— Мы все теряем тех, кого любим. Но потом смиряемся и живем дальше. Когда погиб мой отец, мне хотелось, чтобы солнца остановились и планеты сошли с орбит. Когда погиб мой муж, я была готова отдать свою правую руку, лишь бы поквитаться с убийцами. Но проходило время, я ела, спала, занималась делами… и боль отступала на время, а когда возвращалась — была слабее, чем прежде. Посмотри — ты плачешь уже не так часто, как три дня назад.

Эти слова словно запустили в Бет слезную машинку — она разрыдалась. Лорел обняла ее, обернув своим плащом. Под плащом у нее была какая-то церемониальная одежда — черная туника в обтяжку, прямые брюки с высоким поясом и что-то вроде кимоно нараспашку, с золотой вышивкой на плечах.

— Как бы я хотела помочь тебе и утешить тебя… вознаградить тебя и себя за все те годы, которые судьба у нас отняла… Эльза, маленькая моя Эльза… Знаешь, когда мне бывает особенно тяжело, я пою. Это помогает. В древности была певица по прозванию Воробышек. Сохранилось несколько записей — у нее был необычный, сильный и резкий голос. Когда умер ее маленький ребенок, ее импрессарио хотел отменить ее концерт — но она сказала, что будет петь, иначе она сойдет с ума…

— Я знаю историю музыки, — Бет шмыгнула носом и немножко взяла себя в руки.

— Чаще всего, когда мне плохо, я напеваю арию Амнерис, — сказала Лорел. — Знаешь, я хотела, чтобы у тебя был прекрасный голос…

— Это тоже… сделали? Как и мой пилотский дар?

— Это сделали гораздо раньше, — улыбнулась Лорел. — Мы происходим из рода Фиоре, ты должна была слышать об этой певческой фамилии.

— Бруно Фиоре, который проиграл состязание машине, — вспомнила Бет.

— Да. Четыре с половиной октавы, три поколения направленной евгеники… и все равно машина способна выдать больший диапазон и больше импровизационных мелодийных ходов.

— Нет, — ядовито сказала Бет. — Дело не в этом. Дело в том, что Фиоре пел сам, как машина. Голос у него был, а таланта не было.

— Да, — засмеялась Лорел. — И Лесан говорит то же: пилот — это всего лишь идеальное пространственное мышление плюс отвага и талант. Пространственное мышление можно заложить в гены, отвагу можно воспитать, талант дается судьбой.

— А если он прав? — спросила Бет.

— Ничего страшного, — пожала плечами Лорел. — Нас устроит выход один к десяти. Даже один к ста нас устроит. Ты не представляешь себе, какая проблема с пилотами была в Вавилоне. Даже в мирное время. Это какая-то странная прихоть судьбы, но пилотов у нас рождалось меньше, чем у вас.

— Это потому, что вы баловались с евгеникой, — сказала Бет. — Я знаю.

— Может быть, — согласилась Лорел. — А может быть, дело в том, что сотни талантливых детей никогда не проверялись на звание пилотов. Вавилон — конгломерат клановых обществ. Там стремились не отпускать своих детей на сторону и не брать людей со стороны. Дом Рива — уникален. Большей частью он состоит из чужаков, которых спаяла не кровь, а клятва и бродячая жизнь.

— Но ведь и здесь есть кланы? — спросила Бет.

— Да. В основе кланов Рива — совместное владение кораблями. Люди вместе делают дело, заключают между собой и своими детьми браки, чтобы упрочить его, потом покупают еще корабли и дело расширяется… А потом в их семье больше не рождается пилотов и они вынуждены нанимать их со стороны, оседая на планете. Или брать со стороны — но тогда пилота опять-таки пытаются включить в клан и связать семейными узами.

— А почему, если это зависит от генов, род пилотов пресекается?

— Механизм наследования очень сложен. Я объясню его тебе попозже. Ты когда-нибудь занималась биологией и генетикой?

Бет покачала головой.

— Тебе придется заняться ими. Наследственность и ее изучение — в Вавилоне дело женщины.

Бет поскребла пальцем стекло.

— А если я не хочу?

— Боюсь, что это не тот случай, когда наши с тобой желания что-то решают. Я тоже мечтала о сцене, а не о капитанском мостике корабля.

— Вы меня украли и погубили столько хороших людей, чтобы я делала то, что не хочу?

Темные брови валькирии сдвинулись.

— А сколько хороших людей и хороших кораблей погибнет, если погибнет дом Рива? Сколько их уже погибло? Эльза, ты еще молоденькая девочка и не знаешь, что такое груз той ответственности, которую налагает власть. У дома чуть меньше тысячи кораблей, а мы можем вывести в пространство только половину из них. Мы загнаны в угол, Империя ведет с нами войну на уничтожение. Нам даже не предложили того сепаратного мира, который был предложен другим Домам Вавилона, не меньше нас виновным в резне на Сунасаки и закрытии Земли для имперцев. Вавилон предал нас. Все, что я вижу вокруг, все люди, кого я знаю и люблю, погибнут еще при моей жизни, если я потерплю поражение. Я искренне скорблю о твоей приемной матери, Эльза — все, что я о ней знаю, говорит о том, что это была достойная женщина, намного лучше меня, может быть. Но подумай как следует своей головкой, которая, надеюсь, унаследовала мозги отца или хотя бы мои: если бы на карте стояла судьба всего Доминиона, разве твоя мама хоть на секунду поколебалась бы распорядиться твоей судьбой — отдать тебя замуж за нужного человека или подготовить тебя в качестве наместницы, пустив по ветру твои мечты о сценической карьере?

Бет прикусила губу.

— Мама не стала бы никого убивать, — сказала она. — Не стала бы воровать чужих детей.

— Да неужели? Выбирая между гибелью Дома и похищением… скажем, сына Брюса — она бы выбрала гибель Дома?

Бет не нашлась, что ответить.

— Вот видишь, — сказала Лорел. — Даже наше желание быть хорошими не так часто исполняется, как мы того хотим. И у твоей приемной мамы в жизни были поступки, о которых ей хотелось бы забыть. И у твоей настоящей мамы — тоже. А сейчас, малышка, подготовься к шумному приему.

Защитное поле, прикрывающее проход между фермами ворот, на несколько секунд отключилось. Глайдер въехал в портовые ворота.

— С прибытием в Пещеры Диса, Эльза! — Лорел встала почти одновременно с поднятием фонаря салона и помахала рукой толпе людей, собравшихся за заграждением.

Ответом ей был шквальный свист и крик, многочисленные вспышки разноцветных люминофоров и рукоплескания. Бет привстала и оглянулась — головокружительно высокая пещера глайдер-порта была опоясана несколькими ярусами балконов, и на каждом столпились люди, крича и размахивая руками. Обе женщины попали в перекрестье прожекторных лучей.

— Поприветствуй их, — подсказала Лорел обалдевшей от всех этих восторгов дочери. — Они встречают тебя.

Бет робко махнула рукой несколько раз. Вторая волна криков и аплодисментов охватила ее и немного приподняла ее дух.

Мельтешение огней и лиц наконец-то разбилось на отдельные картинки. Бет увидела красную дорожку, проложен ную к глайдеру, кордон из боевых морлоков в полудоспехах и темно-синих гербовых накидках, похожих на старинные котты, и трех человек, идущих по этой дорожке. При виде первого у нее просто захватило дух — таких красивых мужчин она прежде не встречала. Моро был красавцем, но… словом, не так Бет представляла себе мужчину своей мечты. А этот — ну, просто древний герой, или даже бог, то ли Зигфрид, то ли Александр, перешагнувший порог сорокалетия. Разворот плеч, гордая постановка шеи, благородное золото волос… Бет аж поперхнулась от такой неземной красоты.

— Рихард Шнайдер, тайсегун дома Рива, — услужливо выдала «ракушка» в ухе Бет. Девочка слегка вздрогнула — функцией «автосекретарь» она еще не привыкла пользоваться и ей все время казалось, что кто-то нашептывает из-за плеча. По совету Лорел она тренировалась на корабле — и теперь уже, слава Богу, хоть не оборачивалась на шепот.

Второй, шедший за Шнайдером, был сед и худое лицо его прорезали многочисленные морщины — но черты тоже выдавали работу генетиков. Поредевшие седые волосы стянуты в тугую косу. Выглядел он лет на шестьдесят — но сколько ему было на самом деле?

А еще Бет почувствовала, что это человек опасный. Властный и опасный.

— Бастиан Кордо, Командир Правого Крыла, — подсказал автосекретарь. Бет вздрогнула уже не от неожиданности: человека, открыто желающего тебе смерти, встречаешь не каждый день. А впрочем — теперь, наверное, ей придется пересекаться такими людьми даже по нескольку раз в день…

Третий был молод, моложе золотоволосого Зигфрида. Его темное, ореховое лицо в сочетании с его совершенно белыми волосами казалось изваянным из тени, да и весь он был цвета мауитанских сумерек.

— Рин Огата, Рива-но синоби-но-микото, четвертый ранг.

Одежда у всех троих была темна, ткань на плечах и стоячие воротники покрывала золотая вышивка, под камзолом каждый носил такую же черную тунику в обтяжку и широкий золотой кушак — как и у Лорел. Бет поняла, что это парадная военная форма. За кушаки были заткнуты флорды — как и имперское дворянство, знать Рива носила церемониальное холодное оружие.

— Ну, здравствуй, пропажа, — сказал Зигфрид-Рихард, протягивая руки Лорел и Бет.

Женщины оперлись на его ладони и спустились вниз. Лорел обняла золотоволосого полубога — стало явным сходство между братом и сестрой. Значит, это и есть Рихард Шнайдер, тайсегун Рива, враг Бога и Империи.

Первая фраза, сказанная Шнайдером, была частной, не церемониальной. Перед второй фразой он вскинул руку, видимо, подавая сигнал распорядителю — и голос его раскатился уже от самых сводов, подхваченный усилителями:

— Вольные торговцы и клиенты дома Рива! Вот дочь Экхарта Бона, дитя моей сестры, надежда для людей и кораблей! Смотрите на нее — и не говорите, что не видели!

С этими словами Шнайдер подхватил Бет сзади за талию и поднял над головой, как маленькую, а потом посадил к себе на плечо. Он не был высок, чуть выше среднего, но широк в плечах и очень силен. Его темнолицый друг засмеялся и подставил свое плечо, так, что Бет оперлась на обоих.

На голову ей, кружась, полетели сверкающие конфетти. Прожектора заплясали, народ взревел и захлопал в ладоши.

— Поднимите визор, — шепнул автосекретарь. — При знакомстве невежливо держать его опущенным.

Бет подняла над лбом визор и улыбнулась. Толпа, аплодисменты и прожектора — разве не об этом она мечтала всю свою жизнь? Почему мечты сбываются так по-дурацки? Она плыла над дорожкой на плечах двух сильных мужчин, охваченная смесью волнения, страха, отголосков недавней скорби, и все же с примесью некоторой гордости, тщеславия… и горьким привкусом досады. Эти люди ведь понятия не имеют, кто я. Им, в общем, наплевать. Они любят своего кумира, своего Черного Сёгуна, и его сестрицу, а мне достается просто потому что во мне те же гены. Ха, чуть подправленные… Она мечтала о толпе, которая будет покорена и сражена ее голосом, драматическим мастерством… Черт, ее красотой наконец. И вот сейчас перед ней толпа, которая в восторге просто от того, что она есть, и выйдет замуж за этого их императора… Солнце или как его там… Вот она, слава. Все тебя любят и всем на тебя плевать. Спасибо большое.

Двое мужчин донесли Бет до портшеза — диковинного сооружения на графиплатформе и ручной тяге: двое морлоков спереди, двое сзади. При желании, конечно, можно было встроить и небольшой двигатель — но когда портшез двигают здоровенные гемы в гербовых ливреях — это красиво. Почти как в шикарной постановке «Аиды» в Имперской Опере, где носилки фараона выносят четверо огромных афро.

Бет села напротив своей матери и ее брата, темнокожий Рин — рядом с ней. Кордо и еще несколько человек в похожих мундирах скрылись в своих экипажах. Сарисса осталась снаружи — видимо, должна была бежать рядом с портшезом. Прежде, чем силовой купол сомкнулся над ними, отрезав от звуков и скрыв от посторонних глаз, раздался взрыв музыки — быстрой, ритмичной, зажигательной. Только барабаны и высокие флейты, насколько успела расслышать Бет.

— Музыка и много пива, — улыбнулась Лорел. — Сколько это будет длиться?

— Дня три, не меньше, — Рихард нажал кнопку на пульте и портшез тронулся с места. — Не каждый день моей сестре возвращают потерянных детей.

Он наклонился к Бет и взял ее за руку.

— Ты грустишь? Из-за твоей приемной мамы, дяди и братика?

Бет кивнула.

— У тебя есть сердце, — сказал Рихард. — Это хорошо. Ты ненавидишь нас?

— С чего бы? — пожала плечами Бет. — Вы всего лишь украли меня, и ради этого убили всех моих близких. Так, пустячок.

Ее слова были горькими и язвительными, но на самом деле она не чувствовала ненависти к этой паре. Горечь своей потери — да, чувствовала, а ненависть — нет. Да и как можно было ненавидеть этого человека, раз увидев его воочию, Боже… Злость, которая была в словах Бет, предназначалась скорее ей самой — она должна злиться на этих людей, должна ненавидеть их, должна! Но ничего не получалось. Они ей становились симпатичны.

Кроме Моро. Вот бы кого отправить к дьяволу.

— Я даже оправдаться не могу, — качнул головой Шнайдер. — Я хотел, чтобы тебя нашли. Очень-очень хотел.

— Потому что с моими генами вы сможете клепать пилотов?

— Потому что ты дочь моей сестры и человека, которому я обязан всем. Когда ты узнаешь о нем больше, ты поймешь.

Они ехали молча какое-то время. Потом остановились. Потом Бет ощутила толчок — и вестибулярный аппарат сказал ей, что они движутся вверх.

«Мы в лифте».

До сих пор Бет была углублена в себя, но сейчас начала смотреть по сторонам. Просторный лифт, вместивший, кроме них, еще штук пять экипажей, был антигравитационным и скоростным. Они почти летели, стены шахты, высверленной в скале, проносились мимо, как на карусели. Шахта поднималась не вертикально, а диагонально. Лифт остановился, тележки выкатились в длинный высокий коридор… Нет, пассаж. По сторонам его тянулись полосы маленьких садов под крышей, а за ними сверкали витрины. Все было украшено гирляндами и сверкало миллионами огней. Все в ее честь.

Пассаж тоже был оцеплен, но уже людьми в полудоспехах и черных с золотом коттах. Здесь публика вела себя не так буйно, как внизу, в глайдер-порту, и одета была намного чище и красивей. И много детей — или цепляющихся за юбку мамы, или собранных стайками, судя по одинаковым эмблемам и значкам у разных групп — по школьным классам или командам… На каждом мосту, переброшенном через пассаж (а пассаж поднимался в три яруса, и мосты взлетали трема ажурными дугами) танцевали девушки, ровесницы Бет, взмахивая разноцветными тонкими полотнищами. Гемы, когда они проезжали, кланялись, как перед Святыми Дарами — в пол; люди — почтительно сгибались в пояснице.

— Кордо, наверное, уже сгрыз свою косичку, — промурлыкала Лорел.

— И Огаста тоже, — хмыкнул ее брат.

— У Огасты нет привычки жевать волосы, она грызет стилосы. Бет, как ты думаешь, для кого устроен весь этот праздник?

— Для… как вы сказали? Вольных торговцев и клиентов дома Рива? — спросила Бет.

— Да, для них тоже — но лишь во вторую очередь, — сказал Рихард. — А главная причина?

Бет задумалась.

— Чтобы никто не смог убить меня тайно, — предположила она. — Чтобы все знали, что я здесь и нахожусь под вашей защитой.

— Вы правы, — темнокожий господин Рин впервые подал голос. — Но учтите, невозможность напасть на вас в открытую не значит, что вы в полной безопасности. Ваше положение таково, что многие будут желать вашей смерти.

— Я в курсе, — мрачно сказала Бет. — И за это вам отдельное спасибо. Жила-не тужила…

— Бет, каким образом ты оказалась на борту левиафаннера? — спросила Лорел.

— А разве вам Моро не доложил? Мы драпали от Брюса, и чтобы он не перехватил нас на «Леониде»… — Бет прикусила язык.

— Вот видишь, твоя жизнь и в той семье подвергалась опасности, — улыбнулась ее мать. — Потому что такова судьба всех, кто занимает верхние ступени общественной лестницы в нашем жестоком мире. Три «О»: одиночество, ответственность и опасность.

— А судьба тех, кто занимает нижние? — парировала Бет, бросив взгляд на идущую рядом с экипажем Сариссу. — Отверженность, обреченность и оставленность?

— Браво! — одобрил Шнайдер.

— Я о гемах, — уточнила Бет. — О моих друзьях.

— Только о твоих друзьях или обо всех гемах вообще? — спросил Шнайдер. — Ладно, сейчас нет на это времени. Подъезжаем.

Высокиме ворота стерегли два каменных дракона, черный и белый. Створки ворот разъехались, кортеж вплыл в просторный и красивый… зал? Или двор? Как называется двор, который находится в пещере?

— Вашу руку, — Рин помог ей выбраться из портшеза. Собственно, она не нуждалась в помощи, но выглядело это очень куртуазно, и вдвойне куртуазно — в исполнении Лорел и Рихарда.

Здесь было очень красиво — все из черного и белого камня, каких-то кварцитов, искрящихся от множества кристалликов, вкрапленных в породу. Гемы утащили портшезы и Бет оказалась в окружении мужчин и женщин, одетых в черные с золотом одежды. Бет присмотрелась к вышивкам на плечах — и увидела, что некоторые детали повторяются, а некоторые отличаются. Видимо, эта вышивка заменяла в доме Рива знаки различия.

Люди эти встали в два ряда справа и слева от ведущей наверх широкой лестницы в восемь ступеней. Их было не меньше двух сотен.

— Капитаны дома Рива, — подсказал Бет автосекретарь. — Пилоты дома Рива.

Люди в черном и золотом преклонили колено перед тайсёгуном. Тот ответил им легким поклоном, и Бет, немного подумав, присела в реверансе.

— Мои друзья по странствиям и сражениям, братья и сестры по крови и стали, — сказал Шнайдер, снова подняв голову. — Добро пожаловать на пир в честь возвращения дочери Экхарта Бона и моей племянницы, Элисабет Бон. Ее путь домой был долгим и печальным, поэтому она немного опоздает и, скорее всего, пробудет на пиру недолго. Не осуждайте ее за это. Когда мы поднимемся вверх — идите в яшмовый зал, там мы присоединимся к вам, — он коротко коснулся правой рукой груди напротив сердца.

— Наши люди и наши корабли с тобой, — ответили его вассалы, повторяя жест.

Бет, ее мать, Шнайдер и Рин поднялись по лестнице и ступили на открытую лифтовую площадку.

— Десятый этаж, — сказал Шнайдер. Лифт тронулся.

Только когда он поднялся выше второго яруса галерей, опоясывавших и этот зал, коленопреклоненные люди внизу поднялись. Бет увидела, что они расходятся по другим лифтам — их было там не меньше десятка.

— Я не знаю, хочешь ты остаться одна или нет, — сказала Лорел. — Но какое-то время тебе придется поприсутствовать на пиру. Где-то с полчаса. Мне самой не хочется, но увы — это необходимость.

— Вообще-то я хочу есть, — сказала Бет.

— Хорошо. Тогда пойди к себе и переоденься.

— К себе — это куда?

Лифт остановился. Галерея, куда они вышли, была яко освещена, семь ее дверей вели в семь коридоров.

— Я покажу, — сказала Лорел. — Это возле моих покоев.

Они попрощались с Рихардом, обменявшись короткими кивками и вошли в крайний слева коридор. Он заканчивался полукруглым залом, на «дуге» которого были расположены четыре двери, а прямая стена представляла собой сплошное окно с видом на… серую мглу, затопившую горы.

— Сезон таяния снегов, — сказала Лорел. — Потом будет неделя-другая сухой и ясной погоды, а потом растают шапки на полюсах… И тогда придет Большая Волна. Я люблю отмечать ее приход в колоннаде — там, наверху. Ты увидишь — это прекрасно. Сэн!

На ее зов пришла девушка-гем, совсем молоденькая.

— Это твоя госпожа, — сказала ей Лорел, показав на дочь. — Бет, опусти визор и прочти вслух то, что написано.

Бет опустила визор на глаза и прочла:

— Синие ивы колышутся…

«Фигня какая-то», — подумала она — и тут девочка склонилась к ее ногам.

— Это был пароль, — пояснил Рин Огата. — Теперь ваша служанка запечатлена на вас.

— Ты будешь слушаться госпожу, — сказала служанке Лорел. — Господина Огату ты тоже будешь слушаться, потому что он — телохранитель твоей госпожи и должен думать о ее безопасности. Покажи им их покои и помоги госпоже переодеться. Сейчас госпожа даст тебе прозвище.

Лорел ушла в одну из дверей, с порога послав ободряющую улыбку. Девочка, сидя на коленях, продолжала ждать, что скажет Бет. А у той комок застрял в горле — то, что ей предстояло, почему-то казалось гнусной пародией на крещение.

— П-послушай, — сказала она, слегка запнувшись. — Тебя ведь называли Сэн?

— Сэн йондзю-року, госпожа, — поклонилась девочка.

— Э-э-э… Ну, тогда и я стану звать тебя так, чтобы тебе не пришлось не привыкать к новому имени.

— Да, госпожа, — девочка показалась расстроенной.

— Пойди приготовь госпоже праздничное платье. Клановое.

Девочка поклонилась и убежала. Рин повернулся к Бет.

— Вы очень ее расстроили, — сказал он.

— Как? — изумилась Бет.

— Сэн йондзю-року — это номер, — объяснил Рин. — Гем-сервы не имеют прозвищ, если не поступают в частное пользование. Те, кто выполняют общественную работу, называются номерами. Принадлежать конкретному хозяину и иметь собственное прозвище для них — предмет гордости, которого Сэн теперь лишена.

— Опа… — пробормотала Бет. — Но я… еще могу все исправить?

— Конечно.

Они пошли в спальню, где Сэн готовила черно-красное платье.

— Послушай… — сказала Бет и запнулась. Она не знала, какое имя придумать. С одной стороны, не хотелось давать собачью кличку, с другой — Рин Огата не собирался сваливать и давать ей время на раздумья. Не воспримет ли он человеческое имя как какой-то вызов? Бет не обольщалась на его счет — он милый парнишка, но наверняка должен и постукивать. Мать была бы дурой, если бы не пыталась получше разобраться — кто она, что она… Ах, был бы зесь Дик, подумала она, ему бы это было нипочем. Он бы с самым серьезным видом полил девочку водой «во имя Отца и Сына и Святого Духа» и называл как-нибудь красиво. Изабель, например. Или Эланор. Джульетта. О, идея!

— Я буду звать тебя Белль, — сказала она. — По-моему, тебе подойдет.

— Как скажет госпожа, — улыбнулась девочка, и то ли Бет показалось, то ли в самом деле в ее голосе прозвучали нотки радостного облегчения — надо же, все-таки получила прозвище, да еще приличное. Но у Бет под языком остался какой-то гадостный привкус.

Переоделась она без помощи служанки (Рин тактично вышел), а вот прическу ей сделала Белль, и сделала качественно. Вроде бы не особенно много времени и усилий на это ушло — но Бет осталась довольна тем султаном из волос, который горничная соорудила ей на макушке. Получилось почти как у Лорел — одновременно женственно и воинственно. Черно-красная роба к этому шла. Макияж тоже был выполнен хорошо — почти незаметный, он подчеркивал все, что нужно. Картину дополнило колье из черного камня с красной искрой и серьги к нему.

— Ну, я пошла, — сказала Бет неуверенно, надев туфли. Не могла же она выйти из комнаты так, будто там никого и нет, одна мебель.

При входе ее в гостиную Рин встал из кресла и галантно поклонился.

— Мои покои находятся здесь, — он показал на дверь справа от окна, выходившего на все ту же серую мглу. — Я буду жить у вас несколько недель, пока вы не ознакомитесь с обстановкой. Тогда вам купят гем-телохранителя.

— Как у Лорел?

— Нет, что вы. Сарисса — штучный товар, в своем роде произведение искусства. На подготовку гем-телохранителя класса «Скатах» нужно не меньше десяти лет. После войны мы их больше не делаем — лаборатории и учебные центры на Тайросе утеряны. Думаю, у вас будет морлок класса «Геркулес».

— Понятно, — вздохнула Бет. — А то, что вы будете здесь жить, это— м-м-м… прилично? А то я, знаете ли, римлянка. Привыкла ко всяким… условностям.

— Мое пребывание здесь вполне соответствует рамкам имперских приличий, — улыбнулся Рин. — Дело в том, что я — ваш брат.

— Ничего себе! Как это? — у Бет самым глупым образом отвисла челюсть.

— Я — внебрачный сын Экхарта Бона, — улыбнулся Рин. — И когда мы с ним оба это узнали, то были удивлены не меньше, чем вы сейчас. Моя мать принадлежит к клану Тетис, ее роман с Боном закончился ссорой, но она была уже беременна и не пожелала от меня избавиться… Точнее, не пожелали ее родители. Это был самый простой способ решить, кого из детей клана, согласно сделке, отдадут на обучение к синоби. Мне было примерно столько же лет, сколько и вам сейчас, когда генсканирование обнаружило, что я — его сын. Надо отдать ему должное — никаких привилегий это мне не обеспечило.

— П-понятно, — сказала Бет. — Значит, в Вавилоне торгуют и людьми…

— Нет, — отрезал Рин. — Вы неверно поняли слово «сделка». Это не имеет ничего общего с продажей. Синоби играют очень важную роль в жизни дома Рива. Собственно, без них мы не были бы домом Рива, как и без пилотов. Промышленные секретные технологии, которыми мы владеем, сделки, которые мы заключаем в обход конкурентов или на более выгодных условиях, даже контрабанда, которую мы ведем сейчас в Империи и Вавилоне — все это благодаря синоби. Они, в свою очередь, нуждаются в притоке свежих кадров, потому что потери их высоки. Раз в десять лет каждый клан отдает синоби одного ребенка. Таковы законы дома Рива.

— Но вашего согласия при этом не спрашивают. Как и согласия гемов.

— Среди синоби нет добровольцев, — Огата улыбнулся. — Их и не может быть.

— Почему?

— Кто пойдет добровольцем в шпионы? Только человек, проникшейся дурацкой романтикой плаща и кинжала. Такой человек заведомо ненадежен.

— А тот, кого заставили — надежен?

Рин все с той же улыбкой пожал плечами.

— Большинство из нас было довольно своей судьбой. Каких детей отдавали кланы? Тех, кто был им не нужен. Сирот, драчунов, дерзких, склонных к воровству или лжи… Просто нелюбимых. Мало кто из нас плакал, покидая родной дом. Большинство вздыхало с облегчением.

Бет не заметила, как они вернулись на галерею — так была увлечена разговором. Наконец-то представился случай что-то узнать о судьбе Дика…

Но тут открылась другая дверь, и Рихард с Лорел вышли к ним в сопровождении почетного конвоя — кроме Сариссы, их сопровождали два морлока серии «Геркулес». Обнаженные до пояса, они носили такие же наручи, как Сарисса, а на груди каждого красовалась татуировка — гривастый черный кот, растянувшийся в прыжке и окруженный языками пламени. Такой же был вышит на спине у робы, которую носила Бет.

— Ну, Эльза, вот и твой первый выход в свет, — сказала Лорел. — Дай руку своему кавалеру и пойдем.

Они спустились в лифте на четыре этажа — и, попетляв, оказались у высоких дверей, наверняка ведущих в какой-то зал. Оттуда донеслась торжественная музыка. Двери бесшумно раскрылись — и Бет переступила порог.

— Держащий в руке корабли, глава совета Войны и Торговли, тайсёгун дома Рива Рихард Шнайдер, — раскатилось по залу. — Держащая в руке людей, глава совета Покоя, Лорел Шнайдер. Дочь тайсёгуна Бона, упокоившегося среди звезд, Элисабет О’Либерти-Бон.

Музыка смолкла. Мужчины в черных мундирах и женщины в разноцветных платьях склонились, повернувшись к ним лицом. Лишь одна женщина — полненькая, но высокая, с прошитыми серебром рыжеватыми волосами, ограничилась почти формальным кивком. Одета она была, как и Бет, в черно-красную робу, и держалась как распорядительница пира.

— Альберта Шнайдер, ваша бабушка, — подсказал уже не автосекретарь, а Рин. Лицо пожилой женщины расплылось в улыбке.

— Ну, подойди же ко мне, детка, — сказала она, раскрыв объятия резким движением. Тяжелые широкие рукава плеснули так, что до Бет долетело дуновение поднятого ими ветерка.

Другая ее бабушка, Эстель, мать леди Констанс, была старушкой совсем иного типа — приземистой, кругленькой и суетливой. Несмотря на императорские и шедайинские корни, в ней не было ни капли величавости, исходившей сейчас от мадам Альберты, и даже проведя на Тир-нан-Ог пятьдесят лет, она говорила со страшным латинским акцентом, так что не всякий мог ее понять, когда она тараторила на гэльском. Перед Бет она постоянно чувствовала себя виноватой — видно, за то, что никак не могла забыть о ее отличиях от остальных людей, и пыталась купить расположение девочки сладостями. Бет думала, что противней ничего и быть не может, пока не столкнулась с матерью лорда Якоба, леди Урракой — сухой, как палка, ведьмой, которая при первой же встрече одернула ее: «Не смей называть меня бабушкой». Впрочем, она третировала и леди Констанс.

И вот теперь судьба выдала ей третью бабушку, которую Бет сразу про себя назвала «Валькирия на пенсии». Она подошла к величественной даме и, глядя снизу вверх, присела в таком же реверансе, которым поприветствовала в свое время и мать.

— Боги, какая ты маленькая, — сказала мадам Альберта. — Но это не страшно — женщины нашей породы растут долго. Я остановилась в росте только в двадцать один год, и Лорел тоже. Ты еще вытянешься.

— А это обязательно? — сдерзила Бет.

— Нет, — улыбнулась бабушка. — Может быть, так оно и к лучшему — легче найти мужчину, которого нельзя понянчить на руках.

Те, кто стоял ближе, засмеялись ее шутке — засмеялась и Бет. Похоже, новая бабушка очень даже ничего. Интересно, как ей понравится шутка про валькирию на пенсии.

— Ну что, — сказала Альберта, когда Лорел и Рихард заняли свои места во главе длинного, подковой, низкого стола, у которого можно было сидеть на подушке или полулежать. — Теперь, когда все большие — и не очень большие — шишки в одной корзинке, можно начинать объедаться. Лично я жду не дождусь этого прекрасного момента.

Она подсела и протянула вперед маленький изящный кубок с вином.

— Все живые снова вместе, поэтому будем пить и веселиться.

Послышался звон сталкивающихся кубков, радостные возгласы — а потом все выпили и круг гостей (точнее, «подкова») распался на десятки маленьких кружков, объединенных частными беседами.

— Чин-чин, малышка, — Альберта чокнулась с ней своим кубком, потом этот же древний ритуал застольной дружбы проделала с дочерью и сыном. — Я так рада, что ты здесь. Учти, у Рива принято половину своих дел решать за столом, поэтому такие сборища, как сегодня, будут нередки.

Бет пригубила свой кубок. Вино было сухим, кисловатым и знакомым ей на вкус.

— Божоле, Санта-Клара, — тоном знатока сказал Рин, заметив выражение ее лица. — Вон в том графине сладкие вина, их делают прямо здесь. Вот пиво. Необязательно пить то, что вам не нравится.

— Мне нравится, — тихо ответила Бет. — Я только думаю, как оно сюда попало.

— Оно честно куплено, — сказала леди Альберта, перехватывая нить беседы. — Экономическая блокада Рива, которую проводит Империя — занятие совершенно бессмысленное: мы все равно торгуем, причем с Империей торгуем гораздо шире, чем до войны.