Раздевшись, он залез в воду, смыл с себя и со своего тряпья кровь мутанта, а потом начал ощупывать одно из водных растений, решая, что из его частей можно употребить в пищу. Раздумья не заняли много времени: на широких листах внизу Дик нашел пузырьки или мешочки размером с кулак ребенка. На ощупь они были как медуза, и когда Дик попытался сорвать один, тот просто лопнул в его пальцах. Тогда Дик сорвал весь лист, развернул его пузырьками кверху и надкусил «мешочек». Догадка оказалась верной: мешочек был наполнен сладкой клейковиной. Рэй узнал бы «водяной сахар», источник сахара и крахмала для Пещер Диса. Дик просто выел все мешочки, а лист, поразмыслив, прилепил на голову, от солнечного и теплового удара.

Он сидел в воде по шею, как бегемот, пил, ел и лепил листки на голову, лицо и плечи, а потом оделся и пошел в сторону глайдер-порта.

Солнечные лучи высушили его одежду и прилепленные листья очень быстро, а на незакрытых ими местах начало нехорошо жечь. Дик снова спустился к воде, набрал листьев и, отгрызая сахарные мешочки, начал лепить их на оставшиеся непокрытыми места.

Он шел уже довольно долго, и солнце уже окончательно ушло, но свет и жар не ослабевали, только цвет лучей, озаряющих небосклон, как-то переменился, словно бы похолодел, и, глянув налево от себя, Дик понял, какого свалял дурака: надо же было таким тупейшим образом забыть, что на Картаго два солнца! Протыркавшись по подземельям неизвестно сколько, он дождался на свою голову лета, когда оба светила несут вахту посменно и почти беспрерывно.

Каких масштабов был свалянный дурак — Дик осознал в полной мере через час после восхода Акхат. От беспощадного ультрафиолета не спасала ни одежда, ни вода, ни листья, а он уже был ровно на середине пути и, возвращаясь к пещере, ничего бы не выиграл. Теперь он перемещался от чека к чеку перебежками на четвереньках, натянув на голову рубашку и забрав в кулаки рукава. Сколько можно было, он шел по воде, и мелкие подвижные водоросли высыхали на его теле и одежде, покрывая его зеленоватой пылью, замешанной на сахарных потеках. Дик надеялся, что это тоже как-то защитит его от солнца.

Плантации сахарных водорослей закончились, потянулись плантации других — чрезвычайно прочных на разрыв, длинных, покрытых мелкими листьями. Дик срезал их флордом и наматывал на себя. Но все эти меры приносили лишь временное облегчение. Очень скоро Дик почувствовал все признаки теплового удара — тошноту, головную боль, ломоту во всем теле, озноб, и, хуже всего — частичную слепоту. Он заполз в воду, в густые заросли, дополнил свой тюрбан свежей копной и начал пережидать горячее время.

«Почему я такой дурак?» — думал он. — «Я подвел и вас, Такэда-сэнсэй. Нужно было, поев и набрав запасов, вернуться в пещеру и переждать голубое солнце. Если я умру здесь, только я один буду виноват».

Он попытался заставить себя заснуть и преуспел в этом. Проснулся он от крика:

— Кто такой, из какой бригады? Где потерял плащ? Залезай немедленно в кузов!

По тиби-наречию, голосу и интонациям было сразу понятно, что это гем. Дик разлепил воспаленные глаза, поднял голову и увидел над собой лицо пожилого гема, наполовину скрытое клобуком. В первый миг он принял этого гема за Тома, но только из-за внешнего близнецового сходства. Этот гем был старше и рисунок морщин отличался.

— Кими нинген да, — прошептал Дик с улыбкой. Глаза гема округлились, когда он пристальней всмотрелся в найденыша и под слоем зеленой грязи разглядел, что тот — не гем.

— Девяносто девятый у хито-сама прощения просит, — работяга поклонился Дику в пояс.

— Не надо, лучше встать помоги, — Дик выбарахтался из тины и пошатался к машине — маленькому крытому тягачу с прицепленной сзади гравитележкой. Тележка была доверху заполнена все теми же сахарными водорослями, и Дик сообразил, что приглашали его не туда — а на второе сиденье тягача, за спиной водителя.

— Хито-сама как здесь оказался? — проговорил гем, оправившись от изумления.

— Из тех пещер, — Дик показал пальцем назад. — Там страшно…

При последних словах его неподдельно передернуло.

— Днем Акхат без плаща и очков ходить нельзя! — назидательно сказал гем. — Акхат убьет! Пусть хито-сама намажет себя, — он вынул из бардачка тюбик, покрытый желтыми потёками.

Мазь была вонючей и жирной, но Дику полегчало почти сразу же. Гем отдал ему запасные очки и свой плащ.

— Эй, а ты? — запротестовал Дик.

— Кожа Девяносто девятого двадцать минут без ожога выдержит. За пятнадцать до грузовой платформы доедем. Оттуда хито-сама дальше пойдет.

Плащ гема был более дешевой и менее долговечной моделью армейской «зеркалки». Дик запахнулся в него, надвинул капюшон на самый нос и вцепился обеими руками в спинку переднего сиденья, чтобы не свалиться с тягача.

— Ты из какой бригады?

— Сорок шестая аграрная, — послушно ответил гем, продолжая удивляться тому, что человек изволит интересоваться такими вещами.

— А никого из сто второй ремонтной ты не знаешь?

— Девяносто девятый ремонтников не знает. Они сами по себе, аграрные сами по себе.

— Это плохо.

Когда гравитележка затормозила над грузовой платформой и Дик слез с нее, он, перед тем как вернуть гему очки и плащ, сказал:

— У меня нет ничего, чтобы тебя отблагодарить. Только вот что: прими от меня имя. Тебя зовут Мартин. Запомни: Мартин.

— Почему? — изумился гем.

— Вот поэтому, — Дик ткнул ему в руки плащ и, смеясь, пошел прочь.

Девяносто Девятый еще нескоро увидел этого сумасшедшего человека, но он запомнил свое имя — Мартин — и запомнил, что глаза сумасшедшего показались ему в тот миг ярче и синей, чем солнце Акхат.

А Дик шагал себе по грузовой платформе сахарного завода Пещер Диса, не откликаясь а окрики типа: «Эй! Ты откуда, парень?! Стой! Куда идешь?!» Остановят — так остановят, нет — так нет. Вокруг него швартовались толкачи, сгружали сахарные листья в огромные котлы, сновали люди и гемы, а он плыл и плыл в этом водовороте одинокой щепкой.

Чья-то сильная рука взяла его за плечо. Он остановился, повинуясь. В глазах мелькали черные пятна.

— Ну что, — рявкнул остановивший. — Не пошел впрок ворованный сахарок?

Дик тупо мотнул головой.

— Видел разных идиотов, но таких не видел, — продолжал мужчина. — Голова болит?

Дик так же тупо кивнул.

— Вот и хорошо. Может быть, войдет в нее немножко ума, — та же рука сгребла Дика за шиворот и куда-то поволокла. Один прохладный коридор сменялся другим, потом Дика протащили через другую грузовую платформу — наверное, здесь отгружали готовую продукцию — и вышвырнули, как щенка, за ворота.

Дик оказался на улицах Муравейника — оживленного района города между глайдер-портом и промышленным сектором. Если бы он имел желание оглядеться — он бы увидел, что его замызганный и малахольный вид никого не возмущает и даже не удивляет — здесь встречались и более колоритные экземпляры. Оголодавший уличный мальчишка обгорел на солнце, воруя сахар с плантаций. Эка невидаль.

Он шагал и шагал наугад, пока не уперся в какой-то фонтанчик, возле которого горели свечки. Напившись, он немного опомнился и увидел, что лицо его находится на уровне чьих-то бронзовых колен. Дик поднял голову, сосредоточился — перед глазами плавала темнота — и осмотрел всю статую. Если бы он разбирался в вавилонской символике, он бы знал, что это — алтарная статуя какого-то всеми любимого покойника: об этом говорили монументальная поза и тяжелые погребальные одежды, а более всего — отполированные многочисленными прикосновениями колени. Но Дик не знал предмета — и увидел только ростовое изваяние красивого мужчины, скрестившего руки на груди, укутанного во что-то вроде замысловатой тоги и чуть запрокинувшего голову. Надпись у ног гласила: «Экхарт Бон, победивший побежденным, будь нашим заступником на Вечном Небе».

«Так это с тебя все началось», — подумал Дик. А потом ему пришла в голову другая мысль: «Это — отец моей Бет…».

Дик присел на бортик фонтана. Город протекал мимо него, вокруг него, над и под ним, а он был как камешек в потоке. Он даже не мог толком разглядеть своего будущего места жизни и смерти, потому что в глазах мельтешило, и, чтобы рассмотреть что-то, следовало сосредоточить на этом все свое внимание. А между тем, Такэда-сэнсэй сказала в его сне, что отведет его домой, а раз она так сказала, значит, это и есть его дом, ведь святые не лгут. А раз это его дом — здесь найдется место, где он сможет преклонить голову сегодня и завтра…

Правду говоря, ему пока никуда не хотелось уходить от своего «тестя», здесь была удобная скамейка и вода — но вскоре его обнаружил полицейский и погнал прочь.

— Это алтарный фонтан, а не умывальня для оборванцев, — сказал он, выволакивая Дика из скверика. — Иди в корабельный город, там есть пруд для таких, как ты.

Заплетающимся языком Дик поблагодарил, снова пошел наобум — и занесло его на рынок. Одна из торговок объяснила, как добраться до корабельного города и, сжалившись, сунула юноше в руки комок слипшегося холодного риса — наверное, остаток своего обеда. Дик поблагодарил, сунул комок за пазуху и пошел в указанном направлении, разворачивая на ходу розарий. Времени ему хватило на всю молитву, потому что корабельный город, как оказалось, находился на самой верхотуре, а пятнадцати сэн заплатить за гравилифт у Дика не было. Имени женщины он тоже не спросил, и лица не разглядел толком — но ведь Бог знал, кто она, а значит, молитва была услышана.

Корабельный город располагался на обширной ровной площадке над глайдер-портом Пещер Диса, и был новообразованием войны. Кланы, вынужденные «сокращать» свои корабли, сажали их здесь по договоренности с властями. В гондолах жили экипажи, чье профессиональное искусство стало ненужным после того как пилот погиб, был перекуплен или взят на военную службу. Системы жизнеобеспечения этих кораблей, как правило, работали стабильно, и нужно было только поставлять в корабельный город воду в достаточных количествах да вовремя подбрасывать молодую грибницу для бустера. Все это правительство делало для своих ветеранов бесплатно — остальное нужно было добывать трудом, но здешние жители ничего не умели, кроме космической работы, а в этом секторе экономики спрос на рабочие руки упал ниже уровня моря. Поэтому многих, слишком многих мальчиков из хороших семей бичевали и вешали в глайдер-порту, и слишком многих девочек по вечерам можно было найти в кабаках, в объятиях подвыпивших гостей.

Здесь царил особый вид нищеты — не той, что в нижних секторах, грязной, вороватой, лживой, ничем не брезгующей нищеты — но другой — застиранной, с гордо поднятой головой. Это не значило, что здешние обитатели не воруют и не промышляют черной торговлей — это значило, что здесь об этом не говорят даже между собой.

Крытый бассейн-резервуар — огромный, не меньше двухсот метров в длину — тут действительно был, и никого не беспокоило, что в нем купаются, поскольку вода все равно проходила через корабельные очистители. Но Дик, добравшись до бассейна, сообразил, что купаться сейчас не может — слишком много народу кругом. Жители корабельного города, без различия пола и возраста ныряли в этот бассейн освежиться, нежились на бетонных берегах под проникавшим через купол солнцем и играли в разные игры, начиная с мяча и заканчивая картами. Шнайдер наделил юношу такой коллекцией особых примет, перед которой меркла самая замысловатая татуировка, поэтому Дик, не задерживаясь, вышел из-под купола, забрался в глубокую тень под кольцо распределителя одного из ближних кораблей, и там заснул на крупном, чистом песке.

Проснулся он на закате Акхат, когда пекло сменили краткие сумерки. Эти сумерки были темней и гуще, чем промежуток между днем Анат и днем Акхат, и Дик вторично обругал себя за тупость: если бы он тронулся в путь в этих сумерках, переждав самый ад, он бы благополучно, припеваючи дошел до глайдер-порта. А с другой стороны — так или иначе, но сейчас он уже здесь, в корабельном городе, отдохнувший и частично выздоровевший, а так — он бы только трогался в путь по острым камням.

Под куполом было почти пусто. В дальнем конце кто-то плескался, но Дик рассудил, что с такого расстояния и в сумраке шрамов никто не разглядит, разделся и залез в воду. Как мог, он выполоскал из штанов и рубашки зеленую пыль, смыл ее с себя, потом штаны надел, а рубашку расстелил на бетоне сушиться.

Комок риса, уже начавший ссыхаться по краям, он ел понемножку, отщипывая кусок за куском, когда услышал, что плескание сменилось другими звуками. Эти звуки он узнал бы где угодно — звуки драки. Дик всмотрелся в полумрак, оттянув уголки глаз, и разглядел, что на другом берегу идет неравный бой: трое против одного.

— Оро, — прошептал Дик.

Он колебался, но не более секунды. Конечно, он еще неважно себя чувствовал, и боковой обзор до сих пор был задернут темным, но ведь у него бы флорд, который и в неактивном виде — неплохое оружие, а главное — трое против одного! Дик набросил рубашку, схватил меч в зубы и прыгнул в воду «рыбкой».

На другом берегу услышали всплеск и, пока Дик плыл, один из нападающих побежал его встречать. Выходя из воды по покатому бетонному склону, юноша встал лицом к лицу с пареньком чуть помладше своих лет, одетым в рваные красные штаны и носящим «дреды», украшенные разноцветными стеклянными бусинами.

— Греби обратно, лысый, — сказал этот паренек. — И не суй свой нос в чужой вопрос — еще разобьют.

Дик еще с приютских времен прекрасно владел этикой таких разговоров.

— А один на один ты что-то не такой храбрый, да? — ответил он сквозь зубы. — Так вот, или я сейчас увижу твои пятки, или вытру об тебя свои.

Противник ответил непечатно и приял боевую стойку. Дождаться, пока Дик атакует, у него терпения не хватило (в чем Дик был совершенно уверен), причем, он действительно струхнул: по своим кондициям юный имперец его превосходил и держался куда более твердо. Итак, Красные Штаны бросился вперед, пытаясь использовать преимущество своего положения и оттеснить Дика в воду, и налетел подбородком на скрытый до этого момента в рукаве флорд. Бац! Металлический цилиндрик, направленный скупым и точным движением руки, произвел некоторое опустошение в рядах зубов противника. Красные Штаны упал на бетон, крепко грохнувшись спиной и затылком. Не обращая более на него внимания, Дик побежал к дерущимся.

Драка уже перешла в финальную стадию: двое повалили третьего на песок и пинали ногами, проявляя при этом даже некоторую изобретательность — разбегались и с воплями:

— Пятьдесят очков! Голова!

Или:

— Тридцать очков! Брюхо! — старались попасть в указанное место. На счастье избиваемого, они были босы.

Дик напал без предупреждения (он был слишком утомлен для благородства) и врезал одному из нападающих флордом по затылку. Второй услышал вскрик друга и звук его падения на колени, развернулся к Дику и крикнул:

— Глянь, Сионг, твоя девочка пришла защищать тебя! Ой, а чего это она такая лысенькая? Завшивела вконец, а?

Избиваемый только плюнул кровью на песок и завалился на бок. Со спины Дик принял его за взрослого мужчину, так он был высок и широк в плечах, но сейчас увидел, что это тоже юноша, как и двое нападающих, и случайный защитник.

— Я тебя, сучка…

Дик на этот раз не стал дожидаться конца реплики и отвечать ритуальным оскорблением, он провел простую, но очень эффективную связку, начинающуюся низким пинком, продолжающуюся тремя ударами в лицо (кулак-кулак-локоть) и завершающуюся ударом под вздох. Противник обмяк, но еще вполне держался на ногах, и тут избиваемый пришел в себя (ему хватило краткой передышки, предоставленной Диком) и добавил с земли ребром стопы в поясницу.

Третий поднялся и щелкнул выкидным ножом.

— О’ойди, я с ‘им раз‘ерусь, — пробормотал, вставая, избитый здоровяк, но Дик заградил ему дорогу и выдвинул на полметра флорд из рукояти.

— А запасная голова у тебя есть? — спросил он у драчуна с ножом. — Или у тебя? — второй вопрос был адресован Красным Штанам, подковылявшим к месту сражения. — Бросайте ножи. Я не шучу, клянусь святым Брайаном, поубиваю всех, если не бросите!

— Твой святой Брайан — дерьмо, — сказал Красные Штаны, но решительность заявления все же была подпорчена шепелявостью и тем фактом, что оба таки бросили свои ножи.

— За’ирайте эту срань, — здоровяк легонько пнул попискивающего поверженного врага. — В следующий раз приходите всемером.

Проигравшие покинули поле боя, и Дик позволил себе сдаться головокружению. Колени его ткнулись в песок, в ушах ухал молот. Тепловой удар не прошел бесследно.

— Эй, друг, не вре’я раскисать, — здоровяк поднял его за плечи. Он уже успел сполоснуть лицо от крови и закурить. — ’ы должны ройти не меньше ’олукилометра, так что со’ери себя в кулак — и чоп-чоп…

Дик кивнул и начал «чоп-чоп» за здоровяком. На ходу тот сунул ему руку — крепкую, костистую, с хорошо набитыми кулаками:

— Данг Йин Сионг. Для друзей — ’росто Данг.

— Йонои Райан, — сказал Дик, пожимая его ладонь. — Для друзей — просто Ран.

— А они у тебя есть, друзья-то? — усмехнулся Данг.

— Есть, — сказал Дик. — Но далеко. Я их… потерял.

— Имперец? — без обиняков спросил Данг, и Дик так же без обиняков сказал:

— Да.

— Я так и подумал, когда услышал, как ты клянешься святым Брайаном. Давно захватили?

— Не знаю. Сбился со счета.

— Рейдеры?

— Да… рейдеры.

— Кому продали?

Дик промолчал.

— А, не мое дело. Ты не бойся, я тебя не заложу. Ты же мне жизнь спас. Давно сбежал?

— Позавчера… наверное, — сказал Дик, подумав, что «спас жизнь» — это все-таки слишком громко сказано.

— И что, ходил сахар воровать?

— Нет, — Дику надоело выслушивать обвинения в этом. — Я вылез из подземелья с той стороны сахарных полей. И прошел через них.

— Мама вечная земля, — ахнул Данг. — По ту сторону полей — ничьи катакомбы. Твой Святой Брайан крут, если вывел тебя оттуда!

— Это не он, — честно сказал Дик. — Это блаженная Садако Такэда.

Данг на мгновение остановился, пощупал его лоб, потом сказал:

— Ладно, это пройдет. Хлопнешь горячего чайку, поспишь немного, к утру как рукой снимет. Небось, еще и есть хочешь?

— Нет, есть… не так.

— Ага, солнышком по темечку стукнуло… Ничего, сейчас найдем чего-нибудь…

Они подошли к одной из корабельных гондол и Данг, взбежав на пандус, приложил руку к сенсорной панели замка. Двери отодвинулись.

— Добро пожаловать, — церемонно сказал Данг. — Мой корабль — твой корабль… По крайней мере, моя в нем каюта сегодня — твоя каюта.

Дик вошел, вдохнул знакомый запах — пластик, металлокерамика и чуть-чуть старого пота, неистребимо въевшегося в металл и пластик — и снова его сердце тронуло чувство дома. Оба юноши поднялись на третью палубу

— Сюда, — сказал Данг, открывая одну из дверей. — Садись куда-нибудь, я пожрать принесу.

Дик сел на койку и прикрыл глаза.

Данг вернулся с миской вареного риса, тарелкой жареного бустера, чайником чаю и коробочкой тофу. Потом развязал свой заплечный мешок (Дик его не заметил прежде — наверное, потому что боковой сектор обзора бы все еще задернут мглой) и вытащил оттуда четыре яблока, три помидора, три апельсина и большой огурец.

— Извини, Йонои, этим я тебя угостить не могу. Вот, один давленый — его съедим, — он положил на блюдо с бустером помидор. — Достань тарелки и чашки, они под койкой.

С этими словами он снова убежал куда-то и вернулся через три-четыре минуты. Дику понравилась его простая, без лишних церемоний манера. От Данга, в свою очередь, не ускользнуло, что Дик знаком с устройством корабля и знает, какая полка и какой рычажок в каюте для чего предназначены. Он достал посуду, потом безошибочно определил местонахождение стола и откинул его от стены, потом они с Дангом принялись за ужин, перед которым вавилонянин дал Дику парочку кисловатых таблеток.

— На каком корабле ходил? — спросил он, пока нежданный спаситель запивал лекарства.

— Левиафаннер, — сказал Дик, не уточняя, какой именно.

— Точно? — Данг аж вскинулся. — Вот это да! А ты знаешь, что мы, Сионги — тоже левиафаннеры?

— Это здорово, — кивнул Дик, не зная, что еще сказать.

— Здорово? Йонои, это просто судьба!

История злоключений клана Сионг до неразличимости была сходна с историей злоключений других кланов, занимавшихся межзвездной торговлей — с той только разницей, что агония левиафаннеров длилась меньше. «Фэнхуан», как и «Паломник», во время войны с домом Кенан и Империей был кораблем-разведчиком и получал плату за службу, но, в отличие от «Паломника», не смог после демобилизации вернуться к мирному ремеслу — левиафаны были никому не нужны. «Фэнхуан» решил попробовать контрабанду, но ему не повезло: их засекли на одной из станций и конфисковали весь груз. Станционеры и имперские чиновники оказались слишком тупы, чтоб провести анализ активных руд и вычислить, что они с Картаго — поэтому команду «Фэнхуана», содрав с них взятку, отпустили. После этого рудоторговцы — клан Кимера — разорвали с «Фэнхуаном» соглашение. Не имея больше возможности выводить корабль в пространство — элементы для регенерации воды и воздуха были на исходе — капитан «Фэнхуана», Шан Сионг, в уплату долга за пропавший груз передал клану Кимера контракт пилота, своего внука Тана Сионга. После этого старику ничего не осталось, кроме как воспользоваться своим правом капитана и присоединить свою семью-экипаж к жителям корабельного городка.

Одна из привилегий, которую сохранили за собой разоренные капитаны — заседание в Совете Капитанов Дома Рива. Пока человек владел хоть одним кораблем (неважно, выводил он его в пространство или нет), этого права не мог отнять никто. Но эти люди полностью зависели от Шнайдера и, хотя готовы были разорвать глотку любому, кто сказал бы, что они куплены — а все же голосовали так, как хотел Шнайдер, и не иначе.

Данг был старшим сыном второго драйвера, Йенга Сионга. Стаж хождения на корабле у него был больше, чем у Дика — фактически, он вырос в космосе и был в свои шестнадцать хорошим драйвером. Дик не стал распространяться насчет того, что был учеником пилота и сказался просто «учеником».

Мальчики понравились друг другу. Они были щенками из разных стай, но одной породы. Бывает, что душевное родство рождается медленно, как это было у Дика с Рэем, а бывает — мгновенно, как вышло с Нейгалом и Дангом.

— Ешь бустер, — сказал Данг. — На тебя смотреть жалко, кожа да кости.

— Я не ем бустер, — помотал головой Дик. — Совсем.

— Что, в пещерах на плантации труп увидел? — Данг отправил в рот здоровенный ломоть. — Так ведь это наш бустер, корабельный. Мы туда трупы крыс не кидаем, он растет на самом что ни на есть высококачественном дерьме. А в Пещерах я тоже бустера не ем.

— Кто его ест, интересно, — проворчал Дик.

— Как кто. Гемы. Планетники. Им же все равно, что жрать, они крысы.

Дик предпочел замолчать тему.

— Ты сбежал позавчера, — уточнил Данг. — И податься тебе некуда, верно?

Дик подтвердил, что, в общем, да — некуда.

— Я же говорю, Ран, что это судьба. Понимаешь, сразу видно, благороден человек или нет. Будь он хоть имперец, хоть жид с Хеврона — если он видит, как трое бьют одного и кидается помогать, он правильный бангер. Поэтому ты помог мне, а я помогу тебе. Благородные люди, особенно космоходы, должны друг за друга держаться, потому что иначе планетные крысы нас совсем сожрут. Понимаешь, хотя это и мой дом, и тут вся моя родня — но я здесь не живу. Так, забегаю иногда… по делам кой-каким. Я могу тебе сегодня дать переночевать здесь, но завтра уже нет, выпрут нас обоих. Поэтому предложение у меня такое. Я вожу банду Сурков. Я их капитан. Те уроды, которым мы наломали — это Черепа, враги Сурков. Они ходят под Яно. Яно — мразь. Сурки ходят под Итивакай. Это нормальные. Их хон[52], Гор Нешер — благородный человек. Йонои, я хочу, чтобы ты бегал с Сурками.

— Это зависит от того, что твои Сурки делают.

— Да так, мелочевкой разной подторговывают.

— Вопрос в том, где они ее берут.

— Ран, — вздохнул Данг. — Если ты не хочешь воровать, тебя никто и не заставит. Да нам с тобой уже и опасно, тебе сколько лет?

— Шестнадцать, — сказал Дик. Он почти не соврал — дату своего настоящего рождения он все равно не помнил, а день, который считался днем его рождения — 14 августа, когда синдэн-сэнси поймали его в развалинах — был не за горами.

— Мне тоже, — Данг откинулся на стену, прихлебывая чай. — Если нас поймают — то сначала отправят под плети, во второй раз — снова под плети, а в третий — повесят. С воровством нужно завязывать лет в четырнадцать и подыскивать себе другое занятие. Главное — приноси свою часть в общий котел. Где ты ее берешь — никто не спросит. Разве…

— Что?

— Разве только ты свяжешься с наркотиками. А если ты свяжешься — я узнаю, Йонои, и вышибу тебя. Я этого дерьма не терплю.

— Я не свяжусь, — вяло возразил Дик. Его развезло после сытной еды и горячего чая, хотелось спать.

— Многие так говорили. А потом видели, как «Черепа» или «Бешеные кони» ходят в шикарных импортных шмотках и гуляют с вкусными биксами — и сами принимались за эту дрянь. Я тебя предупредил, и второй раз предупреждать не буду. Понимаешь, Ран, я не считаю тебя плохим парнем, но… я столько раз обжегся. Короче, я тебя предупредил.

— Я понял, — кивнул Дик.

— И еще запомни: все, кто ходит под Яно, торгуют дрянью. Он использует пацанов, чтобы сбывать дерьмо, потому что пацанам за это ничего, кроме порки, не будет, а взрослого осудят, как за убийство. Потому что это убийство и есть, да еще и самое подлое.

— Я знаю. Данг, я устал и спать хочу.

— Постель вон в том рундуке. Только знаешь… Перед тем как лечь — сходи в душ, да вымойся по-нормальному, с мылом. А то мне влетит еще и за эту зелень в кровати.

Дик проснулся от того, что над ним ругались по-ханьски. Данг и какая-то женщина перебрасывались тугими, как витые кожаные бичи, фразами, причем женщина говорила холодно и резко, а Данг отвечал ей со всем юношеским пылом. Наконец, ссора закончилась, переборка захлопнулась и Данг развернулся к своему гостю.

— Я тут тебе нарыл кое-каких тряпок, — сказал он, бросая Дику пару широких, по здешней моде, штанов темно-зеленого цвета, черную тунику и просторный плащ с рукавами. — Так, барахло, из которого я вырос. Тебе нельзя ходить в гемском, да еще и бабском.

— Э-э-э… спасибо, — сказал Дик.

— Да не за что. Если бы это можно было продать, его бы давно продали.

— Данг, отвернись.

— Да что я, баба?

— Отвернись, прошу тебя.

Данг пожал плечами и отвернулся.

— Вы, имперцы, чокнутые. Как будто кому-то нужны ваши прелести, мама вечная земля…

Дик быстро переоделся и свернул постель. Данг бросил ему под ноги еще и ботинки.

— Примерь.

Ботинки оказались великоваты.

— Главное, что не малы, — сказал Данг немножко извиняющимся тоном. — На новые ты еще нескоро заработаешь.

— Спасибо, — сказал Дик.

— Жизнь дороже ботинок.

— Брось, они бы тебя не убили.

— Еще как убили бы. Мое счастье, что они хотели повеселиться, а не приложили меня второй раз вот этим, — Данг наклонился и отбросил вперед длинные волосы, заплетенные сотней косиц, показывая Дику здоровенную шишку на затылке.

— Ух, — удивился юный имперец. — А я думал, как они тебя так быстро завалили.

— Кийога, — поморщился, выпрямляясь, Данг. — Могли и котелок проломить.

— У вас что, дерутся до смерти?

— Черепа — до смерти. Со мной.

— А что ты им сделал?

— Убил на арене их бойца. Я не хотел. Я же не виноват, что у него переносица жиже мармелада.

— А-а, — только и смог сказать Дик.

— Ты не смотри на меня так, Йонои. Я по твоим глазам вчера видел, что и тебе доводилось убивать. Все, пошли. Это на кухню, это в мусорник.

Первое было сказано о пустой посуде, последнее — о старой одежде Дика.

— А кто была та женщина, с которой ты ссорился? — решился спросить юный имперец.

— Моя мать. Не перенимайся этим, Ран. Мы последний год все время ссоримся.

На кухне какая-то бледненькая хрупкая девушка резала бустер. Данг перебросился с ней несколькими словами на ханьском, она подошла к Дику и поцеловала его в щеку.

— Это вам за то, что вы спасли брата.

— Ван-Юнь, — представил ее Данг.

Дик покраснел.

— Да просто повезло мне.

— Нет везения, Йонои, — сказал Данг. — Есть судьба!

Ван-Юнь, как оказалось из дальнейшего разговора, была на самом деле не сестрой, а мачехой Данга, второй женой его отца. У нее уже был один ребенок, второго она носила сейчас, хотя на таком маленьком сроке ничего еще не было заметно.

— Эй! — сердито крикнул Данг, увидев на одной из досок вчерашние помидоры. — Ты что, в рагу их собралась? Не смей. Это тебе одной. Роди мне здорового брата, поняла?

— Я принимаю витамины, — тихо сказала Ван-Юнь.

— Витамины — чепуха, мертвечина. Ешь!

Так вот, кому Данг носил дорогие фрукты, понял Дик.

Перед ним стали смутно прорисовываться отношения в этой семье. Утомившись от властности своей прежней жены, Йенг Сионг взял вторую, она зачала ребенка… Между молодой мачехой и пасынком, почти ее ровесником, завязалась дружба (вряд ли что-то большее), и матрона ревновала теперь двоих — мужа и сына. Оба от такой обстановки сбежали — один в космопорт Лагаш, где он то ли искал работу, то ли делал вид, что ищет ее, а второй — в трущобы, «бегать с Сурками». А на хрупкую Ван-Юнь, которая, работая, ежеминутно пила имбирную настойку, свалилась вся неприязнь ее свекрови…

Дик не знал, насколько велика эта семья и хорошо ли она может защитить одного своего члена от другого, но понял, что нужно закончить помогать Ван-Юнь с нарезкой бустера — и смываться из этого дома-корабля.

Дангу, очевидно, хотелось того же, но он объяснил причину задержки: Ван-Юнь хочет пойти в глайдер-порт и сделать пожертвование, а в одиночку порядочная женщина выйти за ворота корабельного города не может. Дик так до самого конца и не понял, что речь идет о религиозном обряде — он не мог увязать глайдер-порт с какой-то религией, так как не успел прожить в пещерах Диса достаточно долго, чтобы увидеть, каким обыденным делом здесь являются уличные алтари, которые можно встретить где ни попадя.