом 'погань' или другим в том же духе. И чувствовалось, что тяжело, очень тяжело, говорить ему с Линком. А другие говорить не смогли бы вообще. Другие хотели стрелять. Другие хотят крови. Но что-то их держит. Только вот что? — Слушай сюда. Я знаю, чего ты от нас ждёшь. Но не дождёшься ты этого. А знаешь почему? Она тогда уже при смерти уже была. И послала за мной. И я пришёл. Она хорошо меня знала. Очень хорошо. И она попросила… Понимаешь, она попросила меня!!! 'Не трогай его. ' И просила передать это остальным. Иные из нас выполняли в своё время её приказы. Но никто из нас и никогда не слышал от неё просьбы. Только эту! Первую и последнюю! Единственную! Это было последнее, что я от неё слышал! Она больше ни с кем из нас не говорила. И к себе не звала. И мы решили выполнить её просьбу. И даже Сама её послушала! Но ты должен знать, кому ты обязан жизнью! Почему, почему она решила тебя пощадить? Ты ведь её волоска не стоил!!! Ты по милости Дины на свете живёшь, и ещё будешь эту землю поганить. Запомни, только по её милости ты ещё червей не кормишь. И мы все так решили. Даже он. — майор кивнул в сторону подполковника — Хотя у него-то оснований убить тебя больше, чем у нас всех вместе взятых. Запомни это. Сейчас мы уйдём. И как у вас говорят, не дай бог, что бы нам пришлось пожалеть, о выполненной просьбе. Запомни это! Ибо иначе мы тебя из-под земли достанем. И сама М. С. нас не остановит. Понял. Живи! Наслаждайся жизнью! Если сможешь.
      Они как по команде развернулись и пошли назад. Чуть задержался только подполковник. Казалось, он с трудом сдерживает желание всё — таки рвануть из кобуры пистолет. Но чья-то дикая воля запретила это ему. Недолгой была эта борьба. Он тяжело вздохнул, и словно сгорбился. Что-то словно не давало ему права свершить то, что он явно очень давно хотел свершить. Плюнул он в сторону Линка, развернулся и пошёл вслед за остальными. Они ещё не дошли до конца улицы, а за спиной Линка уже завёлся мотор грузовика.
      Который раз за этот проклятый год с ним разминулась Безносая? Он уже сбился со счёта. Зачем? Ради чего берегла его злая судьба? Почему проходили мимо предназначенные ему пули? А ведь почти в упор шли эти пули. Зачем же судьба так подшутила над меткими стрелками? И оставила жизнь ему. Зачем?
      Наверное, впервые Линк понял, почему М. С. иногда называют жестокой. Она перевернула ему душу и чуть не сделала одним из своих соратников. Но… Она же сколько угодно раз могла его убить и после. И пощадила. Беспощадная.
      Она не пощадила. Она такое жестокое наказание отмерила ему. Воистину, драконье у неё сердце!
      Живи!
      С этим камнем на душе и осознанием своей вины. Посмотрим, как легко тебе жить будет, и не повесишься ли ты на первом суку. Легко ли будет жить, зная что тебе дышат в спину. И видят твой каждый шаг. И любой день может стать последним.