Первая кровь! Лезвие прорезало оба бедра врага, пройдя через мясо, кости и главные артерии. Мальчик громко, жалобно вскрикнул, упал, выронив свой меч, и забился, как вытащенная из воды рыба, обагряя кровью тех, кто стоял рядом.
Йоши, не раздумывая, прыгнул на противоположную сторону круга. Его меч сверкнул в восьмисторонней защите, затем пронесся обратно в приемах «бабочка» и «мельница». Лезвие, словно живое существо, прикрывало мастера со всех сторон. Охранники расступились, и Йоши стал продвигаться к экипажам.
— Остановите его! — крикнул Рокубей, поняв, что он и его товарищи потеряют преимущество, если Йоши сможет защитить спину.
Один из охранников яростно прыгнул вперед.
— Ты убил моего брата! — закричал он и, как слепой, бросился на Йоши.
От этого нарушения законов схватки у Йоши на миг сжалось сердце. Однако он не мог позволить себе ни великодушия, ни сострадания. Мальчик закружился на месте и умер: крик оборвался, голова упала и покатилась в грязь.
Его сосед поскользнулся, пытаясь увернуться от летящей головы своего товарища. Это погубило его: меч Йоши рассек наплечную пластину, отрубил левую руку и глубоко вошел в грудь.
Еще один шаг — и Йоши оказался между двумя упряжками. С обоих боков его защищали ряды беспокойно переступавших с ноги на ногу и фыркавших волов.
— Отойти назад! Перестроиться! — приказал Рокубей.
Кареты и повозки горожан словно вмерзли в землю. Люди не отрываясь смотрели на битву из-за бамбуковых занавесок, восхищенные или смертельно напуганные — в зависимости от их характера — драмой, которую они наблюдали.
В императорском паланкине Го-Ширакава забыл о своих сладких пирожках и прилип лицом к решетке. Он узнал Йоши, он видел его в Совете, и теперь, глядя на схватку, составил план. Если молодой человек выживет, Го-Ширакава даст ему важное поручение. Такому храброму и опытному бойцу можно доверить судьбу империи.
Охранники столпились напротив Йоши. Рокубей разбил их по двое и прошептал каждой двойке свои инструкции. По его хлопку пары разошлись и исчезли в скоплении карет.
Йоши услышал их крики и понял замысел Рокубея. Охранники хотят растащить заслон. Они будут откатывать кареты одну за другой, и в конце концов Йоши будет пойман в ловушку.
Послышался громкий треск, словно что-то сломалось. Так и есть: какая-то повозка, потеряв колесо, осела на землю. Послышались испуганные крики. Воспользовавшись суматохой, Йоши влез на крышу соседнего экипажа. Он вложил меч в ножны и, прыгая по крышам — каждый прыжок был длиной в два — два с половиной метра, — добрался до заднего края скопления. Там двое стражников ругали тех, кто находился в сломавшейся карете: шестерых придворных дам и пожилого князя. Крики дам и бесполезная брань только усиливали неразбериху. Карета не могла двинуться без починки.
Собранные в пучок волосы старика растрепались, шапочка-эбоши на голове была сплюснута, одежда порвалась, измялась и намокла. Он вышел из кареты, желая наказать «сумасшедших мальчишек». Один из охранников угрожающе поднял меч, князь испуганно шагнул назад и попал ногой в лужу. Старик вскрикнул от растерянности и страха: на голову его медленно опускался клинок.
Охранник не успел довести дело до конца: Йоши спрыгнул на землю, в одно мгновение отбил лезвие, повернул свое оружие против врага и нанес удар по его руке над пластиной, защищавшей запястье. Меч врага вместе со сжимавшей его кистью руки упал в лужу. Старый придворный изумленно открыл рот и побелел как полотно, не в силах оторвать взгляда от подростка, который, крича от боли, зажимал раненую руку здоровой и в панике поворачивался из стороны в сторону. Поток крови окружал его красной полосой.
Прежде чем второй подросток смог что-то предпринять, мастер боя разрубил его одним мощным ударом.
Йоши стряхнул в меча кровь и вдвинул его в ножны так, что раздался щелчок. Затем он прикинул высоту соседней повозки, прыгнул вверх, ухватился за выступ украшавшей ее резьбы и, подтянувшись на руках, оказался на крыше. Ему было ясно, как действовать. Противники его были разделены. Йоши побежал по крышам карет, перепрыгивая через воловьи упряжки и осторожно балансируя на китайских гребнях роскошных экипажей.
Вторую пару врагов он услышал раньше, чем увидел. Этим молодцам лучше удавалось разводить кареты, чем их собратьям. Две кареты уже были развернуты, и третья освобождалась из затора. Мечи охранников были вложены в ножны. Первый погиб, не успев вынуть оружие, второй умер, вслепую замахиваясь мечом на врага, спустившегося с высоты, словно дух из племени богов.
Оставались еще трое.
Йоши подлез под карету с соломенным покрытием и осмотрелся: он надеялся обнаружить врага первым. Ноги встревоженных волов и обитые железом колеса стояли тесно, как деревья в лесу. Отовсюду шел тяжелый запах навоза, смешанный с запахом рыбьего масла, которым смазывали оси. Йоши обливался потом. Воздух здесь был совершенно недвижим, мастер меча почувствовал, что задыхается от жары.
Отсиживаться в безопасности было не в характере Йоши. Его учили никогда не показывать врагу спину и при любых обстоятельствах сражаться до последней минуты жизни. Здравый смысл подсказывал: если сумеешь, раздели врагов, если же это невозможно, сражайся, применяя все средства, которые помогут выжить.
Йоши услышал поблизости от себя громкие голоса и тихо выбрался из своего убежища. Противники находились рядом, не дальше, чем за шесть карет от него, и спорили с седоками. Йоши услышал протестующий голос немолодой женщины и сердитый окрик охранника, потом крики, жалобы и всхлипывания нескольких дам, напуганных грубым поведением вооруженных сопляков. Женские крики превратились в отчаянные вопли, когда Йоши, похожий на разгневанного духа, выскочил из-за соседнего экипажа. Свой меч он держал наготове — обеими руками, под углом в сорок пять градусов.
Охранник, стоявший ближе, отпрыгнул в сторону, предупредив своего товарища. Йоши бросился на него, как ястреб на кролика. Его меч просвистел в воздухе и столкнулся с клинком охранника. Сила удара мастера была такой, что пальцы врага разжались и оружие упало в грязь. Мальчик был беззащитен. Какую-то тысячную долю секунды, пока был слышен звон вибрирующего лезвия, Йоши воспринимал все вокруг с необыкновенной четкостью. Мир словно остановился.
Он видел мальчика: рот открыт, но во взгляде вызов. Волосы стали скользкими из-за дождя, пучок расплелся, и они спадали на воротник. Мальчик был красив, несмотря на следы перенесенной в детстве оспы. Около шестнадцати лет — столько же было Йоши, когда он покинул Киото. Как давно это было! Йоши медлил: на мгновение тоска захлестнула его. Они же дети. Как можно убивать их?! Йоши стиснул зубы. Сделай это, сказал он себе. Сделай!
Его нерешительность использовал второй охранник: Йоши почувствовал удар по правому плечу, выронил оружие. Его спасло то, что лакированная кожа доспехов была мокрой от дождя: нагрудная пластина отклонила меч охранника, и выпад, который мог разрубить плечо, только ушиб его. Йоши повернулся вокруг своей оси, вынимая левой рукой свой второй, короткий боевой меч.
Тут Йоши понял, почему он еще жив: этот стражник был совсем ребенком, на вид не старше четырнадцати лет. У него просто не хватило сил прошибить доспехи. Но выражение лица противника показывало, что его надо принимать всерьез: оно отражало холодный ум и злобу.
Размышлять было некогда: на Йоши обрушивался следующий удар. Мастер боя мгновенно нагнул голову и почувствовал, как его волосы шевельнулись от движения рассеченного клинком воздуха.
Короткий меч Йоши имел в длину немного меньше тридцати сантиметров — чуть длиннее кинжала. Его малолетний противник, хотя и не имел физической силы, был быстрым и умелым бойцом, Йоши передвинулся в сторону, чтобы видеть обоих врагов одновременно. Старший уже подобрал меч и, взяв себя в руки, пытался обойти Йоши сзади.
Мастер боя прижался спиной к колесу повозки, его короткий меч раз за разом описывал перед ним защитный полукруг.
Подростки, хорошо тренированные, разошлись и одновременно атаковали Йоши. Как только он поворачивался к одному, второй нападал сзади.
Йоши спасали только ловкость и быстрота реакции. Его ум был полностью открыт внешнему миру и спокоен, как вода озера в тихую погоду. Толчки воздуха были рябью на его поверхности, и Йоши отбивал удары, руководствуясь одним инстинктом.
Скоро кто-нибудь из мальчиков сумеет ранить его. Йоши должен принять решение: он не может победить только обороняясь. Хотя его меч не предназначен для нападения, ему нужно пробить себе путь из скопления карет на открытое место. Недостаток новой позиции — еще один противник — Рокубей, преимущество — возможность двигаться в любом направлении, спутывая расчеты врага.
Принять решение помог младший подросток, который стал звать на помощь Рокубея. Без длинного меча справиться с тремя опытными фехтовальщиками не мог даже Йоши.
Мастер боя парировал очередной удар, но вместо того, чтобы повернуться назад, защищая спину, сделал выпад в сторону старшего охранника. Одна нога Йоши оказалась за линией нападения врага.
Теперь короткий меч давал ему преимущество, а мальчик напрасно пытался перехватить свой меч и поразить неодолимого соперника, который сошелся с ним грудь в грудь, теснил его и постепенно вонзал острие под его нагрудные пластины.
Пядь за пядью сталь погружалась в податливую плоть, и вот уже клинок вошел в тело охранника по самую рукоять, Кровь хлынула по лезвию и залила кисть Йоши до запястья. Сзади младший подросток наносил ему удар за ударом, отчаянно пытаясь спасти товарища. Йоши то наклонял голову, то откидывал ее, спасаясь от этих ударов лишь благодаря верному инстинкту. Наконец короткий меч застрял в костях охранника. Вынимать его было некогда, Йоши схватил мертвого врага за руку и с трудом стал разжимать его пальцы, чтобы завладеть его оружием.
Младший кричал что-то невнятное и ударял снова и снова, но не мог поразить: доспехи защищали сенсея.
Боевой меч оказался в руках у Йоши. Ему становилось дурно от одной мысли, что надо прикончить ребенка, но он понимал, что уже не может быть милосердным. Надо убить или умереть. И он провел серию выпадов, сделал обманное движение над головой, чтобы потом нанести удар в живот. Охранник должен был поднять меч, отбивая удар, и оставить туловище без прикрытия. Любой опытный фехтовальщик стал бы защищать голову, но мальчик потерял контроль и даже не поднял лезвие. Вместо этого он описал мечом широкий полукруг, направляя клинок в середину торса Йоши. Оба соперника ударили одновременно. Голова мальчика слетела с плеч, описала красивую дугу и, словно кожаный мяч в популярной игре кемари, покатилась под повозку. Перепуганные волы, фыркая, переступали ногами вокруг странного предмета, наконец одно из копыт опустилось, раздавив тонкие кости, и втоптало в грязь расколотый шар.
Меч мальчика прорезал нагрудную пластину сенсея и замер, едва не вонзившись в тело, Йоши раскачал его, выдернул из доспехов и швырнул оружие под ноги. Он чувствовал себя глубоко несчастным. Сенсей, учитель, рубит головы детям. Острый запах крови, навоза и колесной мази вызывал у него тошноту.
Шатаясь, Йоши вышел в просвет между экипажами, мысленно казня себя за содеянное. Он чувствовал, что люди смотрят на него из-за решетчатых окон карет. Что они сейчас думают о нем? Йоши вздрогнул от отвращения. Злые духи снова заманили его в ловушку. Он устал от смертей. Хироми, мальчики. Зачем? Он почувствовал слезы на щеках, мокрых от дождя. Бедный Хироми. Это был не его бой. Добрый человек умер потому, что судьба привела его в неподходящее место в недоброе время.
— Наму Амида Буцу, — прошептал Йоши, чтобы помочь душе друга на пути к десяти судьям. Он убеждал себя, что прикосновение смерти легче пера, что каждый человек должен в свое время прервать жизненный цикл. Слабое утешение!
Йоши вышел на открытую площадку. Справа от него раскинулся деревянный мост Сандзё. Императорский паланкин со множеством карет угадывался впереди. Дождь ослаб и превратился в легкий туман. Йоши шире расставил ноги, взглянул на толпу зевак, которые не сдвинулись с места, чтобы помочь ему, потом поднял меч, иронически приветствуя праздных наблюдателей, и швырнул оружие в бешено несущуюся воду Камо. Меч, медленно вращаясь, пролетел по воздуху с тонким пением и вонзился в ограду моста.
Вдруг Йоши пошатнулся, земля ушла у него из-под ног. Он оказался на коленях, потом стукнулся ладонями оземь, они скользнули по влажной почве, и Йоши растянулся в грязи.
Мастер боя переключил свои мысли, что притупило его внимание. Коварный Рокубей подкрался к нему и на глазах у сотен молчащих людей нанес ему сзади удар мечом. Лишь торопливость Рокубея спасла Йоши от мгновенной смерти. Молодой начальник охраны слишком нервничал и не рассчитал расстояния. Удар, направленный в голову, пришелся по плечам, на два-три сантиметра ниже ключиц. Пластины доспехов выдержали, но толчок сбил Йоши с ног.
Рокубей пришел в бешенство. Он взвыл, словно дикая обезьяна, и попытался прыгнуть на спину поверженного врага, но чуть не упал, поскользнувшись на мокрой мостовой.
Йоши, воспользовавшись этим, перекатился на спину. По крайней мере, он умрет, глядя в лицо своему убийце.
Рокубей обрел равновесие. Ему незачем было торопиться: противник валялся в грязи без мечей, со всех сторон метров на двадцать не было ни одного укрытия. Дыхание Рокубея стало ровным, бешеный огонь глаз погас, в них появилось новое выражение — жестокости и коварства. Уголок верхней губы юноши вздрагивал, как у охотничьего пса, предвкушающего агонию добычи. Он медленно воздел клинок, примериваясь к последнему удару. На этот раз никакие доспехи не помогут обреченному.
Йоши перекатился на бок. Он не видел пути к спасению. Раньше, чем он сможет встать, все будет кончено. Он передвинулся дальше и почувствовал, как что-то твердое надавило ему на бедро.
Шурикены!
Он положил их в карман перед выходом из дома. Вот она, сталь. Острые, как нож, боевые метательные звезды, каждая около семи сантиметров в диаметре. Каждая может убить быка, если верно ее направить.
Йоши погрузил руку в карман. Меч Рокубея уже опускался, когда мастер боя метнул три шурикена.
Первый пробил Рокубею лоб, второй снес ухо, третий просвистел над пустырем и с силой врезался в решетку одной из карет.
Рокубей упал на колени, его меч вонзился в грязь в двух-трех сантиметрах от лица Йоши. Охранник медленно повалился навзничь, уставясь невидящими глазами в размокшую землю.
Йоши лежал на мокром поле, глотая слезы. Он чувствовал невыносимое отвращение. Никогда он не был так мерзок себе. Сенсей Тадамори-но-Йоши — убийца детей.
ГЛАВА 10
В двадцать третий день третьего месяца солнце светило ярко. Дождевые камышовые шляпы и плащи вернулись на свои места в домах горожан. Распустились цветы груши, форсинтия обвела желтой полосой городскую стену, а ивы Судзаку-Одзи украсились нежными зелеными побегами, словно повязали на ветви развевающиеся ленты. Над горизонтом будто стаи черных флажков плыли по небу к северу дикие гуси. Аматерасу словно извинялась за мокрую погоду во время похорон Кийомори. Хотя в воздухе еще чувствовался холод, пощипывающий кожу и окрашивавший щеки девушек в красный цвет, это не мешало горожанам выходить на улицы, которые обрели свой обычный вид.
В час змеи — около десяти утра — несколько высокопоставленных сановников и генералов прибыли к Йомеи-мон — западным воротам Имперского града. Они приехали в каретах с позолоченными и посеребренными крышами, напоминающими листья пальмы. Крыши сверкали на утреннем солнце, красные и синие флажки хлопали на свежем ветру.
Сановные посетители перелезли через балку-порог, но были остановлены отрядом императорской охраны.
— Я Комацу-но-Самми Тюдзе Коремори, генерал и советник третьего разряда, — представился главный из прибывших, поправляя на голове повязку-кобури. — Я нахожусь здесь по желанию императора-отшельника.
Командир охранников несколько раз поклонился, приветствуя входящих.
— Мне оказана честь проводить вас. Его величество ждет. Будьте любезны следовать за мной.
И он нетерпеливо взмахнул рукой. Охранники мгновенно поняли этот знак, выстроившись в два ряда, чтобы сопровождать генерала и его спутников по узкой улочке Саэмон-Фу.
Генерал Коремори был одет в черную мантию, оттенявшуюся серыми и белыми нижними тканями. Рукоять его меча украшала белая лента, а черная кобури была прихвачена под подбородком белым шнуром. Генерал крепко сжимал в руке свой должностной жезл. Неяркие цвета его придворного наряда объяснялись тем, что он пребывал в трауре по своему деду, покойному Первому министру.
Генералу Коремори было всего двадцать лет, но он отчетливо сознавал: ответственность за судьбу рода Тайра ложится на его плечи. Теперь, когда дед и отец умерли, а главой рода стал бездарный дядя Мунемори, молодой военачальник искал случая завоевать власть и почет. Он чувствовал: если бразды правления останутся в руках Мунемори, семья будет уничтожена.
Коремори был обут в башмаки на толстой подошве, но шел осторожно, стараясь не наступать на мелкие лужи, оставшиеся после прошедшего накануне дождя. Мощными плечами и толстой шеей молодой человек поразительно напоминал своего деда.
Генерал уважал обычаи прошлого и потому нанес немного белой пудры на свое лицо, что считалось данью классической японской традиции. Хотя Коремори лишь однажды участвовал в бою, он шел враскачку, подражая походке воина-самурая. Свита следовала за ним, не задавая вопросов: несмотря на свою молодость, Коремори был прирожденным вождем.
Императорские охранники остановились у входа во дворец и выстроились друг против друга рядами, как полагалось по этикету, образовав проход для высоких гостей. Коремори поднялся по каменным ступеням в приемный зал, где его ожидали Го-Ширакава и сидевший с ним рядом Мунемори.
Приемный зал находился в центре дворца. Его полированные полы из твердого дерева блестели. Верхние балки помещения сопрягались в узоры головокружительной сложности. Даже сейчас, в разгар утра, сюда не доходил, исчезая в полумгле свода, свет. От стоящих вдоль стен светильников разлетались брызги масла.
Го-Ширакава располагался в резном кресле на возвышении — единственном кресле помещения. За спиной императора-отшельника трепетали редкостные китайские ширмы с изображением священного города Чан-Ана. На коленях старца покоился лакированный поднос с чашкой чая и вазочкой для сластей. Сидевший рядом Мунемори расстроено хмурился, когда император-отшельник бросал леденцы в рот, облизывая свои короткие пальцы.
— А, вот и вы, мои дорогие, — произнес Го-Ширакава, когда покончил со сладким.
Коремори ничего не ответил. Пришедшие с ним сановники молча поклонились.
— Садитесь, пожалуйста, — продолжал император-отшельник. — Мне не очень нравится, когда вы нависаете над моей головой, словно стая ворон.
— Слушаюсь, ваше величество, — пробормотал генерал, и его молодое лицо помрачнело.
Посетители опустились на колени лицом к сидящему в кресле императору, образовав полукруг.
— Мой ближайший помощник Мунемори попросил меня созвать вас на это чрезвычайное собрание. Вы видите, все военные министры находятся здесь, но мы не стали приглашать тех немногих советников, которые представляют род Минамото. Думаю, лучше всего позволить Мунемори сделать объявление сейчас же.
Глава Совета ежился, не зная, с чего начать, и собравшиеся ждали, пока он заговорит. Через несколько мучительных секунд сын Первого министра нарушил молчание. Голос Мунемори прозвучал слишком громко, и глава Совета тут же смущенно примолк, заговорив тише:
— Я собрал вас здесь в присутствии его величества, поскольку вы отвечаете за безопасность императорской семьи и нашего города. Его величество недоволен результатами нашей борьбы против монахов-воинов и варваров Минамото. Мой прославленный отец, Кийомори, умер. Но мы не должны допустить, чтобы его смерть привела к расколу в наших рядах. Мы обязаны сотрудничать, отодвинув личные интересы и на первое место поставив главное — победу над нашими врагами.
— Да, да, — проворчал Коремори, Его гладкое лицо слегка сморщилось, выражая недовольство. — Мы хотим сотрудничать, мы должны победить злобную банду Йоритомо. Вопрос лишь в том, как это сделать и кто поведет нас, У меня под началом три тысячи самураев и триста стражников особой охраны. Клянусь, если меня поставят во главе войска, я принесу вам голову Йоритомо на пике! Я предлагаю свои услуги, чтобы вести наши войска.
Го-Ширакава наклонился вперед. Лысая голова мудрого старца заблестела в свете масляных ламп.
— Хорошо сказано, мой юный генерал, — мягко промолвил он, — однако я должен напомнить, что всего четыре месяца назад вы возглавляли наши войска в позорном отступлении от Фудзикавы.
Коремори покраснел. До чего бестактно со стороны императора напоминать об этом при дяде Мунемори и других сановниках! Жилка задрожала на щеке юноши. «Бой» под Фудзикавой был его единственным военным походом и закончился полным провалом.
Армия, возглавляемая Коремори, в ту пору вышла на западный берег реки Фудзикава. Разведчики донесли генералу, что большие силы Минамото перевалили горы Хаконе и двигались к Фудзикаве. Генерал Сайто Санемори, один из многих дядюшек Коремори, шестидесятилетний военачальник, посоветовал сейчас же перейти реку и сразиться с войском Минамото у подножия Фудзиямы.
Но самолюбивый самурай не пожелал подчиниться более опытному дяде. Чтобы произвести на Санемори впечатление, молодой генерал приказал войскам остановиться и разбить лагерь на равнине, возле мелкой, почти безводной реки.
Ветер одиннадцатого месяца трепал красные флаги Тайра, гнал рябь по реке и теребил камыши. В камышах трепыхались утки и гуси, не зная, куда улететь.
В горах ночь наступает мгновенно, флейтист своей печальной мелодией околдовывает одинаково солдат и маршалов.
Молодой военачальник забыл расставить часовых, Санемори, рассердившись на неуступчивого племянника, удалился, оставив его одного. Младшие командиры тоже ничего не сказали, боясь разгневать юного генерала. Большинство неопытных воинов крепко уснули.
Один Коремори не спал в эту ночь. Ветер одиннадцатого месяца поднимал полы палаток, свистел в прибрежных камышах, Вдруг тысячи птиц, ночевавших возле берега, взлетели разом, напуганные каким-то неожиданным шумом. Их крылья с силой били по воздуху среди темных облаков, хлопки сливались в громкий ровный гул. Генералу Коремори этот шум показался грозным воем сильного войска.
— Охрана! К оружию! На нас напали! — вскричал он.
Результат оказался плачевным: вместо того чтобы быстро занять свои места и противостоять невидимому врагу, новички воины бросили позиции, оружие и даже лошадей. Три тысячи самураев и солдат бежали в панике, многие полуодетыми.
Коремори ничего не оставалось, как присоединиться к ним. Он вскочил на коня и поскакал прочь во главе своей отступающей армии.
Забрызганные грязью солдаты добрались до Киото через двенадцать дней. К этому времени над Коремори уже смеялся весь императорский двор.
Не жестоко ли со стороны Го-Ширакава напоминать об этом!
Мунемори попытался смягчить слова императора:
— Наши войска были в то время утомлены боями в далекой Суруге. Мы не можем упрекать нашего искусного молодого генерала за достойное отступление. Вините в этом скорее злое божество, которое терзает провинции Внутреннего моря. Вините голод, из-за которого наши солдаты не едят досыта. Вините Йоритомо и его мятежников.
Го-Ширакава изучающим взглядом обвел собравшихся.
— Вы все достойные люди, и я никого ни в чем не упрекаю, но никто из вас не добился успеха в войне с Минамото, — не повышая голоса, возразил он. — В прошлом году Чикара и Оба Кагешика разбили Йоритомо под Ишибашиямой, но это событие не может слишком радовать нас теперь, когда Чикара умер, а Кагешики нет в нашем распоряжении. Кроме них лишь один полководец показал, что умеет побеждать. Сегодня его здесь нет. Я говорю о Тайра Шигехире, самом младшем брате Мунемори, о том, кто повел наши войска в бой против монахов Нары и принес нам головы тысячи мятежников. Итак, поскольку Чикара умер, а Коремори и Санемори потерпели неудачу, только один человек может похвалиться успехами в войне с нашими противниками. И это он, Тайра Шигехира, несмотря на свою молодость, поведет войска империи против князя Минамото Юкийе. Под командованием Шигехиры пойдут тридцать тысяч воинов. Когда Юкийе будет уничтожен, мы обратим наш гнев на Йоритомо. Как я сказал, мы поручим Шигехире двинуться в наступление и принести нам голову вождя бунтовщиков.
Генерал Санемори захлопал в ладоши. Коремори свирепо взглянул на дядю. Хотя Шигехира, дядя, был всего на несколько лет старше молодого честолюбца, казалось, сама судьба вела его ко все большей славе, а Коремори оставался в тени.
Остальные сановники постепенно присоединялись к Санемори, демонстрируя лояльность нестройными рукоплесканиями. Мунемори был упрям и глуп, но и он закивал птичьей головкой, одобряя волю императора. Они всегда будут действовать заодно.
После того как члены Совета покинули дворец, Го-Ширакава хлопком в ладоши вызвал дворецкого и приказал:
— Принеси мне бумагу и кисть.
Ожидая, он продолжал грызть леденцы. Выражение его лица было задумчивым. Он шел по узкой тропе над высоким обрывом, и ему нужно было натянуть внизу очень прочную сеть, которая спасла бы его в случае неожиданного падения. Он отвечал за судьбу Японии. При всем своем себялюбии, император-отшельник был верен интересам своей страны. Под властью Тайра он мог выжить, но Тайра стали слишком жадны, начали обогащаться за счет своих должностей. Без Кийомори и Чикары им не хватало силы поддерживать единство империи. Йоритомо был силен… может быть, если власть перейдет в его руки, его люди будут лучше служить государству. У Го-Ширакавы был разработан долгосрочный план, который мог изменить ход истории и спасти империю… или уничтожить ее!
Появилась бумага. Го-Ширакава написал несколько строк, аккуратно свернул лист и запечатал письмо.
— Отнеси это Йоши, советнику от Минамото, — приказал император дворецкому. — Будь осторожен. Никто не должен тебя видеть. Письмо отдай лично Йоши. И дождись ответа.
ГЛАВА 11
Выражение лица Йоши было серьезным. За едой он почти все время молчал. Князь Фумио пытался завести вежливый разговор, но был вынужден сдаться; в ответ на свои усилия он слышал лишь односложные отклики или невнятное бормотание. Наконец слуги убрали посуду с подносов и ушли.
Ставни были подняты, и через распахнутые окна южной стены виднелся сад. Шла вторая половина солнечного дня, сильный ветер шелестел молодой листвой вокруг искусственного пруда. Певчие птицы порхали и прыгали в кронах молодых красных кленов, окликая друг друга мелодичными голосами, похожими на звон колокольчиков.
После того как слуги закончили свою работу, вошла Нами, На ней было бледно-лиловое с розовым оттенком верхнее платье на темно-лиловой подкладке. Под него молодая женщина надела несколько легких шелковых юбок оранжевых тонов. Когда Нами усаживалась рядом с мужчинами, на мгновение из-под подола платья показалась алая оборка.
Губы Фумио напряглись, словно он хотел что-то сказать, но князь лишь вздохнул и переменил позу. Пауза затягивалась.
Внезапно Нами нарушила молчание.
— Йоши, прости, что я пришла без приглашения, — сказала она. — Я хочу поговорить с тобой. Ты обязан объяснить и своему дяде и мне ужасное происшествие на похоронах. При дворе говорят только об этом событии. Тебя называют чудовищем. Я знаю, это неправда. У тебя, должно быть, имелись веские причины вступить в сражение с детьми.
— Мне противно даже думать об этом, — усталым голосом отрывисто произнес Йоши, с трудом выдавливая из себя слова, — Да, у меня имелись причины: эти, как вы их называете, дети являлись отлично обученной командой убийц. Я ненавижу то, что сделал. Лучше бы я никогда не брался за оружие. Я не хотел никого убивать, но, когда Хироми зарезали и клинки стражников обратились против меня, у меня не стало выбора.
Фумио вступил в разговор.
— И все-таки это ужасно! Почему троя жизнь полна такими делами? Это, должно быть, оттого, что ты живешь за счет меча, — он кивнул, довольный своим рассуждением. — Лучше бы ты нашел другие средства к существованию.
— Да, дорогой дядя! Я часто думаю, что и в самом деле предпочел бы более мирную жизнь. Я завидую твоему новому положению, а с ним и почету и чину, которые оно дает. Князь Фумио, начальник придворного управления архивов — хорошо звучит.
Йоши имел в виду полученное дядей от императора новое назначение. Совсем недавно князь Фумио был переведен из старшего чина четвертого разряда в младший чин третьего.
— Мои обязанности легки: эта должность в основном церемониальная.
— И мирная.
— Да, племянник, мирная. В твои годы, друг мой, я уже жил полной деятельной жизнью, я чувствовал, что настало Время жениться и взять на себя ответственность за собственную семью.
Рядовой самурай Фумио в свое время получил землю и титул князя за то, что отличился в боях на стороне императора. Он привез в свое имение молодую жену и приготовился к мирной, размеренной жизни. Но судьба не дала продлиться его счастью: меньше чем через год его жена умерла при родах. Еще через шесть месяцев землетрясение разрушило его замок. Он не знал, то ли стать монахом и удалиться от мира, то ли обратить свои угодья и недавно приобретенное богатство на пользу своих трех сестер и четырех братьев. Монашеская жизнь не привлекала его: Фумио был простым, прямодушным человеком, не имевшим склонности к религии. Он решил стать опорой для многочисленных детей своих братьев и сестер и посвятить им дальнейшую жизнь.
— Я тоже хотел бы обрести свой дом и семью, дядюшка. Но в Киото этот путь для меня закрыт. Именно поэтому я решил забрать Нами и уехать в Камакуру. У князя Йоритомо мы сможем найти свое счастье.
— Йоши, пожалуйста, думай не только о сегодняшнем дне. Ты прав, что покидаешь Киото, но для Нами захолустье не подходит. Она привыкла к придворной жизни. Прошу тебя: ради нее, уезжай один.