5. ВСТРЕЧА С МИСТЕРОМ ГРИНГОЛОМ

Джордж Генри Грингол (известный под кличкой «Танцор» ) был самым молодым детективом-инспектором в Скотланд Ярде. В сорок один год он весил 76 кило и носил маленькие жесткие усики. У него были непринужденные манеры, и он был весьма неглуп.

Если припомнить его карьеру, Грингол подвел под приговор Л. Джонса за двойное убийство, распутал дело Мириса, поймал Дромио Феранци, у которого была лучшая преступная организация в стране. И именно он вывел на чистую воду банду марсельцев, за что получил последний чин.

Грингол считал, что по возможности следует действовать честно. При необходимости он умел быть тонким и изобретательным. Грингол никогда не жевал резинку, не курил трубки, имел собственный доход, не решал запутанные дела за шахматной доской, не обращался к криминальным репортерам за помощью и не заглядывал под ковер в поисках «ключевой ниточки». Никто никогда не слышал от Грингола рассуждений о «ниточке», и однажды он заявил, что если бы встретился с таким теоретиком, то наверняка ничего бы не понял из его рассуждений.

Он был типичным полицейским, из тех, которые преуспели в сохранении репутации Англии как самой законопослушной и спокойной страны. Если он был склонен к рутине, то потому, что полицейская работа в такой стране и есть рутина.

Итак, он не намерен был недооценивать мистера Кэллагена. На это был способен только глупец. А как уже сказано, «Танцор» дураком не был.

Кэллаген тихонько мурлыкал, шагая по коридору в кабинет Грингола. Тот сидел за столом и рисовал на промокашке фрукты. Его помощник детектив — сержант Льюис («Люси») Филдс, в котором под обличием почти детской доверчивости скрывался острый ум, был занят тем, что тщательно чистил ногти.

Грингол встал и изобразил счастливую улыбку.

— Как мило с вашей стороны прийти так сразу, Слим! Я думал, вы можете быть заняты, и разъяснил своим ребятам, что если у вас срочные дела, то следует договориться на время поудобнее. Садитесь.

Кэллаген сел, бросил шляпу на стол, вытащил пачку сигарет, предложил Гринголу, который взял, и Филдсу, который с усмешкой отказался.

— Отличная работа, — начал Кэллаген. — Я спокойно прогуливался по Эмбанкмент, а за мной охотятся патрульные машины! Вы пользовались радио? Ради меня?

Грингол дружески улыбнулся.

— Ну хорошо, я хотел вас здесь видеть как можно скорее. Но сделать это так, чтобы ни в чем не ущемить вас. Так что мы передали ваше описание, и один патрульный вас заметил.

— Отличная работа, — снова повторил Кэллаген. — Я полагаю — патрульный с Челси и Эмбанкмент?

Грингол кивнул. Кэллаген — тоже. Он понял, что Грингол лжет, и не сомневался, что Грингол догадывается, что он это знает. И все это кое-что проясняло.

Грингол выпустил кольцо дыма и следил, как оно плыло по кабинету.

— Послушайте, Слим. У меня серьезные проблемы, и вы можете мне помочь. Я не прошу вас сделать заявление и даже не записываю ваших слов. Это останется между нами. Теперь мне следует кое-что сказать, прежде чем перейти к делу. Вы знаете не хуже меня, что здесь вас здорово не любят. Факсли, например. Ему вы здорово не по нутру. Он думает, что вы сорвали так прекрасно задуманный арест по делу в Моберли. И утверждает, что вы специально все свалили на него. Есть ещё Брантинг, тот тоже вас не любит. Но я не из таких. Я всегда полагал, что жизнь частных детективов в нашей стране — это череда взлетов и падений. Возможно, я мыслю шире, чем большинство здешних сотрудников, так чтобы вы знали без всяких подвохов: что касается наших отношений, то с моей стороны они абсолютно дружеские. Вы меня поняли?

Похоже, Кэллагена это очень тронуло.

— Вы заставите меня прослезиться, Грингол. Я думаю, что вы прекрасный парень; сама любезность… иногда… — Он выдохнул клуб дыма. — Что у вас на уме?

Грингол снова принялся рисовать фрукты: изобразил банан, потом апельсин.

— Речь о деле Мероултона, — протянул он. — Его передали мне, и оно мне не по душе. Знаете, как это бывает: полиция не имеет права на ошибку, а тут есть люди, полагающие, что я получил повышение слишком быстро. Вот почему я не хочу ошибиться.

Он обезоруживающе улыбнулся.

— Отлично. Итак, едва мы сегодня утром приступили к обычной рутинной работе, как позвонила некая девушка — Эффи Перкинс. И поведала совершенно бредовую историю, Слим. Но мы обязаны проверить все. Короче, девушка заявила, что прошлым вечером Цинтия Мероултон (падчерица убитого) была в вашем офисе. И утверждает, что вы пытаетесь создать ей фальшивое алиби.

Он подтолкнул к Кэллагену шкатулку с сигаретами и улыбнулся.

— Ладно, скажу вам прямо: я ей не поверил. Сказал — мол, вздор, во первых, с какой стати устраивать алиби мисс Мероултон, и во вторых — вы просто не можете так поступить. Правда, Филдс утверждает, что можете. И приходится с этим считаться. Хотя я с ним, конечно, не согласен. Я сказал — нет, Кэллаген не мог пуститься во все тяжкие. Пришлось напомнить Филдсу, что судья Фейервуд предупредил вас во время дела Мире (помните, вы были главным свидетелем ) насчет сфабрикованного алиби. Вот такое было слово — сфабрикованное. И ещё раз — с той девицей по делу Волната. Припоминаете? Брантинг никогда этого не забудет.

Я сказал Филдсу: слушай, Кэллаген слишком умен, чтобы пытаться снова провернуть что-то подобное: если затея рухнет, ему конец.

Кэллаген перебил.

— С чего вдруг? Вы полагаете, мою клиентку мисс Мероултон подозревают в преступлении?

Грингол закусил губу, потом рассмеялся.

— Не заводитесь, Слим. Я просто говорил…сами знаете о чем.

Кэллаген дружелюбно улыбнулся и снова закурил.

— Послушайте, Грингол! Все ясно, как божий день. Мисс Мероултон — мой клиент. Она пришла в мой офис вчера поздно вечером обсудить наши дела. Оставалась она у меня до полуночи. Я запомнил время, потому что у меня у самого была назначена встреча, я не хотел опаздывать и пришлось быстренько закругляться.

Грингол кивнул.

— Я понял. Но Эффи Перкинс утверждает, что мисс Мероултон явилась к вам не раньше половины двенадцатого, или даже позднее. Она перепутала время?

Кэлаген кивнул.

— Возможно. Но скорее дело не в этом. Она сделала это намерено. Понимаете, — он пустил струи дыма из ноздрей, — я вчера её уволил, так что у неё есть повод не испытывать ко мне нежных чувств.

Он улыбнулся Гринголу.

Тот в ответ с симпатией улыбнулся Кэллагену.

— Женщины — опасные создания, верно? Они готовы черт знает на что, лишь бы досадить мужчине.

Он взял сигарету и на некоторое время задумался. Потом покосился на Филдса, который задумчиво похрустывал пальцами, дожидаясь, когда же «Танцор» перейдет к делу.

— Филдс, нужно что-то предпринять с этой Эффи Перкинс. Ей следует преподать урок.

Потом повернулся к Кэллагену.

— Видите ли, Кэллаген, мисс Перкинс уверена в своих словах. И дьявольски решительно настроена. Мы просили её прийти поговорить, но она не хочет ограничиться разговором. Она сделала заявление и готова дать показания в суде.

Он подтолкнул Кэллагену пепельницу и жестом предложил взять ещё сигарету. Кэллаген взял, закурил и начал медленно демонстрировать свои фокусы с дымом. Глаза его не отрывались от Грингола. Грингол отвечал ему тем же, думая при этом, что глаза Кэллагена напоминали взгляд орла: такие же твердые, непреклонные и очень яркие.

Детектив-инспектор положил локти на стол, затем сдвинул их вместе и переплел пальцы. Кэллаген усмехнулся, подумав про себя: « — Ну, началось…»

— Я собираюсь поступить так, как делаю нечасто, — снова заговорил Грингол. — Собираюсь сказать, что у меня на уме и почему я намерен не принимать всерьез вашу Эффи Перкинс. Дело в том, что я рассчитываю на вашу помощь. Я на неё надеюсь. Филдс подтвердит, что первые мои слова после её ухода были: « — Я не намерен пользоваться этой информацией лишь потому, что она направлена против Кэллагена». Вот что я сказал Филдсу. Многие тут с радостью уцепились бы за шанс использовать такие сведения, если бы смогли связать их с вами. Но я не дурак. Что мне это дает? Мне нужно найти и арестовать убийцу Августа Мероултона, а не терять время в попытках прижать некоего частного детектива, только потому, что он разок — другой слегка перемудрил.

Я заявил Филдсу, что собираюсь прямо вам сказать: если заявление Перкинс — правда, то нам не составит труда найти виновного. Совершенно ясно, что если Кэллаген намеренно фабрикует ложное алиби для мисс Мероултон, то делает он это по исключительно важной причине, и ею может быть только одно: он знает, что она нуждается в алиби, так как она была с Августом Мероултоном на Линкольн Инн Филдс, когда того убили. Или — как альтернатива — она его убила.

Лицо Грингола осветила добродушная улыбка.

— Видите, Слим, я вам рассказываю, почему не верю мисс Перкинс. Прежде чем мы начнем, можете убедиться, что я на вашей стороне. Тогда давайте разберемся, чтобы преподать урок этой Эффи Перкинс; вдолбим ей, что Скотланд Ярд не должен попусту тратить время, когда ей хочется причинить кому-то неприятности.

Кэллаген с кроткой и смиренной миной смотрел в потолок.

— Не знаю, Грингол… Не стоит быть таким жестоким с Эффи. Она милая девочка. Правда. Просто переборщила — вот и все. — В его голосе проступила еле заметная нотка сарказма. — Вы хотите сохранить свое время и энергию? Тогда зачем их тратить, чтобы убеждать женщину вроде Эффи, что она валяет дурака?

Пальцы Грингола забарабанили по крышке стола. Голос его слегка напрягся.

— Послушайте, Кэллаген! Я просил вас прийти сюда и играть с нами в одной команде. Можно сказать, протянул вам руку. Но похоже, вы не собираетесь даже и пальцем шевельнуть, чтоб действовать заодно. Полагаете, это разумно?

Кэллаген ласково ему улыбнулся.

— Понятно… Предполагалось, я о чем-то расскажу? А я этого не сделал. Ладно, но о чем?

Грингол встал, подошел к окну и выглянул наружу.

— У Эффи Перкинс основательные показания. Их вполне достаточно, чтобы выдвинуть против вас обвинения. Перкинс твердо держится своего, раз предпочла явиться сюда и сделать официальное заявление, чем принять ваши предложения…

— Секундочку, — прервал Кэллаген. — Что за предложения?

— Вы послали ей письмо, позаботившись, чтобы его доставили как можно раньше. Хотели, чтобы она получила его прежде, чем прочитает газеты и обнаружит репортажи про убийство Мероултона.

Кэллаген выглядел сначала недоумевающим, затем удивленным, и лишь затем понимающая улыбка расползлась по его лицу.

— Я понял, вы имеете ввиду записку, в которой я ей сообщил, что она может снова приступить к работе. Навалилась уйма дел, и я даже прибавил ей жалование. По-моему, самый обычный ход работодателя. Как полагаете? Я увольняю девушку, которая работала со мной пять лет, и обнаруживаю вдруг, что предстоит огромная работа и мне опять понадобятся её услуги.

Он выдержал паузу, чтобы придать больший эффект своим словам.

— И это вы считаете предложением? Да? Очень мило! Вы приказываете сотрудникам схватить меня и доставить сюда… Мистер Кэллаген, не будете ли вы добры, не возражаете ли вы…Тьфу! Короче, обрушиваете на меня целый поток недвусмысленных предложений, замаскированных изысканными фразами.

Он затушил в пепельнице сигарету, и резкость жеста выдавала его возмущение.

— Не успел я пробыть в вашем дрепаном офисе и десяти минут, как мне было заявлено, что я фабрикую ложное алиби и становлюсь соучастником преступления, которое некто может быть когда-то совершит. Затем мне вежливо внушают, что мои действия бросают подозрения на клиента, который — так уж получилось — оказался в моем кабинете в тот момент, когда я уволил чертову дуру — машинистку. Так, между делом, объясняют, что детектив-инспектор Факсли сильно мне не симпатизирует, как будто мне не наплевать — любит он меня или нет. Еще мне сообщают, что детектив-инспектор Брантинг тоже меня не обожает, что я воспринимаю как комплимент, так как у вашего толстого дурака не хватило мозгов посадить жулика, который уже звякал кандалами и почти хрипел в петле!

Мне напомнили, что судья Фейервуд подозревал, что в деле Мире я сфабриковал алиби. Но вы прекрасно знаете, что это дьявольская ложь. Если бы Фейервуд был уверен и мог это доказать, он должен был арестовать меня за дачу ложных показаний. Он этого не сделал. И почему? Да потому, что думать он может что угодно, но как судья не вправе не считаться с действительными фактами и уликами.

Он сделал паузу и достал новую сигарету.

— Не пытайтесь заморочить мне голову вашими заумными штуками, Грингол. Это переливание из пустого в порожнее. Обратите внимание, я чертовски огорчен вашими методами. Будь мы в Америке, вы могли бы спустить меня с лестницы и обработать куском резинового шланга или чем-то подобным. А там уж мне решать: заговорить или терпеть. Но в нашей стране допросов третьей степени не практикуют. А так как вас интересуют мои сведения, вы пытаетесь выглядеть жутким умником.

Кэллаген чиркнул спичкой по крышке стола и поднес её к сигарете. Филдс оценивающе посмотрел на него.

Грингол задышал чаще, уши его покраснели — верный признак раздражения. Он вернулся к столу и сел.

— Очень хорошо, мистер Кэллаген. Ладно, если не получается по-хорошему, попробуем иначе. Я спрашиваю вас: не желаете ли вы сделать заявление по делу Мероултона. Если не хотите, так и скажите, и я начну рассматривать события под другим углом…

Он запнулся — Кэллаген стукнул кулаком по столу.

— Хватит! Опять вы угрожаете!

Голос его стал низким и хриплым, тон — холодным и язвительным. Спокойствие, с которым он говорил, только усиливало эффект.

— Довольно, Грингол! С меня хватит ваших гнусных угроз, приберегите их для других. Возможно, я для вас просто второсортный частный детектив, но клянусь преисподней, я знаю законы, и предупреждаю, что если услышу хотя бы ещё одну угрозу, открытую или замаскированную, то сразу иду к моему адвокату, дам письменные показания о том, какого рода штуки вы тут применяете, и вышлю копию в комиссариат полиции.

Он замолчал и выпустил дым через ноздри.

— Теперь послушайте меня, Грингол. Позвольте дать вам совет, совершенно бескорыстно. Вы хотите задать мне некие вопросы. Отлично, спрашивайте, я на них отвечу. Но отвечу так, как меня устраивает. Возможно, это будет правда, но может быть и нет. Вы ничего не сможете поделать, — ведь я не под присягой, и если захочу, то завтра расскажу другую версию. Я оставляю это право за собой. Поскольку я замешан в деле, прошу не забывать, что я — свободный британский гражданин, и за моей спиной — вся мощь закона для защиты от попыток меня шантажировать. Это понятно?

Грингол фыркнул. Он был повержен и сознавал это. Пришлось изменить курс.

— Готов снять шляпу, Слим, вас не проведешь. Вы не простак, теперь я убедился в бесполезности попыток действовать вопреки вашим интересам. Но мне хотелось бы выяснить ваше мнение по некоторым аспектам известного вам дела, и я попрошу Филдса покинуть кабинет…

— Не стоит суетиться, — прервал его Кэллаген. — Держу пари, у вас потайной микрофон и он станет слушать меня в соседней комнате.

Кэллаген усмехнулся.

— Послушайте, Грингол, а ведь чрезвычайно забавно, если микрофон действительно есть и кто-то слушал все, что я наговорил!

Он рассмеялся, и Грингол тоже. Через мгновение Филдс присоединился к ним. Но в их смехе Кэллаген улавливал некую натужность. Так что микрофон был и работал!

Кэллаген торопливо размышлял, оценивая обстановку. Он был в затруднительном положении, и знал это. Потягивая сигарету, он осознавал, что оказался в критической точке в своей карьеры. Далеко не безоблачной.

Неожиданно без всяких на то причин в его сознании всплыл образ Цинтии Мероултон, сидящей перед его столом в кабинете на Ченсери Лейн — чистые линии лица, огонь в глазах, едва заметный аромат духов, оставшийся, когда она ушла.

— Вот женщина моей мечты, — подумал Кэллаген. — Стопроцентная женщина. Даже если она совершила убийство, в ней было то, о чем другие женщины могли только мечтать. Ладно… Вперед во все тяжкие! — заключил он.

Грингол продолжал изображать на промокашке фрукты.

Филдс изучал ногти.

Кэллаген сменил выражение лица, изобразив прозрение, и увидел, как вспыхнули глаза Грингола.

— Послушайте, Грингол, что пользы от споров? Ни вам, ни мне это ничего не дает. Я сделаю все, что смогу, чтобы вам помочь. Если я верно понимаю, лучше всего начать с рассказа о том, что вас волнует. Если вы подозреваете Цинтию Мероултон в убийстве, так и скажите. Хоть я человек и сообразительный, но должен позаботиться о себе и не подставиться, изображая щит убийцы.

Грингол кивнул.

— Я вовсе не желаю кого-то обвинять, Слим. Поверьте, не желаю. От этого мне никакого проку. Все, что мне нужно — это факты и улики. Вы это знаете не хуже меня.

Он наклонился над столом. Филдс, наблюдая со стороны, подумал:

— Ловкая подобралась парочка. Друг друга стоят. И затрудняюсь определить, кто лучше. Я на стороне «Танцора» и хочу, чтобы он победил, но только потому, что он на стороне полиции. А Кэллаген умен, как черт.

— Не мне вам говорить, — продолжал Грингол, — что в случае убийства первейшая задача — найти мотив преступления. Ладно, давайте прекратим суету вокруг мисс Мероултон , выясняя, где она была и почему там появилась. Позволим себе обратиться к вопросу о мотиве.

Вот моя версия: Гезелинг, поверенный Августа Мероултона, заявляет, что несколько дней назад старикан составил новое завещание. Он самостоятельно отпечатал его на листке золотистой бумаги, которую раздобыл у Гезелинга, и поведал тому, что носит документ с собой в корпусе часов. Гезелинг не знает содержания нового завещания, но догадывается, что вряд ли там есть что-то хорошее для любого из Мероултонов, возможно, исключая Цинтию и Вилли.

Я догадываюсь, что кто-то убил старика, чтобы изъять завещание, что убийство было совершено под воздействием внезапного порыва. Затем убийца испугался и убежал, не забрав завещания, — то ли кто-то помешал, то ли не хватило духа возиться с трупом. И если это была женщина, её можно понять.

Но завещание все же забрали. Вчера поздно вечером или рано утром. Некий пострел вошел в телефонную будку в конце Энзел Стрит и якобы от меня отозвал сотрудника, дежурившего в морге. Затем он же заявился в морг, подняв воротник и натянув шляпу до ушей, забил баки тамошнему служащему и сообщил ему, что его жену якобы сбила машина. Так он избавился и от Твиста. Затем прошел в мертвецкую и вскрыл корпус часов Августа перочинным ножом. Об этом говорят оставшиеся царапины. При этом наш пострел, конечно, был в перчатках — они смели все отпечатки, которые были на часах — даже отпечатки Августа Мероултона.

Этот тип мог быть убийцей, или его послал тот, кто совершил убийство, но не довел дело до конца. Сумей я разыскать его, половина расследования была бы завершена.

Кэллаген кивнул.

— Я читал ваше обращение в газете.

Он улыбнулся Гринголу.

— Вы знаете, смешно конечно, но за исключением пары дюймов роста и раздутых щек, описание может подойти даже ко мне.

Грингол попытался казаться удивленным.

— Не скажите, — возразил он. — Подняв воротник пальто, он стал казаться ниже. А что касается щек — я обнаружил две странички, вырванные из телефонного справочника той самой кабинки. Этот тип скатал их и сунул в рот под щеки, чтобы изменить форму лица. Как я полагаю, он их выплюнул на пол мертвецкой после ухода Твиста. Чертовский умный сукин сын.

Инспектор закурил и на секунду задумался. Затем взглянул на Кэллагена с обычной приветливой улыбкой.

— Я нуждаюсь в вашей помощи, Слим. В любых идеях по этому делу. Я знаю, вы как-то связаны с семей Мероултонов , и просто не могу поверить, что мисс Цинтия Мероултон явилась в ваш офис только для того, чтобы осведомиться который час. Но я не жду, что вы станете мне помогать просто так.

Послушайте, Слим. Вы могли слышать разговоры о грядущей регистрации частных детективных агентств. Вводится что-то похожее на американскую систему: лицензии и прочие штуки. Когда это начнется, здесь обязательно найдется парочка людей, которые попробуют ни в коем случае не допустить вашей регистрации. Но если вы мне поможете, я прослежу насчет лицензии, когда до этого дойдет. Я выложил все напрямую, верно?

Кэллаген кивнул. Его лицо приобрело выражение абсолютной искренности (прием, который он использовал, когда приходилось откровенно лгать ).

— Очень спортивно с вашей стороны, Грингол. Вы мне симпатичны, и я готов вести с вами диалог. Я не собираюсь обсуждать вопросы насчет мисс Мероултон. Просто не могу. Она — мой клиент, и её дело не имеет ничего общего с убийством. Это весьма деликатное дело связано с репутацией другой женщины. Я даже не собираюсь упоминать её имя.

Но скажу вам прямо, я заинтересован в расследовании этого убийства, и, похоже, могу подсказать вам мотив. Убежден, я смогу вывести на парня, который провернул дело в морге.

Видимо, вы пошли по ложному пути, посчитав, что Августа Мероултона убили на Линкольн Инн Филдс, прямо у ограды сквера. А я вот в этом не уверен. На нем не было шляпы. Правда? Отлично. Итак, вы обратили на это внимание и установили, что единственная шляпа, которую он носит, преспокойно лежит у него дома. И потому пришли к заключению, что он поехал на Линкольн Инн Филдс в такси, вылез и пошел вдоль ограды сквера на встречу с кем-то. И тогда его убили.

Но я так не считаю. Я полагаю, что его убили совсем не там, привезли тело на автомобиле и положили у ограды.

И я скажу, почему так думаю. На прошлой неделе Август Мероултон сказал своему племяннику Вилли, что собирается купить новую шляпу. Причем заявил, что не намерен покупать её в прежнем магазине, так как там они слишком дороги. Полагаю, человек, убивший Августа Мероултона, знал, что тот купил новую шляпу, и утащил её. Убийца — тип сообразительный. Он просчитал, что вы найдете старую шляпу у Мероултона и придете к выводу, что Август вышел из дома без шляпы, намереваясь взять такси до Линкольн Инн Филдс, чтобы с кем-то встретиться.