''Хорошо хоть ей одиннадцати нет, а то будь лет на пять-шесть постарше — ещё и отбою бы от женихов из числа 'героев' новой власти, желающих с императорской фамилией породнится не было бы. Не исключено, что братец Ярн так сказать, первенствовал бы. Впрочем, к вопросу о женихах… Многим и наплевать пойди, что я замужем. Впрочем, ещё недавно наплевать бы было и мне самой…
      Но не теперь.
      А относительно Марины оптимальнейший вариант для всех политиканов — несчастный случай' — мрачно думает Софи — 'Нет человека- нет проблемы. Впрочем, я тоже для многих её высочество проблема' .
      — И где же ты её взял — с любезнейшей интонацией, не предвещающей ничего хорошего осведомилась Леди-скандал.
      — Сама ко мне пришла.
      — Не верю.
      — Правильно делаешь.
      — Я всегда, и всё делаю только правильно.
      — Мне тут кое-что доложили о масштабах аэродромного погрома… В военные баснописцы я записываться не собираюсь, а её чуть ли не за шкирку притащили ваши солдатики, драпавшие от вчерашних сослуживцев. Их я объявил интернированными, ну, а её… С формальной точки зрения я не имею ни малейших оснований, что бы её задерживать, раз в официальные органы подано прошение о праве опеки.
      Софи посмотрела на потолок. Чарующе улыбнулась, часто- часто заморгала.
      — И кто же у нас до такого додумался?
      — Прочие Еггты. А как тебе известно, согласно традиции, они считаются более близкой родней, чем Я.
      — Но менее близкой, чем Мое Высочество.
      — Совершенно верно.
      — Как мило. А тебе, стало быть, в очередной раз не хочется рисковать. Здесь же она в полной безопасности… Стоп, а откуда дерьмократенькие прознали, где она? Или орла на гербе можно менять на дятла?
      — Никогда не любил этих птичек… От них такой стук… Но, к сожалению, у носатых в последнее время просто всплеск активности. Спасибо загранице, так сказать, но теперь я знаю, кого гнать в отставку без пенсии и рекомендаций. В чём я с вами обеими согласен, так это в том, что многие из всенародноизбранных страдают кретинизмом. И вместе с запросом о её судьбе, заодно подали и представление к награде, как сказано 'за высочайшее гражданское мужество' ряда лиц из моего аппарата. Честно скажу, не будь этого запроса, я бы попросту припрятал бы её здесь пока всё не утрясётся. Но теперь не могу так поступить. Мне и так хватает политических проблем, и я вовсе не заинтересован в увеличении их количества.
      — Дай-ка угадаю. Всенародноизбранные хотят, чтобы она находилась где-нибудь под их полным контролем, а ты, вспомнив о своем близком родстве с угрями, решил пристроить её по принципу ни вашим, ни нашим. Так что ли?
      Император молчит. Софи, словно в задумчивости обхватывает подбородок. А в светло-карих глазах столько яда и насмешки разом. Проходит минута. Вторая. Где-то в районе четвертой император говорит.
      — Ты заешь, поднимется вопрос о её медицинском освидетельствовании. Подозревают шизофрению в тяжелой степени. — с весьма елейной интонацией осведомился Саргон.
      — И у кого же это алкогольный психоз с последствиями отравления? — столь же любезно интересуется Софи.
      Считая, что в хорошенькой головке племянницы мозгов ровно в два раза больше, чем положено иметь даже самому умному ребёнку этого возраста. Проблема только в том, что сама Марина считает — не в два, а в двадцать два.
      В сумасшествие племянницы Софи не поверит, даже если справки предъявят. Еггты бывают всякие. С мозгами и без. Но все без исключения — со стальными нервами.
      — Да есть такие вот деятели в парламенте и вокруг него. Даже 'доказательства' представили. Правда, судя по всему они её с тобой перепутали.
      Намеки-намеки. А если в лоб?
      — Это что, ты мне комнатку с мягкими стенами пророчишь?
      — Пока не вижу надобности.
      А это по лбу.
      — Ах, значит, только пока! Вроде дорогая доченька, веди себя хорошо, а то в дурдом загремишь!
      — Так дальше пойдёт, то и загремишь. Инкогнито. И концов не найдут.
      — Сам там не окажись. Императоров, небось, там преизрядно.
      — Их высочеств, кстати, тоже.
      Значит, один- один. Продолжим чемпионат.
      — Намекают, что хорошо бы было освободить тебя от уз брака.
      — Не дождутся.
      — Я имею право на расторжение браков членов великих домов исходя из государственных соображений. То есть не спрашивая о согласии. Смотри статью 126 Основных законов.
      — Ты мне не можешь ничего приказывать!
      — Потому правом и не воспользуюсь. Мне вовсе не охота видеть тебя обвиняемой в убийстве женихов. У Еггтов с тормозами вечные проблемы.
      Стоит посреди кабинета, руки в карманах, губы поджаты, а во взгляде играет что-то.
      ''Ну просто комиссар образца 1919 года перед расстрелом' — мрачно подумал император. Комиссар не комиссар, а кто-то из разряда 'Меня, может, и убьете. А на всех нас патронов не хватит. Хотя, если здраво разобраться, ещё вопрос, кого тут расстреливать будут' .
      Стреляй не стреляй, а всё равно чуешь — сильнее они тебя. Этого расстреляешь — десять новых встанут. Ибо не только уверенность в правоте в светло-карих глазах поблескивает. Но ещё и смерть. Твоя смерть.
      — Либо к тебе, либо к прочим Еггтам. Выбирай сама.
      — Три непечатных слова.
      — А перевод.
      — Пошёл ты!
      — А по-русски.
      — А ты сам подумай!
      Замолчали. Оба как после драки. Даже дыхание как у боксеров по углам ринга. Как ни крути, а по очкам счёт равный.
      — Что-то не замечал за тобой раньше тяги к непарламентским выражениям. — недовольно буркнул император.
      — Что-то не замечала за тобой раньше тяги к бандитским методам. — с усталым раздражением ответила Софи.
      Домой поехали вчетвером. Почему-то горят обе фары. Одну из принципа разобью, когда приедем.
      Мрачная Марина сидит на переднем сиденье. Вся какая-то нахохлившаяся. Только нос из-за поднятого воротника торчит. Грустит о чем-то. И именно поэтому на мать не похожа. Та двух вещей на свете делать не умеет. Грустить и радоваться. Рационалистка чёртова! Что мне теперь с твоей дочерью делать? Буду растить как свою, можешь не волноваться. Только на одно не надейся — никогда из неё не получится вторая ты. Запомни М. С., сестрица, никогда! И я, Софи-Елизавета Саргон об этом позабочусь.
      Жить с тёткой оказалось тяжело. Вечно издёрганная, раздражительная, много курящая, и частенько наведывающаяся в винный погреб Софи крайне мало напоминала ту обворожительно- прекрасную женщину, какой её привыкли видеть все. К тому же, она в одночасье оказалась без прислуги, и фактически без денег. А ей ещё надо заботится о двух маленьких детях. Но что-либо делать по дому Софи была совершенно неспособна. Равно как и Марина. Но надо, значит надо.
      В маленьком городке все просто обалдели, когда у продуктовой лавки остановился чудовищно длинный открытый автомобиль, через дверцу перемахнула изящная женщина в кожаном плаще и черных очках. Софи узнали сразу. Но когда она стала покупать продукты… Обалдело полгорода.
      А она ещё на рынок отправилась. Торговалась отчаянно, при этом употребляя такие обороты речи… Лошадям плохо становилось. Насквозь пропитые грузчики и то краснели.
      Походы по магазинам явно не являлись стихией Леди-скандал. А вот скандалы… О каждом визите Софи в город помнили до следующего. Обычно затмевающего предыдущий.
      Бури как-то миновали городишко, и народ в нем весьма и весьма аполитичный. Что Чёрные, что демократы, что император. Поди разбери, кто лучше. Те приходят — грабют, эти приходят — грабют. В тонкости политики не вникали, и попросту решили, что император за какие-то провинности сослал дочку в деревню. Вроде как несчастная баба без мужа и с двумя детьми. А что шумная и горластая, так это стерпеть можно. И после первого визита на рынок больше втридорога драть не пытались. Только вот Софи скандалить не прекращала. Но среди рыночных торговок слишком многие хорошо знали, как это растить детей без мужа. Узнай Софи, что её жалеют — повесилась бы.
      Только вот в Загородном дворце есть время от времени бывало нечего.
      В школу Марину Софи не пустила уже на второй день. И плевать, что император предоставил ей машину с охраной для поездок в столицу. По злобе дети мало уступают взрослым, а Марина теперь оказалась ребёнком-изгоем. Она вся тряслась, когда рассказывала о том, что ей говорили. Правда, она и сама за словом в карман не лезла. Но её травили вчерашние друзья. Софи явно размышляла, что сделать лучше — плюнуть на принципы напару с запретами новой власти, и съездить в школу самой, да отлупить маленьких поганцев по полной программе, или же просто больше не выпускать Марину из Загородного. Решила второе. В конце-концов, ей одной весьма трудно уследить за весьма шустрой Диной и полностью ей подчиняющимся Линком. Они ещё дети и, к счастью, ещё не понимают ужасов происходящего.
      Да и надо же кому-то смотреть за детьми во время её поездок. Линк-то мог часами играть среди оставленных игрушек, но вот Дина постоянно порывалась удрать куда-либо. Чуть не уследи — и не знаешь, где её найдёшь.
      Ещё через пару дней пожаловали с визитом. Лет десять назад в среде столичной богемы говорили "У нас две императрицы- одна в Старой крепости, другая- на сцене императорского театра". Теперь бывшая прима- ректор балетной школы. Софи с ней немного знакома. (Высший столичный Свет на то и Свет, что все всех знают) Вот только на милые беседы Софи сейчас вовсе не настроена. Но и приму не зря императрицей зовут.
      — Я буду с вами разговаривать только в том случае, если вы честно ответите на вопрос: вы прибыли сюда по своей инициативе, или по чьей-то, так сказать, просьбе?
      — Я искренне обеспокоена отсутствием в последние дни на занятиях одной из самых талантливых учениц моей школы. Она не заболела?
      — Нет, Марина вполне здорова; но если вы так обеспокоены, то должны знать, что ситуация вокруг дочери М. С. — Софи намеренно так назвала Марину- на большинство бывших знакомых эти две буквы действуют как красная тряпка на быка- мягко говоря, далека от нормальной.
      — Мне это известно. Но и вам должно быть известно, что родители абсолютного большинства учеников не принадлежат к числу единомышленников вашей сестры. Дети повторяют то что говорят родители. И очень не любят выделяющихся. В случае с Мариной, так сказать убеждения, её матери не причина, а следствие изменившегося к ней отношения. Она выделяется, выделялась всегда, и всегда так будет. Её уже зовут "Маленькой императрицей", и могу вас заверить, что это так и есть. Каждой хочется занять её место. Как у вас каждый солдат хочет стать генералом, так и у нас каждая из кордебалета мечтает быть примой. Марина ей будет. Очевидно всем. Зависть, самая черная зависть сжигает её сверстниц. Её не превзойти. Они знают, и хоть так стремятся кольнуть её.
      — Их много, Марина одна. Они по своей воле, с подначки родителей, и вероятно, некоторых преподавателей, будут травить её.
      — Я прекрасно осведомлена. Поэтому назову цель своего визита: по крайней мере, до зимних каникул я предлагаю Марине заниматься по индивидуальной программе. Она не будет видеть других детей, а преподавательский состав в большинстве придерживается такого мнения, что потомки нас не простят, если загубим талант Второй императрицы. Правда, какое-то время в спектаклях она участвовать не сможет, но сами понимаете, это для её же безопасности. Всё это я вам говорю в том числе и от лица всего моего Великого Дома.
      Софи сощурилась.
      — Как вам прекрасно известно, говорить я могу только от своего собственного лица. Если Марина согласится, то занятия возобновятся. Но если последуют ещё какие-нибудь эксцессы… То вам придется иметь дело с главой Дома вассального моему Великому Дому.
      Императрица обворожительно улыбнулась.
      — О характере моих предложений глава упомянутого вами Великого Дома сегодня утром уже извещен.
      Заслужено Императрица прозвище носит!
      Впервые в жизни Софи видит племянницу столь робкой, удивленной, восторженной и немного напуганной одновременно. Почти привыкла, что эмоции на личике появляются столь же часто, как и на физиономии М. С… Вспомнила, что уже видала такие взгляды- так смотрели на Катти Сарк молодые пилоты и курсанты. Ожившая сказка. Дева- воительница из легенды. Спустилась с небес. Решила поговорить с тобой. А ты и не знаешь, что сказать. Точно так же маленькая Марина смотрит на Императрицу.
      В доме полным-полно пустующих помещений, но Марина спит вместе с Софи. Той почему-то нужно ощущать рядом с собой кого-то хоть не в такой степени беззащитного, как её дети.
      Софи частенько прикладывается к бутылке. Внешне на ней это никак незаметно. Только иногда она начинала плакать. И Марине приходилось обнимать и успокаивать её. Сама себе она в такие моменты казалась очень взрослой.
      Они часто сидели до глубокой ночи после того, как укладывали детей.
      Половина каминов во дворце давным-давно переведена на газ, но есть ещё и несколько настоящих. Самый любимый в Охотничьем зале. На стенах в изобилии висят картины с битой дичью, да выловленной рыбой. В детстве Софи называла зал рыбной лавкой, и предлагала его переименовать, ибо почти вся дичь и рыба были изображены на прилавках. Саргон остроумия начинающей художницы не одобрил. В шестнадцать лет Софи стала полноправной хозяйкой дворца. И не стала ничего менять внутри. Вот только перед главным входом во дворец растут теперь темно-бордовые розы
      Хотя зал называется 'Охотничьим' , но колюще-режуще-дробящие предметы на стенах в свое время использовались исключительно против двуногой дичи в стальной шкурке. А Софи как-то подзабыла, что дрова сами ходить не умеют. Хотела зажечь камин, но обнаружила только несколько щепочек да угольков. Хотела уже пойти в другой зал и включить газовый… К несчастью, взгляд их высочества зацепился за небольшой кавалерийский топорик…
      Звук разрубаемого дерева привлек внимание Марины. Тетку она застала за довольно интересным занятием: с лицом заправского мясника с помощью украшенного драгоценными камнями топорика Софи разделывала на составные элементы кресло трехсотлетней давности. Вскинула на племянницу переполненные бешенством светло-карие глаза. На мгновение застыл топор в руке. Хрясь! Золоченая ножка отлетает чуть ли не до двери.
      Марина осторожно подбирает её. Вертит в руках.
      — Вообще-то, в подвале полным полно дров. Уже нарубленных березовых.
      — Может, и сосновые есть? — с непонятной интонацией поинтересовалась Софи.
      — Найдутся.
      Снова хрясь! Несчастное кресло прекращает свое существование. Топорик чуть ли не до рукояти всажен в паркет.
      Марина предпочла пропустить мимо ушей, с какими словами Софи таскала наверх дрова. Марине тоже пришлось поднапрячься, но больше, чем она могла снести тетка на неё не нагрузила, зато сама приволокла охапку обхватом с хорошую колонну.
      Уютно разгорелся огонь. Топорик из пола выдрать так и не удалось. Марина с ногами забралась на уцелевшего собрата несостоявшейся звезды антикварного салона. Софи устроилась у огня на напоминающей по площади теннисный корт шкуре пещерного медведя, якобы убитого старшим братом Дины II Линком чуть ли не шестьсот лет назад, и убийство медведя — чуть ли не единственный факт сохранившейся от него в истории. Марина никогда бы не поверила, что шкуры могут так долго храниться. Да и в столичном зоопарке ещё совсем недавно сидел гигантский мишка. Потом куда-то делся. Медведей Марина не любит, но гигантских ей почти жалко. Идет-то про них самая дурная слава, а на деле они самые безобидные представители медвежьего племени (правда, муравьи и пчелы бы с этим не согласились). Уже и не осталось почти их, и законов много строгих об охране. А все равно, все меньше и меньше в лесах флегматичных гигантов. И все больше и больше в домах аристократов, как старых, так и новых медвежьих ковров.
      Тетка лениво ворошит кочергой угли в камине. Софи всегда красива. Единственная из взрослых, с кем легко Марине, и от кого можно ничего не скрывать. Всегда способна найти ласковое и доброе слово. Какая-то вся теплая и словно светящаяся добротой. Марина не может понять, почему Мама зовет Софи 'Ледяной принцессой' .
      Какая-то она вся сонная и апатичная. Ненадолго. Содержимого в бутылке поубавиться… Нет, слушать её рассказы, даже и непонятные интересно. Только никогда не узнаешь заранее, смешно, грустно или страшно будет.
      За окном льёт как из ведра. Противный тоскливо-бесконечный осенний дождь. Софи выдула уже половину какой-то кофейного цвета жидкости из бутылки в форме виноградной грозди с яркой этикеткой на мирренском языке. Но сегодня в слёзы её не бросает. Наоборот, говорит зло и резко. И движения быстрые. И взгляд необычайно пристальный. Таковой она наверное бывала в кабине своего истребителя.
      Да и Марина ей сейчас нужна только в качестве слушателя. Марина мало что понимает из того, что говорит тётка. Что-то про авиацию. Знакомых слов — самолёт, машина да бардак. Незнакомых — все остальные тангаж, форсаж, вираж, иммельман и прочие мертвые бочки. Бардак в последнее время самое распространенное слово в тёткином лексиконе. Чаще всего с приставкой тупой.
      Марина отвечает совершенно невпопад, и то и дело клюет носом. Но спать не пойдёт, пока не соберётся Софи. А это может быть весьма и весьма нескоро. Марине тоже страшно лежать одной и слушать ночные шорохи.
      Неожиданно встрепенулась. Сквозь шум падающих капель слышится что-то похожее на плач. Прислушалась. Так и есть. Плач доносится с улицы.
      — Тётя Софи.
      — Что? — резко бросает та.
      — Там кто-то плачет. На улице.
      Насторожилась. Словно перед дракой. Кажется, даже уши шевельнулись.
      — Нет там ничего!
      Но Марина-то слышит.
      — Есть. Я пойду и посмотрю. Это кто-то маленький.
      — Никуда ты не пойдёшь!
      Марина встает.
      — Кому-то плохо, и я пойду.
      — Я сказала нет!
      Направляется к двери. Марина упряма ничуть не меньше, чем мать. Уже на пороге слышит.
      — Вернись.
      Не хотела но всё-таки обернулась. Софи стоит у раскрытого шкафа, и роется там.
      — Вернись. Вымокнешь вся. Плащ надень. И подожди, пока я свой найду.
      Плаща Софи так и не нашла, надела форменное кожаное пальто, правда, разыскала два мощных фонаря на ремнях. Пока одевались, Марина заметила как тётка надела плечевую кобуру, только не с пистолетом, а с огромным ножом. Хотела было сказать о позолоченном пистолетике, припрятанном в одном из кабинетов первого этажа, но раздумала. Ибо уверена, оружие им не понадобится.
      Вышли наружу. Льет страшно. И темень. Включили фонари. Плач слышен уже явно. Софи повернула голову в сторону, прислушалась, и гаркнула, уперев руки в бока.
      — Кого это занесло в мою любимую ажурную беседку?
      А Марина не различает ещё ничего, да и фонари светят не в ту сторону. Похоже, Софи, как и Мама, прекрасно видит в темноте.
      Марина молча направилась вниз по лестнице, Софи её быстро обогнала. Заходит в беседку.
      — А ну кто там под столом? Вылазь!
      От столь резкого окрика Марина поскользнулась, и плюхнулась в лужу. Хорошо, хоть плащ непромокаемый.
      Из беседки доносится всхлипывание.
      — Не лезешь? Ну, я не гордая, сама достану.
      Какое-то шебуршание. Марина прихрамывая заходит вовнутрь. Из под стола торчит обтянутый чёрной кожей зад Софи.
      — Кусаться! — и звонкий шлепок.
      Тётка вылезает из-под стола, вытаскивая за руку насквозь мокрую светловолосую девочку в коротком и грязном летнем платьице. Марина невольно поёжилась. Десятый месяц на дворе. И очень холодный в этом году. Да ещё и дождь… Пригляделась. Да это же…
      Но и у Софи глаза на месте.
      — Эрия! Мать твою! Ты-то что тут делаешь?
      Торопливо стаскивает пальто, накрывает им девочку.
      — Маришка! В дом! Готовь горячую ванну! Тащи сухую одежду! Быстро!
      До ванны отнесла на руках. Марина помогала раздевать и мыть. Как Эрия здесь оказалась, и что с ней произошло — узнаем потом.
      — Синяки. Видишь. Её били — сказала Марина.
      — Не слепая. — цедит сквозь зубы Софи. — тут справлюсь сама. Аптечку как-нибудь найду. Дуй на кухню, грей молоко, заскочи в кабинет, прихвати то, что я лакала.
      — Тётя!
      — Да не мне, а ей, дура, волью пару ложек, для сугреву.
      В конце-концов, замотанную как куколку бабочки Эрию Софи отнесла в кабинет. Та порывалась идти сама, но с Софи пожалуй поспоришь.
      Потом Эрия пила молоко, и рассказывала. И плакала то и дело.
      Софи тоже пила. Не молоко.
      Как у двух столь грозных родителей могла получиться такая тихоня, про то знали только они сами. Единственная настоящая подруга Марины. Отец- артиллерист, последняя должность — командир батареи тяжёлых железнодорожных орудий. В начале путча вместе с батареей оказался в главной базе Великоокеанского флота… Демократы с мирренами безуспешно осаждают её по сегодняшний день. Выбраться в столицу он мог… Но кто потащит ребёнка в осажденную крепость, а в столице до недавнего времени было относительно безопасно.
      Мать Эрии до замужества была скандально известна немногим меньше Софи. Да и после не сильно переменилась. Тоже аристократка, только не столь родовитая и изрядно обедневшая. Тоже лётчица, только бомбардировочной авиации. И ей с началом путча стало не до дочки. Ведь и отец, и мать — не последние люди среди Чёрных Саргоновцев. И почти всё время до путча свары этих двоих были любимой пищей для анекдотов в среде руководства Чёрных. Софи вспомнила — как-то раз сама пошутила. Ему подарила статью — 'Организация ПВО железнодорожной батареи' , а ей — ' Тактика действий бомбардировщиков против железнодорожных объектов' . Семья-то абсолютно нормальная, но жить без шума они не могли.
      Марина считала родителей Эрии хорошими людьми, только полными разгильдяями, способными хорошо заботится только о технике. А никак не о детях.
      Почему-то Эрия попала в один из последних списков на эвакуацию. Чуть ли не напару с Мариной, из чего Софи заключила, что даже в аппарате у грозной сестрёнки хватает преизрядного головотяпства. Только вот интересно, есть у нас в стране хоть какое-нибудь место, где нет бардака?
      Эвакуация сорвалась, в том сумасшедшем бою на аэродроме Эрии повезло уцелеть. Не зная куда идти, она отправилась домой. Несколько дней просидела в пустой квартире, слушая грохот последних боёв. Этот район практически не пострадал.
      Она безвылазно сидела в квартире несколько дней и после того, как всё кончилось. А потом нагрянули родственнички то ли по материнской, то ли по отцовской линии. Она не знает. Но знает, что папа их очень не любит. А мама убить готова.
      Софи усмехнулась. Отец Эрии личность довольно приметная. Невысокий, но по совокупности трёх измерений — кубик. Со всеми вытекающими последствиями, и в первую очередь кулаками мало уступающими Сордаровским. Вроде бы знаменит ещё и тем, что как-то раз поднял и перевернул танкетку. Иметь этакого бугая врагом не пожелаешь и врагу.
      Но родственнички знали где он, и поэтому явились поживиться имуществом, а возможно и перебраться в городскую квартиру. Обнаружившаяся там Эрия оказалась неприятным сюрпризом. А у них свои дети. И чужая, да ещё дочка чуть ли не бандита… В общем, обращаться с нею стали далеко не лучшим образом. К тому же, регулярно били. Софи по синякам в общем-то заключила, что в объемах, не превышающих обычного в определённой среде домашнего зверства. Однако, у Софи не укладывалось в голове, как это можно бить детей. И родители Эрии такого же мнения. Ни бугай отец, ни временами громогласно скандалившая с ним мать ни разу на неё руки не подняли.
      Дети родственников поселились в её комнате, у неё забрали почти все вещи, которые она привыкла считать своими. Да ещё на неё не выдали и карточек. К тому же, её родители оказались вовсе не настолько богаты, как рассчитывала родня. Денег так в доме не оказалось вовсе.
      А дети родственников оказались куда сильней Эрии. К тому же, и в школе доставалось крепко. Эрия трусовата, и совершенно не в состоянии постоять за себя. Раньше-то в школе она частенько пряталась за спину Марины. Та хоть и маленькая, но весьма энергичная и зубастенькая. А дети зачастую очень злы и обожают издеваться над беззащитными. Особенно, если им потакают взрослые. Так продолжалось всё последнее время.
      Судя по всему, вчера вечером её избили сильнее обычного. И младшее поколение, и старшее. И она сбежала из дому. Друзей отца и матери она не помнила никого. Но почему-то решила, что Марина теперь живёт в Загородном дворце. А там бывать приходилось. Дошла. Софи хмыкнула: пару лет назад маленький ребенок в центре большого города поздней ночью непременно привлек бы внимание полиции. Сейчас же всем всё до лампочки, в общем, всё повторяется и где-то подобное безбрежное равнодушие уже видела.
      На вопрос, а почему не позвонила в дверь, ответила, что не увидела света и решила — никого дома нет.
      А вот Софи очень бы хотелось узнать как это прошла через охрану внешнего периметра. Ребёнок обманул опытнейших сторожевых псов? Как о двух ногах, так и о четырёх? Ну-ну, так и поверила!
      Или же это папенька таким изощрённым способом пытается привести к покорности гордую дочку? И заставить её молить о прощении?
      Размечтался!
      Дослушав рассказ, Софи сказала так.
      — Бить этих ублюдков сразу, или погодить немножко?
      — Лучше тётю Кэрдин попросить — отвечает Марина.
      — Разумная ты наша. — сказала Софи, делая глоток из бутылки.
      И от кого это у десятилетней девчонки столько сарказма в голосе? Просто вылитая сестренка в детстве.
      — Не отправляйте меня домой — тихонько просит Эрия.
      — У нас жратвы ещё сколько? На пятерых хватит?
      А даже и не хватило бы. Не отпустила Софи Эрию. Только от души пожелала её отцу поскорее попасть обратно в столицу. Вместе с батареей.
      Интересно, человека в дуло такой пушки запихнуть можно? Нет похоже, хотя пушка и большая, подкалиберный снаряд из человека не выйдет. Только надкалиберный. Или же всё-таки выйдет? Что же, если повезёт, то скоро узнаем.
      А вот в бомболюк родственнички всем выводком поместятся…
      Самым интересным в этой истории оказалось то, что о пропаже Эрии так никто и не заявил. Что же, мнение Софи о человечестве, от этого нисколько не ухудшилось, ибо и так ниже некуда.
      Процесс над М. С. и Чёрными решили устроить по всем правилам. С прокурорами, адвокатами, судьями в мантиях прошлого царствования и грандиозной шумихой в прессе. Обвинителей-то собралось — не протолкнуться. И каждому покрасоваться охота. На таких процессах карьера и делается. Назначили самого солидного. Внешне. Живой вес перевалил за две сотни килограммов.
      А вот с назначением адвоката вышла проблема. Естественно, обвиняемый по причине отсутствия не мог отказаться от назначенного государством защитника (какого бы назначили- догадаться несложно).
      Но у обвиняемого вдруг обнаружился представитель. Имеющий все официальные бумаги, правда довольно старые, но всё равно вполне действующие. Как говорили, результатом первого визита представителя в верховный суд оказалось несколько сердечных приступов, огромное количество перепачканных штанов, и резко возросший спрос на средства от поноса во всех окрестных аптеках.
      Первыми поплохело охране на входе.
      Один словно к стенке приклеился. А второй торопливо стал прилеплять на рукав что-то вроде красной повязки. Не среагировали даже на писк металлоискателя. И документов не проверили. А вошедший направился по своим делам, чуть ли не танцующей походкой изящно помахивая тростью с золотым шаром на рукояти. В коридорах немало народу. И её узнают все. Кто — оборачивается вослед. Кто бумаги роняет. Кто в обморок падает. Кто в кабинетах запирается. У иных лица такие — будто приведение увидали. Кто прижимаясь к стене начинает отползать к лестнице или лифту. И добравшись до спасительной кабинки жмёт кнопку первого этажа и быстрее, быстрее, прочь из этого проклятого места. Были бы окна, обязательно кто-нибудь вывалился. От кого-то сразу начинает остро пахнуть сероводородом и той субстанцией, в результате разложения которой сероводород и выделяется.
      ''Бестия идёт' — разносится по этажам.
      Как? Почему? Зачем она здесь? Это их не волнует.
      Волнует другое — она вернулась.
      Придётся отвечать. За всё. А она ничего не забывает.
      На губах — милейшая улыбка. Но какое же злорадство и призрение играет в почти чёрных глазах! Как же греет душу этот животный страх, который внушаешь им. Ты — Бестия! Несмотря ни на что. Вопреки всему. Ты — Бестия!
      Словно писк мелких пташек, увидевших коршуна. Другое дело, давненько не видали столь прекрасных коршунов. А он — птица хищная.
      Дверь в кабинет председателя верховного суда открыта пинком ноги.
      Громадная туша за роскошным столом позапрошлого века. (Питомник у них тут по разведению подобных жирдяев что ли? Хотя нет, вспомнила, эти две тонны сала родной братец генерального прокурора). Туша уже разинула пасть, намереваясь издать начальственный рык, от которого мелкая сошка загнётся на месте. Но рык исчез в утробе, так и не родившись. А туша как-то сразу обмякла. И чуть не сползла под стол.
      — Безмерно счастлива вновь лицезреть вас!
      К столу направляется изящная фигура в дорогом синем костюме. Через плечо — маленькая чёрная сумочка на золотом шнуре. А в руке — знаменитая трость с золотым шаром вместо рукоятки.
      Обворожительная улыбка просто светится добродушием. Взгляд чёрных глаз пригвождает к месту не хуже автомата в руках и роты десантников за спиной. Ни того, ни другого при ней нет. Но из чёрных глаз смотрит смерть. Сама. Та самая костлявая старуха с косой. От неё не откупишься. От неё не сбежишь. Она пришла за тобой. Имей мужество посмотреть ей в лицо.
      Но мужество и столько жира… Две вещи несовместимы.
      — И как вас теперь величать, господин советник юстиции 3-го ранга? — мило осведомилась Кэрдин, усевшись на стол. Кажется, кнопки вызова охраны здесь нет. Можно просто побеседовать.
      — А… — дергается, словно желе. Что это с ним.
      — Прекрасная погода, не правда ли?
      Желе издает какой-то булькающий звук. Бестия склонила голову набок, пытаясь разобраться, что это за звук, и каким местом издан. Всё-таки пришла к выводу, что тем самым, которое находится ближе к верхней части этой желеобразной массы.