После смерти Дины III война и вправду не разгорелась. Относительно спокойно воцарилась её старшая дочь — Дина IV, далеко не столь воинственная как предшествующие Дины. Но вполне способная втолковать кому угодно, где начинаются земли грэдов. И стоит ли приходить на них с мечом. Прославилась она и своими постройками. Мудрыми законами. Почему-то на её правление выпал невероятный взлет человеческого духа. Народы, раньше знавшие только мечи грэдов узнали теперь их картины и статуи, поэмы и романы. Подобного не создавал никто. Сила, мощь, ярость и красота, сплавленные воедино гением народа-воина. Да и мечей Грэды ковать не разучились.
      Часто впоследствии правление Дины IV называли Золотым Веком.
      Эпоха Великих Еггтов закончилась со смертью Дины IV. Но осталась преображённая их трудами империя. Род Еггтов продолжал существовать, иные его представители даже бывали у власти.
      А ведь наступил уже век пороха.
      Грэды шли вглубь материка. Шли словно прорубая огромный коридор к другому великому океану. Ширина этого 'коридора' чётко определялась границами земель, подходящей для выращивания традиционных культур грэдов. Они забирали земли, где жило не слишком много людей. Теперь эти народы оставались, где и раньше. Продолжали жить по своим прежним законам. Довольно сильно смешивались с грэдами. Иные за сотни лет жизни рядом перемешивались вовсе. Оставались от них уже ставшие своими для грэдов имена. И мало кому понятные рукописи.
      Весь север материка великолепно знал грэдов. На юге же про них только слышали да торговали. Но сильно влияние их культуры. В искусстве, строительстве, в мореходстве. Ибо много где бывают грэды. Далеко не везде идёт про них добрая слава.
      Почти из центра материка далеко выдаётся на юг большой полуостров. Благодатная земля, богатые недра, мягкий климат. Всё, что хочешь для жизни. Приходи и владей. Если пройдёшь через пустыню, закрывавшую дорогу на полуостров с запада. И переберешься через стену, стоящую на границе степи. С востока преграждают путь нежеланным гостям высоченные горы. И главное: если сможешь выгнать нынешних хозяев этих земель.
      Зовут их Миррены. Весь полуостров принадлежит им. Даже отчаянные грэдские пираты, без зазрения совести грабившие прибрежные города на всех материках, не особенно любили совать нос к мирренам. Добычи-то у них можно взять немало. Но неплохи мирренские корабли. Крепки стены городов. Отважны защитники. Только по океанам они плавать не любят. Больше всё вдоль побережья плавали. Основывали новые города. Торговали с местным населением. Очень активно.
      Торговые фактории мирренов стали превращаться в города. Довольно крупные, не терявшие, однако, связи с родиной. Миррены вскоре выжили с побережья прежних хозяев. Двинулись вглубь материка.
      Но чёткую границу проводили миррены между собой и теми, которых покоряли. Не миррен — человек второго сорта. Миррены сильны. Весьма отважны. Довольно лихо подминали под себя государство за государством. Впрочем, со временем миррены стали помягче. Стали даже даровать права своего гражданства тем, кого ещё недавно считали почти своей рабочей скотиной. Даже довольно широко стали даровать. Но на новых граждан всё равно смотрели с оттенком пренебрежения.
      Такими уж они были, уверенные в своей исключительности миррены. Исключительность исключительностью, а говорила между собой их аристократия почти исключительно по-грэдски. Куда больше интересовалась грэдской культурой, чем своей собственной.
      В положенное время зашлёпал колёсами и первые пароход. Это было лет через пятьдесят после того, как закрепились грэды на берегу великого океана. Забухали паровые молоты. Задымили доменные печи. Вскоре и корабли оделись в броню.
      — В детстве здесь очень часто жила Марина. Она любила осень, эти книги. Очень живая и умная была девочка.
      Дворецкий всегда выглядит торжественно, но сегодня превзошел сам себя. Шитый золотом парадный мундир со всеми орденами и меч у бедра.
      Пол стола занимает папка красного бархата с золотым гербом, свешиваются две печати в футлярах.
      Огромный лист пергамена. Написано золотыми чернилами. Текст на древнем языке грэдов, да ещё и старинным шрифтом. Сашка с трудом начинает читать. Три четверти листа занимает полный титул императора. Далее следует. 'Жалуем высокорожденную Александру высокого рода Симон правами и привилегиями Великого Дома по Воле Древнего Дома Прославленного В Веках, Нашей Милостью в знак Особой Воли на благо Древнего Дома' . Внизу ещё одна печать красного воска размером чуть поменьше шины от 'Белаза' и собственноручная подпись пурпурными чернилами 'Саргон I' .
      Лестно, прекрасно, замечательно, одно только не понятно: за что? Император, по описанию Марины и Софи, выглядит кем угодно, только не клиническим шутником. И на награды он бывал щедр только к тем, кто этого действительно стоил.
      Сашка видела его один раз, и он казался похожим на осовремененного римского императора из династии Антонинов — Адриана или Марка Аврелия. Благородная осанка, преисполненный мудростью и грустью взгляд философа. И одновременно спокойная и уверенная мощь. Только мундир вместо тоги, и не такое тщательное внимание к уходу за волосами и бородой. Холоден словно старинный мрамор.
      Сашка впервые увидела человека, одного взгляда на которого достаточно, что бы понять — перед тобой глава сверхдержавы.
      Хотя даже про Антонинов можно вспомнить кое-что не укладывающееся в представление о мудрых правителях.
      Марина приехала вместе с дочерью. Естественно, их бесшабашие на мотоцикле, и без каски, как сама, так и девочка. Если не брать во внимание невысокий рост, то ни за что не догадаешься, сколько ребенку лет. Слишком уж по-взрослому смотрят материнские зеленые глаза. Длинные чёрные волосы заплетены в две косички. Одета девочка тоже во всё черное. Чем-то она напомнила Сашке младшую из Адамсов.
      Ожидала Сашка увидеть изнеженное и робкое создание голубых кровей. А увидала вот такое волевое, сильное, не по годам умное, и в чем-то даже неприятное создание. Точную копию бесшабашной матушки. С совершенно иным, и весьма загадочным характером.
      Оценивающе смотрят зеленые глаза.
      Такие дети не выносят, когда с ними сюсюкают. Прямые, честные, волевые, но не в коей мере не простодушные и наивные. Словно проскочившие детские и подростковые года, сразу став взрослыми. Что-то в них есть от рождения, непонятное другим. Ни злое, ни доброе, просто иное. Могут вырасти в любви и ласке, а могут и в самых жутких условиях. Обстоятельства не имеют власти над ними.
      Ничто и никто не сможет иметь власти над ними, да и сами они во власти не нуждаются.
      По крайней мере, некоторые.
      — Что в школе, сколько раз сегодня подралась?
      И в голосе Марины ни нотки осуждения. Простой и банальный вопрос, вроде 'Какие у тебя отметки?
      — Я уже говорила тебе, таких тупиц в зоопарк сдавать надо.
      Марина и Сашка переглядываются. Одна просто сияет. Другая скорее озадачена.
      Дети очень часто страшно злы по отношению друг к другу. Но всё-таки цинизм прерогатива более старших возрастов.
      — Знаешь, я в свое время тоже была не подарок, но количество наставленных тобой синяков впечатляет.
      — Я же сказала, им в зоопарке место. Если что-то дергать охота, то пусть дергают у себя что-нибудь, а не мои волосы.
      — Постригись, как я, и от волос сразу отстанут.
      — К глазам пристанут. Или к тому же бритому затылку.
      Марина хохочет. Она сейчас просто мать, откровенно хвастающаяся своим единственным и любимым ребенком.
      — Александра, у вас есть дети?
      Не ожидала Сашка подобного вопроса от маленькой девочки.
      — Нет. А зачем тебе это?
      — Вы очень добрая. У вас обязательно должен быть ребенок.
      — Она всегда говорит, что думает. Это не простодушие, а так редко встречающаяся среди людей прямота и честность.
      — Может и так. Но граничит с жестокостью такая прямота.
      — Не она жестока, мир жесток. Марина слишком рано это поняла. Таким не оденешь розовых очков.
      — Они никому не нужны, такие очки. Но в мире есть не только зло.
      — С ней говоришь, словно с взрослой.
      — Она умная, учится вместе с четвертым классом. Правда я тоже в свое время со школьной программой расправилась к четырнадцати годам.
      — Wunder…
      — Schwein- с усмешкой закончила Марина.
      — Из-вращенчески решил папенька узаконить твой статус — тем же вечером сказала Марина — ты хоть в курсе, что это такое?
      — Патент на дворянство.
      Раскатистый хохот.
      — Патент на дворянство. И-го-го!
      — Что такого смешного? — 'манеры' Марины выведут из себя даже каменную статую.
      — Он признал мою Волю Еггта. Родная моя, в пересчете на вашу скопытившуюся в семнадцатом, титулатуру, тебе пожалован великокняжеский титул с большим и малыми гербами, конечно без угодий лесов и крепостных, но все равно не кисло. Твое имя внесено в аналог шестого разряда родословной книги Дворянских родов Российской империи. Ну, туда где все самое титулованное говно заносится.
      — Марина.
      — Чего?
      — А в глаз?
      — Великая Княгиня, бьющая морды! Круто!
      — Столь же круто, как и матерящаяся бухая принцесса.
      — Один один! Только я так и не поняла, чего это разэтакого он в тебе нашел. Видимо, тебе надо кое-что объяснить о нашей титулатуре:
      Категорий дворянства масса, привилегии, давным-давно утрачены. Светская спесь никуда не делась, равно как и всякие разные бархатно-родословные книги. Тебе в принципе обязательно знать только о высшем дворянстве- так называемых Великих Домах. Величие там только в названиях, ну да это к делу не относится.
      Великие Дома делятся на два сорта- древние и молодые. Последние древние дома появились при Дине II. Разница — в счете степеней родства. У Древних — счет идет преимущественно по женской линии. У новых — и так и эдак, но преимущественно всё-таки по мужской. Даровав тебе титул Наследника Младшего Еггта, я причислила тебя к Великому дому. Но причисленный- не член Великого Дома. В твоем случае, после моей безвременной и насильственной кончины, ты бы обрела полноправие по факту. Ещё полноправие мог бы даровать Глава Дома, но он, то есть она, мать моя, мать её, быстрее удавится. Если же была объявлена Воля Младшего Еггта, то как-то неприличным считается, что бы наследник не носил ещё какого-нибудь титула. Император мог бы пожаловать тебе какой угодно дворянский титул. Но отмочил такой вот номер. Принял тебя в члены дома, приравненного к древним, по воле члена Старшего Дома. Теперь ты абсолютно такой же Еггт Старшего Дома, как и Софи. Расщедрился называется! На моей памяти, подобные титулы жаловал раза три, а всего за правление и трех десятков не наберется. Хи-хи.
      — Что опять смешного.
      — Хитер папенька, вот что! Будь ты только моей наследницей, в случае моей смерти огребла бы не только титул, но и право на часть имущества дома принадлежавшую когда-то мне как Еггту, и как Дочери Императора. А теперь же, тебе остается только титул, а из имущества тебе отойдет только то, что моя матушка завещать сподобится, а то что у папеньки, у него при любых обстоятельствах останется. Хи-хи.
      — Ты думаешь меня это волнует?
      — Ты думаешь, его волнуют твои моральные принципы?
      — Технический вопрос. Возведение в титул сопровождается какой-либо церемонией?
      — Это в смысле мечом, да по голове?
      — Это в смысле, хватит придуриваться. Я уже уяснила — слава тут о тебе бродит в стиле нашего Жириновского.
      — Хе, а я никогда и не отказывалась от лавров маргинального типа. Только одна большая разница: НЕ БРАЛА, НЕ БЕРУ, И БРАТЬ НЕ СОБИРАЮСЬ.
      Как это ни банально звучит, на фоне местных политиков, я честный человек.
      И я ещё кое-что умею, кроме как бессмысленного чесания языком на трибуне и вне её.
      Томов сочинений у меня существенно меньше, и генерал-майор я настоящий, и даже не самый молодой.
      А в смысле ответа на твой вопрос — хоть в чем-то ещё император честен. Возведение с церемонией- пышные костюмы, золотое шитье, преклоненные колени и удар императорским клинком- теперь это особый вид пожалования только за особые военные заслуги. Каковых у тебя пока не наблюдается.
      — Что ты хочешь сказать — поинтересовалась Сашка с невыраженной интонацией. Невыносимость Марины уже давно стала притчей во языцех среди всех людей, общавшихся с ней хоть недолго.
      Бесовские огоньки играют в зелёных глазах.
      — Только то что сказала. Эх, Саня, подруженька, не искала ты лёгких путей, да и сейчас не ищешь. Будут, будут у тебя немалые заслуги, будет слава, и мальчишки на тебя смотреть будут разинув рот. Но никогда ты не увидишь спокойной жизни, тишины и покоя. Из огня, да в полымя, ты девочка попала. И зачем только ты на войну сбежала? Здесь ведь ужас что скоро начнется. Смутное время со всеми Лжедмитриями, ляхами да казачками-бандитами просто раем земным покажется.
      — Умереть на баррикаде всё-таки лучше, чем от ножа наркомана-дегенерата.
      — Знаешь, что у нас на самом деле общее? Доведенное до совершенства неумение наслаждаться жизнью и смотреть на все сквозь пальцы.
      — Остается добавить большую любовь говорить, что думаешь, и наступать всем на любимые мозоли. Правда, мы замечательные?
      Сашку теперь не узнал бы никто из бывших знакомых. От беззащитной книжной девочки не осталось и следа. Стремительная и резкая в движениях, раскатисто хохочущая, она гораздо больше напоминает Марину, чем прежнюю Сашку. Теперь-то она в себе уверена! И за словом в карман не лезет. В столице хватает темных переулков, но вовсе их Сашка теперь не боится. А те, кто любят прятаться в тени, оттуда и не покажутся. Борзая просто вырвет глотку осмелившейся тявкнуть шавке.
      Сашка по-прежнему одинока. Да и не считает, что ей кто-то нужен. А данный вопрос — один из немногих, где Марина плохой советчик. Да и нечасто с ней Сашка ведется — Марина вся в политике.
      Улица идёт перпендикулярно проспекту N1 — своеобразной визитной карточки Империи. Словно стрела пронзает весь город. Выходит на площадь. В створе арки виден круглый вход Императорская трибуна у крепостной стены из красного и чёрного камня у Сашки вызывает определённые ассоциации… Голубые ели вдоль стены только усиливают сходство. Да и о чёрных табличках с золотыми буквами не следует забывать.
      ''Смысл один — с гордостью говорит об этом месте Марина — это центр нашего мира, как мавзолей — вашего. Ось, вокруг которой всё вертится. Пока он стоят, пока сюда приходят люди — существует мир. Ваша красная цивилизация, наша империя… Это центр. Это одно на всех. И для каждого. Лучшие люди вашего мира лежат у Кремлевской стены. Особые чувства испытываешь, ступая на брусчатку. И забываешь даже, что за мразь сейчас обитает за стенами старой крепости. Брусчатка и стены. Здесь сходятся все пути. Здесь наша слава. Наши победы и поражения. Квинтэссенция наших свершений. Здесь лежат те, кто создал её. Нашу империю. Надо быть достойным старой славы' .
      Иногда Сашка замечает немного странную реакцию Марины на некоторых прохожих. Вроде мужчина как мужчина, а вытягивается перед Мариной, и рука к козырьку. И всегда отвечает она.
      — Кто это? — спросила Сашка примерно на двадцатом.
      — Наши! — и давненько ни от кого не слышала Сашка такой гордости в голосе.
      Гордости, крепко настоянной на старых победах, свершениях и бедах. На пройденном ими плечом к плечу, или как здесь говорят, к клинку клинок.
      Похоже, им и вправду есть, чем гордится. Гордость за какое-то большое, общее и славное дело. Не ожидала Сашка подобного от злобной и циничной Марины. Значит есть ещё что-то светлое под черной броней. И за бесконечным хамством и пошлыми шуточками Марины скрывается какой-то другой её облик. 'Я обожаю быть непредсказуемой!
      Узнают их или нет — и той, и другой абсолютно наплевать. В конце-концов, эта обсаженная деревьями улица одно из красивейших мест столицы. Да и подсвеченные фонтаны ещё работают. Постоянно присутствует ощущение тихого праздника, и какого-то своеобразного уюта. Ансамбль как-то сам собой сложился. Другое лицо суровой империи.
      Здесь всё — известные театры и крупные музеи, великолепные дворцы и уютные скверы. Галереи, рестораны, знаменитые на весь мир маленькие уютные кафе.
      И пестрая публика. Поэты, писатели, художники и их друзья с подругами. Глазеющие на них провинциалы с туристами. Здесь словно ежедневный парад — моды, красоты и изящества. Вечный праздник жизни, далекой от боли и тревог.
      Улицу все зовут 'Проспектом грез' .
      Под вечер среди публики преобладают влюбленные парочки. Что же, жизнь идёт своим чередом, и за прошедшие годы мало что изменилось.
      Представители богемы любят говорить, что здесь особенная атмосфера, и словно видишь сквозь серые будни прекрасных призраков серебряного века…
      Если так говорят при Софи, то непременно следует кислая физиономия и вопрос: 'Спрошу у ювелира, какое серебро самой низкой пробы. Ну, то которым раньше фальшивомонетчикам глотки заливали' . А на фразы вроде 'Дорогая, вы разве не тоскуете по тем прекрасным временам? ' Ледяная принцесса реагирует с ледяным призрением. Думают, что подобные рассуждения — одна из милых слабостей чуточку взбалмошной Леди-скандал.
      Не поверили бы, но серебряный век Софи действительно презирает до глубины души. И на порядок больше презирает тоскующих о нём.
      Серебряный век Софи презирает. А 'Проспект грез' очень любит. И частенько проплывает среди журчащих фонтанов изящная фигурка. Настолько прекрасная, что и вправду кажущаяся призраком, пришедшим из прекрасных волшебных сказок. Оборачиваются вослед люди. Значит, снова все по-прежнему. Раз здесь Наша Красавица, Наша Принцесса Софи-Елизавета. Как те птицы, появляющиеся только когда на земле мир. И исчезающие, когда пахнет порохом. Раз она здесь, то значит вновь пришла мирная весна.
      А через пару дней все женщины оденутся как она, ибо фото во все глянцевые журналы попадёт. Правда, далеко не у всех хватит смелости заказать иной из излишне смелых нарядов их высочества.
      Но грезы — грёзами, а жизнь — жизнью. И в последнее время частенько заносит на проспект пришельцев из того самого мира, столь упорно не замечаемого пестрой публикой. Мрачные ребята в куртках кожаных. Их извечные соперники в длинных шинелях. Другие, подобные им.
      Фонтаны журчат по-прежнему, и так же играет музыка. И ещё танцуют.
      Но сегодня на проспекте почти как раньше. А таких уж явных пришельцев из иного мира только двое. Две явно не по последней моде одетых молодых женщины. Одна, в танкистской куртке к тому же ещё и с мечом. Такая куртка неуместна здесь, и ещё более неуместно оружие у женщин. На проспекте хватает магазинов, торгующих антикварным оружием, да к тому же, разбираться в старинных мечах — признак хорошего тона. Старинный меч даже считается чем-то вроде признака чудаковатого поэта.
      Но у этой женщины меч весит на армейской портупеи. Понимай, как хочешь — либо признак дурного вкуса, либо сознательный вызов.
      А вторая женщина одета довольно простенько. Нельзя сказать чтобы безвкусно, но за модой явно не следит. А на 'Проспекте грёз' это очень заметно. Туда ведь все, и всегда ходят принарядившись. То место, где каждому хочется быть красивым.
      Разок к ним приблизились незаметные люди в штатском. Левый глаз Марины превратился в щелочку. Небрежный взмах левой рукой. Блеснул на запястье браслет. Одинаковые лица одеревенели совершенно, и исчезли в толпе.
      — Органызмы. Ы-ы-ы-ы. — пропыхтела Марина.
      — Что ты им показала? Мне казалось, ты не носишь украшений.
      — А это и не украшение. — она оттягивает рукав — на запястье не браслет, а шедевр ювелирного искусства- переплетающиеся серебряные змеи, исполненные так, что сам Фаберже от зависти удавится, усыпаны мелкими бриллиантами и рубинами — Знак главы Великого Дома. Их в каждом только один. Принадлежит главе. Лучшему из лучших. В теории. На практике- лучшего прикрытия для безобразий инкогнито не отыскать. В принципе, могу натворить все, кроме убийства и тяжких телесных. Счет за разгром присылайте Дому. Императрица не обеднеет.
      — Если какой-либо фирме заказывают подобный браслет — большего признания их мастерства нет и быть не может. В том и проблема.
      — Не поняла.
      — Браслет Главы Великого Дома — не произведение искусства. Это знак высочайших заслуг человека перед страной. Это не вещь. Это должно говорить что-то о человеке, а не служить удобным прикрытием пьяных дебошей. На бумаге выше любого ордена. А на деле… Из прочих Глав только Кэрдин пожалуй, достойна. А остальные куда хуже меня. Да и мой браслет. Только у рода Еггтов их два. У остальных — только один. Переходящий из поколения в поколение. У нас же таких браслетов два. Один — у главы Дома, матери моей, мать её. А второй — у младшего Еггта, то есть у моего окосевающего рыльца. Такова наша древняя привилегия. — глубокомысленно завершило зеленоглазое чудо, чуть не обнявшись с каменной вазой.
      — Интер-р-р-ресный ты человек, Марина. Впервые за время нашего знакомства упомянуло свою маму, и притом в таком ключе.
      — Разберем по пунктам. Я уже давно не маленькая девочка. Это раз. Кэретта только рожей ничего, а душой — чернейшая. Это два. Я милитаристка, она пацифистка, а точнее даже нелитературный вариант слова пофигист. Это три. Она леди, я нет. Это четыре. Имея подобную мать поскорее хочется остаться сиротой. В политическом плане — то лучше круглой. Это пять. Моральные устои всего царствующего дома, а точнее их полное отсутствие меня полностью не устраивают. Это шесть. Мне противны люди, считающие, что мир крутится вокруг них. Это семь. Ещё более омерзительны люди, ничего в голове не имеющие, однако считающие, что им все дозволено. Это восемь. В среде, где я росла теплые родственные чувства это какой-то нонсенс. Это девять.
      — Марина, ты просто свинья. Это десять.
      — Никогда и не утверждала обратного. Это одиннадцать. От Кэретты у меня пожалуй, только слегка возвышенное отношение к холодному оружию, да умение бинтовать мечи, что бы они не растрачивали попусту свою внутреннюю силу.
      Ещё какой-то обычай, тоже неизвестный Сашке.
      Вернувшись домой многие провинциалы, да и не только они, будут хвастать 'А я видел того, а я видел этого… пятого, десятого' . Может, с придыханием даже расскажут, что посчастливилось видеть Софи. Но никто не похвастается, что встретил её сестренку. 'Посчастливилось' — это не про Марину.
      Сашка весьма заинтересованно смотрит по сторонам. Всё виденное на фотографиях въявь перед ней. Один из самых прекрасных городов. Уютный и величественный одновременно. Столица огромной империи, центр цивилизации, и один из центров мира.
      Но оценить достоинства архитектуры невозможно. Главным образом из-за Марины. Она ведь относится к тому сорту людей, которые даже на солнце видят только пятна. Никто не спорит, чернота там есть. Но нельзя только её видеть!
      Проблема только в том, что Марина считает как раз обратное.
      И за прошедшие годы на проспекте все изменилось явно в худшую сторону. Или же это проспект неуловимо меняется, одновременно оставаясь прежним. Но не меняются стальные люди.
      — А теперь 'визит' к вам я воспринимаю не только как ссылку, но и как своеобразное образовательное путешествие. Какой бы у нас не был бардак, всегда найдется кто-то у кого ещё хуже. Из этого можно сделать выводы — как не допустить у нас подобного.
      — И только?
      — И только. Сами у себя всё просрали, сами и выпутываетесь, хватит ждать пресловутых 'варягов' или какую-то там 'сильную личность' . Да и те вам в вашем чавкающем болоте навряд ли помогут.
      — Тоже мне, 'варяжская гостья' . Сама же знаешь, мало до кого доперло, что ты из идейных соображений в киллеры подалась.
      — Зато, никто и не скажет, будто сидела и бездельничала!
      — В твоих жилах точно кровь, а не водица. А когда ты не пройдешь через револьверный лай, то пароход в твою честь вряд ли назовут, а добрые дела и ты — несовместимые понятия.
      — Я не поэт, но я скажу стихами — пошла бы Саня ты, такими-то шагами.
      — Знаешь, подруженька, мы иногда вместе производим впечатление просто парочки психов.
      — Буйных или как?
      — Вот уж не знаю.
      Застекленную дверь Марина открыла пинком. Хорошо, что здесь тоже успели освоить производство бронестекла, а не то было бы дело. Первое что обнаружилось за дверью — охранники.
      Представители этой профессии весьма мало отличались от виденных Сашкой дома. Такие же шкафообразные с кирпичеподобными физиономиями. Только не в дорогих костюмах, а в псевдо военной форме. Ну, да здесь всеобщая мода на стиль милитэри. Почему-то казалось, что Марину в меру вежливо попытаются выставить за дверь.
      Этого не произошло, и шкафы о двух ногах небезуспешно попытались прикинуться мачтовыми соснами. Марина посмотрела на сосенки взглядом профессионального лесоруба.
      Сашка видала японские куклы, в том числе и неплохо сделанные. Одна из них, в человеческий рост, спускается по лестнице. Шелка, цветы, кимоно, высокая прическа всё по стандарту за исключением одной нехарактерной детали. Катана на поясе рукоятью вперед. Откуда-то Сашка знает, что гейшам и тому подобным прототипам этой куклы только короткие мечи носить разрешалось, и то в экстренных случаях.
      Первый человек с выраженной монголоидностью, увиденный здесь. Внешность японки, габариты европейской супермодели. И неуловимо проскальзывают какие-то черточки Кэрдин. Марину и Софи рядом поставь — и не скажешь, что сестры. В лицах же этих двоих увидишь родство, пусть они и разных рас.
      Если черные волосы старшей сестры наводили на мысль о краске или парике, то черные волосы младшей органически добавляли причудливый облик.
      — Надеюсь, вы прибыли не с целью разрушения моего скромного заведения.
      Сашка осторожно скосила глаза на одну из витрин. С математикой проблем отродясь не испытывала, а за годы реформ практически любой научился с легкостью конвертировать одну валюту в другую. Если эти цены перевести в зелень… На Невском, конечно хватает магазинов для сверх богатых. Но сюда бы их не пустили. Делать тут нищим нечего!
      — Если только ты в мое отсутствие борделя здесь не завела. А пантеру на заборе повесила, глядишь и помельче кошечек где припрятала. А то предупреди их — Кэрдин как раз собирается Веселый отдел обревизировать. Так что займутся киски общественно-полезным трудом где-нибудь не в ближних окрестностях города.
      — Клиническая патология еггтовского юмора уже давно изучается на кафедре психиатрии. Очень переживают о малом количестве материала для экспериментов.
      Не знай кто это, точно бы подумала, что к двум сестренкам без тормозов и инстинкта самосохранения добавилась третья.
      — Она в какой-то степени видит во мне родственную душу. Такая же оригиналка ни на кого не похожая. — сказала Марина, покидая "Дом Пантеры".
      — Глянь-ка! Очередь!
      — Интересно, за чем?
      — Как за чем? За билетами на последнюю постановку какого-то новаторствующего режиссера. Стадное чувство. Модно — значит надо посмотреть. И восторгнуться опосля. Как всё изящно, элитарно и переполнено глубочайшим смыслом. Хотя на деле не понял ни черта и храпел половину постановки. Но раз сам мэтр похвалил, то значит шадевр!
      Хошь поглядеть? Мне только браслетик сунуть.
      — А зачем?
      — Верно. Жаль, нет у вас другой очереди.
      — Такие же есть.
      — Я же сказала, другой. И самой важной, той, которая если не появится в ближайшие десять лет, то можно будет брать резинку и стирать с этой карты Россию. Система прогнила… И как мне кажется, понимать это стали уже многие. А то при мне абсолютно клинический интеллигент сказанул 'Отдел кадров нашего правительства находится в Вашингтоне' . Хор-роший признак, если даже у западников такие мысли появляются.
      — Ты думаешь, люди ещё способны встать в очередь за винтовками?
      — Люди — безусловно, а сколько их там у вас осталось — статистики не имею, с тобой-то точно на одного больше бы было.
      — Спасибо за комплимент. Только и тут назревает необходимость подобной очереди.
      — А я, что, спорю?
      — Принцесса на баррикаде! Делакруа отдыхает!
      — А в глаз?
      Гуляют, препираясь подобным образом. А голос-то у Марины громовой. И у Сашки под стать ей. Люди уже косятся. Носы воротят. Накрашенные губки презрительно поджимают. Дорвались, мол провинциалки до культуры. Смотреть противно.
      — К-а-а-кой милый домик!
      Марина качнулась. Но равновесие удержала. Сашка не архитектор, но особняк снаружи таков, будто дворец в стиле рококо наизнанку вывернули, да так и поставили глаза услаждать. Стиль и вправду весьма и весьма причудливый. Если таков декор снаружи, то что же ждёт внутри?
      — Интересно чей?
      — Как чей? Мой. Точнее, за мной, как членом императорского дома числящейся. От денег отказаться легко, а вот от статуса…
      — Финансирование реставрации этого шедевра архитектуры явно идёт по остаточному принципу.
      — Конечно. Хозяйка внутри уже лет десять не бывала. Хочешь, зайдём?
      — А там хоть интерьеры остались?
      — А черт знает, если честно.
      — Ну, тогда дальше пошли.
      — Пошли.
      Как прохладительное, так и горячительное со всех концов света здесь продается повсюду. Почти в каждом здании маленький уютный магазинчик, с очень неуютными даже для богатого человека ценами. Едва закончилась первая банка, Марина завернула в один из них. За новой. А как стала расплачиваться, вытащила из кармана пачку крупных купюр, разодрала обертку, протянула одну. И потом минут пять, шепча и слюнявя пальцы пересчитывала сдачу. Продавец, с казенно-радушной улыбочкой медленно багровел, и с трудом сдерживался от желания вызвать охрану. А Марина-то демонстративно раз пять ошибалась. И всё по новой.
      Невыносимо противно и больно Сашке смотреть на такую Марину. Опять вызов всему и вся. Только какой-то уж слишком дешевый и не натуральный.
      Впрочем, за последующие расплачивалась нормальными купюрами. И кончались банки с ужасающей быстротой.
      Марина идёт пошатываясь. Со стороны — пьянее пива. На то и расчёт. Ибо на деле она, может и пьяна, но координация движений нисколько не пострадала. И в случае чего…
      Но 'организмы' , похоже, и вправду работают.
      — О, историческое здание!