Край солнца показался над горизонтом. Через несколько секунд охранники могут обнаружить своих мертвых товарищей. Йоши отозвался хриплым голосом, пытаясь подражать убитому стражнику:
— Сейчас объясню, только взгляну на пленных.
Йоши вернулся в трапезную и швырнул факел на пол. Вспышка огня понеслась к стенам.
— Быстро уходите, — крикнул он пленникам. Испуганные заложники ничего не могли понять, но подчинились и нестройной цепочкой двинулись через переход к хижине.
— Да что там такое? — повторил часовой, подходя ближе.
Йоши не обратил на него внимания, выталкивая из трапезной последнего человека.
Солнце поднялось достаточно высоко. В синей пустоте небес с криком кружились черные дрозды. Убедившись, что все в порядке, Йоши вздохнул и медленным шагом пошел навстречу врагам. Теперь он не таился.
— Ты не Ханшун, — сказал, вглядевшись в него, часовой и повернулся к товарищу.
— Это враг, лазутчик. Не давай ему скрыться. Оба монаха двинулись к Йоши. Мастер боя вынул свой меч.
Ближайший из часовых держался уверенно. Он шел прямо на Йоши.
— Брось меч и сдайся, пока не поздно, — повелительным тоном произнес он.
Йоши встал в оборонительную позицию.
Монах что-то прорычал и с бешеной силой обрушил удар на голову врага. Йоши шагнул в сторону, лезвие его клинка распороло бок монаха от живота до спины. Часовой уронил меч, поднес руку к ране, с упреком взглянул на Йоши, произнес: «Кто…» — и умер.
Огонь уже лизал стены кухни. Второй часовой, разинув рот, долго смотрел на Йоши, потом повернулся и побежал к фасаду храма с криком: «Пожар!»
Йоши кинулся к хижине.
— Оставайтесь здесь, пока я не вернусь, — прокричал он.
— Йоши, пожалуйста, забери нас с собой. Мы так боимся. Твоя мать вне себя от ужаса. Забудь о мести врагам.
— Милая Нами, у нас нет выбора. Матушка не сможет идти по горам. Слева от нас пропасть, справа — круча, поросшая лесом. Единственная дорога в руках монахов.
— Ты не можешь сражаться со всей сектой.
— Нет, но есть другой выход — через священника, которого они называют Теме. Если я смогу захватить его, мы спасены.
— Тогда да улыбнется тебе Амида. Если ты проиграешь, знай, я люблю тебя.
— Я выиграю.
Огонь, пылая, разбрасывал снопы искр. Облака густого дыма уходили в небо. Монахи суетились вокруг него с ведрами воды. За внешней неразберихой угадывалась железная организация. Пожары были такой грозной опасностью, что каждый монастырь содержал хорошо обученную пожарную команду, которая находилась всегда начеку.
Теме и Муку не подозревали о постигшем храм бедствии. Они все еще горевали над телом товарища, остро переживая неудачу.
— Йоши, проклятый Йоши, — ругался Теме. — Как он сумел избежать ловушки? Или Канген предал нас?
— Канген никогда бы нас не предал, — отозвался Муку. — Он был моим другом. Йоши поплатится за то, что погубил его.
— А что ты можешь сделать? Он ускользнул от наших стрел, мы не знаем, где он теперь.
Лицо Муку окаменело, во взгляде сверкнула ненависть.
— Мне все равно, где он. Теперь я иду к заложникам. Вся родня Тадамори-но-Йоши умрет за смерть Кангена.
— Ты прав, — оживился Теме. — Иди и убей всех.
Йоши заметил Муку, когда тот бежал по террасе.
Монах сжимал в руке длинный меч, его плащ был наполовину распахнут, под ним виднелись полные боевые доспехи. Голени и предплечья бойца были прикрыты несколькими слоями твердой как металл кожи, пластины из того же материала защищали плечи и спину, а туловище облегала рубаха из кожаных полос. Вместо удобных боевых башмаков из медвежьей шкуры на ногах Муку сверкали деревянные сандалии-гета, обычная обувь богомольцев. Они делали бег неуклюжим, но скорость передвижения монаха разрушала это впечатление. Муку всю жизнь носил деревянные сандалии, и поэтому ему в них было удобно.
Йоши ждал врага у входа в крытый коридор. Лицо его было непроницаемым. Он выиграет эту схватку, он спасет Нами и мать и больше никогда не обнажит оружие убийства. Успокоив себя таким образом, Йоши следил оценивающим взглядом за приближавшимся врагом. В бою с этим увальнем ему вряд ли придется выложиться, но, впрочем, каждый мастер выживает в бою лишь потому, что никогда не относится к противнику пренебрежительно.
Муку, увидев Йоши, резко остановился. Монах держал меч умело: крепко охватив ладонями рукоять и выставив лезвие клинка перед собой под углом к линии глаз. Он сделал обманное движение левой ногой и с размаху направил удар не в голову Йоши, как можно было ожидать, а на его запястья. Враг был хитер»и гораздо более разворотлив, чем предполагал Йоши, но не настолько, чтобы пробить защиту мастера боя. Йоши парировал удар и отступил на полшага.
Следующая атака Муку — комбинация из двух ударов — была на удивление сложной для такого мужлана. Обманный замах над головой и выпад в середину туловища. Йоши принял всю мощь второго удара на свой меч.
Монах был не только быстрым, он обладал достаточным опытом и силой. Йоши отступил еще на полшага.
Муку кошачьими прыжками следовал за ним. Лезвия клинков скрестились в силовой борьбе. Муку давил на противника всем весом, его губы растянулись, обнажив кривые, коричневые, крошащиеся зубы. Этот придворный щеголь вряд ли сможет противостоять ему. Но… меч монаха, к его изумлению, стал миллиметр за миллиметром опускаться. Йоши почувствовал щекой прикосновение жесткой бороды Муку, тошнотворный запах дыхания врага обдал его. Мастер боя мог бы выиграть борьбу мускулов, но это отняло бы слишком много времени. Он убрал свой меч и отступил, заставив Муку на миг потерять равновесие.
Монах быстро восстановил его, описав небольшой полукруг острием клинка, и стал дразнить Йоши:
— Это ты великий фехтовальщик, который расправился с лучшими бойцами Тайра? Плохи же они были.
Йоши не отвечал. Он был спокоен и сосредоточен. Он ощущал структуру деревянных половиц под ногами. Его тело пылало в костре пожара, впитывая освобождавшуюся энергию. Он таскал воду с каждым монахом пожарной команды. Его сознание подобно озеру Бива отражало окружающий мир во всех подробностях. Вот появился священник Теме. Йоши вобрал в себя Теме. Что затевает коварный священник? Он отбирает ведро с водой у одного из лучников, отводит его в сторону, указывает рукой на террасу. Йоши понял — медлить нельзя. Он пошел в наступление.
Это была не одна атака и не две, а ослепляющая непрерывная последовательность ударов, каждый раз направляемая в новую точку. Движения мастера были такими стремительными, что вместо клинка виднелось лишь серое пятно. Муку устоял в начале этой атаки, но потом неохотно отступил перед яростной силой, воздвигавшей в пространстве стальную стену.
Бешено обороняясь, монах на тысячную долю секунды оказался без прикрытия. Муку никогда уже не смог извлечь урок из своей единственной ошибки: его глаза выкатились из орбит, борода встала дыбом, кровь хлынула из раздутых ноздрей. Тело монаха согнулось, отделяясь от головы, которая с глухим стуком упала на пол террасы.
Йоши не раздумывал. Прежде чем голова Муку коснулась половиц, он, перепрыгнув перила, оказался возле Теме.
Священник не сопротивлялся, только опустил глаза. Его губы зашевелились, повторяя: «Наму Амида Буцу».
Йоши повернул врага так, чтобы тот оказался между ним и стрелками, мощной рукой сдавил ему горло, оборвав молитву, и приставил к спине священника острие меча.
— Прикажи стрелкам опустить луки, — шепнул Йоши на ухо священнику.
Теме задыхался, не мог говорить.
— Ну же, я не собираюсь убивать тебя, — поторопил Йоши.
Хриплым голосом Теме приказал монахам опустить оружие.
— Чего ты хочешь?
— Свободно выйти отсюда вместе с семьей. Проводи нас в безопасное место и останешься в живых.
Теме овладел собой. Они еще встретятся, он еще отомстит за монахов Тендай. Йоши поплатится за содеянное.
— Согласен, — пробормотал он.
— Медленно отходи назад, — приказал Йоши.
Словно скованные друг с другом, пятясь, противники добрались до ступеней, поднялись на террасу, миновали крытый переход. Йоши прикрывался телом священника, как щитом, до тех пор пока они не вошли в хижину.
Нами с тревогой ждала любимого.
— Слава Будде, ты жив! — сказала она и, взглянув на Теме, добавила:
— Это тот, кто похитил нас и привез сюда. Он должен быть наказан.
— Я обещал пощадить его, если он поможет нам выбраться отсюда.
— Он коварный человек, убей его, Йоши.
В этот момент к ним подошла госпожа Масака.
— Нет, оставь его в живых, — попросила она дрожащим голосом. — Он священник, и я не хочу, чтобы его кровь легла черным пятном на нашу совесть. Пусть он выведет нас в безопасное место и тем заплатит за свою жизнь.
— Хорошо сказано, матушка, — одобрил Йоши. — Я не хочу быть причиной его смерти.
Он связал священнику руки за спиной и сказал:
— Мы уходим. Ты пойдешь первым. Ты прикажешь своим стрелкам опустить луки. Когда мы будем в безопасности, я отпущу тебя. При первом признаке обмана ты умрешь.
Теме двинулся впереди отряда беглецов, за ним следовал Йоши. Усталые дамы, фрейлины и прислуга выстроились в колонну за его спиной. Утро было уже в «самом разгаре, и солнце ярко освещало идущих.
Монахи суетились, как муравьи в горящем муравейнике. Вода, которую они носили ведрами из колодца, замедлила продвижение огня. Едко пахнущий дым клубился над поляной и поднимался в утреннее небо.
Монахи были заняты борьбой с огнем и не обращали особого внимания на разношерстную процессию, Однако двое лучников все-таки крадучись последовали за беглецами, перебегая от дерева к дереву.
Йоши приказал священнику отослать их. «Уйдите! Прочь!» — крикнул Теме, но взглянул на стрелков так, словно хотел сказать: «Не слушайте меня».
Дойдя до каменной лестницы, Йоши велел Нами свести людей вниз. Убедившись, что последний из конюхов скрылся из глаз, он обернулся к священнику:
— Как я обещал, ты свободен и можешь вернуться в свой храм.
Глаза Теме сверкнули.
— Лучники! — закричал он.
Стрелки, все это время ожидавшие удобного случая, разрядили оружие. Йоши толкнул Теме в спину и отпрыгнул назад.
Священник потерял равновесие. Одна стрела просвистела возле уха Йоши, другая с громким глухим ударом врезалась во что-то.
Теме, падая, оказался на пути стрелы. Она вонзилась у основания шеи, пробила легкие, сердце и дошла до желудка. Священник умер раньше, чем его колени коснулись земли. Прочное древко стрелы удержало его тело в молитвенной позе — на коленях, со склоненной головой.
Дзёдзи нашел гнедую лошадь Йоши там, где и предсказал Теме, и с рискованной быстротой понесся по склону. С левой стороны дороги разверзалась пропасть, с правой чернел такой густой лес, что первые солнечные лучи едва пробивались через его листву.
Несмотря на свою устрашающую внешность, Дзёдзи обращался с лошадью ласково. То подгоняя, то успокаивая ее, он спустился с горы коротким путем, известным только монахам. До столицы Дзёдзи добрался без приключений и погнал лошадь галопом через мост Сандзё в Рокухару.
Нии-Доно сразу приняла гонца. Услышав его сообщение, она улыбнулась с удовлетворением.
— Итак, Йоши мертв, — сказала она. — Как жаль, что наш друг князь Фумио не дожил до этого и не может порадоваться вместе с нами. Где голова Йоши?
Дзёдзи, извиняясь, объяснил, что не привез ее.
— Я пообещала принести на могилу моего мужа две головы — Йоши и князя Йоритомо. Первая должна торчать у могилы сегодня.
Дзёдзи испугался: улыбка Нии-Доно сменилась гримасой бешеной злобы. Его щеки дрожали, когда он вновь рассыпался в извинениях.
— Возвращайся, — приказала Нии-Доно. — Если ваш тендайский храм нуждается в поддержке Рокухары, сделайте сейчас же то, о чем я прошу.
Дзёдзи попятился из комнаты, согнувшись пополам и усиленно кланяясь. Он был рад уйти: в выражении глаз старой мегеры мелькало что-то безумное.
Через несколько минут монах находился в пути, изо всех сил погоняя гнедого. Огромное тело Дзёдзи было для лошади непривычно тяжелой ношей, и скоро ее бока и шея покрылись пеной. Дзёдзи ласково заговорил с ней. Он хотел бы дать животному передохнуть, но не мог: время, отпущенное ему, истекало.
Дзёдзи скакал коротким путем, который шел через горы Шимей. Дорога была узкой, местами она пролегала по самому краю пропасти.
Монотонные удары лошадиных копыт усыпили внимание Дзёдзи. Он не сразу заметил, что навстречу ему бредут какие-то люди. Это не монахи. Заложники! У великана отлегло от сердца. Дзёдзи был мирным человеком. Его сделали воином из-за огромного роста, мощного телосложения и грозного вида. Сам же Дзёдзи всегда хотел одного: быть обычным монахом, занятым только медитациями и молитвами. Дзёдзи боялся, что холодный и расчетливый Теме не отпустит пленников. Великан по природе был набожен и впечатлителен. Ему становилось плохо при одной мысли, что он вскоре должен будет везти голову Йоши к Нии-Доно. Впрочем, возможно, это дело поручат не ему.
Доставить голову может кто-нибудь другой, вроде этого кровожадного зверя Муку, который от убийств только здоровеет и веселеет.
Дзёдзи выбрал местечко, где дорога расширялась, и спрятался с лошадью в подлеске, похлопывая животное по бокам, чтобы успокоить. Он чувствовал себя виноватым в том, что предается вынужденному отдыху, но будет лучше, если эти люди не увидят его. Они теперь свободны, пусть себе идут.
Женщины и прислуга двигались неровной цепочкой, одни плакали, другие смеялись: свобода — хмельное вино, одних веселит, других дурманит.
Когда процессия удалилась, Дзёдзи весело толкнул лошадь пяткой в бок. Теперь он чувствовал себя лучше и, мчась галопом по узкой тропе, фальшиво насвистывал какую-то песенку. Справа открывался великолепный вид. Дзёдзи взглянул вниз на огромное пространство, покрытое нежно-зелеными лесами и лугами. Далекие северные горы извивались пурпурной лентой. Озеро Бива сверкало и было синее самого неба. Над ширью кружили птичьи стаи, Дзёдзи глубоко вдохнул свежий воздух и улыбнулся. Он покончил с неприятным делом.
Впереди показалась одинокая фигура — человек в монашеской одежде бежал навстречу Дзёдзи. Кто это? Кто-то знакомый, но не из своих. Кто же?
В следующий миг Дзёдзи понял, кто перед ним! Йоши!! ! Значит, он все-таки был прав, полагая что Йоши имеет сверхъестественную силу, что Йоши — дух, а не человек. Дзёдзи своими глазами видел его мертвым, утыканным стрелами, а теперь он живой, бесшумно бежит по дороге, словно на теле его нет ни одной царапины.
Дзёдзи с силой натянул поводья. Гнедой, громко заржав, встал на дыбы и забил передними ногами по воздуху. Дзёдзи даже не пытался усидеть в седле. С нечленораздельным воем получившего смертельный удар животного он свалился с лошади, вскочил на ноги и с удивительной для его большого тела скоростью помчался от призрака! прочь! — скорее! скорее! — и, раскинув ноги и руки, крутясь, полетел в пропасть на острые скалы, поднимавшиеся ему навстречу со дна бездны.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА 18
Почти за двадцать шесть лет до того дня, когда Йоши и Нами бежали с горы Хией, произошли события, которые в дальнейшем повлияли на их жизнь.
К 1155 году исход войны между Тайра и Минамото был предрешен. Военная удача отвернулась от рода Минамото, и некоторые его члены отослали своих домашних из Киото, спрятав их у друзей в сельских окрестностях столицы. Солдаты победившей армии, не жалея сил, захватывали в плен и убивали тех из Минамото, кто мог в будущем причинить вред роду Тайра.
Госпожа Сендзё, беременная жена Минамото Йошикаты, скрывалась в деревенской семье. Глава семьи был слугой Йошикаты, а жена Йомодзи — служанкой госпожи Сендзё.
Дзуро, сын Йомодзи, принес известие, что самураи обыскивают эти места, пытаясь обнаружить беглецов. Йомодзи, отвечавшая за госпожу Сендзё, придумала, как увести самураев от своего дома.
— Дайте мне знамя Минамото, — сказала она своей госпоже.
Госпожа Сендзё слабо запротестовала:
— Это я должна нести знамя: мой супруг поручил его мне до своего возвращения.
— Я возьму его на время, чтобы сбить со следа Тайра, — ответила Йомодзи. — Вы не можете двигаться так быстро, чтобы уйти от них, а я могу.
Она указала взглядом на большой живот госпожи Сендзё.
— Скоро появится ребенок, поэтому вы должны спастись. Если вас схватят, умрете и вы, и малыш.
— А как же ты, Йомодзи?
— Я хорошо знаю эти места. Я спасусь, а пока люди Тайра будут гоняться за мной, мой сын проводит вас в безопасное место в горах. Через три дня мы снова соберемся в этом доме.
— Ты так добра ко мне, больше, чем…
— Чепуха, ваш муж много лет заботился о моей семье. Мой муж гордится честью быть его слугой, а я честью служить вам. А теперь уходите с Дзуро!
Йомодзи была низкорослой и широкой в кости крестьянкой с большескулым лицом. Она была красива грубой земной красотой, совершенно не схожей с хрупкой прелестью госпожи Сандзё. Йомодзи с ее мощными руками и мускулистыми икрами являлась словно представителем иной расы, отличной от расы ее хозяев. Она не знала, что такое духи и красивая дорогая одежда, никогда даже не думала о том, чтобы читать и писать, и тем более о поэтических состязаниях, в которых отличалась госпожа Сендзё. Жизнь этой крестьянки была тяжелой и плохо вознаграждала ее за труды, тем не менее Йомодзи любила свою хозяйку.
Дзуро увел госпожу Сендзё от дома своих родителей по горной тропе. Йомодзи следила за ними, пока могла их видеть, потом подхватила руками подол своего грубого холщового платья и медленно побежала по пологому склону вниз, к равнине.
Начинался вечер, воздух был свеж. Йомодзи легко дышала, наслаждаясь запахами: пряными испарениями сухой травы, сладкими ароматами цветов и резким запахом соснового леса. Соломенные сандалии равномерно и ритмично ударяли по земле.
Богиня солнца Аматерасу только что скрылась за далекой горой Хией, когда Йомодзи заметила небольшой отряд самураев. Они успели увидеть блеснувшее на миг белое знамя до того, как крестьянка скрылась в густом лесу.
Самураев было чуть больше десятка, все на конях и в полном вооружении. С холма, где находилась Йомодзи, отряд казался ярким пестрым пятном: красный, фиолетовый, синий и золотой цвета доспехов, серебро седел, драгоценные камни, роскошные узоры, красные знамена, рогатые шлемы и вздрагивающие черные перья на стрелах.
Одетые в доспехи кони вломились в лес. Через несколько минут последние лучи в небе потухли и лес почернел. Йомодзи сложила знамя, сунула его под платье и побежала дальше. Она слышала, как лошади наугад пробиваются сквозь рощу, как самураи ругаются и рубят ветки мечами.
Через час она добралась до равнины, по которой шел путь к озеру Бива. Возле берегов озера росли кипарисы, ивы, кедры и сосны. Бог луны Тсукийоми ярко сиял в безоблачном небе, превращая огромное озеро в чашу с расплавленным серебром. Гроздья светлячков обрамляли опушку леса. Цикады стрекотали, переговариваясь друг с другом в подлеске.
Самураи остались далеко позади. Йомодзи зло усмехнулась: они не знают лес так, как она. Потом она свернулась клубком под ивой и через несколько минут уже спала.
Проснулась Йомодзи на рассвете. Солнце всходило у нее за спиной. На траве лежала роса, и одежда крестьянки промокла. Она сняла ее и разложила на солнце.
Йомодзи хорошо выспалась. Бег и вчерашнее приключение наполнили ее тело бодростью, а душу веселым возбуждением. Большую часть жизни она провела, работая в своем хозяйстве как скотина, которая тянет воз, и это приключение было приятной неожиданностью.
Молодая женщина подошла к краю озера и вошла в спокойную воду. Вода была холодной и свежей, и ее тело дрожало от жажды движения. Йомедзи взглянула поверх спокойной синей глади и увидела множество рыбачьих лодок, стоявших на якорях у берега метрах в восьмистах от нее. Если она сможет увести лодку, то сумеет переплыть озеро: она умеет грести. Йомодзи хорошо плавала, она решила обогнуть рыбацкую флотилию и подобраться к ним со стороны воды, где ее труднее будет заметить с берега.
Отважная крестьянка надела набедренную повязку, скатала мокрое платье в плотный жгут и повязала его вокруг груди. Белое знамя Минамото она засунула за этот импровизированный нагрудник.
Озеро Бива сияло теплым блеском, обещая счастливый во всех отношениях день. Йомодзи скользнула в воду, почти не подняв волн. Ее движения были сильными и уверенными, и скоро она оказалась там, где хотела. Подобравшись ближе к лодкам, она увидела, что в них кто-то есть. Должно быть, некоторые рыбаки провели здесь ночь.
Рыбаки озера Бива были все, как один, верны роду Минамото, а Тайра ненавидели за жестокие налоги. Йомодзи немного отдохнула, потом перевернулась на спину и вынула знамя. В два взмаха она достигла ближайшего суденышка и высоко подняла белую ткань.
— Рыбаки, помогите! Я бегу от самураев Тайра, — крикнула она, приподнялась, разбрызгивая воду, вытянула руку со знаменем и, ухватившись ею за планшир, попыталась подтянуться.
Сверху на нее кто-то смотрел. Чернобородое лицо.
Это не рыбак! Йомодзи разглядела знак Тайра на его одежде, Люди Тайра захватили лодки и разместили на них своих солдат. Йомодзи беззвучно ахнула и попыталась отплыть назад. Меч воина ударил ее по голой руке, перерубил предплечье. Рука со знаменем соскользнула с планшира и погрузилась в воду.
Йомодзи с недоумением смотрела, как ее рука медленно, словно падающий лист, опускается на дно. Вода вокруг раненой покраснела — барахтаясь и захлебываясь, она пыталась дотянуться до обрубка, чтобы остановить хлещущую кровь. Последнее, что Йомодзи увидела в жизни, было грубое лицо чернобородого, который показывал на нее пальцем и смеялся.
Самураи Тайра вернулись в Киото, посчитав, что госпожа Сендзё умерла. В конце четвертого дня крестьянин, который был свидетелем смерти Йомодзи, пришел к Дзуро и рассказал ему о том, что видел. Дзуро сразу же отправился на озеро Бива. Хотя госпожа Сендзё вот-вот должна была родить, мальчик не мог оставаться с ней: он должен был найти тело матери и похоронить ее как положено.
Госпожа Сендзё понимала его, но боялась остаться одна. Она была придворной дамой и мало что умела делать. В своем горе она обратилась к своему единственному таланту: сложила стихотворение в память Йомодзи.
Сотни тысяч слез
Питают реки рая,
Где милая тень
Нашла навеки счастье,
Забыв земные беды.
Сочинение стихов отвлекло госпожу Сендзё от грустных мыслей, но вдруг она закусила губы от огорчения: ей нечем и не на чем записать стихотворение — здесь нет ни темно-красной бумаги, ни чернильного камня, ни кисти. Это знак Будды, что жизнь не прочнее морской пены.
Дзуро добрался до озера в сумерках. Там уже не было ни лодок, ни солдат. Мальчик разделся и нырнул в воду в том месте, где крестьянин видел в последний раз Йомодзи.
Через два часа, дрожа от ночного холода, он нашел руку матери, все еще сжимавшую белое знамя. Рука была почти одного цвета со знаменем — бледная и бескровная, она раздулась и потеряла форму. Дзуро прижал ее к сердцу, и слезы полились по его щекам. Он решил, что дальше искать бесполезно. Он принесет эту руку домой, и на похоронной службе седьмого дня она будет сожжена, а пепел похоронен по всем правилам.
Весь обратный путь к своему дому Дзуро проделал, крепко прижав к груди свой жуткий улов. Когда он вернулся, задыхаясь и весь мокрый от утренней росы, его приветствовал крик новорожденного.
Госпожа Сендзё была грязна, ее одежда сбилась, волосы растрепались, но она улыбалась и что-то напевала малышу, который сосал ее грудь.
Он подняла взгляд на Дзуро и, сияя, улыбнулась ему.
— Это мальчик. Прекрасный маленький мальчик. Улыбка превратилась в гримасу боли, когда молодая мать поняла, что Дзуро держит в руках.
— Ох, бедный ребенок, — сказала она, разрываясь между собственной радостью и чужим горем. — Подойди ко мне. — И привлекла его к себе. Малыш продолжал сосать материнскую грудь, а рядом с ним заснул Дзуро, прижимая к себе все, что осталось от его матери.
Утром возле их ворот появился незнакомец. Он подошел тихо, и никто не предупредил о его появлении. Госпожа Сендзё задремала, но ротик младенца по-прежнему сжимал материнский сосок. Дзуро повернулся во сне и теперь лежал возле госпожи, поджав колени, словно зародыш в утробе. Первым поднял тревогу младенец: он громко закричал, и госпожа Сендзё подняла голову.
— Кто вы? — дрожащим голосом спросила она. Это был один из редких случаев в ее жизни, когда мужчина видел ее неприбранной. При дворе госпожа Сендзё все время скрылась за дамской ширмой и говорила с гостями через хлопчатобумажные и шелковые занавески, скрывавшие ее от нескромных глаз. Даже в грубой деревне с ней общалась только приютившая ее семья.
— Мое имя Сайто Санемори, — ответил незнакомец. — Я иду из Киото на север. Увидев этот дом, я подумал, что могу здесь отдохнуть. Мне и моей лошади нужна вода, иначе мы не сможем продолжить путь.
Госпожа Сендзё ничего не знала о жизни за пределами двора и потому не удивилась, что путешественник забрел так далеко от Большой восточной дороги.
— Вы говорите как знатный человек, но одеты просто, — задала Она полувопрос. Молодая мать боялась, что гость — один из разбойников, которые наводняли горы.
— Я подготовился к долгому путешествию — еду паломником в один храм далеко на севере, — объяснил Сайто и тут же сложил стихи:
Это сон иль явь?
Здесь печально и нежно
Поет соловей.
В коричневом наряде
Он летит без дороги.
Госпоже Сендзё стихи показались очаровательными. Только человек, много лет упражнявшийся в стихосложении при дворе, мог так быстро составить танку из тридцати одного слога.
Стихотворение-танка состоит из пяти строк — пять слогов в первой и третьей, семь в остальных. В таких стихах существуют определенные условности, хорошо отвечавшие характеру японского языка: слова-рычаги, слова-подушки и энго.
Слова-рычаги имели несколько значений и позволяли прочесть стихотворение несколькими способами. Слова-подушки были застывшими формулами для выражения некоторых чувств, например, мокрые рукава означали слезы и печаль. Слово энго означало игру на одинаковом звучании разных слов, которая придавала стихотворению второй смысл.
Умение слагать стихи было очень развито при дворе. Каждый, кто занимал достаточно высокое положение в обществе, писал танки. Происходили состязания поэтов за награды и ради славы. Путешественник показал, что он человек образованный, и подозрения госпожи Сендзё рассеялись.
Хотя путешественник был не очень похож на зеленовато-коричневого соловья, поющего печальную песню, этими стихами он показал свой ум и обаяние. Госпожа Сендзё ответила:
Роса под утро
Мой рукав пропитала.
Аматерасу
Светит — и мечте конец,
И путник снова уйдет.
Этот ответ был умело составлен, а в первой строке было энго — намек на ее траур и поэтический символ печали: роса, пропитавшая рукав. Стихотворение госпожи Сендзё содержало обещание лучшего будущего: имя богини солнца Аматерасу связывалось с началом нового дня и продолжением вечного круговорота жизни.
Путешественник улыбнулся и поклонился поэтессе:
— У вас быстрый ум и хорошее образование. Мне кажется странным, что вы живете в этой бедной хижине.
Она ответила еще одним стихотворением:
Утренний ветер.
Здесь холодом он дышит
От дома вдали.
Но теплом он же веет
Среди холмов пурпурных.
Путешественник одобрительно кивнул. Стихами дама дала ему понять, что она из Киото — «города пурпурных холмов и хрустальных ручьев». Его поиски пришли к концу, едва начавшись. Это, видимо, и есть жена Йошикаты и его сын — те, кого Санемори послан казнить.
Душа Сайто наполнилась печалью. Жизнь опять предстала перед ним во всей своей хрупкости. Эта женщина, умная, одаренная, и ее новорожденный сын будут убиты за проступки своих родственников. Он вздрогнул и побледнел при мысли о том, что должен сделать.
Госпожа Сендзё, заметив его печаль, решила, что гость нездоров.
— Пожалуйста, устраивайтесь поудобнее, — предложила она. — Дзуро приготовит вам чай. — И она разбудила ребенка-слугу.
Дзуро перекатился на спину. Стала видна бледная, сморщившаяся мертвая рука его матери.
Гость тяжело вздохнул.
Сайто был придворным, а не палачом. Ему пришлась по душе эта женщина. И он принял решение: мать и сын останутся жить. Он возьмет с собой сморщенные останки и скажет, что рука принадлежала госпоже Сендзё. Но ему нужна уверенность, что сын погибшей в будущем не раскроет обман.
Сайто объявил госпоже Сендзё и Дзуро, с каким поручением он явился. Они пришли в ужас. Но Сайто убедил их, что не желает им вреда. Однако они должны исчезнуть в горах и порвать всякую связь со столицей. Если госпожа и слуга поклянутся Буддой и синтоистскими богами выполнить его указания, он пощадит их.
Госпожа Сендзё согласилась.
— Мы уйдем далеко в горы Шинано, в дикую местность под названием Кисо. Там живут грубые горцы, и я воспитаю сына как одного из них. Он никогда не узнает придворной жизни.
— Тогда уходите сейчас же!
Госпожа Сендзё крепче прижала сына к груди и сказала:
В темноте лесов,
Вдали от света солнца
Вырастет цветок, —
В туманах гор зеленых
Слыша песню соловья.
ГЛАВА 19
Четвертый месяц 1181 года принес с собой не по сезону холодную погоду. Рисовые поля покрылись льдом, который погубил всходы. С просом и ячменем дела обстояли не лучше. Крестьяне и прорицатели одинаково уверенно предсказывали новый голод в провинциях Внутреннего моря.
В то время как Йоши и Нами пробирались в Камакуру, Кисо Иошинака, сын госпожи Сендзё и двоюродный брат Иоритомо, обсуждал военные дела со своим дядей Юкийе и своими верными помощниками — Имаи-но-Канехиро и его сестрой Томое Годзен.