ГЛАВА 20

По дороге Токайдо ехал всадник на мощном гнедом коне.

Путешественник был одет в плащ из золотисто-красной парчи поверх синей верхней одежды. Хотя его наряд и сбруя коня выглядели как у воина-самурая, этот человек не имел ни мечей за поясом, ни лука и колчана со стрелами за спиной. Он прямо держался в украшенном алыми и золотыми узорами седле. Несмотря на то что путник был безоружен, во всем его облике чувствовалась спокойная сила.

Метрах в трех позади путешественника двигался на крепком горном пони его слуга, тонкий стройный юноша в простой хлопчатобумажной одежде коричневого цвета. На голове у слуги была широкополая шляпа, закрывавшая лицо, из-за пояса торчал короткий меч. К седлу пони была привязана секира-нагината, примерно метр с четвертью в длину, со стальным лезвием размером около тридцати пяти сантиметров. В коротком поводу слуга вел вьючную лошадь.

Путники миновали заставу Аусака — первый и самый важный кордон на дороге, ведущей на север от столицы. Когда-то эта застава была устроена как военный передовой пост. Безоружный путешественник придержал своего гнедого и обернулся.

— Хороший знак, — сказал он.

В стороне от дороги на горной круче виднелся простой забор из крупных кольев, над которым возвышалась голова пятиметровой позолоченной статуи Будды. Будда Аусака, стоя на краю высокого обрыва, неотрывно смотрел на северо-восток.

Дневное небо было покрыто пухлыми белыми облачками, похожими на деревья в цвету. В просветах между ними сияло солнце, окружая нимбом золотую голову.

Слуга улыбнулся, горячо закивал, выражая свое согласие. Нимб действительно был хорошим предзнаменованием.

Вьючная лошадь везла доспехи самурая и дополнительную одежду, а кроме того — свернутые одеяла и полотняную палатку.

В седельной сумке размещались остальные предметы первой необходимости: чернильный камень, кисти, пудра, косметическое мыло и специальная шкатулка с секретным письмом — с виду ничем не примечательная и дешевая, она имела тайник в крышке.

Безоружным путешественником был Йоши. Направляя своего гнедого по дороге Токайдо, Йоши вспоминал события, происшедшие сегодня утром.

Когда он доставил женщин и слуг к воротам дядиной усадьбы, первым, что бросилось ему в глаза, была отрубленная голова, надетая на острие пики, установленной у входа в дом. Голова принадлежала Фумио.

Не было никаких признаков, указывающих, кто совершил это гнусное злодеяние, однако Йоши не сомневался, что тут замешаны его враги. Но ведь Фумио был родственником и верным сторонником семьи Тайра. Он никогда никому не причинял вреда.

Йоши почувствовал себя невыразимо несчастным. Он вспомнил, как Фумио растил его, как любил и оберегал, когда он был ребенком. К горлу подступил комок, и Йоши с трудом сдержал слезы. Бедный дядя! Он так радовался, собираясь в Рокухару. Слезы бурно хлынули из глаз мужчины, словно прорвав плотину. Йоши содрогался от нескольких чувств сразу: яростного гнева против тех, кто погубил Фумио, горя оттого, что жизнь такого хорошего человека кончилась так ужасно, давящей тоски при мысли, что, может быть, он сам стал причиной смерти старика.

Неужели он проклят и проклятие повсюду следует за ним? Все, кого он любит, умирают насильственной смертью, а он каждый раз не может ничего сделать.

— Я больше не стану брать в руки боевой меч, — поклялся Йоши тихим прерывающимся голосом. — Пусть это будет искуплением зла, которое я причинил своим оружием. Я сенсей. Я буду учить, я буду давать советы, но никогда не буду убивать. В этом клянусь!

Нами при виде ужасного зрелища залилась слезами.

— Ты не должен винить себя, дорогой Йоши, — сумела она выговорить сквозь рыдания. — Кто бы ни погубил дядю, этот человек будет мучиться в аду Ави-ти за то, что сделал.

Госпожа Масака смотрела на пику без слез. Несмотря на безутешное горе, она держалась гордо и прямо. Ее рот сжался в тонкую линию.

— Сын, — сказала она. — Найди убийцу Фумио и отомсти.

— Месть не вернет дядю к жизни, матушка, но наступит день, когда виновные в его смерти поплатятся за то, что сделали. Я мучаюсь и не могу утешиться, но мой долг — выполнить поручение императора. Я должен уехать не позже чем через час, по его приказу.

Слуги тем временем сняли голову князя Фумио с пики.

Госпожа Масака пообещала заняться организацией достойных похорон.

— Уезжайте прямо сейчас, — приказала она, — и да улыбнется Будда вам обоим.

Пока Йоши возился с потайной шкатулкой, пряча письмо Го-Ширакавы, Нами переоделась в одежду слуги. Смыв косметику, скрыв волосы под соломенной шляпой, а фигурку под грубой хлопчатобумажной тканью, она убедилась, что ее можно принять за стройного юношу.

Йоши запротестовал: ему хотелось, чтобы Нами путешествовала в карете под охраной стольких воинов, сколько ей полагалось по сану.

— Я хорошо езжу верхом, — настаивала Нами, — не забывай, что я выросла в деревне.

— Пойми, мы поедем через горы, полные разбойников. Вдоль дороги бродят отряды солдат. Если они догадаются, что ты женщина…

— А почему они должны догадаться! И потом разве мне будет безопаснее прятаться за решеткой кареты? Сколько охранников ты сможешь собрать в такой короткий срок? Их будет слишком мало, чтобы защитить меня. Вспомни, император приказал тебе уехать сейчас же. Если нам придется останавливаться у каждой реки или горы, чтобы переправить карету, мы будем двигаться слишком медленно.

— Может быть, тебе стоит остаться в Киото? Я не ожидал, что буду уезжать в таких тяжелых условиях… Может быть…

— Глупости! — Нами была непоколебима. — Я выполнила свой долг перед князем Чикарой, и больше ничто меня здесь не держит. Похоронные службы по дяде Фумио устроит госпожа Масака.

Голос Нами дрогнул, и она вытерла мужским рукавом непрошеную слезу.

— Мы достаточно страдали друг без друга. Я поеду с тобой. А если ты откажешься взять меня, поеду одна.

Йоши вздохнул.

— Что стало с нежной девочкой, которую я знал в детстве? — бросил он вопрос в пустоту.

— Она стала женщиной, — отбила удар Нами. После коротких сборов и торопливых прощаний Йоши и его мнимый слуга с печалью в душе покинули столицу и направились в лагерь князя Йоритомо.

Теперь они миновали заставу Аусака. Первый этап долгого пути остался за плечами.

— Сегодня мы заночуем в Морияме, — сказал Йоши, глядя на начинающее темнеть небо. Облака, утром напоминавшие огромные грибы-дождевики, вытягивались под сильным восточным ветром, который нес их над озером дальше в горы. На дороге, кроме Йоши и Нами, не было никого. Йоши быстрее погнал лошадей.

Скоро ветер принес первые брызги дождя. Йоши и Нами развернули соломенные дождевые плащи. Дорога размокла, а копыта лошадей превращали грязь в густое месиво, забрасывая им одежду седоков. Небо совсем потемнело, на востоке вспыхивали молнии. Дождь обрушился на головы путешественников с неослабевающей яростью.

Путники находились примерно в десяти километрах от Кагами. На окраине деревни Морияма Йоши остановил коня.

— Мы переночуем здесь, — сказал он.

Нами передернула плечами, стерла с лица грязь и сказала:

Эти стихи были героической попыткой пошутить: в названии села была игра слов: «мору яма» по-японски «протекающая гора» — гора, из которой льется или сочится вода. Кроме того, в стихотворении был второй план — грусть о покинутом доме.

Йоши ответит напоминанием, что их неудобства не вечны:

Он спешился и показал рукой на крестьянский дом, стоявший у самой дороги.

Постучимся сюда.

За медную монету они получили приют, корм для лошадей и по миске овсяной каши для себя.

Хозяин дома постелил в сарае охапку соломы. Тростниковая крыша была дырявой и пропускала дождь, но путники нашли сухое место и раскинули свой футон. Запасная одежда послужила им постельным бельем.

Хозяин следил за тем, как они устраиваются, и его грубое лицо выражало осуждение. Ну и бесстыдник этот самурай, думал он, собирается блудить со своим мальчишкой в чужом доме.

Когда крестьянин ушел, качая головой по поводу падения нравов, влюбленные рассмеялись, на время забыв прошлые потери и беды, но смех быстро сменился смущенным молчанием.

Дождь прекратился, и через щели в крыше ярко светила луна. Йоши и Нами хорошо видели друг друга. Это было совсем не похоже на романтический мрак ее особняка в Киото. В тот раз Йоши проник к Нами за занавеску и довел до конца их любовь в почти полной темноте. На этот раз не нужно раздвигать ширмы — не было причин торопиться во время любовных ласк.

Йоши нежно коснулся Нами, прижал ее к себе и произнес:

Нами потянулась к нему, словно цветок к солнечному теплу. Ее маленькие руки обняли любимого, она прошептала в ответ:

Йоши вдохнул аромат волос возлюбленной. Слова стали не нужны: их тела сплетались и двигались как одно целое в одном ритме.

ГЛАВА 21

Они покинули Морияму на заре. Утреннее небо было словно покрыто розовой пеной. Нами не спала так крепко уже много лет. После целого дня утомительной скачки и ночи любви она чувствовала приятную усталость и боль во всем теле. Йоши был нежным и внимательным любовником, терпеливым, но пылким. Тело ее немело, кожа пылала от ласк. Молодая женщина испытала такую щемящую негу, какой не испытывала доселе и которая подняла ее на иной, более высокий уровень наслаждения. Потом она заснула глубоким сном без сновидений.

Теперь, отдохнув, она покачивалась в седле, следуя за Йоши. Ее пони шел легким шагом. Нами всей грудью вдыхала пропитанный запахом трав утренний воздух, любуясь роскошными красками, расцветившими небо. Как хорошо быть живой и свободной в эти первые дни четвертого месяца 1181 года!

Нами стала думать о том, как волшебно изменилась ее судьба. Некоторые дамы считают жизнь при дворе восхитительной, Нами же мучилась от скуки, вечно сидя в полумраке за дамской ширмой, бамбуковой занавеской или бумажной стенкой. Даже выходя из дома, она должна носить шляпы с вуалью и ездить в каретах с зарешеченными окнами. Девчонкой Нами говорила себе: «Я не буду сидеть за ширмой, ожидая мужа», а со временем оказалась именно в этом дурацком положении.

Мужчины жалуются, что их обязанности тяжелы. Они не представляют себе, каково быть придворной дамой: каково выносить долгие часы ожидания, которые нечем заполнить, каково изнывать от скуки, не зная, куда себя девать. Не удивительно, что придворные дамы заливаются слезами по любому поводу. Больше им нечем заняться.

Нами встряхнула головой, отгоняя эти мысли. Двор остался в прошлом. Она свободна.

Над головой Нами замелькали пышные метелки растений. Лошади грудью прокладывали путь в море высокого тростника. Ноющая боль снова стала давать себя знать, непрерывно движущиеся бока лошадки натирали всаднице бедра. Впрочем, это неудобство — недорогая плата за свободу.

Молодая женщина с интересом разглядывала дорогу, которая, извиваясь, поднималась все выше среди темных сосновых лесов. Время от времени краем глаза она на мгновение замечала внизу неподвижные воды озера. Она наблюдала за Йоши, который неутомимо покачивался впереди нее, погрузившись в свои мысли. Нами позавидовала любимому: он выглядит таким уверенным в себе, словно хорошо знает, что к чему на этом свете.

Мысли Нами вернулись к придворной жизни. Ее уверенность в себе с первого дня при дворе подвергалась испытаниям. Пренебрежительные замечания и скрытые оскорбления раз за разом ранили ее душу. Дамы, родившиеся в Имперском граде, судачили за ее спиной, возмущались ее провинциальной неотесанностью, но, впрочем, считали ее непрошибаемой и толстокожей, даже чересчур толстокожей особой. Если бы они только знали, какие невыносимые сомнения раздирали ее существо, сколько ночей она плакала о своей судьбе, желая, чтобы князь Чикара освободил ее от обязанностей фрейлины.

К счастью, императрица полюбила Нами и поддержала ее. Ее привязанность дала Нами мужество переносить высокомерное пренебрежение остальных дам. Да, она пыталась приспособиться к новой для себя жизни, но свет отвергал ее.

Мысли Нами обратились к более давнему прошлому — к детству в дядюшкином поместье. Воспоминания были прекрасным средством заглушить боль, причиняемую скачкой. Она вспомнила, как заставляла мальчика Йоши воспевать в стихах ее красоту. Какой тщеславной она была в четырнадцать лет! А как важничал Йоши в своем мальчишеском желании казаться светским львом. Какими невинными они тогда были и какими наивными!

— Йоши, — неожиданно окликнула Нами.

Он придержал коня и обернулся.

— С тобой все в порядке?

— Где мы проведем ночь?

— Но… еще и полдень не настал, — Йоши выглядел озадаченным.

— Я знаю. Я спросила просто из любопытства. На самом деле Нами только хотела услышать его голос и почувствовать его ободряющую силу.

— Я хочу добраться до города Оно раньше темноты. Там мы переночуем, а завтра свернем с дороги и поедем к восточному побережью. Ты не хочешь отдохнуть?

— Конечно, нет, — отвечала Нами, скрипнув зубами.

Йоши внимательно смотрел на нее, и Нами вдруг стало неуютно под его взглядом. Ее прекрасные длинные волосы были скручены и спрятаны под крестьянской шляпой. Ее кожа, наверно обветрилась, и погрубела. Наряд оставляет желать лучшего: ни яркого верхнего платья, ни двенадцати шелковых юбок под ним, ни цветных полос на рукавах и подоле. «Что это он, — встревожилась Нами. — Я, должно быть, ужасно выгляжу, плохо одета, обветрилась на воздухе и обгорела на солнце». Она опустила голову, пряча лицо.

А для Йоши перемены во внешности сделали ее только роднее и дороже. Она увидела его счастливую улыбку, когда он пришпорил гнедого и произнес: «Хорошо, едем дальше».

К Оно они подъехали в сумерках. Городок стоял на краю высокой отвесной скалы над озером. Среди деревьев, словно перебирая струны сэмисяна, стрекотали цикады. Светляки чертили огненные узоры в темноте леса, а внизу у берега лягушки на листьях лотоса то заводили свою рокочущую песнь, то просто квакали. В небе медленно проплывали на запад фиолетовые и розовые облака, пронизанные светом заходящего солнца.

У Нами болели все мышцы и суставы. Она была счастлива оказаться в домашнем уюте скромной гостиницы. После скромного ужина — тарелки просяной каши — Нами извинилась и погрузилась в рассчитанную на одного человека ванну. До сих пор она никогда не испытывала от купания в ванне такого удовольствия. Трудности пути обострили ее чувства и превратили маленькие удобства в огромное удовольствие. Нами с наслаждением сбросила уродливую одежду, выпустила из-под шляпы водопад своих волос и смыла грязь, ощущая, как ее кожа смягчается от горячей воды и пара.

— Ах! — сладко застонала она и улыбнулась.

А в это время Йоши раздвинул в комнате бамбуковые занавеси и сквозь стену стали видны широкая поверхность озера и просторы, разворачивающиеся за ней. Пока темнели последние пурпурные облака, Нами успела разглядеть дальние берега озера — от горы Хией до побережья Внутреннего моря.

Ночью они продолжали двигаться по пути взаимного узнавания. Любовные ласки Йоши так увлекли Нами, что она быстро забыла боль и тревоги.

Весь следующий день Нами, усталая, но счастливая, медленно покачивалась на своем пони, пересекая равнинные луга, где травы поднимались выше голов путников.

На третий день ливень вновь превратил дорогу в непроходимую грязь. Лошади еле тащились по бесконечным залитым водой рисовым полям. Тело Нами стало привыкать к новым условиям. Она научилась терпеть боль, и бесконечный путь перестал казаться невыносимым. Теперь молодая женщина смогла с большим вниманием осмотреться вокруг и стала замечать красоту там, где видела лишь однообразие. Последняя весенняя стая гусей летела на север.

Крошечные черные точки наполняли пространство трубными криками. Йоши показал на них и улыбнулся Нами.

На четвертый день путешественники перешли реку Суномата по плавучему мосту, который состоял из цепочки лодок, связанных тяжелыми канатами и накрытых сверху грубыми досками. Мост был шатким. Нами сильно испугалась: она не умела плавать, а река была бурной и глубокой. Но Йоши смотрел на нее, и молодая путешественница удержалась от жалоб. Нами стиснула зубы и не сказала ни слова, пока лошади осторожно ступали по ненадежному настилу.

Во второй половине четвертого дня влюбленные миновали кедровые рощи провинции Овари. Ночь они провели на почтовой станции Оридо и там узнали, что дальше дорога проходима только рано утром при отливе.

На следующее утро Нами почти не чувствовала боли, мучившей ее в первые дни скачки. Хотя лето еще не наступило, кожа ее загорела. Соломенная шляпа, прикрывавшая большую часть лица Нами, отражала свет, и жаркие лучи лишь слегка окрасили белые, как фарфор, щеки путешественницы, но руки ее стали совсем смуглыми и даже — заметив это, она чуть не задохнулась от испуга — начали покрываться мозолями. Она прятала их от взгляда Йоши. Нами выросла в знатной семье, она не могла себе представить, чтобы человек хорошего происхождения мог любить женщину, у которой руки огрубели от работы.

На рассветном небе еще виднелась луна, когда, оседлав лошадей, влюбленные отправились в путь. Полуостров Наруми был свободен от воды. Нами вслед за Йоши спустилась по волнистым холмам на чистый белый песок побережья. Тропа здесь терялась, но стаи толстых длинноногих птиц — ржанок — порой бежали впереди путешественников, оставляя четкие следы на песке. Нами чувствовала себя настолько хорошо, что сложила стихи:

Йоши улыбнулся: ему понравились эти искусно сложенные строки. Он показал рукой на миякадори — черноголовых чаек с красными клювами и лапами, которые кружились над побережьем, то и дело бросаясь вниз, чтобы выхватить рыбу из луж, оставшихся после отлива.

— Столичные штучки, — подсказал он любимой их прозвище. Так в давние времена назвал франтоватых птиц один бродячий поэт, которому они напомнили о Киото.

Эти слова навеяли Йоши ответ на стихи Нами:

Когда стало смеркаться, влюбленные отыскали место для ночлега вдали от берега, у подножия горы Футамура. Нами помогла Йоши расстелить одеяло под огромной хурмой. От усталости и морского воздуха у обоих слипались глаза. Нами дотянулась до руки Йоши, поднесла ее к своей груди и тут же уснула. Через пять минут молодую женщину разбудил непонятный треск. Она еще не проснулась, а Йоши уже скатился с одеяла и, согнувшись, присел у ствола дерева.

— Что это? — спросила Нами, отбрасывая волосы с лица.

— Не знаю. Лежи спокойно, — прошептал Йоши. Вокруг ничего не было видно, кроме темнеющих стволов деревьев, ничего не было слышно, кроме свиста ветра в их ветвях. Никакого врага.

Вдруг треск послышался снова. Йоши отпрыгнул в сторону. Нами испуганно взглянула на него: ей показалось, что лицо любимого искривилось от боли. В следующее мгновение она поняла, что он смеялся. Она никогда не слышала, чтобы Йоши так хохотал. Это было чудесно, и прежде, чем Нами осознала, над чем он смеется, она уже хохотала вместе с ним.

— Что же это было? В чем дело? — наконец сумела выговорить женщина, задыхаясь от хохота.

— Ну, самурай, не страшись. Даже мой меч не уязвил этого врага, Это хурма. Плоды с веток обрушились на мою голову.

Йоши протянул одну хурму Нами.

— Попробуй.

Нами взяла угощение. Смех ее наконец утих. Она надкусила мягкий сочный плод, чуть заметно улыбнувшись, сказала:

— Вряд ли я смогу опять заснуть.

— Я тоже, — ответил Йоши.

Любовные объятия были слаще плодов хурмы.

Утром Йоши и Нами двинулись через полосу пустынных полей и казавшихся бесконечными зарослей вереска к предгорьям хребта Такаши. Перед самыми предгорьями они обнаружили долину, полную местных бахромчатых розовых гвоздик. Цветы окружили их со всех сторон до горизонта, сливаясь вдали в розовое сияние. Нами чуть не закричала от восторга при виде этой красоты, а Йоши был так восхищен, что посвятил гвоздикам тут же сложенное стихотворение:

Нами печально кивнула: это стихотворение имело несколько смыслов. Первую строку можно было понять буквально или как обозначение императорского двора. Название цветка «гвоздика» истолковывалось также и как выражение «балованные дети». В трех последних строках содержался намек на будущие войны и непрочность всего сущего. В словах танки звучало сожаление о том, что скоро придворные императора будут горевать и плакать.

Огибая гору Миядзи, они внезапно выехали из зарослей бамбука, и Нами увидела море. Лошади медленно спускались по склону Инохана к самой воде залива Такаши. Ветер поднимал волны чуть ли не в семь метров высотой. Песок бил Нами в лицо. Она напрягла слух, чтобы разобрать слова Йоши, который что-то говорил ей, пытаясь перекричать рев волн и крики тысяч крючконосых бакланов, искавших пищу в бурлящей воде прибоя.