Глава 18

В маноре

Леди Констанс видела все это от начала и до конца. Она сидела в закрытой ложе, куда ее доставили час назад без объяснений. Моро вошел через несколько минут после того, как вода ушла в нижние ворота, и на голой бетонной площадке не осталось ничего, кроме торчащего столба. Видимо, под сильным напором воды сломалась палка, державшая Дика у столба — «или его кости…» — и тело вместе с телами других жертв унес поток.

Констанс не могла бы внятно описать свои чувства. После боли, колом застрявшей в груди, самым сильным было, пожалуй, непримиримое и неописуемое отвращение к людям, способным так равнодушно обречь человека на поругание и смерть и к миру, который породил этих людей. Отвращение это выразилось в грандиозной оплеухе, которую получил Моро. Синоби шатнулся в сторону, а у леди Констанс пошел по руке больной звон до самого плеча. Тогда она замахнулась второй рукой, чтобы залепить с другой стороны, но этот удар Моро перехватил на взлете, после чего коротким толчком отправил женщину обратно в кресло. Она рванулась встать, но Эш Монтег, быстро оказавшись позади кресла, крепко взял ее за плечи.

— Вы нарушаете этикет, сударыня, — сказал Моро, садясь в кресло напротив. — Первым должен здороваться мужчина.

— Вы не мужчина, — задыхаясь проговорила леди Констанс. — Вы даже не человек. Вы бес.

— В таком случае в ваших же интересах меня не злить, — на обескровленном лице блеснули на миг глаза, которым позавидовал бы любой упырь, потом покрасневшие белки и зеленые зрачки снова скрылись под веками. — Поверьте, сударыня, я и без того исключительно зол.

Он коснулся пальцами покрасневшей щеки.

— С формальными приветствиями покончено, так что приступим к делу. Я принес видеограф, и сейчас вы надиктуете письмо к лорду Якобу Ван-Вальдену. Теперь, когда вы поняли, какой мразью я могу быть, — он с мерзкой усмешкой показал на пустую мокрую арену. — Вы наверняка готовы к более конструктивному диалогу. Или вам придется выбирать, кто будет звездой следующего шоу: ваш сын или ваш брат.

Констанс согнулась в кресле, и Монтег выпустил ее. Она все равно не могла бы встать. Она не могла даже разогнуться и вдохнуть так глубоко, как ей хотелось — голова и плечи были слишком тяжелы, словно вся сила ушла в эту жалкую оплеуху, и осталась только боль. Только видение — Дик, такой маленький по сравнению с морлоком-конвоиром. Поначалу, когда он стоял на гравитележке, ей показалось, что его вырядили в нечто вроде санбенито — дурацкую безрукавку, из ярко-красных нитей, с криво вывязанным крестом на груди; и повязали алый широкий пояс с болтающимися позади длинными концами. Но когда он сошел с тележки и медленно двинулся к столбу косолапой походкой человека, которому каждый шаг причиняет боль, она поняла, что это кровь покрывает его, что эти тонкие диагональные линии — рубцы, а толстые вертикальные — потеки. В ту минуту она еще сумела сдержать слезы — видя стойкость своего паладина, она не могла показать слабость перед Монтегом. Но Дик исчез. Казалось, он даже мертвый не хочет ни мгновения лишнего оставаться в этих скверных пещерах. И теперь леди Констанс заплакала.

Моро дал ей время выплакаться и платок.

— Теперь я могу умереть — я видел, как плачет железная леди, — сказал он, переждав приступ особенно мучительных рыданий, и этот издевательский тон мигом вернул Констанс в боевую форму — насколько это возможно для смертельно раненого человека.

— Включайте, — сказала она, и Монтег направил на нее считывающий луч.

Моро кивнул, давая сигнал начать.

— Джек, дорогой, — сказала леди Констанс. — Ты, наверное, измучился, гадая, что с нами случилось и куда мы пропали. Мне горько от того, что я не могу сказать тебе ничего радостного. Мы в плену у некоего Морихэя Лесана, человека, не знающего ни жалости, ни совести. Он — синоби, шпион дома Рива, и сейчас мы находимся на скрытой планете Рива, Картаго. У нас нет шансов бежать, эту запись я делаю по его приказу. Джек и Гус — такие же пленники, как и я, а Элисабет, к счастью, ничто не угрожает. Она — принцесса дома Рива, собственно, это и было причиной нашего пленения… — Констанс как можно более сжато, но четко изложила историю блужданий «Паломника». — Не вини в случившемся экипаж корабля и особенно Дика — даже не будь этой безумной охоты не левиафана, скорее всего, они нашли бы смерть от руки убийцы. Прошу тебя, заказывай о них Мессы и поминай их в своих молитвах. Дик умер сегодня, на моих глазах, — при этих словах у Констанс опять стиснуло грудь, и она вынуждена была дать себе отдышаться. — Он ушел как настоящий воин Христов, каким и мечтал быть, — теперь Констанс заставила себя распрямиться, улыбнуться и заговорить как можно четче. — И сумел вселить в меня твердость, которую я надеюсь внушить и тебе. Не поддавайся ни на какие их предложения. Денежный выкуп, о котором они говорят — наверняка только приманка: эти люди больше, чем просто бандиты и цели их простираются дальше. Не позволяй себя использовать. Думай о нас так, как будто мы уже мертвы и не заключай сделки с дьяволом. Сегодня я увидела, как нужно умирать — и надеюсь, что тебе не придется стыдиться ни жены, ни сына, ни шурина. Но даже если нет, если они все же заставят нас забыть о достоинстве людей и христиан — не поддавайся. Если в другой записи я или Гус или Джек будем уговаривать тебя спасти нас, если мы будем страдать на твоих глазах — не поддавайся, потому что это нас не спасет, но погубит в лучшем случае тебя, а в худшем Доминион. Мы всегда будем любить тебя, Джек. Прощай.

Моро дал сигнал выключить запись и несколько раз хлопнул в ладоши.

— Браво. Железная леди и в слезах остается железной. Вы и в самом деле уверены в том, что сможете вынести зрелище смерти малыша?

— Послушайте, Лесан, Морита или как вас там, — голос леди Констанс звучал отдаленно и глухо, словно из выгоревшего дупла. — Конечно, вы сможете, если постараетесь, заставить меня делать то, что вам нужно. У вас бездна времени и средств, а я — всего лишь женщина, чья плоть и душа слабы. Есть предел терзаниям, которые я могла бы вынести. Но сегодня я поняла, что если я не сойду с ума и не умру при виде страданий тех, кто мне дорог — я буду сопротивляться вам, сколько смогу. Это ваше победное шествие по миру с хрустом костей под ногами должно встречать хоть какие-то препятствия. Я не в силах вам помешать растоптать и нас — но хотя бы наши кости вопьются вам в ногу.

— Победное шествие… — Моро хохотнул, словно всхлипнул. — Беготня крысы, загнанной в самый темный подпол, видится вам победным шествием, боги мои… Ладно, не буду вас разубеждать, но постараюсь успокоить. Моя угроза была чистым блефом. Если мне все-таки придется убить вас и лорда Гуса с малышом — я клянусь, что никакой боли вы не успеете испытать и постараюсь, чтобы вы даже не успели понять, что умерли.

— Великодушие Вавилона я уже оценила в полной мере, — скривила губы леди Констанс. — Но я попросила бы вас не проявлять такой заботы о нашем душевном комфорте. Напротив, мне хотелось бы знать час нашей смерти.

— Чтобы помолиться?

— Чтобы сказать всем, кому должно, «простите», «спасибо» и «до свидания».

Шнайдер просмотрел запись с каменным лицом. У него перед глазами еще стоял огненный столб из-под дюз, а в ушах не умолкал отзвук песни, которую Бет исполнила над могилой матери. «А что ты будешь петь»? — «Арию Амнерис». Но в последний момент она подала музыкантам знак умолкнуть и запела под свой мультивокс.

Усни. Есть время отдохнуть.

Ночь уходит,

Здесь кончается наш путь.

Узри

Дальний берег и прибой.

Услышь зов тех,

Кто пришел до нас с тобой.

Насколько же это было в духе Лорел — публичный демарш, которого не заметил никто, кроме двух-трех человек, кому он был адресован. Нужно было хорошо знать старинную музыку, чтобы понять, какой упрек был высказан при всем честном народе, какую оплеуху дочь отвесила родичам матери, да так, что все приняли это за жест скорби.

Слезы утри,

И ты увидишь тогда:

Страхи твои

Скоро уйдут в никуда,

Сон твой хранить

Я буду верно.

Что видишь ты

На горизонте?

Плеск белых крыл над водой.

Над океаном

Месяц восходит,

Этот корабль пришел за тобой!

Голос, певший поначалу серебряным бубенцом, вдруг обрел мощь бронзового колокола. Толпа рыдала — все думали, что песню Бет поет для матери. Шнайдер думал, что это гены Лорел, нашей бедной великолепной Лорел… Но сейчас, просмотрев запись Моро, понял, что — не совсем. Воспитание, данное этой женщиной, принесло плоды.

— И ее Лорел хотела иметь посредницей в переговорах? — спросил он, когда образ над панелью погас.

— Да, — ответил Моро.

— Это был бы честный посредник…

— Но не такой, каким можно манипулировать, удерживая кого-то в заложниках.

— А нам непременно нужно манипулировать посредником?

— Кто знает, что нам будет нужно через полгода… Даже через ближайшие две недели.

Они переглянулись, делясь молчанием — тем самым, когда двое молчат об одном.

— Безнадежная была затея, — наконец сказал Шнайдер.

Затея принадлежала Лорел и состояла в том, чтобы вступить наконец в переговоры с отдельными доминионами Империи, используя леди Констанс как посредницу. Со смертью Лорел в зародыше умерла и идея. Бывает.

— Что мне делать с пленниками? — спросил Моро.

— Ничего…

Моро опустил глаза с облегчением. Если бы Рихард сказал «делай, что хочешь» — это был бы фактически приказ убить их тайно. Но Рихарду на сегодня, похоже, хватило убийств.

— Теперь о тебе… — тяжело проговорил Шнайдер. — Твой капитанский доступ я аннулирую. Завтра официально объявлю о твоей отставке. Постарайся не появляться в Пещерах Диса хотя бы полгода. Мать требует твоей головы. И, боюсь, что племянница в этом ее поддержит.

— Почему бы тебе в таком случае не порадовать женщин? — пожал плечами Моро.

Шнайдер глянул на него исподлобья и сказал:

— Не зли меня.

Моро развел руками: как хочешь.

— У тебя кровь.

Рихард осмотрел себя и увидел на рукаве белой накидки красное пятнышко. Потом он посмотрел на Моро и сказал:

— У тебя тоже.

— Это её.

Шнайдер снова долго молчал, глядя ему в лицо. Потом спросил:

— Долго ли призрак Экхарта будет преследовать нас?

— До самой смерти.

Шнайдер сплел пальцы в замок и опустил на них голову. На душе у него было погано как никогда — кроме, пожалуй, того дня, когда Вавилон проголосовал за уничтожение Сунасаки. Какой демон гонит их с тех пор? Почему мальчик в точности повторил слова Бона — «вы изолгались…». Только Бон говорил «мы». «Мы изолгались». Боги, боги, небо вечное, как мы изолгались! Ложь погубила Вавилон, Рива начали эту войну, чтобы остановить ложь, и что? Каким крахом обернулась победа, какой недолговечной она была. Все из-за одной планетки на перекрестке космических дорог. Камешек на обочине, который Рива походя решили подобрать. Переговоры вели Сонг Юхэй и Лорел, станционные правители стлались ковриками. Только один человек из делегации Сунасаки высказал возражения — в весьма резких выражениях, сразу выдававших не политика, а бывшего спортсмена. Райан Маэда. Йокодзуна. Абсолютный чемпион по сумо. Единственный уроженец захолустной Сунасаки, широко известный за пределами своей планеты. Единственный, кто был прав.

— Ты под домашним арестом, — сказал Шнайдер. — Уезжай в манор сегодня же и не появляйся в городе.

— Хорошо, — покорно сказал Моро.

— Этого недостаточно. Дай мне слово, что не покинешь манор, пока я не вызову тебя.

— Даю слово, Рихард.

— Это серьезно, Морихэй. Я отдал приказ стрелять на поражение, если тебя заметят в городе.

— Я учту.

— Иди, — Шнайдер вздохнул и снова отдался горестным мыслям.

Видимо, так уж покарала их судьба — заставив второй раз ступить в то же дерьмо. И все идиоты Пещер Диса хвалили сейчас его великодушие — а где тут великодушие, в чем оно состоит? В том, чтобы дважды отобрать у человека всех близких, а потом все равно примучить и убить? Трижды предложить жизнь — это был долг. Но мальчик выбрал смерть, и это было такое же добровольное жертвоприношение, как и смерть Бона. Убедительная кровавая точка в конце предложения. Только Бон немного лукавил, убивая себя в церемониальном зале в знак того, что не знает за собой вины — он действительно послал человека убить Дормкирка. А молоденький сохэй не лукавил нисколько, и от этого было еще тошнее, и никак не могло отвязаться то же ощущение, что преследовало Рихарда после смерти Бона — теперь уже ничего не будет как прежде…

Конечно, дело тут в том, что Лорел умерла, а не в том, что ее смерть от руки выжившего на Сунасаки показалась чуть ли не знамением. Она была его половинкой, и, улетая, он был спокоен за планету, потому что она оставалась. Он не женился: не находил возможным делить свою любовь и власть между Лорел и какой-то другой женщиной. С раннего детства он знал, что мать любит его больше, чем сестру — но сам он любил сестру чуть больше, чем мать. Она стала поверенной его военных тайн так же, как была когда-то поверенной тайн мальчишеских… ведь говорят, что мужчины — это мальчишки с дорогими и опасными игрушками…

Они понимали друг о друге то, что никто из них не говорил вслух. Он понимал, почему она спустилась с галереи. Она поняла бы, почему он решил пощадить мальчика. В этом мире осталось много хороших людей и прекрасных кораблей — но нет того, кто понимал бы его без слов. Даже для объяснения с Эльзой понадобятся слова.

Шнайдер снял и бросил на пол накидку с пятнышком крови, вызвал гема и велел ему принести в комнаты Бет корзину вина. Прогнав Белль, помогавшую хозяйке раздеваться, он достал одну из бутылок.

— Поминки будут только завтра, — сказала Бет.

— А мы устроим сегодня, — Шнайдер расставил на столе бокалы и снял с бутылки защитную пленку — как шею птице скрутил. — Зачем тебе нужна была эта выходка?

— Кто-то же должен был спеть песню и для моих близких, — оскалилась Бет.

Вино цвета крови наполнило бокалы до середины. Шнайдер сбросил белую сорочку и остался по пояс голым. По его левому плечу вился узор татуировки, абстрактное переплетение черных ветвей и алых языков пламени. Он сел в кресло у стола и жестом пригласил Бет сесть в другое. Поднял бокал.

— Бери все, не отдавай ничего. Девиз Дома Рива.

Пригубил.

— Я не хочу пить.

— Хочешь, — кивнул Шнайдер. — Ты хочешь наконец-то с кем-то поговорить и излить душу, и я хочу, а лучшего посредника, чем вино, никто еще не придумал. Сядь, племянница.

Бет села и выпила.

— Опять Санта-Клара?

— Да, опять Санта-Клара… До войны почти каждый в Доме Рива мог позволить себе такое вино… Даже планетники. И на что я только не готов, чтобы приблизить день, когда такое вино снова сможет пить каждый…

— Не готов прекратить войну с Империей, — буркнула Бет.

— Да вот только что на это. Мир с Империей — это измена всему, что есть Рива. Какой смысл сохранить труп дома Рива, если его дух будет убит? А Империя его не потерпит…

— А как насчет этих, как их там… ну, людей и кораблей?

Шнайдер рассмеялся.

— Девочка, поднимись со мной к кораблям и поговори с людьми: кто из них хочет мира с Римом и на каких условиях. Есть вещи, большие, чем просто выживание.

Бет не говорила ни слова. Он не обманывался на ее счет — она все еще римлянка.

— Сейчас, — сказал Шнайдер тихо. — Ты очень похожа на нее. Поворот головы, выражение глаз… Это сходство — оно убило ее. Если бы тебя нельзя было принять за клона — она осталась бы жива. Но сейчас… я смотрю на тебя и чувствую себя десятилетним мальчиком. Лорел на шесть лет меня старше… была. Когда ей было шестнадцать, я смотрел на нее вот так же. Я уже знал, что моя сестра — красавица. Сравнивать женщин с ней вошло у меня в привычку, и до сих пор все проигрывали.

Вино кончилось в бокалах, Шнайдер долил еще.

— Я расскажу тебе о ней. Ты расскажешь мне о нем. Так мы разделим скорбь, и нам станет легче. Твоя очередь.

Бет выпила разом полбокала, отщипнула кусок холодной курицы.

— Он говорил и писал по-гэльски со страшными ошибками.

— И все? Больше ты ничего о нем сказать не можешь?

— Когда я его увидела в первый раз, он мне показался… туповатым… Даже слегка тронутым, наверное. Парень, который мечтает попасть в монастырь… Он что, шутит? Мама понимала его, а я нет…

— Но он, как будто, был в тебя влюблен…

— Да, точно, был… Он был…, — Бет отхлебнула еще. — Белым драконом…

— Что?

— Там, между звездами… Он… пел, как белый дракон.

— А Лорел рассказывала мне, что ее видения — радужные стебли… Ее инициировал наш отец, Макс Шнайдер… Ей было четырнадцать. Мы тогда прыгнули к Фарне, за грузом… уже не помню, чего. Помню, что пришлось сцепиться в рейдерами, а потом стали говорить, что их натравили на нас Кенан… и тогда я решил, что поступлю в Крыло. Не просто отслужу свой срок, а стану кадровым офицером.

Шнайдер снова налил бокалы доверху и сдвинул пустую бутылку на край стола.

— Знаешь, это, наверное, было чем-то похожим на безумие твоего друга. Я не был пилотом, не тянулся к генетике, а это было два главных занятия в семье… и даже на семейных вечеринках не очень мог показать себя — голос подгулял. А люди Крыла казались мне полубогами. Когда Лорел поступила на срочную службу и начала появляться дома редко… в черной с золотом форме… Она была совсем богиней. Однажды с ней вышел смешной случай — она потеряла заколку, ее волосы рассыпались по плечам, и Шан Сионг… он тогда был командиром Крыла… смешной старик, он упорно отказывался корректировать зрение… Он спросил — девушка, откуда у вас на плечах лейтенантское золото? Она сказала — по воле рока. Он заметил свою ошибку и рассмеялся — но произвел ее в лейтенанты… Сколько раз я жалел, что она моя сестра, — в голосе тайсёгуна как будто прорвалось рыдание. — Как смешно я ревновал к Бону… потом к Лесану… Но я делил эту ревность… почти со всеми. Ее все любили. Золотая леди Рива…

— А она… любила Моро?

— Да, скорее всего… — Рихард поморщился. — Она не говорила об этом. Эльза, здесь не стоит распространяться насчет того, кого ты любишь. Это делает тебя уязвимым.

Эльза почему-то хохотнула. Нехорошо так, нервно…

— Что смешного? — Шнайдер выдернул пробку из второй бутылки.

— Но ведь нам бояться теперь нечего? — Бет наморщила нос. — Наших любимых уже никто не достанет? Какая чудесная жизнь у нас на Картаго — за покойников можно не бояться…

— Жизнь везде такова, что спокойным можно быть только за мертвых, — жестко ответил Шнайдер. — Или ты будешь говорить мне, что в Империи она другая?

Бет покачала головой.

— Я почти не знаю, какая в Империи жизнь. Я жила в теплице.

— Ты любила этого мальчика?

— Очень. Только…— Бет не разрыдалась лишь потому, что от вина притупились чувства. — Только я этого не знала, пока он…

— Он любил тебя, — горлышко бутылки звякнуло о бокал. — Только поэтому я попытался сохранить ему жизнь, только поэтому я не ударил, когда занес меч. Он сказал мне: «Вы ведь не станете убивать Бет? Она вам больше не нужна» — и я понял, что ты для него — как Лорел для меня. Если бы я знал, что он так тверд… поверь, я бы не мучил его.

— А мне сказали, что последнего, кто убил тайсёгуна, пытали несколько дней… И принесли в жертву духу уже без рук и без ног…

— Это было двести восемь лет назад, — Шнайдер хмыкнул. — Рива были ещё пиратами. Супруга тогдашнего тайсёгуна, госпожа Хонго… хотела всем дать понять, какое это неблагодарное занятие — убивать тайсёгунов.

— И с тех пор никто не убивал?

— С тех пор никто не попадался. А последним, кто убил тайсёгуна, был Тэн Риго, который стал следующим тайсёгуном… Исторические изыскания ты можешь продолжить с Огатой — расскажи мне еще о своем друге.

— Он такой смешной… сказал не «заниматься любовью», а «ратифицировать брак», — вздохнула Эльза. Много ли нужно такой девочке, чтобы как следует напиться и выболтать то, что выбалтывать нельзя.

— Когда это он сказал? — нахмурился Шнайдер.

Эльза зажала рот рукой, задышала тяжело, но сумела собой овладеть. У нее хватило пороху сказать:

— Вчера.

Потом она вскинула голову и добавила:

— Там, в камере, мы стали мужем и женой.

Рихард не испытывал ни гнева, ни злости, но продолжал смотреть на девочку хмуро — ему хотелось понять, насколько ее хватит. Он знал, как это бывает — когда смертельная опасность подхлестывает гормоны, и кажется, что живая, теплая плоть другого — это защита от всех бедствий мира. Конечно, было досадно, что Эльза так скоро легла под юнца, который был по уши залит кровью ее матери, но он прекрасно понимал, что этот юнец был ей ближе, чем Лорел — так в чем же ее упрекать?

Может быть, его смерть — даже к лучшему. До войны с Кенан Шнайдеры занимались генетическими исследованиями и производством гемов для дома Рива. Они последними поддержали бы Бона в его элиминистских инициативах, если бы Бон не взял в жены Лорел, не продвинул Рихарда на пост командира флота и не переключил все силы семьи на Проект.