— Не помню, мсье. Почему я должна это помнить? Мсье Беллами пришел около полуночи… Минут в пять или десять первого.

Кэллаген обворожительно улыбнулся.

— Уверен, вы сказали правду. Хотелось бы заверить вас: если все пойдет нормально, мы сможем в два счета выручить Беллами из беды. Единственное, чего мы боимся — как бы он не попытался организовать себе фальшивое алиби и заявить, что был здесь гораздо раньше. Скажем, в половине двенадцатого. Если он это сделает, то совершит ошибку. Когда я говорил с вами сегодня, я думал, вам лучше утверждать, что он не приходил вообще. Но поразмыслив, пришел к выводу, лучше сказать правду.

— Я так и сделаю! — воскликнула она. — Обязательно! Я буду говорить только правду!

— Отлично, — подхватил Кэллаген. — Прекрасно!

И попытался пальнуть наугад.

— Полагаю, после моего звонка вы тут же позвонили брату — Арно Белдо?

Попытка оказалась удачной.

— Да, — подтвердила она, — я предупредила, что буду говорить правду. Не хочу неприятностей с полицией.

Кэллаген встал.

— Благодарю вас, мисс Белдо, вернее, мисс Голи. И ещё одно: вы, конечно, можете поступать как угодно, но я на вашем месте постарался бы пока не выходить на связь с Беллами. Полиция могла подключилась к его телефону, и не хотелось бы ещё более все запутывать. Проблем и так хватает, верно?

Она встала.

— Я не собираюсь звонить мсье Беллами. Вообще не хочу быть замешанной в этом деле. Если меня спросят, я скажу правду. Если нет — вообще ничего не скажу. Вы поняли?

Кэллаген улыбнулся.

— Замечательно. Я считаю — вы мудрая женщина. До свидания.

Они с улыбкой пожали руки.

Кэллаген сидел в своем офисе на Ченсери Лейн, погрузившись в размышления. В приемной Фред Мейзин балансировал на старом стуле Эффи Перкинс, упершись для равновесие ногами в стол для пишущей машинки. Он с головой погрузился в изучение колонок «В кулуарах ипподрома», интересуясь предстоящими бегами в Четелхеме.

Кэллаген считал, что можно двигаться дальше. Первое, что надо было сделать — выбить двести фунтов, или хоть сколько получится, из Беллами. Беллами напуган, он может раздобыть всю сумму.

Грингол наверняка приставил к бедняге пару сотрудников. Они прицепятся к нему, когда он покинет убежище на Пойнтер Мьюс, и будут следовать за ним до «Грин Сигнал». Оттуда все доложат Гринголу.

В это время под каким-нибудь предлогом Грингол выманит прислугу из дома и проведет обыск. Он должен обнаружить серый «хомбург». Очень кстати. Тогда Беллами заберут, скорей всего за хранение наркотиков, и будут выжимать достаточно улик для ареста по основному обвинению.

Олали Голи должна поддержать идею. Скорей всего, она заявит, что Беллами заявился к ней в 23.30 — 0.05. Дело необходимо повернуть так, чтобы сочли, что он пытается создать себе ложное алиби. Кэллаген полагал, что с этим проблем не будет.

Но ему интересно было знать, когда Беллами в самом деле пришел к Олали. Судя по её реакции, она давно отрепетировала свои показания. И очень хорошо отрепетировала.

Он угрюмо хмыкнул. И это тоже можно выяснить.

Сделав какие-то пометки в маленьком черном блокноте, Кэллаген глянул на часы. Перевалило за полночь. Он ужасно устал.

Надев шляпу, Кэллаген обратился к Фреду:

— Охраняй нашу крепость, Фредди! Подожди до двух, потом можешь закрыть лавочку. Увидимся.

И он ушел.

«Грин Сигнал» не отличался от любого другого заведения такого рода. Задуманный как место для мужских пирушек, как протест против заботливой тирании женщин, он превратился в ординарный центр дюжины различных видов порока, в узаконенное место встречи членов двух — трех разных кланов полусвета, которые предпочитали развлекаться ночью, чтобы успешно скрывать лица днем.

Иногда вместе с завсегдатаями сюда заглядывали приличные люди — поинтересоваться, что и как. Одного визита обычно хватало.

В заведение можно было попасть через вход с Паллард Плейс, поднявшись по лестнице и пройдя по коридору, далее надо было пролезть через дверку в стене в соседний дом, на этот раз спуститься по лестнице и оказаться на первом этаже, где пройти в просторное помещение.

В правом углу на эстраде располагались четыре типа, числившихся мексиканцами. Двое из них были выходцами из Марселя, один — из Милли Энда и последний — с Лесли Стрит. Они оглушали клиентов темпераментной музыкой гитар, испанских мандолин и прочих душещипательных инструментов.

Четверо замученных официанта с синевой под глазами стояли у стены, пока от них не требовалось стремительно лететь по лестнице ( такой у них здесь был закон ), чтобы немедленно доставить клиенту требуемую выпивку из винной лавки за углом. В зале собралось всего десятка полтора гостей, большинство — женщины. При этом не трудно было сделать вывод — кто они и чем они занимаются. И в том, и в другом случае ошибки быть не могло.

Все выглядели усталыми, потому что слишком настойчиво пытались спрятаться от себя самих и от невеселых мыслей. Обычно они терпели неудачу, и тогда приходилось прибегать к помощи бутылки, а то и к белому порошку. Добрая понюшка и чувство свободы на полчаса, или укол в руку — вот что освободит вас от одних проблем и втянет в более серьезные: где взять следующую порцию, и, если этот вопрос решен — кто будет за это платить.

Спустившись по лестнице, Кэллаген увидел Беллами за столиком в противоположном углу. Оглядев помещение, он заметил, что другая дверь, в конце зала за шторой, не заперта. Он смог определить это по тому, как висели портьеры.

Беллами сидел с одной стороны стола, а полупьяный тип, смутно смахивавший на Беллами, отягощенного грузом ещё пары прожитых лет, — с другой.

— Должно быть, это Персиваль, — подумал Кэллаген. И был прав.

Беллами был в отвратительном настроении, смеси раздражения и — большей частью — страха. Лоб его покрывали капли пота, руки тряслись, лицо приобрело тот синюшный оттенок, который становится непременным следствием ночных бдений и инъекций морфия. Сейчас он пил коньяк.

Кэллаген сел.

— Не теряйте зря времени, — взорвался Беллами. — Я хочу знать, что происходит. Но главное — хочу, чтобы вы доказали свои слова. Не вижу, почему именно вам я должен доверять, и желаю знать в каком я положении. Я…

Он, видимо, собирался говорить долго и беспредметно. Кэллаген остановил его, крепко схватив за руку, и кивнул в сторону Персиваля.

— Скажите, чтобы он ушел. Мне есть что рассказать вам, но только вам и никому другому. Ясно? И если не желаете вести себя прилично, я в любую минуту могу уйти, оставив вас вариться в собственном соку. Это понятно?

Беллами открыл было рот, чтобы возразить, однако, подумав, что-то буркнул Персивалю. Тот встал и вышел. Глядя на его шаткие шаги по лестнице, Кэллаген подумал, что в ближайшие погода тому может прийти конец. Все-таки есть предел количеству спиртного, с которым могут справиться сердце и желудок.

Кэллаген закурил и посмотрел на Беллами.

— Достали деньги? Всю сумму?

— Послушайте… — начал Беллами.

Кэллаген его остановил.

— Ну, как хотите. Можете заплатить и успокоиться, или объясняться с самим собой. Я сюда пришел не для того, чтобы вас слушать.

Беллами промокнул лоб носовым платком с запахом вербены, порылся во внутреннем кармане давно нечищенного смокинга и вытащил пачку банкнот. Передавал он её Кэллагену почти с отчаянием.

— Там двадцать штук по десять фунтов.

Кэллаген пересчитал деньги и положил в карман

— Прекрасно, — он снова закурил, намеренно играя на натянутых нервах Беллами, испытывая его терпение. Потом заговорил.

— Теперь слушайте! Я собираюсь говорить с вами без обиняков. Вы оказались в дьявольски тяжелом положении. А когда я говорю, что в дьявольски тяжелом, можете мне верить. Я не пытаюсь запугать вас, вы не за это мне платите. Но раньше или позже вы должны узнать правду.

Он наклонился вперед и мягко продолжал:

— Вас подозревают в убийстве Августа Мероултона. Мне удалось узнать, что полиция абсолютно уверена: вы именно тот тип, которого они разыскивают. Не знаю, что у них есть на вас, но кто-то намекнул, что вас видели на Линкольн Инн Филдс в 23.00 или около того.

Беллами смертельно побледнел.

— Господи! Проклятая Цинтия! Вот змея! Это она там расхаживала. Зачем? Вот что хотел бы я знать! — голос его стал срываться на крик.

— Замолчите, — оборвал его Кэллаген. — Причем тут она? Я ей не занимаюсь. А лишь пытаюсь вам помочь. Теперь слушайте и не вздумайте хныкать, а то меня от вас уже тошнит. Покинув Линкольн Инн Филдс, вы пошли к Олали Голи. Верно? Отлично. Когда вы к ней добрались?

Беллами задумался.

— Точно не знаю… Но вскоре после одиннадцати… Может быть, в четверть двенадцатого…

Кэллаген усмехнулся. Вот так штука! Беллами утверждал как раз то, что Кэллагену и требовалось. Стоит ему заявить, что он пришел к Олали в 23.15, та его тут же опровергнет, утверждая, что он пришел не раньше полуночи. И вся пикантность ситуации в том, что Беллами наверняка говорит правду.

— Прекрасно, — сказал он, — просто замечательно. Похоже, старикана застрелили около 23.15 — 23.30. — Он смело врал, не имея ни малейшего понятия о точном времени убийства. — Похоже, вы говорите правду. Если что-то случится, вы сможете сказать, когда пришли к Олали, и она это подтвердит. Полагаю, она подтвердит?

Беллами выдавил усталую улыбку.

— Это единственное, в чем я уверен, — произнес он с комической гордостью в голосе. — Олали скажет то же самое.

Кэллаген подумал:

— Значит, он ей уже звонил? И она успокоила, обещав сказать точное время. А потом я посоветовал час добавить. Прекрасная работа!

А сам сказал:

— Ну ладно, ещё бы немного везения — и все образуется. У вас железное непробиваемое алиби.

Беллами снова занервничал. Его голос срывался на каждом третьем слове.

— Кто же пытается пришить мне это дело? Кто? Проклятая Цинтия, да? Жадная стерва…

— Успокойтесь, — прервал его Кэллаген. — Конечно, Цинтия. Вы знаете не хуже меня, что она убила старика, и чертовски хорошо знаете, почему. Не ожидали, что она все свалит на вас? Ей нужно спасать свою шею любыми средствами! Поняли? Ладно. То, что она говорит про вас — это одно, а то, что можно доказать — другое. Убийство в нашей стране нужно доказать.

Он улыбнулся Беллами.

— Вы любите стихи? Такое слышали?

— Я прочитал это однажды в старинном сборнике стихов, — продолжал Кэллаген. — Так вот, держу пари, она сейчас нервно ощупывает свою шею и это ощущение ей не очень нравится, несмотря на то, что собственные пальцы гораздо мягче, чем веревка.

Он оттолкнул стакан, который налил Беллами.

— Все, что вам нужно делать — это воспринимать все легче и не нервничать, — бодро заявил Кэллаген. — Просто стойте на своем. У вас неопровержимое железное алиби.

Беллами проглотил свой коньяк и невесело кивнул.

Гальванизированный движением бровей метрдотеля, квартет на эстраде начал проявлять признаки жизни и выдал танго с завываниями гавайской гитары. Публика принялась двигаться по паркету по замысловатой спирали. В противоположном углу некий джентльмен пытался обнять свою подружку и получил сумочкой по голове. В глубине зала некая дама, перед которой под воздействием музыки предстало её мучительное прошлое, горько зарыдала, в основном для того, чтобы воздействовать на юного парня в смокинге, вероятно, американца, который после нескольких бокалов и в самом деле мог купиться на трогательную историю «Я была маленькой девочкой когда-то…».

Беллами нацедил себе ещё бокал. Из коридора донеслись звуки мужских голосов и тяжелая поступь. Кэллаген, чей взгляд был прикован к повороту лестницы, заметил большие ботинки, синие брюки и тут же встал.

— Я сейчас.

Он торопливо пересек зал, повернул к портьерам в конце помещения, и пока полиция спускалась, проскользнул сквозь них и через полуоткрытую дверь. Потом задержался и оглянулся.

Прибыли Грингол и с ним двое в штатском, выглядевшие словно прямо с прогулки по Вейн Стрит. С ними был патрульный в форме, остановившийся посередине площадки для танцев.

Метрдотель протестующе воздел руки.

— Ладно — ладно, — повторял Грингол. — Нет причин волноваться. Вероятно, ваше заведение — самое легальное в мире, хотя где вы раздобыли лицензию, разрешающую музыку и танцы — я не знаю. Может быть, местная администрация когда-нибудь этим заинтересуется, и тогда вас прикроют, но сейчас я хочу лишь перекинуться парой слов с этим джентльменом.

Он шагнул к Беллами и взглянул на него сверху вниз.

Беллами допил свой бокал. Даже Кэллагену было слышно, как стучали зубы о стекло. Потом Беллами нетвердо встал на ноги и едва не рыдая взглянул на детектива — инспектора.

— Вы — Беллами Мероултон, не так ли? — спросил Грингол.Я арестую вас по обвинению в хранении наркотиков. Не волнуйтесь, сэр, просто спокойно пройдите с нами.

Кэллаген усмехнулся, тихонько прикрыл за собой дверь, наощупь прошел по коридору, нашел дверь на улицу, спокойно вышел в Вейнерс Пассаж, закурил и свернул за угол мимо двух полицейских машин. На другой стороне улицы, прислонившись к стене, стоял Джангл. Кэллаген подошел к нему.

— Что я тебе говорил! Только что Беллами взяли за хранение наркотиков. Теперь его не выпустят под залог до тех пор, пока не добудут улик для обвинения в убийстве. Допросы по делу Августа Мероултона будут отложены, пока Грингол не уличит Беллами.

— Стоящее дело, Слим? — спросил Джангл.

— Стоящее. Пока, Джангл.

Он зашагал по улице, затем пересек её, нашел потайную дверь и вошел. Лестница была освещена. Кэллаген поднялся на второй этаж и толкнул дверь.

Комната оказалась отлично обставленным офисом. В противоположном углу, лицом к двери, за большим светлым дубовым столом сидел Арно Белдо, курил и проверял счета.

Белдо был крупным красивым мужчиной: плечи широкие, вьющиеся черные волосы блестели. Лицо круглое, большие карие глаза смело смотрели на мир с настороженным одобрением. Черные усы были завиты раскаленными щипцами ( причем это делалось каждый день ). Отлично выбритое лицо под пудрой казалось слегка оливковым. Прекрасного кроя костюм, рубашка шелковая, галстук — из «Берлингтон Аркадии», по гинее за штуку.

— Хэлло, Слим, — непринужденно приветствовал он Кэллагена. — Что случилось? Не часто мы последнее время встречаемся. Ты чего-то хочешь?

Кэллаген закрыл дверь, пересек комнату и остановился перед столом.

— Послушай, Белдо. Я знаю тебя, ты знаешь меня. Я тебя не слишком люблю, и не жду взаимности. Отлично. Так вот: Скотланд Ярд только что разворошил твое болото — «Грин Сигнал». То ли это обычный рейд, то ли они за кем-то охотимся, не знаю.

Белдо пожал плечами.

— Друг мой, такие вещи случаются. Что касается меня, я отношусь к этому философски. Все образуется, если быть начеку и вести себя спокойно. Даже интересно…

— Может, ты и прав, — откликнулся Кэллаген. — Ладно, можешь разыгрывать невозмутимость, но ответь на пару вопросов. У тебя есть возможность сказать правду хотя бы раз в жизни.

Я сегодня звонил Олали. Позвонил, потому что знал, что она наверняка связалась с тобой, чтобы узнать, как ей быть. Итак, она звонила? У меня вдруг мелькнула мысль, что ты мог предложить ей рассказывать всем и каждому, что Беллами Мероултон появился у неё не раньше полуночи или даже чуть позже, хотя в самом деле он прибыл туда в 23.00 — 23.15. Теперь слушай. Это меня не волнует. Собственно, ваша версия меня очень устраивает. Полагаю, сейчас она излагает её ребятам Грингола. Но мне нужно знать точно, инструктировал ты её или нет. Ну?

Белдо рассмеялся.

— Слим, ты меня знаешь. На такие вопросы я не отвечаю. Никаких комментариев!

Он развел руками.

Кэллаген молниеносно качнулся вперед. Правая рука ударила Белдо в челюсть. Ребро левой ладони в манере лучших мастеров дзюдо обрушилось на широкое лицо прямо под носом. Потоки крови хлынули на воротник и шелковую рубашку.

Навалившись на стол, Кэллаген позволил локтю проследовать за ладонью, нанося удар сгибом в толстую шею.

Белдо завалился в сторону. Кэллаген навалился сверху. Белдо чудовищным усилием могучих плеч стряхнул противника, выпрямился, встал и, рыча, развернулся к Кэллагену.

Кэллаген отступил назад, чуть присел и провел обманный финт, как будто собираясь провести удар головой. Белдо выбросил левую руку, чтобы предупредить его удар, и махнул наугад своей правой. Кэллаген ушел вправо, прямой левой парируя дикий наскок, и стремительно атаковал, проводя прямой в челюсть. Но удар оказался недостаточно эффективен из-за нехватки веса. Понимая это, Кэллаген после удара выдвинул предплечье вперед и вверх и локтем двинул противника в глаз. Голова Белдо дернулась назад. Одновременно Кэллаген опустил голову и нанес страшный удар в толстое брюхо.

Белдо рухнул. Из легких со стоном вырвался воздух.

Кэллаген рухнул на него сверху, придавил ногами бицепсы, стараясь попасть коленными чашечками в суставы, и продолжал работать ногами, пока Белдо от боли не покрылся холодным потом.

— Слушай, вошь ползучая, — мягко заговорил Кэллаген, говори и поживее. Да или нет? Или мне заняться твоим носом? Это ты заставил Олали сорвать алиби Беллами? Ну же! Да или нет!?

Белдо молчал, едва не теряя сознание. Стон вырвался через плотно стиснутые зубы.

Кэллаген сунул палец в ноздрю Белдо и толкал его все дальше и дальше, пока нас стал почти плоским. Француз завизжал, извиваясь от боли.

— Я скажу, — выдохнул он. — Да! Я её заставил. Я ей сказал…

Кэллаген вытащил палец.

— Хорошо. Теперь скажи мне кое-что еще.

Он замолчал, склонил голову и прислушался. Затем соскочил с Белдо, отбежал к двери, изобразил полную раскованность и небрежно стал прикуривать.

Дверь открылась и вошел Грингол. Белдо с кровоточащим носом цвета сырого бифштекса встал и потащился в кресло.

— Добрый вечер, Слим, — бросил Грингол. — Светская болтовня во владениях Белдо?

Кэллаген усмехнулся.

— Да, мы как раз беседовали.

И двинулся к выходу.

Грингол посмотрел на Белдо, затем на Кэллагена, который уже взялся за ручку двери.

— Помню, кто-то разглагольствовал о допросах третьей степени.

Кэллаген заметил, как рот его искривился.

— Ладно, спокойной ночи, Слим.

— Спокойной ночи, Грингол.

Кэллаген закрыл за собой дверь, остановился и прислушался. Грингол сказал:

— Я только что заглянул в «Грин Сигнал» и взял Беллами Мероултона по обвинению в хранении наркотиков… В очень большом количестве. Не знаете ли вы, где он приобретает эту гадость?

Кэллаген стал спокойно спускаться по лестнице.