Чужаков, устроивших им всем такую жизнь? Запаниковавших солдат, потерявших мальчика? Или того гада Гретта, который так здорово промывал ему мозги все эти годы? Смысла нет разбираться. Гретта — то вот-вот поймают. И расстреляют. Но и Линка есть за что расстрелять. Он преступник, с какой стороны не посмотри. Он был одним из главарей повстанцев. Линк Еггт! Сын Софи Саргон! Будь его мать жива… Как бы она поступила? Она ведь и застрелить его могла бы. И наоборот, попытаться спасти, возможно, и ценой своей жизни. Софи-Софи, ты всегда была такой сложной и непредсказуемой. И честной. И к себе, и к другим.
      А твой сын одновременно и преступник. И жертва. И как с ним поступить? Он ведь очень много знает. И он почти сломлен. Случай? Конечно. Но им не помешает воспользоваться. Кто он, наружу может и не всплыть, ибо таких частенько судит особое совещание. А судопроизводство там довольно упрощённое. И этот орган полностью подконтролен ей.
      — Лучше бы Чёрная Дина тогда не промазала. — сквозь зубы выдавил Линк. Слишком легко разрушила М. С. всё то, чем он жил раньше.
      Его снова отвели в камеру. Только вот несколько иначе он смотрел теперь на всё. В том числе и на происходящее с ним. Он, злейший враг Чёрных Саргоновцев вдруг оказался сыном одной из них. И возможно, лучшей из них. Он убивал Чёрных. И они платили повстанцам тем же. Не ему решать, кто там был более жесток. Он уже не верил в успех дела за которое сражался. Только никто не знал об этом его неверии. Он ведь был почти символом для очень многих.
      Только вот его-то всю жизнь обманывали. М. С. он ненавидел по личным причинам. Но причин-то и не было! М. С. крута, зла, жёстка и временами жестока. А сам-то лучше был? Та хоть могла что-то создавать. А он-то мог только убивать. И ничего больше. За что они сражались? Разве искренне помогали им колонисты? Да нет, они просто испугались усиливающихся с каждым днём Чёрных. И старались попросту натравить на них всех, кого могли. В том числе, и Линка. А борьба-то с каждым годом становилась всё более и более бессмысленной. И одновременно, всё более и более кровавой. И обе стороны почти одинаково жестоки. А вот с Чёрными становилось всё тяжелее и тяжелее воевать. И крестьяне, раньше безоговорочно поддерживавшие повстанцев, стали сдавать их саргоновцам. А те двигались всё дальше и дальше в глубину бывшей своей территории. И двигались, словно машина, рубящая всё, что попадало в неё. И не повстанцам её останавливать. Свой-то главный бой — бой за поддержку местного населения они уже проиграли. Они не могли дать людям спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. А для многих это главное. А вот саргоновцы оказались способны на это. А лидеры повстанцев умели только болтать. Делать же… На страхе да клятвах крови далеко не уедешь. А что до холмов на окраине деревень, в которых зарыты подписанные кровью договоры о вечной поддержке повстанцев. Явятся саргоновцы и даже не с автоматами, а с лопатами, разроют холм, выроют договоры, соберут мужиков, разожгут костёр и давай читать 'Ты такой-то вот твой договор. Мы освобождаем тебя от этой клятвы. И пусть она сгорит. ' И летит всё в огонь. Потом уезжают. И никого не трогают, и с собой не увозят. Только вот повстанцем в такую деревню лучше больше не соваться. Сдадут при первой возможности. Народ повстанцам верит всё меньше и меньше. Линк это понимал, и ещё совсем недавно мучительно думал о том, как выйти из сложившегося положения. Ничего сколько-нибудь дельного он придумать так и не смог.
      А лично ему сейчас главное — разобраться в себе.
      Среди повстанцев он слыл почти что гуманистом, ибо был принципиальным противником любых акций устрашения и несколько раз под тем или иным предлогом не допускал участия в этих мероприятиях своего отряда. Причин он не объяснял, но вполне справедливо считал, что вспарывать животы беременным — не лучший способ повышать свою популярность. Саргоновцы при всех своих недостатках, подобных номеров не выкидывали, по крайней мере, он про такое не слышал. А вот про методы сбора 'Налога свободы' иными командирами он знал предостаточно. И даже сам расстрелял парочку особо ретивых сборщиков.
      Приносят результаты анализа. Делался без указания имён. И даже не вполне понятно, для какого именно отдела. Секретность соблюдена полностью. Требовалось подтвердить, возможно ли родство объектов А, Б, В и Г. Читает М. С. с самой кислой физиономией. Она достаточно понимает в медицине что бы для чтения заключения не требовался консультант. Предварительные результаты — родство вполне возможно. Особо медик выделил наличие у трёх объектов генов чужаков. У объектов Б и В- в меньшей степени, чем у объекта А. Анализы будут продолжены. Но М. С. и так уверена — результаты совпадут с предварительными.
      Да уж, ситуация. Пристрелила бы Софи сестрёнку за подобную новость или как? А на сыночка какими глазами бы глянула? Сергей-то был не настолько импульсивным. А вот Софи… Ну, да сейчас не до воспоминаний.
      Есть ещё император и Дина. Их-то новость тоже касается. Только под каким соусом подавать? Или не подавать вовсе? Или подавать, но не всем?
      Сначала разберёмся, как блюдо сготовить. А там поглядим. Может, тип этот и не безнадёжен. Не часто удаётся из-под ног всю почву выбить. А с ним такое и произошло.
      Попытаемся перевербовать. На родственные чувства времени нет. Железная М. С. чётко решила — будет Линк перевербован — будет жить. Нет — значит нет, она бандитов не спасает. Она машина. Часть и важнейшая другой. Имя которой — ИМПЕРИЯ. И её задача — уничтожать всё, что может большую машину повредить. А пока часть вроде неё на месте — машина не сломается. Линк в машину попал. И выйдет ли целым — зависит только от него. Исчезнет он без следа. И кроме М. С. и знать-то никто не будет, кем он был. Машина многих перемалывает. Ибо зачастую иначе нельзя. Машина-то тоже живая…
      Сейчас Линк просто преступник. И числится за ним столько… Суд будет простой формальностью. Если вообще состоится. Не будь приказа М. С., его расстреляли бы сразу после захвата. Ну, в крайнем случае, собрали бы военно-полевой.
      Она и сейчас может позвонить в третий сектор безопасности и приказать оформлять документы на перевод. И всё. Свои тайны Линк унесёт в могилу. И сам вскоре исчезнет.
      — В твоем аппарате у кого-то специфическое чувство юмора.
      — В чем именно проявляющееся?
      — Да вот пришло мне письмо с кучей печатей и курьером. А в нем сказочка похлеще лучших новогодних наших и довоенных мирренских фильмов. Свежепойманный мной уголовничек оказывается-то братец мой родной без вести скопытившийся. И как всё убедительно расписано! Чуть было не поверила. Только глянула на дату, и обнаружила первое четвертого, тут же вспомнила о твоей второй национальности. Смеялась жутко. Так тонко меня ещё никто не разыгрывал! Но всё равно: можно я шутника побью как-нибудь?
      М. С. даже не улыбнулась. Барабанит пальцами по столешнице.
      — Это чистая правда, Дина. Я давно уже утратила чувство юмора.
      — Что!?!?
      — Этот Линк и в самом деле твой брат. Внимательней читать отчёт надо было.
      — Он сломлен. Ещё не с нами, но уже и не с ними.
      — Не верю я в подобных союзничков.
      — Он пока не союзник.
      Человек вошёл в приемную М. С… Внешне совершенно обыкновенный капитан МВД. Немного постоял, словно раздумывая, а потом подошёл к одной из приёмных книг. Писал он не долго.
      На приём записаться мог любой. Естественно, что не любой попадал. Часть дел шло для разбирательства в местные администрации, часть — в другие ведомства.
      Но каждый чиновник в канцелярии знал список имён и номеров дел, относительно которых было дано указание — этих людей или по этому вопросу — на приём немедленно! В любое время суток!
      Человек пришёл перед самым закрытием приёмной. Обычно разбираться с записавшимися начинали на следующий день с утра. Но закрывая книгу, чиновник машинально взглянул на последнюю запись. У него хорошая память на параграфы должностных инструкций. И он сразу вспомнил указанный в одной из них номер дела. И то что любого пришедшего на приём по этому делу следовало вызывать немедленно. Чиновник также знает, что именно скрывается за безликим номером. И насколько этот вопрос важен. Начальства уже не было, а человек тот ушёл. Чиновник позвонил начальству домой. Начальник сначала взвился, но едва услышал номер, как тон его немедленно изменился, и он сказал, что немедленно доложит министру
      (непосредственного выхода на М. С. он не имел).
      Министр безопасности был идеальным исполнителем. И он по сегодняшний день ощущал себя словно вроде заместителя у своего грозного предшественника. Перед М. С. он до сих пор откровенно робеет. А его самого побаивались подчинённые. Но дело было слишком серьёзным. Начальник приёмного отдела попал на заместителя министра. Тот тоже был не в восторге оттого, что его побеспокоили после завершения рабочего дня, но узнав, о чём идёт речь, и он сразу переменился.
      Любое другое сообщение, попавшее в канцелярию, доходило до М. С. сквозь самые различные фильтры. Это же прошло словно горячий нож сквозь масло. И на то есть причины.
      Министр несколько минут сидит в раздумье, потом поднимает трубку телефона.
      Секретарь вежлив и хотел назначить министра на приём первым на завтрашнее утро. Но министр назвал номер. И его соединили немедленно.
      М. С. в кабинете одна. И никто не мог видеть, какая гримаса боли исказила лицо. Но министр слышал, как она почти прошипела ему в трубку ответ.
      Приказы, как известно, надо выполнять.
      — Странный у неё сегодня взгляд — сказал один из секретарей.
      — Да. С утра она не так смотрела. И рука у неё немного трясётся. Может, стоит вызвать генерал-полковника. — это тот секретарь, которому вчера позвонил министр. Он весьма и весьма осведомлённый человек. И догадывался, какие эмоции мог вызвать у М. С. тот звонок.
      — Пожалуй, но дело надо представить так, словно он приехал по своей инициативе.
      — Об этом он и без нас догадается.
      — Говори! — почти прохрипела М. С., или это ему так показалось.
      — Так не о чем говорить. Он ведь и так у вас.
      Она рухнула в кресло и сдавила пальцами виски.
      — У меня это где?
      — Вчера я видел его в центральной тюрьме.
      Не убирая рук от лица, М. С. сипло сказала.
      — Уверен?
      Он кивнул, но сообразив, что М. С. его не видит чётко сказал.
      — Абсолютно. Он шёл под конвоем от блока 'А' к блоку 'С' . Это он. Заматерел только, но не слишком изменился. У меня очень хорошая память на лица.
      Она взглянула на него взглядом, который переполнен бесконечной мукой и ничем больше, и сипло не сказала, а буквально выдавила из себя.
      — В настоящее время в тюрьме нет подозреваемых по этому делу.
      — Я абсолютно уверен. Я видел его там и смогу опознать.
      М. С. ещё раз взглянула на него, но теперь уже взглядом затравленного зверя и хлопнула по кнопке вызова машины.
      Значит, ещё раз встанет та ночь. Перед самым рассветом. И дождь. И девять тел, лежащих в ряд. И раскисшая земля на берегу реки. И он, тогда старший лейтенант. Смертельно белое от потери крови лицо. Он даже не стоит, а буквально висит на плечах двух солдат. Один из этих девятерых застрелен им несколько часов назад. Его подводят к каждому. А он еле шепчет: 'Не он… ' И следующий, и ещё один.
      И чей-то голос: 'Ещё двое прыгнули в реку. Мы стреляли по ним. Там глубоко. Течение сильное, и река после дождей разбухла. Вода уже холодная. Не уйти им… ' Одно тело вскоре нашли. Другое же…
      Всем, абсолютно всем хотелось, что бы он утонул. Она сама тоже на это надеялась. Была бы в этом хоть какая-то крошечная доля справедливости. Справедливости из древних времён, когда схваченный с поличным убийца не доживал до следующего рассвета. И она ощущала довольно большую долю своей вины в произошедшим. Дочь ведь была очень похожа на неё. И они обе не боялись гулять по ночному городу без охраны. Одна — потому что ни черта не боялась, и свято верила, что всегда сумеет выхватить пистолет первой… Другая — просто она считала что если не делать людям зла, то и они его тебе не сделают… Странная немного реакция на мир для человека, выросшей среди если и не злых, то безусловно очень суровых и жёстких людей. Но такой она была. Марина Саргон.
      Её ведь именно поэтому и застрелили. Фигура, черты лица — всё одно. Дочь приняли за мать. А мать слишком многие ненавидели, и очень много у неё врагов. А смерть не стёрла с лица Марины какого-то странного неподдельного удивления с примесью испуга. Она так и не успела понять, за что? Так и не успела…
      Откуда подняли её саму? Кто именно? Она потом так и не смогла этого вспомнить. Но что именно ей сказали, помнит точно: 'На их высочество совершено покушение. Состояние критическое' . А она уже поняла в этот момент, что Марины больше нет.
      Говорят, материнское сердце, предчувствие… Не было его, был день как день. В чем-то серый и обыденный. Такой же, как и вчерашний… Но ставший тем днем, про которые говорят ' Это было до, а это после' . Того дня. Ударившего страшной тьмой.
      А Кэрт не верил. На многое был способен гениальный врач. Но выше человеческих сил — поднять мёртвого. Пуля пронзила сердце. Она умерла мгновенно. И видела убившего её. Он знал, что потерпел поражение, не успев начать боя. Иным казалось, что его из реанимации придётся уводить силой. Но он и все остальные вышли сами. И не было на нем хирургической шапки. И боялся он смотреть М. С. в глаза. Хотя совсем не было его вины.
      Кэрдин… Дождь хлещет как из ведра, а у неё на голове ничего нет. Кто-то держит над ней раскрытый зонт. Она стоит засунув руки в карманы длинного кожаного плаща. Смертельно белое лицо абсолютно ничего не выражает, в углу рта зажата потухшая сигарета. А она стоит, и невидящим взглядом смотрит в тот переулок.
      И вот теперь перед М. С. вновь встают события той ночи. И их снова придётся пережить. Все до одного. Прошлое напомнило о себе. И напомнило жутко.
      И снова этот взгляд буравит Линка. Только в прошлые разы не сквозила из него такая смертная мука. И горечь. Левый глаз прищурен, а правый буквально налился кровью. И рот приоткрыт, словно в зверином оскале. И такое ощущение, что если она отпустит руки, то повалится на стол. И слова вылетают отрывисто. Словно она их выплёвывает. Да она сейчас сама на себя не похожа. Что же произошло?
      — Где ты был во второй половине восьмого месяца в 978 года? Говори! И не вздумай врать!
      Теперь Линк понял одно — для него всё кончено. М. С. узнала всё. И узнала не от него. И в настоящий момент он для неё личный враг номер один. Она пришла за одним — отомстить! И всё.
      И первый вопрос всё разъяснил. И страшен для Линка этот вопрос. Она всё знает. И узнала об этом вовсе не от него. А ведь сначала не знала. Он действительно хотел порвать с прошлым. И начать жить по-новому. Но только об одном факте из его биографии не должны были узнать саргоновцы. Он только недавно окончательно понял, кого убил тогда. И это должно было навеки остаться камнем у него на душе. Он хотел бы забыть об этом эпизоде из прошлого, и знал одновременно, что забыть никогда не сможет. Прошлое пришло за ним. И предъявило счёт. И заплатить можно только одним.
      А в левую половину головы, словно раскалённый гвоздь вгоняют. И всё дальше и дальше. И перед глазами всё плывёт. И руки уже практически не слушаются. Но она до конца выслушивает эти страшные слова.
      — А ну-ка, повтори то, что ты сейчас сказал.
      И Линк с трудом выдавливает.
      — Я принял её за вас. Потому и стрелял. Знай, кто она, я бы не стал стрелять. Клянусь! Я очень сожалею.
      Гвоздь словно пробил голову насквозь. Лицо скривило ещё больше. Со стороны хорошо видно как рука буквально скребётся по кобуре. Только движения такие, словно она кобуру не может расстегнуть. Словно забыла, как это делается. И скрюченные пальцы левой руки царапают стол. И солдату, стоящему за её спиной, слышно как она скрипит зубами. Она словно хочет что-то сказать. И уже не может. Наконец она вытаскивает пистолет и словно с трудом его поднимает. И все видят, что оружие прыгает в руках. А такого не видел никто и никогда.
      Видит это и Линк. Он сидит по-прежнему неподвижно. Чёрный зрачок пистолета прыгает в паре метров от лица. Это смерть. Он знает. И примет её молча. Ему лгали всю его сознательную жизнь. Лгали все те люди, кому он безгранично доверял. А правду ему сказали только недавно. И сделал это человек, которого до недавнего времени считал своим смертельным врагом! Считал убийцей отца и матери! И верил в эту чудовищную ложь! И считал себя чуть ли не великим мстителем!
      И в результате, он сделал слишком много ошибок. Иные из которых уже никогда не исправишь. Он убил единственную дочь человека, который потом сказал правду о нём же самом. И в лицо матери рассказал то, как убивал дочь.
      Силуэт. Тот силуэт. И ненавидимое лицо, столь памятное по фотографиям. Чёрное кожаное пальто. Хвост на затылке. И чёрные ножны странного меча.
      Он помнит лицо. Не раз потом виденное в кошмарах. Те несколько секунд после оклика 'Эй ты' . Она обернулась. Линк ждал, что её рука метнется к ножнам. И с такого расстояния у неё был немаленький шанс достать его клинком. А мечи Еггтов славились остротой, а их владельцы — умением с ними обращаться. Он всё-таки не считал достойным бить в спину. Она ничего не поняла. Ибо смотрела в глаза. А не на руку. Не видел больше Линк подобных лиц. Ибо было это не лицо, а лик. Такие бывают только на иконах. Словно светился изнутри человек. Он выстрелил сразу. Он помнил. В сердце. И странную смесь обиды и удивления на этом лике после выстрела он тоже помнил. Словно хотела спросить 'За что? '. И не смогла. Стала падать. В кошмарах не раз слышал потом этот немой вопрос. И ни разу не ответил на него. Ибо не было ответа.
      И Линк помнит неизвестно откуда взявшуюся мысль 'Никогда не думал, что она такая красивая! Этого не может быть, столь злое существо не может быть столь прекрасно! Это не справедливо как-то. ' Тогда он ещё ничего не знал.
      А сейчас в руках матери убитого ребёнка пляшет пистолет. Кровь за кровь! Она хочет его убить. Хочет отомстить. Хочет забрать жизнь в качестве хоть какого-то утешения за смерть. И она права. Пусть стреляет. Он не будет уворачиваться. Он с места не сдвинется. Пусть стреляет. Это конец. И может, даже лучший, чем он заслужил. Пусть она стреляет. Перекошенное болью и ненавистью лицо. В глазах — муть, и нет прежнего огня. Трясущееся веко, трясущиеся руки. Воздух с хрипом вышвыривается из лёгких.
      Туман застилает глаза. И словно двоится сидящий силуэт. И она почти не различает его черт. И почти не чувствует рук. И уже почти ничего не видит. Но всё-таки один раз смогла спустить курок. А кругом всё черно. Она чувствует, что вот-вот упадёт. Но этого нельзя сделать. Пока не доделано это дело. Она ещё дважды смогла нажать на спуск. Пистолет словно живой бьётся у неё в руке.
      Линк увидел вспышку. Но ничего не кончилось. И только обожгло щёку. И была вторая вспышка. И эта пуля прошла мимо. Третья выбила из стены кусок штукатурки. Линка прошиб холодный пот, но он сидел. И вроде, был жив.
      Все находившиеся в помещении слышали рассказ Линка. И никто не удивился такой жёсткой реакции М. С., но когда три выпущенный почти в упор пули прошли мимо…
      А М. С. повалилась. С хрипом, похожим на плач. Люди опешили. Какие бы ни были крепкие нервы, а растерялись. М. С. лежит неподвижно.
      В этот момент заверещал телефон. Начальник тюрьмы, как ненормальный, кидается к нему.
      — Алло!!! - орёт он в трубку.
      Звонят от главных ворот. Подъехал Кэрт.
      В этом зале собралось несколько человек, чьи портреты известны всему миру. Элита новой империи. Они очень редко так вот собираются Ситуация более чем серьёзна. М. С. фактически при смерти. Что будет дальше? К чему бы она сама не стремилась, но строй, который она олицетворяет полу монархия. Со многими атрибутами обычной монархии. В том числе, и передачей власти по наследству. Поэтому они совершенно спокойно относились к человеку в звании подполковника, находящемуся среди них. Этот человек Дина. М. С. никогда не давала иных распоряжений, и поэтому все собравшиеся смотрят на неё как на приемника
      М. С… А следовательно, как на человека, чья подпись и чьё слово возможно уже завтра, будет решать очень и очень многое. Но далеко не всё. Дина далеко не М. С. она не политик, и не дипломат, и не слишком хорошо разбирается в экономике. И довольно взбалмошна. Правда, она подающая надежды офицер. Но таких ведь и без неё немало.
      Многих волнует только одно: они её плохо знают, и просто сомневаются, удержит ли штурвал такого огромного корабля. Хотя с другой стороны, М. С. в начале своей карьеры была ещё моложе.
      Кое у кого есть и собственные амбиции… И смерть главы государства самое подходящее время для претворения их в жизнь.
      Но в настоящий момент Дина как приемник М. С. устраивает всех собравшихся. Какие-то группировки вступят в борьбу за её спиной. Для кого-то она просто окажется знаменем. И ей возможно, удастся управлять. Ибо она молода. И она не М. С…
      Кэрт сказал:
      — Состояние очень тяжелое. Есть вероятность комы. Но есть и надежды на благополучный исход. Ещё не всё безнадежно. Эта ночь решит всё.
      Он и сам выглядит немногим лучше живого покойника.
      Смерть М. С. будет означать крушение его мира. И он умрёт на её могиле.
      Внизу раздался какой-то совершенно ненормальный звонок. Рэтерн встала из-за письменного стола. Пока дети на отдыхе, можно, наконец, разобраться с накопившимися делами. Она ведь достаточно крупный чиновник в министерстве образования, и довольно сильно загружена. А сейчас лето, и вскоре можно будет присоединится к детям. Сегодня она никого не ждала, а мужу ещё рано приходить.
      Она спустилась на первый этаж. Вот так сюрприз! У дверей стоит Дина. Рэтерн знает, что она уже подполковник, но сейчас она меньше всего похожа на офицера. Поверх дорогой контрабандной рубашки на ней красуется чёрный кожаный жилет с погонами на плечах и тремя нашивками за ранения на левой стороне груди. Костюм дополняют явно не штатные потёртые кожаные штаны. Да сапоги со шпорами. Явно бутафорскими. В нагрузку — два пояса — на одном — кобура, на другом — меч, да ни какой-нибудь, а Золотая Змея. И Рэтерн прекрасно известно — кобура на поясе болтается для красоты. Где Дина носит второй пистолет, про то знает только она сама. Сквозь стеклянную дверь видно, как Дина нервно барабанит пальцами по косяку двери. Рэтерн поспешила открыть. Особой дружбы с Диной у неё никогда не водилось. Но нет и неприязни. Просто Дина и стремилась, и ведёт такую жизнь, которая в принципе не слишком нравится Рэтерн. Но в любом случае они считают себя практически родными сёстрами. И отчасти из-за этого и не слишком ладят. Но ни одна никогда не говорила ничего плохого про другую, хотя Дина более чем язвительна.
      И когда появлялась возможность, бывала Дина на кладбище. Рэтерн знала, но вместе с Диной никогда не ездила. Уютнее им на некотором расстоянии одной от другой, хотя и ссор между ними не было.
      Ясно, случилось что-то очень серьёзное. Дина в более чем скверном расположении духа. А это почти уникальное явление. Жизнерадостности и энергии в ней обычно хоть отбавляй. Только лучше не уточнять, чем и как эта энергия подпитывалась. Скандалов с её именем связано предостаточно. Она ввалилась почти по-хозяйски и нервно выкрикнула.
      — Здорово!
      Хм. А она ещё явно и в крепком подпитии. Это-то притом, что она практически не пьянеет.
      — Выпить будет?
      — Пошли на кухню, налью.
      Пока они шли, Дина нервно спросила.
      — Муж где?
      — Скоро должен прийти.
      У Рэтерн всегда имеется немало закусок. В основном на случай неожиданных гостей. Но она ещё не успела практически ничего выставить на стол, как Дина успела сцапать бутылку и набухать себе полный стакан, который сразу же и опустошила. Лицо у неё сильно скривилось, но на столе ни к чему не притронулась. Рэтерн помрачнела. Подобным образом Дина себя никогда не вела. Она ведь в столице славится своим изяществом. Хотя ничуть не меньше любит и шокировать немыслимым коктейлем из манер тупого солдафона и светской леди. И умеет картинно одеваться. А тут такое. Не форма, но и не наряд. А по костюму, если конечно знать, можно было многое понять о её настроении. И сейчас вид явно говорит о том, что случилось что-то очень серьёзное. Лицо Дины тем временем приобрело почти нормальное выражение. Она потянулась было к бутылке, потом резко отодвинула, и помолчав некоторое время резко сказала.
      — Скоро он не придёт. И вообще сегодня вряд ли придёт.
      — Что случилось? — испугалась Рэтерн
      — С ним ничего. Гарнизон переведен на казарменное положение. Случилось кое — что похуже. У М. С. похоже кровоизлияние в мозг. — увидев изменившееся выражение лица Рэтерн, Дина поспешила добавить — Больше чем надо, не волнуйся, она в сознании, и Кэрт сказал, что состояние тяжелое, но опасности для жизни никакой. Она выкарабкается. И вообще, её состояние сейчас не главное.
      — Как так?
      — А вот так! Знаешь, что её долбануло? — Дина выругалась последними словами.
      — Нет. Я последний раз виделась с ней несколько месяцев назад, и она тогда не особенно откровенничала.
      — В ТОТ день?
      Кивок в ответ.
      — Понятно…
      Это в день рождения Марины. Пару лет назад Дина в этот день была дома. Днём съездила на кладбище. На могиле в этот день всегда много цветов. Совершенно неожиданно в четвёртом часу ночи вернулась М. С… Совершенно чёрная от пьянства. Буквально сама на себя не похожая. И как показалось Дине, возможно, даже заплаканная. Она вполне нормально поднялась по лестнице и ушла отсыпаться. Она даже не заметила, что Дина её видела. М. С. была пьяна практически до бесчувствия. Естественно, поминать про это М. С. она не стала, но сочла нужным сказать. И выяснилось, что пили они вчера вместе у него. Хотя Рэтерн этого вовсе и не одобряла.
      Рэтерн действительно очень боялась этих двух дней в году. Дня рождения Марины. И дня её гибели. И вообще, нечастых визитов М.С. к ним домой. Хотя ничего действительно страшного не происходило. М. С. появлялась всегда во второй половине дня. Совершенно нормально общалась с Рэтерн и даже играла с детьми. Они М. С. совершенно не боялись. Но когда наступал вечер, и приходил ещё и Кэрт… Рэтерн не пила. Но с ними сидела до самого конца. И ей было страшно, ибо эти двое буквально преображались. И дело тут вовсе не в алкоголе. И начинали они говорить такое… Это совершенно ужасные вещи. Рэтерн не знала, что из этого правда, а что — нет. Но она великолепно знала, что далеко не всё из сказанного ими ложь. И М. С., и Кэрт выглядели в ходе этих разговоров вовсе не такими, какими их привыкла видеть Рэтерн. Она знала, что за приделами её маленького семейного мирка и спокойной работы ещё гремят грозы и свирепствуют бури. И что и М. С., и Кэрт, и муж, и Дина к этому весьма и весьма причастны. Она боялась узнавать подробности из их мира. Ей хватило своих детских воспоминаний.
      И было ещё одно. Никогда так и не высказанное страшной, великой и такой несчастной М. С… Точнее, даже не так, ибо никогда бы не сказала она ничего подобного. Но не глупа Рэтерн. И чуяла, что стояло за мукой в глазах М. С.. И тем, как она говорила с ней. Никогда бы этого не сказала М. С., но чует, чует Рэтерн эту не высказанную боль и обиду. Боль и обиду матери, потерявшей своего единственного ребёнка. И сохранившей при этом жизни двум чужим.
      ''Почему… Почему её, а не тебя? Почему!!!! ' Не высказано это. Но знает, очень хорошо знает это Рэтерн. Ибо неплохо она всё-таки понимает эту великую и страшную М. С… Которая тоже человек. Как и Рэтерн. И была она матерью. Как и Рэтерн. Только живет она в совершенно другом и жутком мире. И хотела защитить от него других. Кого-то удалось…
      Но Дина тоже человек из этого жуткого мира. Мира, в который Рэтерн сознательно не пускали, и всячески стремились от него оградить. Но этот мир уже ни раз напоминал о себе.
      Дина некоторое время молчала, а потом выдавила из себя.
      — Ты знаешь, чем я занимаюсь?
      — Только в самых общих чертах.
      Дина снова замолчала на несколько секунд. Рот скривился в гримасе. Нервно барабанит пальцами по столу. Сидит так с минуту. Потом заговорила снова. Буквально выдавливая из себя каждое слово. Словно осколки из раны вытаскивает она.
      — Она узнала, кто убил Марину. Это тот бандит, которого я поймала. — не дожидаясь реакции Рэтерн, она грохнула кулаком по столу так, что зазвенела вся посуда и простонала — Это мой родной брат Линк. Понимаешь! Это он убил Марину десять лет назад! М. С. стреляла в него! И промазала! Я убью его как падаль!!!
      Дина редко бросалась словами. Известно всем. И сейчас ясно: это не нервы, и не стресс. Это абсолютно осмысленное желание убить Линка. И неважно, что будет потом. Ибо это она — Чёрная Дина его приговорила.
      Мало кто мог похвастаться, что видел злобное выражение на лице Рэтерн. А сейчас ненависть почти до неузнаваемости исказила лицо. Враг должен быть мёртв! И чем скорее, тем лучше! Она не абстрактно добра, и умеет прощать. Но за некоторые вещи никому и никогда не видать от неё прощения. Не пустым звуком в понятиях о добре и зле кэртерцев было понятие о ненависти и мести. И о чести. Кое-что из своего родного, и так жестоко обошедшегося с ней мира она всё-таки вынесла. И есть у неё понятия о долге.
      И отомстить за Марину было для неё долгом. И это чувство мести иногда, что для кэртерца, что для человека, значило превыше всех остальных чувств вместе взятых. Марина была единственным человеком, с которым она чувствовала духовное родство. Первый человек, которого она могла назвать своим другом. И этот человек был подло убит из-за угла. За него оставалось только отомстить.
      И кем убит? Но это уж дело Дины. А для Рэтерн это просто бешеный пёс, которого стоит только пристрелить. Скотина на двух ногах, убившая ЧЕЛОВЕКА. А взбесившуюся скотину пристреливают.
      Некоторое время обе молчали, потом Рэтерн медленно проговорила.
      — Что ты собираешься делать?
      — То, что сказала. Я знаю, где он, и я его достану!
      — Где же он?
      — Император, ублюдок, так его раз так, прячет его у себя.
      Рэтерн имеет некоторые представления о политике. И довольно немаленькие. И знает о более чем напряженных отношениях М.С., а следовательно и её людей, с императором.